Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

Люди из Гестапо пришли едва ли пару часов спустя. От громкого стука в дверь, от которого я чуть не выронила чашку, которую мыла, меня сразу же пробрал нехороший холодок. Но я всё же нашла в себе силы сделать глубокий вдох, вытерла руки о полотенце, расправила платье, пригладила волосы и пошла открыть дверь. Трое мужчин в кожаных пальто окинули меня взглядом; тот, что стоял впереди, заговорил первым: - Аннализа Фридманн? - Да. - У нас ордер на ваш арест. Вы подозреваетесь в сокрытии вашей еврейской национальности. Вам придётся пройти с нами для дальнейшего допроса. Допрос. Все в Германии знали, что это означало, и все одинаково боялись об этом даже говорить. - Ну что ж... Идём. Я и так уже знала, что ни мольбы, ни уговоры на них не подействуют, поэтому я заперла за собой дверь и проследовала за ними в их чёрную машину. Я забыла взять пальто, но они скорее всего и не разрешили бы за ним вернуться. Весь дальнейший путь мы проделали в полном молчании. Даже гестаповцы друг с другом не разговаривали, и это почему-то только усугубляло гнетущую атмосферу. Наконец мы остановились у ворот, охраняемых солдатом с автоматом наперевес. Он тщательно проверил удостоверение водителя и только потом открыл ворота. И снова, ни слова не было произнесено. Я начинала всё больше и больше нервничать. Как только мы вошли в высокое серое здание, они сразу же отвели меня вниз, в подвал, как я поняла, и повели меня вдоль длинного коридора с камерами по обе стороны. Ни звука сверху слышно не было. "Оставь надежду всяк, сюда входящий," стоило им написать при входе в эти катакомбы. Гестаповская тюрьма. Мы вошли в меньший холл с несколькими камерами и двумя охранниками, игравшими в карты. Они бросили своё занятие и поднялись, увидев нас, а затем, бросив на меня безразличный взгляд, спросили у старшего офицера: - Куда её? - В шестую допросную. Кунц скоро подойдёт с её файлом, как освободится. Один из охранников открыл дверь в одну из камер, бесцеремонно взял меня за локоть и завёл внутрь, закрыв за собой дверь с громким лязгом. Я осталась совсем одна в маленькой камере с двумя железными стульями и тяжёлым металическим столом. Ничего больше, только бетонные стены и бледная, жёлтая лампочка под потолком. Если я думала, что снаружи было холодно, я сильно ошибалась; в этой крохотной подвальной каморке было как в морозильной камере, а всё, что на мне было надето, это тоненькое платье с коротким рукавом. Я присела на один из стульев, ледяной и жёсткий, и обняла себя руками, стараясь хоть как-то унять дрожь. Естественно, это никоим образом не помогло. Понятия не имею, сколько я так просидела, но наконец я услышала громкие голоса у двери, которую кто-то открывал. Я испытала смесь облегчения и страха: я наконец-то смогу поговорить с кем-то из главных и попросить их позвонить моему мужу. Я была уверена, что не станут они со мной обращаться, как с обычным преступником, если узнают, что я замужем за одним из их начальников. Но с другой стороны я не знала, какие неприятности будут из-за меня у Генриха. Бритый налысо человек с маленькими злобными глазками вошёл в камеру, держа какие-то бумаги под мышкой. Я по-прежнему сидела, боясь пошевелиться, и ждала, чтобы он заговорил первым. Он захлопнул за собой дверь, не сводя с меня тяжёлого взгляда отодвинул стул с громким скрежетом и сел напротив. Я нервно сглотнула. Он открыл папку, что принёс с собой и снова уставился мне прямо в глаза. - Вам сказали, в чем вас обвиняют, фрау Фридманн? - Да. - Хорошо. Так вы подтверждаете сокрытие вашей национальной принадлежности и фальсификацию ваших документов? - Н-нет. То есть... Я арийка. - Ну да. Согласно вашему паспорту. И арийскому сертификату. Всё здесь и в полном порядке. Но здесь также говорится о том, что вас поймали за ношением Звезды Давида. Это как объясните? - Я никак не могла носить ничего подобного. Я протестантка, как и вся моя семья. Мы в церковь ходим по воскресеньям. Судя по его виду, он не купился. - Я вам сейчас кое-что зачитаю из заявления некой фраулейн Гретхен Вульф, которая работает в одной с вами балетной труппе: фраулейн Вульф заметила цепочку с кулоном (представляющим собой еврейскую Звезду Давида) на шее фрау Фридманн и немедленно её сорвала. Следуя своему гражданскому долгу, который предписывает всем гражданам сообщать о всех лицах еврейской национальности властям, фраулейн Вульф попыталась сделать то же, когда фрау Фридманн вероломно напала на неё со спины и, украв улику из рук своей жертвы, поспешила скрыться до того, как фраулейн Вульф могла принять какие-либо меры по её задержанию. Он закончил читать и сощурил на меня глаза. Я почувствовала, как пот начал пробиваться на висках. - Вас поймали, фрау Фридманн, и поймали с поличным. У нас есть свидетель, так что давайте опустим всю эту ненужную бюрократию с допросом, судом и сразу подпишем чистосердечное признание? И, конечно же, вам придётся назвать мне имена и адреса тех людей, кто сделал вам ваши бумаги, потому что они так хорошо нарисованы, что их не отличить от моих. - Я не понимаю, о чем вы говорите. Всё, что описано в этом заявлении - полная ложь. Он поморщился от моих слов, как будто я заставила его проглотить горькую пилюлю. - Фрау Фридманн, я вас умоляю. У меня был очень трудный день, и мне не терпится пойти домой. У меня никакого желания нет сидеть здесь с вами всю ночь, вытаскивая из вас это признание, а вы его в конечном счёте подпишите, уж поверьте. - Он потёр рукой лоб, как профессор, который пытается выудить правильный ответ из нерадивого студента, но безуспешно. - У меня здесь ещё куча других бумаг, подтверждающих ваши тесные связи с еврейским сообществом, подписанные офицером СС, который раньше занимался расследованием по данному делу, но которое было опущено по требованию вашего мужа. Моего мужа! Так он знает, кто мой муж! Может, мне всё-таки разрешат с ним поговорить? - Вашего мужа, которого вы так подло обманули. - После этих слов я потеряла последнюю крохотную надежду, которая теплилась в груди. Нет, не дадут они мне с ним говорить. Сама должна выпутываться. - Но теперь, когда правда наконец открылась, а она всегда открывается, фрау Фридманн, у вас нет иного выбора. Подпишите признание, и всё скоро закончится. - Я не могу признаться в чем-то, в чем я не виновата. Я никого не обманывала. Я - чистокровная арийка. - Что ж, значит, по-хорошему не хотите. Ну ладно, вы свой выбор сделали. - Я заметила, как он сжал челюсть, захлопывая папку. - Вам очень повезло, фрау Фридманн, и знаете почему? Я продолжала молча смотреть на него, боясь сделать ещё один вдох. Он же не собирается меня пытать? Я же жена офицера, это же противозаконно! - Самый лучший следователь в Германии нанёс нам сегодня визит, а с ним ещё никто, ни один человек, в молчанку дольше двадцати минут не играл. Лично я бы предпочёл смертную казнь его допросу, если вы понимаете, о чем я. - Он пристально следил за моей реакцией. Не знаю, был ли это психологический трюк, чтобы заставить меня говорить, или же он действительно говорил правду. Как бы то ни было, я из себя ни слова выдавить не могла. - Мне посчастливилось понаблюдать за его 'работой' с одним из подозреваемых и, сказать вам по правде, у меня волосы дыбом чуть не встали, а я многое в жизни повидал. Я только сильнее стиснула зубы, чтобы они перестали стучать. Сердце у меня колотилось так сильно, что вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Тем временем гестаповец вынул ручку и пододвинул ко мне лист бумаги. - Последний шанс, фрау Фридманн. Вы всё же жена офицера, и мне вас жаль. Вы же женщина, ну на что вы надеетесь? Вы же и пяти минут не протянете при интенсивном допросе, пожалейте себя. Результат всё равно будет один: вас так или иначе отправят в лагерь, только вы можете поехать здоровой или... Выбор ваш. Я взглянула на бумагу, снова на него и...покачала головой. Он поджал губы и пожал плечами. - Ну что ж, я попытался вам помочь, фрау Фридманн. Дело ваше. Он подобрал папку со стола, постучал в дверь, чтобы охранники открыли её снаружи, и вышел, ни разу больше на меня не глянув. Я осталась одна и лишенная всякой надежды. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как он ушёл, но чем дольше я там сидела, тем более страшные картины вставали у меня перед глазами о том, что в Гестапо делают с заключёнными на 'интенсивных допросах' - пытках, если называть вещи своими именами. Я уже начала задыхаться от страха в этой тесной камере, но когда услышала приглушённые крики, доносящиеся из-за двери, я не выдержала и расплакалась. Я так хотела пойти домой, домой к маме и папе, к моей собаке, к заботливым рукам мужа. Только вот я сама всё это разрушила, и теперь меня точно убьют. Время тянулось неспешно, что само по себе в этом месте было пыткой. Я чувствовала себя ужасно вымотанной; слёзы уже давно высохли и дыхание снова пришло в норму. Они что, забыли про меня? Мне уже и дела не было, слишком устала я подпрыгивать на стуле от каждого шороха за дверью и просто замерла неподвижно, всё ещё обхватив себя обеими руками, испытывая почти животную тоску и отчаяние. Крики за дверью тоже давно стихли, и я начала надеяться, что может все ушли на ночь домой. Только эта надежда в секунду испарилась, как только я услышала голоса за дверью и звук отпираемого замка. Весь страх не только сразу же вернулся, но и утроился. Я с ужасом смотрела на дверь, ожидая увидеть моего следователя, и скорее всего мучителя по совместительству, в любой момент, и одна только мысль о том, что он начнёт со мной делать, бросила меня в холодный пот. Я не могла больше сдерживать дрожь, и смотрела на дверь не мигая, стиснув пальцами предплечья до боли, всё ещё обнимая себя, как последнее средство защиты. Дверь распахнулась и первым вошёл гестаповец, который меня и допрашивал. За ним последовал ещё один, и как только он вошёл в камеру, она будто ещё сильнее сжалась в размерах. Я сразу же его узнала. Группенфюрер СС доктор Кальтенбруннер. Он взглянул на меня со смесью удивления и озабоченности, но ничего не сказал. - Герр Группенфюрер, вы видели её файл, там все доказательства налицо, но она по-прежнему упрямится. Я предложил ей возможность подписать чистосердечное признание, но она отказалась. Так что... Делайте, что считаете нужным. Доктор Кальтенбруннер медленно кивнул, взял папку из рук гестаповца и бросил её на стол. - Вы можете быть свободны, Кунц. - Но я думал, что вы хотели, чтобы я присутствовал при допросах, чтобы в дальнейшем я мог применить предложенные... - Я сказал. Вы можете быть свободны. Резкий и явно недовольный голос доктора Кальтенбруннера заставил Кунца нервно сглотнуть, после чего он почтительно склонил голову и быстрым шагом покинул камеру, закрыв за собой дверь. Не думала, что мне когда-либо могла прийти в голову такая мысль, но я бы предпочла, чтобы он лучше остался. В это время 'самый лучший следователь Германии' достал свой портсигар, зажег сигарету и глубоко затянулся. - Признаюсь, я не ожидал, что мы так скоро встретимся, фрау Фридманн. Он произнёс это таким спокойным тоном, будто мы встретились на светском приёме, а не в допросной камере. А я уже даже дышать боялась, превратившись в комок натянутых до предела нервов, слишком напуганная, чтобы хотя бы моргнуть. Я с ужасом ждала, что он будет делать дальше. - Почему вы дрожите? Вам холодно, или вы боитесь? - И то, и другое, - едва прошептала я после паузы. Он отложил сигарету, неспешно отцепил свой эсесовский кинжал и положил его на стол. Затем он снял кобуру с пистолетом, которые последовали за кинжалом. Когда он начал расстёгивать свой китель, я изо всех сил вжалась в стул, как будто это меня бы спасло. Он двинулся за спинку моего стула, и я зажмурила глаза как только могла, вжав голову в плечи в ожидании удара или ещё чего хуже. Вдруг что-то тяжёлое упало мне на плечи, и я почувствовала себя окутанной теплом и запахом сигарет и одеколона. Я открыла глаза: он набросил на меня свой черный китель. Я ничего не поняла. Доктор Кальтенбруннер тем временем уселся на стол всего в каких-то сантиметрах от меня и ободряюще мне улыбнулся. - Так-то лучше, верно? Здесь бывает ужасно холодно. - Спасибо, - прошептала я, всё ещё не находя своего голоса. Немного успокоенная его пока не агрессивным поведением, я с благодарностью завернулась в его китель,такой огромный на мне, что он закрыл меня всю, как одеяло. Вблизи сам австриец казался ещё выше и мощнее, чем при нашей первой встрече. - Так что там за история с еврейской звездой? Я набрала полную грудь воздуха и начала свой рассказ. - Прежде всего, я не еврейка. Я арийка. А во-вторых, у меня никогда и не было никакой Звезды Давида, и соответственно, я никак не могла её носить на себе. Да и будь я и вправду еврейкой, это было бы безумием - носить что-то подобное, вы не считаете? Он слегка склонил голову на одну сторону. - Забавно. Я то же самое сказал Кунцу. Кто в здравом уме, особенно если они скрывают своё происхождение, стал бы выставлять свой религиозный символ на всеобще обозрение? Но всё же, зачем этой девушке, как там было её имя, устраивать весь переполох? Ложные показания могут её привести к тюрьме. - Она действительно сорвала с меня цепочку, - осторожно начала я. - Но это была цепочка, подаренная мне моим мужем, много лет назад. Ранее этим утром наша прима-балерина Гизела объявила, что ждёт ребёнка и попросила нашего хореографа фрау Марту сделать меня её заменой на время её отсутствия. Гретхен, она немного старше меня, да и в труппе она дольше, вот она всегда и считала, что я занимаю место, которое должно быть её по праву. Но в этот раз она ни на шутку разозлилась и набросилась на меня в туалете. Она начала кричать на меня и всячески меня провоцировать; я же не хотела идти на конфликт и попыталась уйти, но когда я проходила мимо неё, она сорвала мою цепочку. Я оттолкнула её, и она ударилась головой о зеркало, а я в это время вырвала у неё свой кулон и убежала, боясь, что она снова на меня нападёт. Я слышала, что она кричала что-то про евреев за моей спиной, но не знаю, что именно она говорила. - Могу ли я увидеть эту цепочку? Я хорошенько всё продумала дома, и сейчас была более чем рада, что подготовилась. Я опустила руку в карман и вынула тонкую золотую цепочку с маленьким кулоном в виде пуантов. - Я как раз пыталась её починить, когда за мной пришли. Я протянула открытую ладонь с кулоном доктору Кальтенбруннеру, и он аккуратно взял его у меня. Я заметила, что у него были очень аристократичные руки, хоть и ужасно огромные по сравнению с моими. Мне очень хотелось верить, что он никого не мучал этими руками. - Эта вещица похожа на что угодно, но не на Звезду Давида, а я их много повидал в своей жизни. - Он ухмыльнулся. Я застенчиво улыбнулась в ответ. - Дайте я ещё раз все проясню: эта девушка из зависти к вашей новой позиции нападает на вас и, желая избавиться от соперницы, вызывает Гестапо, обвинив вас в сокрытии вашего якобы еврейского происхождения? Даже я бы лучше не сказала. Однако, я всё ещё должна была быть крайне осторожна с каждым произнесённым словом, стараясь убедить моего следователя в своей невиновности как только могла. - Герр Группенфюрер, я никак не могла подделать мои документы. Они были тщательно проверены офисом самого Рейхсфюрера СС, а те люди уж точно отличили бы подделки от оригиналов. Я попыталась объяснить это тому господину, что был здесь до вас, но он и слушать меня не захотел. - Я с вами абсолютно согласен. Вы не можете быть еврейкой. - Он слегка приподнял мой подбородок и принялся пристально разглядывать моё лицо. Я замерла на секунду. - У вас самые правильные нордические черты, какие я только видел. Доктор Кальтенбруннер пропустил одну из моих прядей сквозь пальцы, внимательно её рассмотрев и затем так же деликатно заправил волосы мне за ухо. Я не шевелилась; он мог трогать меня сколько хотел, главное, чтобы не бил. - Вы даже натуральная блондинка. Евреи так не выглядят. - Он зажег новую сигарету и вдруг спросил меня после паузы, - а что там, кстати, была за история с вашим еврейским ухажёром? - С еврейским ухажёром? - Тут мне даже не пришлось притворяться. Я искренне не знала, о чем речь. - У меня никогда не было никакого еврейского ухажёра. Мой первый настоящий ухажёр стал моим мужем. Группенфюрер Кальтенбруннер только кивнул несколько раз и начал перебирать документы в моей папке. Наконец он выудил одну из бумаг. - Вот оно. Адам Крамер. Кто это такой будет? - Ах, Адам! - Если у меня ещё оставались какие-то сомнения по поводу того, кто был тот таинственный офицер СС, набравший на меня целый файл доносов, то теперь я точно знала его имя: Ульрих Райнхарт. - Нет, герр Группенфюрер, Адам был всего лишь моим соседом, который танцевал в одной труппе со мной. Он провожал меня вечерами, чтобы никто меня не побеспокоил, и только. Мы никогда не встречались. И все остальные доносы в этом файле, как и этот, написаны человеком, у которого против меня личная вендетта. - Дайте угадаю, он танцевал с вами в одной труппе, и вы украли его место? - Доктор Кальтенбруннер не сдержал лукавой ухмылки. Я тоже заулыбалась. - Нет, герр Группенфюрер. Тот человек, он...преследовал меня какое-то время, скажем так. - Преследовал? - Ну, вы должны понимать, о чем я. А когда я наконец сказала ему, чтобы оставил меня в покое, он...не очень хорошо это воспринял. - Что он сделал? - Чуть мне шею не свернул. Доктор Кальтенбруннер расхохотался. - Чуть шею не свернул? А говорят, что у меня проблемы с самообладанием. Я улыбнулась и слегка пожала плечами. - Да, этот господин Кунц тоже на это намекнул. - Что он вам про меня наговорил? - Сказал, что лучше мне подписать признание, а не то придётся иметь дело с самым страшным следователем в Германии, который самых бесстрашных людей может разговорить меньше чем за двадцать минут. - О, Господи! - Доктор Кальтенбруннер снова рассмеялся, закрыв глаза рукой. - Он что, и правда вам такое сказал? Бедняжка, не удивительно, что вы были так напуганы, когда я сюда вошёл. Позвольте мне извиниться за этого идиота, он не блещет интеллектом, как вы уже, наверное, догадались. Он затушил сигарету о стол и положил руку мне на плечо. - Как вы себя чувствуете? - Хорошо, герр Группенфюрер. - Вы больше не дрожите. - Нет, герр Группенфюрер. Спасибо вам за ваш китель. - Рад был вам помочь, фрау Фридманн. - Он смотрел на меня какое-то время, а затем вдруг спросил, - Вы же меня не боитесь? Я замешкалась на секунду, не зная что ответить, но затем быстро собралась и улыбнулась. - Нет, герр Группенфюрер. Вы были очень добры ко мне. Спасибо, что выслушали мою сторону. Он кивнул и взял папку со стола. - В таком случае, нам остаётся только одно: сжечь всю эту чушь и забыть, что она когда-либо существовала. Вы согласны? Я ушам поверить не могла. Он действительно собирался меня отпустить? - Это значит... Что я свободна? - Абсолютно свободны, фрау Фридманн. И поверьте мне, я бы хотел, чтобы мы встретились при каких угодно обстоятельствах, кроме этих. - Я тоже, герр Группенфюрер. - Вот и прекрасно. Идём, я подвезу вас домой. Ваш муж должно быть места себе от беспокойства не находит. - Я не хочу отнимать ваше время, герр Группенфюрер... Он отмахнулся от моих возражений и постучал в дверь. - Это меньшее, что я могу для вас сделать после того, что вам устроили эти недоумки. Прошу вас. Я проследовала за доктором Кальтенбруннером обратно наверх, всё ещё не в силах поверить, что человек, которого я так безумно боялась вначале, только что спас мне жизнь.