Мученник

Холод медленно ползет вверх по позвоночнику, грудь и голова превращаются в куски желеобразного льда. Немой. Страх лениво затапливает мозг мутной золотой жидкостью, но мысли какие-то слишком отчетливые и кристально чистые. Как все просто и понятно, но верить не хочется. Немой. Сейчас его брат беседует с врачом в соседнем кабинете, и Курлоз почти уверен, что ему уже ничто не сможет помочь. Вспомнились слова из какой-то песни: «Не верю, не жду, не надеюсь»*. Немой. Неужели такое могло произойти только из-за страха? Резкое сжатие мышц, повышение давления, бла-бла-бла... Хотя о чем он вообще думает, конечно, с ним такое было вполне возможным. Всегда был слишком болезненным, чувствительным, пугливым. С самого рождения у младшего Макары был дефект — не успевшие развиться голосовые связки. Ему всю жизнь было очень тяжело говорить, потому он предпочитал молчать и улыбаться. Улыбка — спасение от всех проблем. Тебе больно до того, что уже готов умереть? Улыбнись, никто не должен видеть, насколько тебе плохо. Тебя все это достало, даже учителя не боятся тебя унижать? Улыбнись, тогда никто не поймет, насколько ты беспомощен. У него были друзья, конечно — по интернету. Иногда Курлоз встречался с ними в реальности и тогда ему приходилось говорить, высказывать все, что он думает, ведь друзьям можно! Какая, казалось бы, ирония судьбы. От природы общительный, дружелюбный мальчик с трудом извлекает из себя мало-мальски слышные слова и является изгоем общества. И тем не менее с течением времени, с этими встречами и новыми словами Макара наконец заговорил — тихо, хрипло, но уверенно и смело. Дар речи он обрел в 11 лет, а сейчас ему уже 16. Он так привык к тупой раздражающей боли где-то в районе шеи, что даже не замечал ее — с тех самых пор он говорил много, пусть и редко, с удовольствием и некой долей благоговения. А теперь ему было суждено окончательно замолчать навсегда. - Хей, все будет окай, не унывай, мелкий. От уверенного, приправленного ленцой голоса брата Курлоза передернуло. Он резко отвернулся в противоположную сторону. - Не хочешь даже написать что-нибудь на бумажке? Как хочешь, - фыркнул он, - Пошли домой. Как он вообще может вести себя так обычно и просто, когда сам сделал младшего брата немым?! *** - Смотри, Саф, первый снег, - улыбнулся Псионик. Саффер стоял рядом с ним возле уже припорошенного белыми пушинками подъезда и наблюдал за падением новых снежинок. Белые, чистые кристаллики льда мелкими семенами одуванчика покрывали влажный асфальт, превращаясь в грязную серовато-бурую слякоть. Холодно и мокро, но он вызвал на исхудавшем лице тень улыбки. Наконец-то. Нельзя передать, как отчаянно неприятно было Псионику видеть грусть друга. Он чувствовал, что тот сейчас не может быть один. Улыбка показала, что ему уже лучше. Немного — но лучше. - Как думаешь, когда выпадет настоящий, не тающий снег? - Я тебе не экстрасенс, - усмехнулся парень. Рванул ветер, заставляя Саффера плотнее запахнуть пальто. Ну а Псионик не чувствовал холода, он ходил на трескучем морозе в излюбленном свитере темно-синего цвета да старых черных джинсах. Привычка, не более, но этого было достаточно для привлечения смазливых девушек всех возрастов — вкупе с его высоким ростом, мощной грудью и широкими плечами. Тем не менее ему самому никто не нравился, как ни крути. Он сам начинал подумывать, что вообще является асексуалистом — человеком, не заинтересованным ни в одном из полов. И вроде бы это должно было огорчать или просто нервировать, но спокойному, как, например, шкаф парню было просто все равно. Асексуал — и асексуал, ничего особенного. *** Двое совершенно контрастных парней в спешке и с сумками наперевес неслись вперед по мостовой. Опаздывать в универ им как-то не хотелось. Один был достаточно низким, худым и хрупким, ему больше подошло бы быть девушкой. Мертвенно бледный, с темно-каштановыми растрепанными волосами и синяками под зеленовато-голубыми глазами, укутанный в черное короткое пальто и серый шерстяной платок. Второй же был гораздо более мужественным: высокий, с хорошей осанкой и широкими плечами, ярко выраженная гетерохромия только украшала его. Одет он был в одни свитер да джинсы, холод его даже не задевал. Проносясь мимо больницы, Псионик случайно сбил с ног человека. Он тут-же резко остановился, оставляя в слякоти две, впрочем, быстро заполнившиеся, борозды. - Как вы там? В порядке? Простите пожалуйста! Мелкий гибкий паренек с угольно-черными, пышными волнистыми волосами ошарашенно сидел на пятой точке и разевал рот, беспомощно глядя на Псионика. Он беззвучно шевелил губами, хватаясь за горло и светловолосому стало немного жутко. - Эээ... Все хорошо? - он неуверенно подошел к пострадавшему и протянул ему руку, но тот испуганно отпрянул. Подоспел Саффер, он тяжело дышал и удивленно рассматривал обоих. - А ну отошли от него, - прорычали сзади. Парни обернулись. Перед ними стояла копия пострадавшего, только гораздо более высокая и мощная. Расслабленная поза, стальные холодные глаза смотрели пренебрежительно и злобно. Да, внешне одинаковы — внутри различны, как лед и пламень. Тот, что сидел в слякоти был мало того, что ниже — он даже выглядел беспомощным и робким. Тот, что стоял, гордо выпрямив спину, был рожден властвовать и унижать, при одном взгляде на его острые, даже выглядящие пренебрежительными черты лица сразу было ясно: родись он на пару веков раньше — был бы тираном и изобрел бы не одно пыточное устройство. Однако у светловолосого он вызывал лишь отвращение. - Как пожелаете, - ядовито-покорно произнес он, разворачиваясь. *** Уже через пару минут одна парочка неслась к метро, а вторая — на автобусную остановку.