Снежный шторм

Вообще-то мне не нравятся блондинки, но тут уж выбирать не приходится. Героиню моего «романа» зовут Сигита. Для девушки из Прибалтики носить подобное имя так же естественно, как и светлые волосы. Но у нее они особенно снежные: еще чуть-чуть — и совсем альбинос. Сперва я думал, она их красит, но у меня было достаточно времени разобраться в своем заблуждении. Не нужно быть капитаном Очевидность, чтобы догадаться: именно цветом волос она обязана своему прозвищу. «Снежок» — так называют ее соперники и боевые друзья. Ну, если честно, это, скорее, мои друзья. Хотя они об этом не знают. Сейчас расскажу. ***** — Стрельбу закончил! — Я отщелкнул магазин и положил пистолет на стойку. В стареньком тире было темновато, поэтому Сергеич, не доверяя глазам, ворча прошелся по стенду и собрал все мишени. Пока я складывал в шкафчик свои немудреные пожитки, он нацепил очки и, шевеля губами, перебирал желтоватые листочки. — Ну как? — спросил я, предвкушая похвалу. — На комплимент напрашиваешься? А вот хрен тебе! — усмехнулся Сергеич. — Две девятки и восьмерка! Допустим, неплохо. Но на стенде вы все орлы. А пятиборье, как оно замышлялось изначально, — офицерский спорт, а значит — сугубо прикладной. Важно не как ты стреляешь в тепличных условиях (положим, тепличным наш трещащий по швам и продуваемый сквозняками тир назвать мог только оголтелый оптимист), а как проявишь себя в реальной обстановке. А про твою стрельбу в реальной обстановке все мы прекрасно наслышаны. Усек? — Да ладно, Сергеич, ты мне никак эту охоту забыть не можешь? Да мне просто птичек было жалко! — Ага, заливай мне тут, косорукий. Ладно, — он бросил стопку мишеней на стол и взял со спинки стула спортивную куртку, — я на стадион. Вообще-то по плану у тебя сейчас еще пробежка… но так и быть. Пробежишься по дороге домой. К Светочке, под теплое крылышко, небось, ноги сами понесут? «Вообще-то… — подумал я. — Ха! Вообще-то ты сейчас должен заниматься лидером команды, человеком, который всегда приносит больше всех очков в копилку сборной города на областных стартах. А не возиться с семнадцатилетними сопляками и соплячками, из которых еще неизвестно что вырастет». Но вслух ничего не сказал. Чего уж тут говорить. Сергеич будто ждал от меня какого-то ответа, но я молча махнул рукой и вышел наружу, щурясь от света, резанувшего по глазам. Сделал несколько махов руками-ногами и побежал, для начала неспешно. Я никогда не пренебрегал заданиями тренера, даже сейчас. Когда осталась неделя. Да, неделя. И все-таки поднажмем. Потому что через неделю областной чемпионат. Я, как всегда, не посрамлю. Буду в десятке. Может, даже привезу медальку и очередную грамоту в коллекцию Сергеича. Да, в секции я — звезда. Но в стране таких — десятки. А в мире — сотни. А мне уже двадцать семь. Вот и все. Разговор окончен. Решено. Через неделю чемпионат. А еще через три у нас со Светкой свадьба. И переезд. Это Светкин дядя подсуетился. Московит. Пришла пора Нерезиновой чуть-чуть раздвинуться и освободить место для нас двоих. Не век же мне заведовать заштатным салоном спорттоваров. Буду теперь настоящим взрослым менеджером в большой фирме! А спорт? Что, спорт? Стану бегать по утрам для здоровья. Посажу сынишку на лошадку — ну, когда появится сынишка. Постреляем по банкам на пикнике. Бассейн, опять же. В Москве ведь полно бассейнов! А гонку за очками и медальками пора заканчивать. Я и закончу. Через неделю. А сейчас еще прибавим ходу. Все решено, все ясно. Мне только одно непонятно — почему такая погань на душе. И почему так темнеет в глазах. ****** Судорогой меня сложило пополам. Я опустился на корточки и что есть силы вцепился пальцами в землю, истерично выхаркивая из себя воздух. Меня трясло и плющило, как в центрифуге. Что за херь?! Сердечный приступ, взрыв, землетрясение? Мало-помалу улеглось. С трудом успокоив дыхание, я открыл глаза и осторожно освободил беговую дорожку от стального захвата своих пальцев. Откинул с лица прядь волос. Светлую. Прядь волос. С моего лица. — Мамочки, где я?! Это еще ничего. На этот вопрос еще можно ответить. Вон, слева река, под ногами дорожка, справа полоса деревьев, вдали люди какие-то мельтешат. Если что — можно у них спросить. Куда хуже был второй вопрос. Панической волной, крушащей плотину здравого смысла, он неумолимо накатывал из глубины: — Мамочки, кто я?! Я поднялся на дрожащих ногах, меня повело в сторону, я сделал два шага и уперся руками в здоровенный дуб, нависающий над дорожкой. Пятнадцать лет — пятнадцать лет! — я бегал изо дня в день этим маршрутом. И никогда здесь не было этого дуба. Как не было и реки. И велосипедной разметки. И мостика в отдалении. И браслетов на руках у меня тоже не было. И шорт таких. И кроссовок. И вообще. Никогда до этого я не был девчонкой. Никогда! В глазах снова потемнело. ***** Старичок был безобидный, и собака тоже. Они неспешно выплыли из-за поворота дорожки и замерли, недоуменно вглядываясь в открывшуюся картину. У большого дуба, опираясь рукой об окаменелую кору, на корточках сидела девушка. Блондинка. Спортсменка. Вряд ли комсомолка. Цветастая маечка, аппетитно облегающие шортики. Эх, будь старичок на пару собак моложе… Старичок и собака подошли ближе. Девушка вела себя как-то странно. Она сидела, уставившись в землю и дышала. Громко-громко. Часто-часто. — Девушка, у Вас все в порядке? — спросил старичок. Собака ткнулась мокрым носом в голую ногу. — Кто? — она обернулась так резко, что хвост хлестнул по щекам. Собака испуганно отскочила. — Э… Вы. — Старичок растерялся. — Я… я спросил, все ли у Вас в порядке. Девушка сделала глубокий вдох в попытке успокоиться, сглотнула слюну и порывисто кивнула: — Угу! Хотя огромные зелёные глаза говорили совсем другое. Глаза говорили: «Нет! Ничего не в порядке! На помощь! Утопаю!» Девушка бесконечно долго смотрела на старичка. Потом отвела взгляд — словно бы отпустила захват. Медленно поднялась, скользя рукой по коре. Глубоко вдохнула. Выдохнула. — Простите… — он снова рискнул. — Вы уверены? Не глядя на него, она снова кивнула, не оборачиваясь:  — Да. Разговор явно не клеился. Старичок был безобидный. И доверчивый. Он предпочитал верить людям на слово. ***** Старичок и собака, нерешительно оглядываясь, уходили прочь. Почему я отказался от помощи? Да какой, б#@дь, помощи! Да какой, б@#дь, я! Тут бы мне описать бурю эмоций, беснующуюся в груди, мешанину мыслей, сталкивающихся в голове… Но хер там. Просто какая-то вялая муть. И полные непонятки. Пустота. Растерянность. Как работал в этот момент мой разум — понять невозможно. Скорее всего, по инерции. И по инерции принял решение: беги. Тело повиновалось приказу. Может быть, сработала многолетняя привычка: если я бегу, значит все нормально. Может быть, повредился какой-то участок мозга — я читал, такое бывает. Бог знает. Ну, в общем, я побежал. Бег изгонял мысли. Направо, сквозь заросли боярышника. Дальше по тропинке мимо футбольного поля. Вверх по лысеющему холму, туда, где торчат два коричневых зуба старых девятиэтажек. Бежать непривычно — не тот рычаг, не та длина шага, другой баланс. Черт. Опять мысли. Значит, еще быстрее, чтобы на полную распахивались легкие и кровь шумела в ушах. Я умею вывести тело на предел и долго поддерживать его в этом режиме… Из транса меня вывел звонок. Это что? Это где? А, вот, телефон зажат в напульснике на левой руке. Как я мог не заметить? И что теперь? Брать? Пока я думал, тело решило само. — Каминскайте? — мужской голос. — Эээ… — Это Андриус Петровс. Палладиум. А почему вы так дышите? Пробежка? — и, не давая мне вставить слово (будто было, что вставить), продолжает: — Послушайте. Это очень важно. Я знаю, не ваше дежурство и так далее… Но… это очень-очень важно. У меня… проблемы. Мама. Надо ехать в Ригу. А Наблюдатели сегодня предсказали прорыв. Он взял паузу, словно ожидая реакции. Не дождался. — Совет поставил в патрули две группы — мою и Тельмана — в полном составе. Но… это форс-мажор. Я не могу и Гинтаутас тоже… В общем, сегодня в Гнезде собирают всех резервистов, и как можно быстрее. Я тоже делаю, что могу. Где вы сейчас? Вы меня слышите, Каминскайте? Я растерянно оглянулся по сторонам. Мои глаза разглядели табличку с названием улицы. — Я… на Жирмуну. Жирмуну 78. На углу. — Отлично! Я все равно ехал к Вам домой. Так еще лучше. Буду через четыре минуты! — Он отключился. Я еще некоторое время держал трубку у уха. Прислушивался к дыханию, успокаивал сердце. Опустил телефон. Посмотрел на пальцы, сжимающие пластиковую коробочку. Сильные. Изящные. Тонкие. И почувствовал, как паника, отставшая на одном из резких поворотов, догоняет меня с громким бесцеремонным топотом. Мир дрогнул. Я заметался глазами по сторонам и снова наткнулся на табличку на углу дома. И внезапно понял, что с ней не так. Название улицы было написано латиницей: Žirmūnų gatve. И тут я сдался. Как начинающему писателю, мне очень хотелось вставить тут фразу про последний камушек, который стронул лавину. Ну лады. Стронул. Лавина понеслась. Смела меня. Раскатала по кочкам. Выпотрошила и выветрила. Разметала в клочья. И осталось чистое поле. Стало похрен. Я не знаю, что случилось со мной. Посмертие, психоз, наркотический трип — неважно. Главное — я ни на что не влияю. Ну и… с ним. Разбирайтесь сами. А я просто буду смотреть кино. Графика охрененная. Сюжет безумный. Стопроцентный эффект присутствия… А вот на тачках продюсеры сэкономили. У обочины тормознул синий Пассат — аккуратненький, но уже очень немолодой. За рулем такой же мужичок. Ну, не синий. Но потраченный жизнью, и хорошо за тридцать. Мужичок выжидательно уставился на меня. Потом не выдержал, потянулся через подлокотник и похлопал рукой по пассажирскому сиденью: — Я вас умоляю, садитесь! Времени очень мало. Окей. Я открыл дверь и опустился на сиденье. Ого, неожиданно просторно. Специальная комплектация? А, блин… Мужичок не дал мне времени на размышление. Он рванул машину с места и продолжил прерванный разговор. — Простите меня еще раз, но вы же знаете, как у нас бывает. Внезапно. И, увы, я не могу быть здесь. Никак невозможно. Сейчас мы поедем в Гнездо, и там будут все подробности. Кстати, пристегнитесь, пожалуйста. Опс. Непредвиденные сложности. Ремень лег очень уж непривычно. Поглощенный новыми ощущениями, я не уследил за языком: — Куда-куда поедем? Он удивился. Взглянул на меня с подозрением. — В Гнездо. В штаб-квартиру. — А. — Что-то не так? — Нет-нет. Все в порядке. Помолчали. Что-то его смущало. Но он собрался с духом и продолжил. — Скорее всего, вы с другими резервистами усилите патрули на периферии зоны Прорыва. Наверное, даже контакта не потребуется. Но Сканеры все равно нужны, уж вы извините. Чтобы вовремя засечь аномалию и вызвать опергруппу. По большому счету, обычная ваша работа. — Моя работа? — Ну, ваша и других Сканеров. — Угу. Он снова заткнулся. Потом продолжил, начиная закипать: — Я не понимаю. Эти ваши недомолвки… Что вы мне хотите сказать? Что, я что-то делаю не так? Или вы не брали на себя обязательства? И потом… потом… этот акцент. Зачем Вы коверкаете? — Коверкаю… — Да! Да! Коверкаете слова! Я не глухой! Это что, националистические выходки? Я, между прочим, родился и вырос в этой стране и говорю на языке чисто и без акцента! — Да я… Я честно не понимаю, что вы… А на каком языке мы говорим? Так я поставил в разговоре точку. Дядька окинул меня огненным взором, покачал головой и вернулся к созерцанию дороги со словами «Дурдом, б#$дь». И через секунду добавил: «Извините». Зря извинялся. Я был полностью согласен с его оценкой ситуации. Кстати, интересная версия. Многое объясняет. Мне было немного жаль возницу. Видно было — мужик на грани. Но, если честно, его чувства меня сейчас волновали мало. Куда больше прикалывало звучание собственного голоса. В нем определенно стало больше музыки, чем раньше. Это было действительно интересно. Но обиженный Андриус Петровс не дал мне новых поводов опробовать голосовые связки. Остаток пути мы провели в молчании. ***** Дом впечатлял. Дом поражал воображение. Нет, это не был ввинчивающийся в облака небоскреб. В нем не было ничего от привольно раскинувшегося дворца. В нем было что-то… внутри. Он был какой-то удивительно непропорциональный и грозный, трогательный и угрожающий одновременно. И совершенно мертвый. Пустоглазый и серый, запыленный, покрытый ржавым мхом, проросшим поверх рваной строительной сетки. Он одиноко стоял в конце запущенной улицы. С одной стороны она была утыкана домами-развалюшками, а с другой ограничена забором законсервированной фабрики. К этому забору он и прирос одним из боков. Возможно, раньше это было что-то типа административного здания, но, скорее всего, дом был старше и фабрики, и домов-инвалидов напротив. Наш Пассат прокатил мимо фасада и завернул за угол, на совсем уж корявую улочку, которая уходила под уклон в какую-то серую хмарь — смеркалось. В дальний угол дома тоже уткнулся серый бетонный забор. Я уже думал, что мы поедем дальше, но внезапно мой спутник сделал сложный жест левой рукой… и в заборе открылся широкий проем. А за ним — асфальтированный двор, где стояло не меньше дюжины ярких современных автомобилей — вопиющий контраст с обликом здания! Андриус притормозил, оглянулся назад и, удостоверившись, что за нами никого нет, свернул во двор. Аккуратно замкнув шеренгу автомобилей, он выключил мотор и выбрался наружу, не удостоив меня ни словом, ни взглядом. Я пожал плечами, отстегнул ремень и вылез следом. Ветер швырнул мне в глаза светлые пряди. Я раздраженно откинул их рукой, посмотрел вверх — и офигел. Дом ожил. Приободрился. Ощущение затаенной угрозы сменилось спокойной бодрой уверенностью: «Вот я — дом. А ты кто?» Он больше не пугал пустыми провалами окон и ржавой щетиной мха. Дом гордо возвышался во все свои четыре этажа добротной дореволюционной постройки, а на крыше его было… Ну, это было гнездо. Вроде осиного. Огромный шар, переливающийся всеми цветами, высотой этажа в два. В гнезде было несколько отверстий по периметру, и через них то и дело сновали странные «осы», больше похожие на меховые шарики разных цветов. — Да что Вы там торчите! — раздался раздраженный голос. Опс. Мой проводник был уже у входа в здание. Я еще раз посмотрел вверх. Гнездо никуда не делось. Что дело нечисто, было ясно с самого начала. Но безумие развивалось слишком стремительно. Что ждет за этой дверью? Дальнейший пи#$ец? Подсознание подсказывало проверенное решение — бежать. Но бежать некуда. Что ж. Вдох. Выдох. Я иду к крыльцу. Я шагаю на порог.