Девушка из Берлина: Жена Штандартенфюрера

- Я уже добавила молоко, мама! Всё равно выглядит это всё как-то странно. - Зажав трубку между плечом и ухом и следя, чтобы провод не болтался над плитой, я сморщила нос, критически оглядывая то, что должно было быть овсянкой. Я помешала кашу ещё раз, попробовала и пришла к неутешительному выводу, что я была безнадёжна. - Что-то я не думаю, что малыш захочет есть что-то подобное. Из меня выйдет ужасная мать! Мамин смех на другом конце провода заставил и меня улыбнуться. - Не отчаивайся, родная, каждая женщина так думает. А потом у тебя родится ребёнок, и всё само собой станет получаться. Это инстинкт. А у тебя к тому же есть Магда, чтобы тебе помогать. - Знаю, но я всё же хотела научиться хоть что-то делать сама. - Какой Господь тебе послал чудесный подарок на твой двадцать первый день рождения, родная! У меня и самой уже родился Норберт к твоему возрасту. Кстати, ты написала ему письмо? - Я хотела, но потом передумала. Ему дают увольнение на рождественские праздники и мой день рождения, вот я и хотела ему лично сказать, когда он приедет. Хочу увидеть его лицо, когда скажу ему, что он скоро станет дядей. - Жаль, что я этого не увижу. В её голосе слышалась нескрываемая грусть, что было вполне понятно: для матери нет ничего хуже, чем быть разделённой с собственными детьми. Я тоже безумно по ней скучала, да и по папе тоже. Генрих и я уже назначили дату, чтобы поехать навестить их сразу после праздников. Но у Норберта и такой возможности не будет. - Не расстраивайся, мама. Мы же скоро сами к тебе приедем. Я к тому времени, наверное, буду выглядеть как корова, но мы всё равно приедем. Она рассмеялась, и я была рада, что хоть немного приободрила её своей шуткой. - Дождаться не могу увидеть твой живот! - Никакого живота пока нет, мам. Громкий стук в дверь прервал наш разговор. - Мама, подожди минутку, кто-то пришёл. А хотя знаешь, давай я лучше перезвоню; мне всё равно нужно будет выбросить содержимое этой кастрюли. Кашей это назвать язык не поворачивается. - Иди, иди, моя хорошая, не буду тебя задерживать. - Передай папе привет. - Обязательно. Я повесила трубку и пошла открыть дверь, вытирая руки о передник. На пороге стоял почтальон. - Добрый день. Фрау Фридманн? - Да, это я. - У меня для вас письмо. Он передал мне конверт, попрощался и ушёл. Я взглянула на адрес и улыбнулась. Польша. Это было от Норберта. Я поспешила поскорее его раскрыть, но письмо внутри было написано незнакомой рукой. В верхнем углу была официальная надпись: "Со стола Рудольфа Хесса, коменданта КЛ Аушвиц," а под ней следовало само послание, написанное аккуратным почерком: "Декабрь 6, 1941 Глубокоуважаемая фрау Фридманн, С моим величайшим сожалением я вынужден сообщить вам о том, что ваш брат, СС-Оберштурмфюрер Норберт Мейсснер, случайно выстрелил в себя, чистя своё служебное оружие. К сожалению, на момент прибытия медперсонала он был уже мёртв. Заключение о его смерти были вынесено медицинским блоком для штата СС КЛ Аушвиц 5 декабря 1941 года. Понимаю, какую скорбь принесет вам данное известие, но я смею надеяться, что со временем память о его героической службе Рейху принесёт вам хоть какое-то утешение. От лица администрации СС позвольте выразить вам и вашей семье мои глубочайшие соболезнования в связи с вашей невосполнимой утратой. Искренне Ваш, СС-Оберштурмбаннфюрер Рудольф Хесс, комендант КЛ Аушвиц." Я держала письмо в похолодевших дрожащих руках, перечитывая его снова и снова, надеясь, что слова каким-то чудом изменят свой смысл, если только я поставлю их в правильном порядке. Это же явно было ошибкой. Этого просто не могло быть. Он не умер. Нет, мой брат не умер. Я снова перечитала письмо. Нет же, мой единственный брат не мог умереть. Не мог. - Он не умер, - сказала я вслух. - Это какая-то ошибка. Он не умер. Не умер! Он жив!!! Я упала на колени, сминая письмо в руке и разрыдалась. Мой брат был мёртв. Мёртв.