Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

Берлин, Сентябрь 1941 Малышка Урсулы продолжала тянуться к кресту на моём запястье несмотря на то, сколько раз я вытягивала его из её цепких пальчиков. Я носила его теперь не снимая, только если принимала душ, да и тогда он лежал на раковине, на расстоянии вытянутой руки. Как говорил мой муж, никогда нельзя быть слишком осторожной. - Я тебе так завидую! - Урсула поставила свою чашку обратно на столик и вздохнула. - Поверить не могу, что ты едешь в Польшу. Мой тебе совет, дорогая: никогда не заводи детей. Слишком много забот; я всё на свете пропускаю! Я до сих пор себе простить не могу, что не смогла поехать с вами в Париж! - Да ты и ходить-то толком не могла с твоим животом, какой тебе был Париж! - Я рассмеялась и переместила малышку Грету на другое колено, чтобы она оставила в покое мой крест. - И нечего тебе расстраиваться: Франция теперь часть Рейха, так что ты можешь поехать туда, когда только пожелаешь. - Ты столько красивых платьев оттуда привезла! Здесь такого не достать. Я так хотела пойти с тобой по магазинам в Париже! - Ну и зачем мне теперь все эти платья? Я их и надеваю только на приёмы и по редким выходным. А в остальное время - форма, форма, форма. Тошнит уже от серого! Так что не жалуйся. Тебе хоть что-то поярче можно носить. Урсула улыбнулась и покачала головой. - Ну а ты зато часто путешествуешь по работе. - Поверь мне, это не те путешествия, в которые ты бы хотела отправиться. Урсула удивлённо на меня взглянула. - О чем ты? В прошлый раз когда мы ездили в Польшу, мы так прекрасно провели время! - В прошлый раз мы были туристами в большом городе. Я не еду в город, я еду в лагерь, и уж поверь мне, это последнее место, куда мне хотелось бы ехать. - Зачем тогда согласилась? Я пожала плечами. - Я брата почти год не видела. У его писем совсем не хороший тон. Он и так-то не рад был, когда его надзирателем в гетто назначили, а с тех пор как его перевели в Аушвиц... Не знаю. Я очень за него переживаю. Мне повезло, что Группенфюреру Гейдриху нужен стенограф для инспекции, и я чуть ли не на коленях его умоляла взять меня на должность, чтобы поехать с ним. Так я хотя бы смогу увидеться с Норбертом, поговорить с ним, расспросить обо всём, посмотреть, как ему там живётся... Может, удастся потом упросить Группенфюрера Гейдриха перевести его сюда, в Берлин. - Думаешь, он согласится? - Не знаю. Он не тот человек, который обычно делает одолжения своим подчинённым, но я всё же надеюсь на лучшее. Генрих тоже не был в восторге от моей предстоящей поездки. До самого последнего дня, когда я уже паковала свою сумку, он продолжал спрашивать, не передумала ли я. В конце концов, когда я больше не могла игнорировать его хождение за мной по пятам, я села на кровать, всё ещё держа запасную форменную блузку в руках. - Генрих, ты же понимаешь, я не могу не ехать. Мне нужно увидеться с Норбертом. Хочу убедиться, что у него всё хорошо. - А ты не подумала, что кроме Норберта ты увидишь ещё и бараки и самих заключённых, и причём вблизи? - Подумала. - Это не то место, в которое стоит ехать женщине. - А что до еврейских женщин, которым приходится там жить и работать? - У них не было выбора. - Как и у моего брата, судя по всему. - Я поместила блузку в сумку и погладила место рядом с собой, приглашая Генриха сесть рядом. - Может, мне удастся уговорить Группенфюрера Гейдриха его куда-нибудь перевести. Генрих вздохнул и сел рядом. - Я за тебя переживаю. Сорвёшь ты себе всё прикрытие. - Почему это я сорву себе всё прикрытие? - Я искренне удивилась его словам. В конце концов, я ехала всего лишь как член инспекции и ничего нелегального там делать не собиралась. - Ты не выдержала вида одной единственной девочки, которая мучилась от жажды, когда твои родители уезжали. А теперь представь себе сотни голодных, измученных, избитых детей, похожих больше на скелетов, чем на нормальных детей, которые будут смотреть на тебя своими огромными, умоляющими глазами. Ты опять начнёшь свои протесты, и Гейдрих тебя прямо там и оставит, с ними вместе. Об этом я, признаюсь, не подумала. Или, вернее сказать, старалась не думать. - Я не начну никаких протестов, обещаю. Просто буду ходить за ним след в след, уткнув голову в блокнот, стараясь не смотреть по сторонам. Идёт? Генрих грустно кивнул и поцеловал меня в лоб. - Скажешь, когда соберёшься. Я отвезу тебя на станцию. Он вышел из комнаты, а я снова задалась вопросом: как моя жизнь настолько сильно изменилась всего за каких-то три года? Всего три коротких года назад я была обычной беззаботной девушкой с любимой работой в театре, окружённой любящей семьёй, живущей в чудесном доме, с замечательными друзьями, мечтами, надеждами... Что случилось с той девушкой? Дом был отписан партии на основании переезда моих родителей "на постоянное жительство в Швейцарию по состоянию здоровья," брат был вынужден вступить в ряды СС, а балетные пуанты и пачка превратились в серую форму, сапоги и капсулу с цианидом, спрятанную в кресте. Рейх всё это у меня забрал. Я дотронулась до орла, нашитого на левый рукав форменного кителя и вдруг устыдилась собственных мыслей. На что я жаловалась? Я всё ещё была жива. Моя семья была в безопасности, а не загнана в один из лагерей, как остальные. У меня был чудесный муж и возможность сражаться против моего ненавистного правительства, и уже это вызывало у меня улыбку. Я решительно встала, надела свою форменную пилотку, перчатки, взяла сумку и направилась вниз. Нытьём делу не поможешь, а вот работой, пусть нелегальной, пусть опасной - очень даже. Значит, буду работать.