Яблочное зернышко

— А эйры Фланко и Кордел отправятся на восточную границу, в Малые Гиблючки. Ходят слухи, что над поселением в пещере завелся дракон. Зверя уничтожить, если, конечно, он там есть. Марин Фланко кивнул, сохраняя на лице подобающее почтительное выражение, хотя больше всего ему хотелось треснуть по деревянной столешнице и рявкнуть, что в долбанные Малые Гиблючки пусть едет кто-то другой, почему всегда именно они с напарником?! Корвин, как всегда, сохранял выражение лица «а что я тут делаю и кто вы все», не потрудившись спуститься со своих облаков, или где он там витал все время, пока не спал. — Вам все понятно? Корвин решил, что обращаются к нему, закивал. Марин подавил желание припечатать ладонь в кольчужной перчатке уже к своему лицу. Но это ж Корвин, бесполезно. — Ступайте, собирайтесь, выехать нужно прямо сейчас. — И какая муха Магистра укусила? — пробурчал Марин, укладывая в кладовой в мешок свежий хлеб, круг сыра, окорок и связку колбас. — Магистра кто-то укусил? Сильно? За что? Корвина из ордена выгнать хотели давно, если б не то обстоятельство, что в бою он мигом превращался в убийственную машину, кромсающую на своем пути все подряд. А еще был неприхотлив в еде, сне, никогда не отказывался от заданий. Хотя выносить его мог только Марин. — За яйца, Кори, за яйца, — буркнул Марин, подумал и аккуратно уложил в плетеную из луба коробочку четыре вареных яйца, воровато обернувшись на дверь кладовой, у которой все нетерпеливее звенел ключами келарь монастыря. В мешок отправились еще несколько луковиц, мешочек крупы, завернутая в тряпицу соль и десяток крупных морковок. — Какой ужас, — искренне расстроился Корвин. — Петер, а вас никто не кусал? У вас так руки дрожат, что ключи звенят на весь монастырь. Келарь ожидаемо взвился, и Марину удалось бросить в мешок только еще один окорок и половинку копченого гуся. А потом их едва ли не пинками выгнали из кладовой. Брат Петер остался пересчитывать нанесенный его вотчине ущерб, а Марин поволок напарника в конюшни, гадая, все ли взял. Выходило, что вроде как все. Одеяло, запасные рубахи, травы, корпию и полотно для перевязки ран, оружие… Все. — Надеюсь, там будет дракон… Настоящий, я имею в виду. Они забавные — такие круглые, с короткими лапками и забавными мордочками — все разные… Корвин искренне считал, что когда-то видел Долину Драконов, ту самую, которая из легенд и преданий. Уверял, что жил там некоторое время, только вот подробностей припомнить не мог, местонахождение Долины не знал. Лекарь сообщил, что у несчастного Корвина была лихорадка, в горячке которой он этих самых драконов и видел, не иначе. — Не люблю ловить контрабандистов, — продолжал Корвин. — Что в них толку, это просто нечестные и жадные люди, которые пытаются прикрываться страхами крестьян, прячутся в холмах, воруют овец, разводят костры. Как можно принять дыхание дракона за дым от костра? Марин молча ехал рядом с ним, колено к колену. Иногда угукал, но больше просто слушал напарника. За девять лет, что он служил в ордене Божественного Щита, уже настолько привык к чудачествам Корвина, что без них было скучно и неуютно, как без чего-то важного, например, шлема или меча. За все это время он только трижды отправлялся на задания без Корвина, и предпочитал подобные подвиги не повторять. Но сейчас он не выдержал, спросил, прижимая ладонь к горлу: — А чем отличается-то, Кори? Я имею в виду, дыхание настоящего дракона от дыхания зверь-дракона? — Настоящие драконы не дышат дымом, когда вырастут. Они ведь магические существа. Разумные. Есть те, кто дышит льдом, например, кто дышит искрами, расплавляющими все на своем пути. Дракон выплевывает заклинание, которое превращается в огонь или лед. А вот внутри у зверь-дракона образуется газ, который при выдыхании загорается, знаешь, иногда на болотах такое бывает, — Корвин попробовал почесать в затылке, не смог и в удивлении уставился на перчатку, словно не понимая, как она оказалась у него на руке. Он не был слабоумным или сумасшедшим. По крайней мере, Марин его таким не считал. Просто… иногда терялся в своих фантазиях. Это для эйра Фланко пороком не было, тем более что напарник в бою никогда не подводил. А послушать то, что Марин привык называть «сказками Кори», по пути в очередную граххову глушь — почему бы и нет? Корвин интересно рассказывал, даже если и придумывал половину на ходу. На привалах он сразу брался за обустройство временного лагеря, просить его два раза не надо было никогда. Просто, как говорили все, конь Корвина в пару раз умнее своего рыцаря, только и всего. Марин так не говорил, он вообще был не слишком разговорчив. Часто отделывался простыми «Угу», «Ага» и командами в бою. Еще чаще и вовсе жестами. Мало кто знал, что это не по причине особой мрачности характера или нежелания общаться, потому что без шелкового шарфа на шее Марина видели единицы. Девять лет назад зверь-дракон порвал ему горло. Еще бы немного — и пришел бы эйру Фланко скоропостижный конец, но благодаря Корвину он выжил. Тогда ему повезло, что зверь-дракон был не особенно крупным, Корвин вогнал меч ему в глаз, повредив мозг, отчего чудовище и издохло. — Человек, — он осмотрел Марина, лежащего на земле. — Надо же… Я тебя где-то видел, кажется. Или нет? Впрочем, это неважно. Закрой глаза, так тебе будет легче. Произнося эту бессвязную речь, он что-то такое проделывал с горлом Марина, касался его шеи странными сшивающими движениями. Он же привез молодого рыцаря в монастырь, где тот окончательно выздоровел. А потом Марин попросил о вступлении в орден и обрадовался, когда в напарники ему дали именно Корвина. Пару лет они притирались друг к другу, вернее, учились понимать друг друга — говорить Марину было больно, и общался он больше жестами. Теперь-то уже намного легче. Марин улыбнулся, краем глаза поглядывая на Корвина. Знал бы кто в ордене, почему ему с каждым годом легче говорить и как именно Кори его лечит… Но от него никто не узнает. — Тучи собираются, — отметил Корвин, поглядывая на небо. — Скоро будет дождь. Не успеваем в таверну, придется заночевать в лесу, тогда стоит поторопиться до грозы. Я найду «навес» из еловых ветвей, он укроет коней, а сплетенные деревья дадут приют и нам. И нужно принести воды до дождя, я не люблю ту, что льет с небес. — Угу. Ладно, Кори. Подогнали коней, хоть им и так было нелегко нести на себе двух тяжеловооруженных рыцарей. Это значит — в полной броне и с комплектом оружия на все случаи жизни. Зачаровывать броню на легкость было нельзя: заклятие прочности не уживалось с заклятием облегчения веса, а первое для рыцаря все же было важнее. Корвин и впрямь нашел поляну, над которой шатром смыкались ветви, сочная трава радовала коней, которые с облегчением принялись щипать ее. А людей ждал кусок земли под двойным навесом. Корвин расстелил по траве их плащи, взял котелок и отправился за водой. Костром занимался всегда Марин, как и готовкой — к этому у Корвина не было ни малейшего таланта, есть его стряпню не решался даже напарник. Вскоре в углублении со снятым дерном весело потрескивал костерок, а Марин рыскал в окрестностях, выискивая дрова на ночь. Нашел неплохую толстую корягу, нутро у которой было не гнилым и не трухлявым, чтоб горела всю ночь до утра. — Я принес воды, — Корвин поставил котелок. — Полечить тебе горло, пока не начался дождь, и не стало слишком холодно? — Сейчас, повешу котелок, чтоб грелся. Марин соорудил треногу из толстых ровных веток, подвесил над огнем котелок и устроился на плащах, неторопливо расстегивая крепления брони. Корвин уже избавился от доспеха и поддоспешника, теперь стаскивал через голову рубаху. Оставшись в одних штанах, он подошел к напарнику, уселся рядом, глядя на пламя костра. В светлых волосах запуталась пара длинных сосновых игл. Марин сбросил с себя рубаху, распутал шарф из тонкого легкого шелка, темно-лилового, как ночное небо. Протянул руку, вытаскивая из волос напарника лесной мусор. — Готов, Кори. Корвин повернулся к нему. Метод лечения, почерпнутый им, как он утверждал, из той же Долины Драконов, включал в себя в основном то, что он называл соприкосновением дыхания. Проще говоря, рыцари целовались до одури. — Смешение дыхания здорового и больного драконов помогает им достичь единения, когда здоровый дракон исцелит сородича, — путано объяснял Корвин. — Это магия. Звучали его слова дико и нелепо, однако после первого поцелуя у Марина перестало болеть ночами горло. Иногда Корвин еще и облизывал шрамы, видимо, тоже там что-то соприкасал. Марин давно уже не дергался, когда он оглаживал горло жесткими кончиками пальцев, только сжимал в кулаке светло-русые, чуть вьющиеся волосы Корвина и ласкал языком его рот, прикрыв глаза. Ему нравилось то, что дыхание напарника пахнет чуть горьковатой свежестью из-за привычки жевать листочки мяты или какие-то еще травы, а зимой — рассасывать сосновую или яблоневую смолу. Нравилось то, что Корвин был удивительно чистоплотен, чем заразил и Марина. Видно, и это он почерпнул в своей мифической Долине. Сегодня в поцелуе были ноты сосновых игл, почему-то морозных, словно вокруг стояло не лето, а зима, снежная и суровая, не та мягкая, что царит в этих землях, нет, эта сосна словно росла в темноте и льдах севера. По горлу словно проводили холодным пером изнутри, а снаружи — горячими, почти обжигающими пальцами. — Кори… — от контраста Марин шалел, как от вина, хотя вина не пил никогда. — Что? — он прервал поцелуй, посмотрел в глаза напарнику. — Я сделал тебе больно? — Нет. Странно… — Марин сглотнул, не чувствуя привычной боли. Впрочем, он ее никогда не чувствовал в первые несколько часов после таких «сеансов лечения». Потом она возвращалась, чуть меньше, чуть терпимее. Корвин наклонился, прижался губами к его шее. Марин с трудом сдержал стон — непонятное ощущение от прикосновения прошило все тело от макушки до пальцев ног, заставляя дрожать. Но не от холода, скорей уж ему было жарко. Он откинул голову назад, оперся руками о плащ, выгибая спину. — Так… хорошо, Кори. Корвин зачем-то внимательно исследовал языком еще и грудь напарника. Там, конечно, тоже хватало шрамов, зачарованный доспех у эйра Фланко появился далеко не сразу. Стоило коснуться коротких параллельных шрамов под левым соском, Марин задышал чаще, с тихим постаныванием на выдохе, не замечая этого. Корвин облизал шрамы, затронув по пути и сам сосок, потом стал спускаться ниже, не забывая касаться губами каждого мелкого следа прошлых стычек. Тело под его руками и губами уже била крупная, неостановимая дрожь, Марин откинулся на плащ, комкал в кулаках грубую ткань и тихо стонал, не открывая накрепко зажмуренных глаз. Корвин отвлекся от облизывания, чтобы распустить пояс на штанах напарника и стащить их прочь. Марин не открыл глаз, но снимать с себя последнюю деталь гардероба помог — приподнял бедра. И послушно, словно зачарованный, развел ноги в стороны. Корвин соприкосновением не ограничился. Наверное, драконы друг у друга болезнь еще и высасывали таким вот немудреным способом. Хотя доморощенный лекарь действовал достаточно умело. Унесло Марина окончательно очень быстро, только и успел прохрипеть: «Кори!», забился под руками напарника, застонал прерывисто и тихо, словно от невыносимой боли — обычную Марин терпел молча. Корвин выпрямился, облизнувшись, сорвал пару игл с дерева и зажевал. Напарник пошевелился нескоро, сначала открыл глаза, потаращился в игольчатый полог над собой, потом улыбнулся, перевел взгляд на Корвина, завозился, садясь и подтаскивая к себе штаны. — А ты? — А что я? — несказанно удивился Корвин, посмотрев на него. — Я съел еловые иглы, очень полезно. Оставалось лишь пожать плечами: то ли Корвин не понимал, что делает на самом деле, то ли не испытывал физического влечения вообще. По крайней мере, Марин ни разу не видел его возбужденным. Смазливые девушки его не волновали и не интересовали, он не пытался завалить селянку в деревне или служанку в трактире, все время сидел как вытащенная на солнце сова, жмурился и вертел головой. Впрочем, смазливые парни тоже оставляли его равнодушным. Где и с кем он научился тому, что делал с Марином, тот не знал. И не горел желанием узнавать. Хватало и того, что сейчас Корвин с ним. От ответных ласк он уходил, отстранялся, и Марин перестал пытаться после нескольких раз. — Тебе нужно поесть и вволю напиться, — Корвин улегся на спину на плащах, стал смотреть в ветви деревьев. Небо, видимое отсюда, пронизала великолепнейшая молния, разрослась на половину небосвода, замерла и сгинула. А потом последовал удар грома, от которого заложило уши и сотряслась земля. Встала плотная стена дождя, ручей неподалеку взбаламутился, понесся, решив уподобиться горной реке. Сверху тоже просочилось несколько капель, настолько сильный ливень не выдерживал даже полог еловых лап. Ощутимо похолодало. Марин, накинув рубаху, принялся готовить кашу, порадовавшись своей запасливости: над костром и котелком соответственно был растянут промасленный кожаный полог, так что еда не окажется разбавлена дождевой водой. Кони переместились поближе к хозяевам, но траву при этом щипать не забывали. Грозы их давно уже не пугали. — Ты так странно сегодня реагировал на лечение, — наконец, сказал Корвин. — М-м-м? — Марин оглянулся, осторожно пробуя почти готовую кашу деревянной ложкой. — Я не совсем в этом разбираюсь, но ведь это то, что называется влечением? — Мгм… — Марин слегка покраснел, повел плечами так, словно не знал, что сказать. — Значит, тебе понравилось то, что я делал? — Угу, — по ушам плеснуло горячим. Ну зачем он задает такие вопросы? Все же и так понятно! Марин, конечно, давным-давно не был невинен, но прямые разговоры его смущали. — Мне тоже понравилось, — признался Корвин. — Ты пахнешь как первый снег осенью в Долине. Марин сосредоточенно помешивал кашу, чтоб не пригорела, потом натянул рукав рубахи на ладонь и снял котелок с огня, отнес, ставя на землю у края их импровизированного ложа. — Ешь. Потом расскажешь еще? — О чем? Корвин взял ложку и принялся наворачивать кашу. Честно ополовинив котелок, он кивнул напарнику, давая понять, что наелся. — О Долине, — Марин взялся доедать подостывшую кашу. Корвин обожал есть горячее, почти обжигающее. А он так не любил, да и не мог из-за горла. — Долина. Я прожил там долго, но очень плохо помню это время, так, какие-то разрозненные образы. Королевство называется Ледайна, это целая страна со своими законами, со своими подданными. Долина Драконов — это только часть Ледайны, вечная ранняя осень. Очень красиво. Я иногда вспоминаю свой дом, там есть маленький яблоневый сад вокруг, в доме постоянно пахнет яблоками. На чердаке живет паук, огромный и серебряный. Марин никогда не слышал о королевстве с названием Ледайна. И сомневался, что оно могло бы отыскаться на карте этого мира. Но ни единым жестом не выразил недоверия к словам напарника, только кивнул, показывая, что очень внимательно слушает, и побуждая продолжать. Выставил котелок под ливень — пусть отмокает, а утром он его почистит, вытащил из седельного вьюка скатку с одеялом и яблоко из другого, протянул фрукт Корвину и укрыл его плечи краем одеяла. — Помню кованые решетки, они были украшением, кажется, подпоркой для вьюнка, очень красивые, узорчатые, много завитков. Я каждый день на них любовался. Были статуи, очень много красивых статуй по всей Долине. Малышей пугали, что это любопытные люди, рискнувшие заглянуть в Долину, превращаются в камень. Марин приподнял бровь, что должно было значить: «А на самом деле?» — А на самом деле, их высекал… — Корвин нахмурился. — Не помню. Помню, что он очень искусный камнерез. Там много мастеров и ремесленников. У меня был красивый дом, резные ставни, флюгер в виде дракона на крыше, много кованых решеток с розами и вьюнком, много статуй. — Там жили люди, кроме тебя? — Марин устроился рядом с ним, опустил голову на плечо напарника, приобнимая его. Ничего особенного — просто так теплее. И уютнее. Рыцари, даже если им уже двадцать четыре года, любят уют. — Там жили гномы и эльфы. И немного драконов. Людей там не было. — Ты не гном, — сонливость накатывала на Марина, заставляя закрыть глаза. — И не эльф, уши не те… — И не дракон, я ни разу не смог превратиться, — Корвин помог ему улечься, лег рядом, накрыл обоих одеялом. — Ты лучше, — сквозь сон прошептал Марин, вжался в жесткое плечо напарника, словно в самую удобную в мире подушку. Он никогда не пытался разложить то, что чувствует к Корвину, на составляющие. Как и вообще задуматься о том, что же он все-таки чувствует. Просто знал, что без эйра Кордела ему будет плохо, и в бою, и просто так. Когда с пятнадцати лет живешь, ешь, работаешь, сражаешься бок о бок с кем-то, поневоле прорастаешь в него душой. Спрашивать о чем-то самого Корвина было затеей глупой, он попросту не поймет вопроса. Гроза продолжалась, молнии то и дело прорезали небо, затем следовал удар грома, то приглушенный, то четкий, словно рядом великаны бьют в каменные барабаны. Дождь понемногу стихал, мутный ручей на поляне вышел из берегов, затем влился обратно, понес камешки и ветки прочь отсюда. Корвин перестал пялиться в полог так и не промокших до конца ветвей, закрыл глаза, осторожно обнимая своего напарника в ответ. Грохот грома не мешал ни Марину, ни ему спать, а вот треск ветки под чужой ногой оба услышали бы сразу. Но в лесу людей, кроме них, не было.