Непостижимый

Если ты поступил в «Королевскую шотландскую академию музыки и драмы» с легкостью, несмотря на огромный конкурс, прошел все круги ада и выпустился из нее — это совсем не значит, что тебя сразу возьмут на любые подмостки и позовут сниматься в кино. Джеймс это знал. Понимал, несмотря на собственные желания. Десятки прослушиваний. Часы ожиданий «своей очереди». Сотни листов резюме с фотографиями, разосланные по разным киностудиям. На это уходило почти все его пособие по безработице. С последней работы курьера его и вовсе уволили, после того, как он вместе с посылкой умчался на новый кастинг, куда его срочно вызвали. И там он эту посылку потерял из-за собственной растерянности и спешки, которые порой, если не всегда, вгоняли его в ступор. Стать актером была его заветная мечта, и на ее алтарь он готов был положить все, возможно, даже свою жизнь, если это сыграет большую роль. Правда, по чести сказать, помирать голодной смертью он все же не собирался, потому этим вечером, как и несколькими вечерами ранее, засунув руки в глубокие карманы комбинезона кислотно-оранжевого цвета, он вышагивал к главной ярко освещенной улице города, чтобы в который раз устроить там представление. Джеймс МакЭвой был уличным мимом. Ни чем не отличающийся от тех ребят, которые наполняли улицы Парижа по другую сторону Ла-Манша. Наряд его дополняли уместные для столь непростой работы детали: пара старых истертых, в самом деле, до дыр ботинок (в таких же, но более новых он бегал по прослушиваниям), вышеупомянутый комбинезон с парой загрубевших пятен от краски на штанинах. Этот атрибут он честно спионерил на одной из строек. Он был ему немного великоват, поэтому штанины Джеймс обрезал до колен, правда, настолько неровно, что одна штанина оказалась длиннее другой на пару дюймов. Из-под них нелепо выглядывали синие носки. Широкие лямки комбинезона постоянно норовили спасть с худых плеч, что в общем-то часто и происходило, поэтому комбинезон был туго затянут на бедрах пестрым поясом, дабы не случилось конфуза. Еще была тельняшка в черно-белую полоску с растянутой горловиной и вытянутыми рукавами. Отросшие волнистые волосы цвета шоколадной глазури Джеймс завязывал на затылке в два маленьких смешных хвостика. Образ дополнял неизменный грим: белила, росчерк черных бровей и красный поролоновый нос на тонкой резиночке. У него не было денег даже на автобус, спасало лишь то, что жил он относительно недалеко. Еще один квартал, поворот, и вуаля! Джеймс вливается в праздно прохаживающуюся толпу людей, его будущих зрителей. Он вздохнул раз, другой, унял быстро накатившую дрожь, сунул в рот пластмассовый свисток из резиновой игрушки для собак, и улицу наполнила морзянка пронзительного писка. Сперва он пристал к девушке, которая ходила с корзиной свежих цветов на продажу. Милая Элен уже знала его и по договоренности как бы не замечала того, как он ползал вокруг нее на коленях, «предлагая» руку и сердце. Каждое движение, интонацию и даже ужимку он сопровождал писком. В течении минут пяти он помог девушке продать парочку букетиков, приставая к прохожим и все тем же писком уговаривая парней купить для своих девушек цветы. Раскланявшись с цветочницей, он пошагал дальше. Мимо проехал мопед с двумя седоками, и Джеймс залился пронзительным писком, изображая заводящийся воображаемый мотоцикл, на который он тут же вскочил и понесся догонять мопед. Ему вслед послышался одобряющий свист и смех. Все так же «ведя» свой мотоцикл, он наконец добрался до середины бульвара, где уже облюбовал себе одинокий фонарь, «припарковался», демонстративно слез с седла, попинал воображаемые колеса, попрыгал на одной ноге, держась за другую, вроде как ушиб ее и наконец вступил в тусклый свет фонаря. Сперва он начал невидимой метлой подметать место своего выступления и писком поносить каждого, кто проходил уже по «выметенному» месту. Когда работа была окончена, он достал из безразмерного кармана помятую фетровую шляпу и наклонился, поставив перед собой, но вдруг одним неуловимым взмахом руки она вскочила ему на голову. Джеймс разворчался и стащил ее с головы, снова поймал и стащил с головы, ставя ее обратно на место, но та вновь резко взлетела ему на голову, закрывая глаза. Он попытался ее стащить, но та словно приклеилась, и мим стал тянуть ее истошно пища. Наконец, резкий рывок, и шляпа снова в его руках. К тому времени вокруг уже начали собираться зрители, смеясь и громко разговаривая. Джеймс отругал шляпу и кинул ее на плитку бульвара, та перевернулась и легла полями вниз. Толпа вокруг засмеялась. Мим театрально вздохнул, потянулся, чтобы ее перевернуть и в самый последний момент, поймал ее на пути к своей голове. — Эй, приятель! — раздалось справа. МакЭвой вскинул голову и только успел шляпой подхватить кинутую ему монету. После этой мимолетной манипуляции головной убор «смирно» остался стоять на земле, а его хозяин уже бросился в толпу, чтобы в знак благодарности пожать своему спасителю руку. Рядом стоял ребенок лет пяти, и Джеймс пожал ладошку и ему, выудив у него из-за уха шарик от пинг-понга. И так дальше по кругу, обступившей его толпы: девушкам целуя руки, с пожилыми мужчинами почтительно раскланиваясь, а перед старушками приседая в реверансе. Вдруг он будто увидел кого-то знакомого и, пища на разные лады, бросился в толпу, повисая на высоком парне, так, что тот даже чуть склонился под его весом. Макэвой похлопал незнакомца по спине, обтянутой черной кожаной курткой, приметив у того тяжелый чехол с гитарой в руках и, приобняв его за плечи, потащил из толпы на освещенное фонарем место. Не то парень был ошарашен, не то просто не против, но вот он уже вдумчиво вслушивался в писк мима, напряжено хмуря брови так, что между ними проявились две неглубокие морщинки, в то время как Джеймс уже во всю показывал зрителям, как они познакомились в одной только ему известной истории. Она сопровождалась какой-то пьянкой, и тем, как незнакомец после тащил пьяного мима на себе. Джеймс так и эдак припадал к парню то хлопаясь перед ним на колени, то чуть ли не залезая ему на спину. Незнакомец терпел и даже подыгрывал, не разрывая тактильного контакта. Поддерживая шатающегося МакЭвоя, в определенный момент он просто взвалил брыкающегося мима на плечо и посадил на высокий парапет. Толпа взорвалась хохотом, когда Джеймс завопил, потянул руки к незнакомцу, будто боясь спрыгнуть на землю, но тот уже сам запрыгнул на парапет рядом и стал расчехлять гитару. — Отдохни, — бросил незнакомец через плечо и заиграл на ней. Джеймс и правда слегка выдохся. Во время таких представлений на улице он не позволяя себе делать передышки, даже просто попить воды, а сейчас он явно ощущал жажду, потому, воспользовавшись моментом, снова скользнул рукой в карман и выудил пластиковый пакет для воды и тут же приложился к горлышку. Музыкант запел что-то о парне с голубыми глазами, голос у него был глубокий, ласкающий бархатом так, что Джеймс невольно заслушался. Его внимание отвлек перезвон монет, зрители явно считали, что музыкант — часть представления и не скупились на благодарности. «Что ж, поделим пополам», — подумал Джеймс, снова взглянув украдкой на музыканта, позволив тем самым себе рассмотреть его. Темно-русые волосы, чуть отросшие, слегка вились на концах. Скуластый, точеный профиль, ровный нос, рыжая щетина двухдневной давности, губы тонкие, над губой справа короткий росчерк белого шрама. На вид ему было чуть больше двадцати пяти. Парень повернул голову к МакЭвою, и тот заметил сережки-гвоздики как в правом, так и в левом ухе. Еще пара аккордов. Парень прикрыл серые глаза и уставился на гриф гитары, Джеймс последовал за его взглядом. Длинные музыкальные пальцы с короткими пластинками ногтей, они скользнули по струнам, вызывая только одной гитаре свойственный звук и замерли. Где-то на периферии слышался гомон людей. МакЭвой снова поднял глаза, нервно облизывая пересохшие губы, сразу почувствовав вкус белил. Лицо парня расчертила широченная белозубая улыбка. «Нет, определено их больше, чем тридцать два, — как-то вяло отреагировало сознание. Зубы скрылись, показались и снова скрылись. — Он что-то говорит?» — Что-что? — озадачено заморгал Джеймс. — Дождь. — Смех заглушил раскатистый летний гром — Вот черт! Гулкий ливень накрыл его в прыжке с парапета, ботинки заскользили по моментально намокшей мостовой, и мим, не удержавшись, рухнул на четыре точки, пребольно стукнувшись коленями о камень. Рядом приземлились тяжелые ботинки с высоким голенищем, и сильные руки поставили Джеймса на ноги. — Сюда. — Жарким дыханием обожгло затылок, незнакомец, не разжимая плечи парня, толкнул его вперед. — Деньги! — все так же стискивая между зубов свисток, выпалил Джеймс, из-за чего слово смешалось с писком, и вывернувшись из рук, он кинулся к шляпе. Левую ногу пронзила боль так, что он охнул и, припадая на нее, доковылял до сиротливо лежащей шляпы. Позади послышались невнятные ругательства. Второй раз за последние десять минут мир снова накренился под углом, но в этот раз Джеймс не созерцал широкую спину под кожей куртки, его взгляд уперся в напряженную шею, и острый кадык с угловатым подбородком. — Эй, отпусти меня! — запротестовал мим, правда как-то не особо настойчиво. — Не дергайся, — отплевываясь от воды, которая потоком лилась с неба, рыкнул незнакомец, уже заходя под козырек кафешки, где и поставил МакЭвоя на ноги. — Ох, черт. — Продолжая придерживать шляпу с деньгами у живота, он облокотился о цветочный карниз, который занимал почти все место под козырьком, так что парням все равно косо заливал ноги дождь. — Я, кажется, не хило себе колено разбил. Ответом ему был только оглушающий шум дождя. Джеймс посмотрел на незнакомца. Тот стоял, повернувшись к большому стеклу, за которым разворачивалась кафешка, битком заполненная людьми, прячущимися от дождя, и прикуривал, скрывая огонек зажигалки ладонью. Глубокий вдох, и его лицо заволокло сизым дымом. Поймав на себе взгляд, он протянул мятую пачку, предлагая Джеймсу закурить. — Я не курю, — почему-то обижено сказал Джеймс. Музыкант хмыкнул и спрятал сигареты в нагрудном кармане. Повисло молчание, парень курил, снова расстегнув чехол гитары и заглядывая, не сильно ли он промок. Джеймс переминался с ноги на ногу, пробуя становиться на поврежденную, проверяя по ощущениям на сколько все плохо. Перелома не было — это точно, скорей всего ушиб, а с учетом того, что до дома ему придется снова идти пешком, перспектива разворачивалась так себе. Он вспомнил про шляпу. — Так, ладно, мне чужого не надо. МакЭвой осмотрелся. Найдя ровное место на карнизе, он аккуратно высыпал заработок и стал делить его поровну, на две кучки. Перекладывая и так и эдак, все равно оставалась неделимая одна-две купюры, Джеймс закусил губу: — Спасибо за сотрудничество. Эмм… С тобой было приятно работать. Так что, это твоя доля, — сказал он, поворачиваясь. И чуть не вскрикнул — парень стоял буквально у него за спиной. Даже через поролоновый красный нос мим почувствовал, как от него пахло сигаретным дымом и мокрой кожей куртки. — У тебя грим потек. — Склонил голову на бок музыкант, его глаза бегали по лицу парня, разглядывая и оценивая. Руки он держал за спиной под дождем, словно против воли. Словно желая дотронутся. Это читалось в его глазах. И то, как он стремительно подался вперед, более чем красноречиво доказало этот факт. — Вот твои деньги. — Джеймс панически уперся сложенными ковшом двумя ладонями в грудь парня. Тот озадачено опустил взгляд на них. — Зачем? — Ты заработал. — Но я не ради денег… — Мне все равно, — перебил мим, начиная раздражаться, — забирай, они твои. А ту двадцатку еще разменять надо. — Ты шутишь? — Парень снова нахмурился, вглядываясь в глаза МакЭвоя, словно силясь удостовериться, что он и в самом деле честно отдает ему половину. — Да иди ты! Не хочешь — не бери, но я чужие деньги себе присваивать не собираюсь. МакЭвой ссыпал пригоршню монет обратно на карниз. Свою долю он сгреб в шляпу и метнулся мимо опешившего парня, правда метнулся, это громко сказано. Он проковылял ко входу в кафе, потом остановился и направился к водосточной трубе над козырьком, откуда потоком лилась дождевая вода. Набрав в пригоршню воды он стал яростно умываться, фыркая и отдуваясь до тех пор, пока вода не перестала окрашиваться в белый цвет. Он вытер лицо, краем тельняшки, правда та тоже была мокрой, но у него хотя бы не капало с кончика носа и подбородка. И только, проделав все это, тяжело вобрав в себя воздух, он зашел в кафетерий. *** Уже расплачиваясь с продавщицей, Джеймс оглянулся через плечо — парень исчез. Легкая досада вперемешку с чувством вины взвилось в нем. Все-таки зря он вспылил. Может, музыкант на самом деле только ради интереса поддался его игре, и у того вовсе не было нужды, которую испытывает он сам? — Ваш заказ, — вырвал его из мыслей женский голос. Джеймс озадачено посмотрел на два бумажных пакета с выпечкой. — Что-то еще? — Нет-нет. — Он сгреб сдачу и подхватив покупки за сложенные вместе и завернутые на два подгиба края пакетов, стал проталкиваться к выходу. Только оказавшись на улице, МакЭвой понял, насколько в помещении было душно и шумно. Здесь же дождь уже стихал, воздух глубоко наполнял прохладой и свежестью легкие, но улица все так же оставалась пустынной. Деньги на карнизе исчезли, но радости почему-то это не принесло. Нет, он нисколько не жалел, о том, что поступил по совести, просто этот парень… Его присутствие, словно окутывало какой-то защитой. Надежностью что ли? Может, потому Джеймс поежился от вечерней прохлады, но вдруг его обдало жаром — сквозь освещенную светом фонарей морось, бежал тот самый парень. Его длинные ноги будто и не касались чистой, омытой ливнем мостовой, из-под тяжелых ботинок в разные стороны разлетались брызги. За плечами возвышался чехол с гитарой, с которой свисала кожаная куртка, видимо, не давая тому возможности намокнуть. Рельеф стройного тела вырисовывался из-под простой белой футболкой, которая уже успела промокнуть. — Я боялся, что ты уйдешь. Не станешь ждать меня, — через вздох выплевывал парень слова, упершись руками в собственные колени, когда затормозить пришлось перед самым мимом. — У меня сигареты закончились, я подумал, что пока ты… — Он выпрямился, приложив ладонь к груди. Оскал боли искажал его лицо. — Фух, чертовы сигареты, надо бросать. Пока бежал, думал, сердце остановится. — Я вовсе не ждал, просто вот, — Джеймс протянул один из пакетов. — Деньги менять отказались. Поэтому я попросту решил купить булочек. Их только испекли, они еще горячие. — Парень посмотрел на пакет, потом на МакЭвоя и снова на пакет. Молча взял его обеими руками. — Спасибо, что подыграл мне сегодня и извини, что накричал. Смутившись окончательно, МакЭвой больше не сказал ни слова, поспешив прочь по улице. Колено ныло и выступало против быстрой ходьбы, но Джеймс упорно ковылял, отчитывая себя за косноязычие. Он ведь учился актёрскому мастерству, ему преподавали науку ораторской речи, так почему же его мысли как будто стирали ластиком из головы, а язык костенел, как только на него смотрели серые глаза со смешинками в уголках? «Бежать! Бежать со всех ног от него! — вопило подсознание. — Прочь! Не оглядывайся, не останавливайся, иначе пропадешь!» Через минуту позади послышался звук быстро приближающегося человека. — Не оглядывайся, не оглядывайся, — шептал себе под нос МакЭвой, — мало ли кто спешит домой. Дождь почти совсем стих, и в пугающей тишине улицы раздалось шуршание бумаги, а легкий ветерок донес запах свежей выпечки. — Черт, — чуть не вырвалось у Джеймса, но он вовремя прикусил губу, возведя глаза к небу, как будто спрашивая: «За что мне это?!» Так прошло еще некоторое время. Быстро расправившись с едой, музыкант молча шел следом. С каждым шагом колено болело все больше и больше. МакЭвой стоически терпел, сцепив зубы и зажав в кулаке пакет с покупкой. Злость накатывала пропорционально боли. — Какого черта ты преследуешь меня?! — от долго сдерживаемого гнева и боли его голос сорвал высокую ноту. Он так резко развернулся, что буквально упал на незнакомца. — У тебя нога болит. — На шаг резко отступил музыкант, будто близость и прикосновения отдавались болью. — Хорошо подметил, кэп! Что еще? — горько усмехнулся МакЭвой, скривившись от неожиданного спазма в ноге. — Я подумал, что тебе помощь понадобится. — Ты об этом думал, пока уничтожал булочки или пока последние минут пять плелся за мной?! — злость, слившись с подступающей истерикой, вырвалась наружу. Джеймс грубо взглянул на парня снизу-вверх, тот возвышался над ним на добрых полголовы. Неожиданная мысль прорвалась в его затуманенное болью сознание. — Тебе что, ночевать негде? Ответом ему был молчаливый взгляд исподлобья. МакЭвой молча развернулся и допрыгал на одной ноге до ближайшей стены, к которой привалился спиной. Колено болело так, что даже стоять уже не было сил. — Ох, чувствую, я об этом пожалею, — обреченно выдохнул он, устало потерев глаза. — Черт с тобой, переночуешь у меня. — Не пожалеешь, — раздалось совсем близко. Джеймс замер. «Я пропал», — мелькнуло у него в голове. И почувствовал, как к груди прижимается что-то твердое. — Держи, повесь себе за спину. — Он осторожно отвел руку от глаз и увидел перед собой гриф гитары в чехле. — Ты совсем издеваешься? — Просто сделай, как я прошу. Огрызаться уже не было сил, поэтому мим оттолкнулся от стены и закинул гитару за спину. Покачнулся. Обмотанная отсыревшей курткой она была тяжелой. Музыкант придержал его за плечи, неуловимым движением опять заставляя прильнуть к стене. Джеймс задержал дыхание, но парень лишь повернулся к нему спиной и чуть присел, в немом кивке головы, как бы говоря: «запрыгивай». — Не тяжелее моего рюкзака, — подытожил музыкант, поднимаясь на ноги и подхватывая МакЭвоя под колени. — Ай! — взвизгнул мим от резкой боли. — Ты мне добьешь ее окончательно! Музыкант молча наклонился вперед так, что Джеймс под тяжестью гитары стал сползать по спине. И, когда казалось, что он вот-вот полетит носом вниз, тот снова выпрямился, устроив широкие ладони под его задницей. — Так не болит? — Джеймс готов был поклясться, что наглец улыбается во все свои невероятные тридцать два. Или сколько там имелось зубов у этой акулы? — Нет. — Хорошо, что музыкант не мог видеть, как покраснели уши МакЭвоя и как он еще больше вспыхнул, когда для большего удобства обвил ногами нереально тонкую талию, скрестив щиколотки у того на животе. — Идти далеко? — Еще с километр. — Джеймс чувствовал через два слоя мокрой ткани, как под горячей кожей напрягаются, становясь твердыми, мышцы спины. — Ну, тогда показывай дорогу. *** — Отпусти меня, — прошептал Джеймс в самое ухо, расслабляя ноги, готовый спрыгнуть со спины в любой удобный для этого момент. — Я донесу тебя до квартиры, — запротестовал музыкант. — Ты слишком громко сопишь. — Тут же зажал ему рот ладонью МакЭвой. Это было, конечно, не удивительно после променада по городу и трех этажей вверх по лестнице. — Я тебе все потом объясню, но прошу тебя, веди себя тихо и спусти меня на землю. Парень кивнул и наконец расцепил замок из пальцев на заднице мима, позволяя тому спуститься у него по спине. МакЭвой осторожно встал на ноги, еще держась за плечи музыканта, проверяя ощущения в колене. Боль была, но не критическая. Третий этаж, узкий коридор, заставленный какой-то старой мебелью и коробками, где лампочка горела только в начале, возле лестницы. Им надо было пробраться в самый дальний его край. Джеймс обернулся, приложил палец к губам, заметив, как парень страдальчески разминает поясницу, передал гитару обратно и махнул рукой, призывая следовать за ним. Кое-как пройдя по коридору и только раз наткнувшись на стул без сидушки, парни добрались до нужной двери. Мим долго искал ключи в бездонной глубине своих карманов, и когда послышался перезвон, то стал в темноте на ощупь искать замочную скважину. — А подсветить нечем? — раздалось у него над плечом сопение. — Фонарик? Мобильный? — Заткнись, — огрызнулся Джеймс. Он бы давно открыл дверь, если бы пальцы так предательски не дрожали в этот момент. Чужие же руки, которые вдруг скользнули на его талию и сильное тело, придвинувшееся к нему, не добавили спокойствия. Щелчок замка, и коридор частично наполнился светом из дверного проема за спиной у парней. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, — зашептал страдальчески мим, яростно сражаясь с замком, который так просто не хотел поддаваться. — МакЭвой? Это ты? — раздался визгливый старческий голос. — Да, миссис Тэрри, — протянул Джеймс, выглядывая из-за плеча музыканта. В проеме открывшейся двери стояла пожилая женщина в старом халате поверх ночнушки и невообразимой чалме на лысом изогнутом черепе. — Извините, что разбудили, миссис Тэрри. — Это что еще за бугай? — Это мой друг, ему негде переночевать, и я пригласил его в гости. — Я что говорила по поводу твоих дружков? Еще раз увижу — будешь каждый раз платить за двоих. — Я помню, миссис Тэрри, — процедил МакЭвой, наконец провернув ключ в замочной скважине и распахнув дверь, тут же вталкивая туда своего гостя. Женщина, в руке которой была трость уже переступила порог и с проворностью змеи пересекла коридор, перехватив дверь напротив и не давая ее закрыть. — Ты мне и так за месяц уже должен, проклятый мальчишка, — продолжала вопить она. — Миссис Тэрри, вы перебудите всех соседей. Я завтра заплачу, обещаю, — взмолился Джеймс, дергая дверь на себя. — Я это уже слышу целый месяц! — Старческая рука все-таки дрогнула и отпустила дверь. Тут же воспользовавшись этим, мим захлопнул ее перед самым носом старухи. — Если завтра не будет денег, я тебя вышвырну из квартиры, — не унималась та, колотя тростью в несчастную перегородку между ней и квартирой. Но даже если бы Джеймс и хотел что-то ответить на тираду из коридора, он бы просто не смог это сделать, потому что его губы были заняты, они чертовски были заняты! В ту же секунду, как только дверь и замок отгородили его от разъяренной хозяйки квартиры, горячие руки впечатали его в ближайшую стену, пронеслись по груди и зарылись в спутанные волосы, оттягивая их назад, заставляя запрокинуть голову и открыть шею. Он даже не успел напугаться, когда во мраке комнаты на него навалились, прижали, оголодало впились в рот тонкими губами, по-хозяйски исследуя языком. МакЭвой весь выгнулся, потянулся, прильнул и закинул руки на шею своему незнакомцу, ответив ему с не меньшим напором, как будто только этого и ждал. Тот оборвал поцелуй, широким мазком провел языком от подбородка по линии скул к уху, где прикусил своими невообразимыми зубами мочку, утробно, по-звериному зарычав: — Я целый вечер мечтал о твоих губах. С того самого момента, как увидел их сквозь размазавшуюся краску. Джеймс задыхался от захлестнувшей его страсти. Он жадно искал чужие губы, остервенело припадая к ним, кусая и посасывая. Он уже перестал различать стоны — свои, чужие. Кровь громко стучала в висках, остальная уже давно переместилась в крепко стоящий член. А то, что терлось о его бедро, и вовсе можно было назвать твердокаменным монументом. Неожиданно все тело взорвала острая боль. Джеймс резко по-девичьи вскрикнул и забился в объятьях, пытаясь, дотянутся до поврежденного колена. Витиеватый мат сорвался с его губ, вперемешку с рычанием. Видимо, забывшись парни столкнулись коленями так, что МакЭвой увидел праздничный салют под веками на фоне атомного взрыва. — Да где у тебя тут свет включается? — В голосе парня слышалась паника. — Справа от двери, — хныкал ему в плече мим, зубами стискивая ворот футболки, чтобы не орать в голос. — Справа, а не слева, дубина! Теперь уже музыкант соревновался в мастерстве красного словца, но вскоре под потолком все же вспыхнула тусклая лампочка. То, что она осветила в газете для объявлений красиво называлось: «компактная однокомнатная квартира-студия со всеми удобствами недалеко от центра города в тихом районе». На самом деле это была крохотная комнатушка, видимо, когда-то бывшая чуланом, на что явно указывало отсутствие окон, где туалет совмещенный с душем отгородили гипсокартонной стенкой и хлипкой дверью. В одном углу стоял стол, на столе — электрическая плита с нехитрой кухонной утварью. Под столом — колченогий табурет. Буквально в шаге располагалась старая тахта, куда музыкант и оттащил постанывающего Джеймса. — Тебе надо что-то холодное приложить. — Музыкант опустился на колени возле вытянувшегося на тахте Джеймса, осторожно оттягивая вверх широкую штанину комбинезона. Колено распухло, красовалось кровоподтеком и значительной ссадиной. — Из холодного только вода в кране, — глубоко дыша отозвался мим. Его голос был ровный, видимо, в положении покоя боль начинала сходить. Гость кивнул и метнулся в ванну, (так Джеймс называл полтора квадратных метра санузла). Сперва послышалось бульканье в кране, а потом тонкой струйкой полилась вода. Музыкант вернулся с полотенцем, которое он нашел там же на хлипком крючке. МакЭвой зашипел, когда тяжелое мокрое полотенце легло на горящее огнем колено. — Есть чем обработать ссадину? — Здесь под кушеткой бутылка. — Едва разборчивый взмах рукой. — Будет печь. — Да уже как-то все одно, — невнятно пробормотал Джеймс. — Уааааа! Святые угодники! — взвыл он, подскочив на тахте и отползая в сторону, когда гость плеснул виски ему на колено. Дверь снова сотряслась от мощных ударов тростью. — МакЭвой, немедленно прекрати эти вопли. Ты мешаешь мне спать, негодяй! — Простите, миссис Тэрри, — раздался приглушенный голос Джеймса. — Я сейчас. Сиди здесь. — Ты куда? — удивился Джеймс. — Стой! Не ходи к ней. Эй! Как там тебя? — Он даже не знал его имени. — Стой же! Ух, черт! — МакЭвой попытался подняться с тахты, но ноющая нога отказалась ему подчиняться, и он шлепнулся обратно, обругав все на свете. За дверью слышались два невнятных голоса. В какой-то момент они и вовсе стихли. Он уже мысленно собирал свои вещи и прощался, пусть и с отвратительной, но все-таки квартирой. Этот бродяга и его лишил крыши над головой. Куда теперь ему идти? Не возвращаться же ему в родной город, когда получилось вырваться оттуда! Так, предаваясь одному из смертных грехов. Унынию, которое глодало его душу. МакЭвой снова услышал звук открывающейся двери и шаги. «Пусть только подойдет ближе — я его собственными руками придушу» — подумал он, не шевелясь. Шаги приблизились, и на колено легло что-то восхитительно холодное, до дрожи ледяное. Джеймс застонал, удивлено распахнув глаза. — Значит, ты шотландец? — не дав сказать и слова, спросил музыкант. Он уже сидел на полу, скрестив ноги по-турецки, придерживая рукой пакет со льдом на колене Джеймса. — С чего ты взял? — Я был в Глазго и слышал, как матерятся в его рабочих районах. Это, видимо, впитывается с молоком матери, — усмехнулся он. — Да иди ты! — Джеймс бросил в ухмылющегося гостя мокрым полотенцем. — Сам ведь… ирландец? — уточнил он. — Да, и не скрываю этого. — Мне надо. Я — актер. Как проходить прослушивание, если меня не понимает режиссер? — Музыкант пожал плечами. Джеймс откинулся на подушку, потирая пальцами переносицу. Послышался тяжелый вздох, и его лодыжек коснулись холодные руки. Мим вздрогнул. — Извини. Я могу снять с тебя обувь? Боясь открыть глаза, словно это могло развеять все, как сон, Джеймс кивнул. Хотя. вряд ли можно было думать о сне с головой переполненной мыслями, и телом - ощущениями вперемешку с не утихающей болью? Ботинки были мокрые, и короткие шнурки, завязанные на узел, плохо поддавались под пальцами. Но все же упорства ирландцу было не занимать. Видимо, как и ругательства Джеймса, оно было в его крови еще с пеленок. — Ты что, ее убил ради льда? — когда с обувью было покончено, спросил Джеймс, что бы хоть как-то незаметно восстановить сбившееся дыхание и разрушить окутывающую их тишину. — Кого? Старуху? — Он почувствовал, как его ноги осторожно приподняли, тахта скрипнула под весом второго тела, и их снова уложили уже на чужие колени. — Нет, просто вежливо попросил. — Вежливо он попросил, — хохотнул МакЭвой, но тут же осекся, когда почувствовал, как разбитое колено стали едва ощутимо массировать. — Да у нее снега зимой не допросишься. А тут… — Значит, плохо просил. Нужны веские доводы и аргументы. Разбитое колено и возможность того, что ты завтра не сможешь заработать на уплату квартиры — очень весомый аргумент. — Советую, подумать о работе в дипломатическом консульстве, — чуть не мурлыча заметил Джеймс. Настойчивые пальцы стали подниматься выше, забираясь под широкую штанину, рисуя узоры на нежной внутренней стороне бедра. — Я сейчас думаю лишь о том, что хочу увидеть твои глаза. Посмотри на меня, Джеймс, прошу тебя. Дыхание сорвалось где-то на выдохе, а сердце пропустило удар. От того, как было произнесено его имя, по телу мима пронеслась волна мурашек. От услышанного он невольно распахнул глаза. Музыкант резко подтянулся и навис над МакЭвоем. Длинными пальцами он обхватил подбородок, не давая отвернуть лицо и стал вглядываться в него. Как будто стараясь запомнить то, что видит. Выжечь образ на сетчатке глаз. Сохранить в базе данных своего сознания. — Невероятный, — выдохнул парень, в то время как Джеймс и вовсе забыл, как дышать. Все его тело вдруг стало состоять из одних нервных окончаний, и даже легкое дыхание приводило его в трепет. — Стой! — Он резко выставил перед собой руки. — Мне надо… Я сейчас. Не получив сопротивления, Джеймс на удивление проворно оказался на ногах и, опираясь о стену, пропрыгал весь путь до ванной, где благополучно заперся. Сидя на унитазе, упершись лбом в умывальник, (остальную часть ванной занимал невысокий бортик перед маленьким клаптиком отведенным под душ), он неумолимо кусал пальцы. Паника медленно заполняла его. Ему и раньше приходилось спать с мужчинами, но с этим парнем все шло наперекосяк. Он еще не понимал почему, но точно чувствовал, что за его голосом, его руками, а самое главное тем, что плещется на дне его серых глаз, он готов без раздумий срываться в любую пропасть. — Ладно, — едва слышно шепнул сам себе Джеймс, — что я впрямь как девственница, перед первым сексом нервничаю? Он осторожно поднялся на ноги, колено, вроде, не сильно протестовало, и спустил воду в бачке. Вовсю поплескался у умывальника. Прислушался. В комнате за тонкой стеной было на удивление тихо. «Все, Джеймс, допрыгался. Он обиделся и ушел!» Эта мысль резанула больнее ноющего колена. Она придала сил, и юный шотландец выскочил из ванной, чуть не спотыкаясь об оставленные на полу собственные ботинки. Музыкант все так же сидел на его тахте. МакЭвой тут же обругал себя за идиотскую мысль. — Твои краски? — Он указал на палитру грима у себя на коленях. — Ну, если ты выудил ее у меня из-под кровати, то, наверное, мои. — Джеймс не знал, куда себя деть, потому продолжал молча, вытаращив глаза, стоять у кушетки. — Я могу? — Ирландец поднял на него глаза. — Что? — не понял мим — Я могу разрисовать тебя? *** Джеймс сидел на кушетке, а между его широко разведённых ног на коленях стоял музыкант. Рядом лежала палитра на несколько цветов. Она была старой, белила уже давно закончились, и мим закинул ее под тахту, чтобы не путалась под ногами. Теперь же ради блажи ее снова извлекли на свет. — А белого нет? — Позади тебя на столе. — Парню было достаточно только потянуться рукой. Большая банка белил оказалась в его ладони. Он окунул два пальца, указательный и средний, затем растер щепоткой вместе с большим, как будто пробуя текстуру на ощупь. Легкая дрожь предвкушения пробила МакЭвоя. Он придвинулся ближе, чуть сжимая бедрами талию гостя и подставился под длинные пальцы, закрывая глаза. — Нет, пожалуйста, смотри на меня. Музыкант мимолетно коснулся губами губ Джеймса, заставляя того отрыть глаза, ловить каждое движение взглядом. Вот пальцы коснулись переносицы, вторая рука так же уже была в белилах. Две симметричные линии протянулись по щекам до ушей. Еще немного краски, и пальцы скользнули по шее, сходясь на ключицах. Мим напряженно сглотнул, когда пальцы всего на пару секунд задержались на пульсе, словно считая каждый мимолетный удар. Ячейки в палитре были не такие глубокие, как банка с белилами, поэтому синяя краска была буквально выдавлена и распределена между ладоней. В этот раз музыкант начал с мочек ушей, вниз по шее и дальше по разлету плеч. Воротник тельняшки хоть и был растянут, но явно мешал полету фантазии. Парень остановился. — Ты можешь? Не хочу ее запачкать. — МакЭвою показалось или его голос чуть дрогнул? Сам мим промолчал, он даже и представить не мог, что творилось с его собственным голосом. Музыкант посчитал этот знак за согласие. Лямки от комбинезона уже давно путались где-то в районе колен, потому он без труда стянул тельняшку, отбросив ее в угол. Синие линии скользнули дальше, задержались на окате уже не мальчишеских, но еще не мужских плеч, сжимая их, оставляя отпечаток. Музыкант подался вперед снова целуя, уже не так невесомо, но все так же нежно, даже трепетно. Это никак не могло сравниться с той страстью, которая накрыла их возле двери. И это ошеломляло Джеймса еще больше. Он был готов к быстрому неистовому траху, но эти ласки были за гранью его понимания. Он потянулся навстречу, но его руки тут же были перехвачены. — Нет, я еще не закончил. Просто хотел поцеловать тебя до того, как сделаю это. — И большой палец, выпачканный в золотой краске лег на нежную губу, затем плавно спустился дальше, на подбородок. Вернулся и прочертил полосу от кончика носа верх ко лбу и там остановился у кромки волос. Небольшая задержка на то, чтобы ладони музыканта полностью окрасились в золото, так же как и секундой позже ключицы МакЭвоя. Раздвинув пальцы, он медленно повел вниз по груди. Остановился на сосках, заинтересовано надавил ногтем левый, царапнул, снова надавил и снова царапнул. Джеймс задышал глубже, на третий раз протестующе изворачиваясь, отклоняясь. Сосок уже затвердел и из розового стал красноватым. — А у тебя очень нежная кожа, — севшим голосом подытожил ирландец. Он пригнул голову и лизнул израненный сосок. Джеймс застонал прикусывая губу. Настойчивые руки скользнули вниз по ребрам, талии, остановились у пояса. Музыкант резко поднялся, решительно подхватил МакЭвоя под мышки, чуть подтянул вверх и уложил на кушетку. Джеймс приподнялся на локтях, но тут же был одним толчком уложен обратно. — Лежи смирно, маленький паяц, или я больше не прикоснусь к тебе. — Какие высокопарные речи, — попытался съязвить мим, но на большее его просто не хватило, его внимание было привлечено белой футболкой, которая скользила вверх, оголяя стройное, слепленное из одних мышц тело музыканта. — Не у одного тебя театралка за плечами, Джеймс. На это и вовсе нечего было возразить, тем более, когда новоявленный актер склонился, растягивая пестрый пояс и аккуратно стягивая с ног комбинезон, а затем и вовсе нижнее белье. Джеймс мгновенно покраснел и отвернулся, ища хоть что-то интересное под столом. Как он и ожидал, там совершенно ничего не оказалось. Стоило попытаться… — Перестань! — музыкант обхватил его лицо обеими руками, поворачивая к себе. — Ты… Ты прекрасен. Ты даже не представляешь, насколько! Я завидую всем тем, кто скоро будет видеть тебя на театральных подмостках. Я буду искать твое имя в каждой афише. Джеймс МакЭвой, сейчас я закончу тебя, и ты станешь самым совершенным созданием, которого я когда-либо еще буду касаться. Через пелену выступивших слез Джеймс видел, как парень снова вернулся к столу, где стояла вторая банка с красной краской. Не поворачиваясь он разулся, стянул джинсы вместе с бельем и решительно шагнул на кровать. Возвышаясь над мимом в полный рост, он макушкой головы чуть касался потолка. Крутанув крышку на банке, зачерпывая краску всеми четырьмя пальцами, он осторожно опустился на колени, наклонился и, поставив банку на пол, стал тереть одну ладонь о другую. Они словно оказались покрыты кровью. Джеймс сглотнул наполнившую его рот слюну. Грима было настолько много, что он, плавясь от разгорячённой кожи, даже чуть стекал по ней. Ирландец взялся за обе щиколотки, заставляя МакЭвоя осторожно согнуть ноги в коленях. — Больно? — Нет. — Ровный, решительный голос. Он готов. Окончательно. Музыкант стал очерчивать губами вместе сведенные колени, немного нежнее касаясь левого. Руки перевел под колени и медленно развел их. Смешивая поцелуи с укусами, он стал продвигаться вверх по внутренней стороне бедра, упиваясь стонами, которые вырывались из искусанных губ шотландца. Отстранился, пододвигаясь ближе, проводя раскрытыми ладонями по местам, к которым только что припадал, скрывая преступные отметины под слоем краски. Схватил за бедра, притягивая к себе. Джеймс рывком подтянулся, усаживаясь на чужие колени, и, заглушая стон, впился в тонкие губы так, что раздался стук, и во рту почувствовался вкус металла. Длинные пальцы скользнули в ложбинку между ягодиц и надавили. МакЭвой ахнул, весь выгибаясь и запрокидывая голову. Он почувствовал, как скользкий от чуть маслянистого грима палец уже погрузился в него. Тут же присоединился и второй. На горло надавили зубы, они впивались, оттягивали, а язык, будто извиняясь зализывал каждый укус, смешивая на коже вместе белый, синий и золотые цвета. Джеймс покачивался в такт врывающимся в него пальцам, насаживаясь, терся членом об член ирландца, зажатым между двух разгорячённых тел. К двум пальцам добавился и третий, Джеймс задыхался, но терпел, потому что видел и ощущал то, что ждало его впереди. — Я больше не могу, — прохрипел он, стискивая в кулаке русые волосы. — Если ты меня сейчас же не трахнешь, я убью тебя. Не знаю как, но убью. Музыкант зарычал и опрокинул его на спину, словно только и ждал этих слов, заводя раненую ногу себе на плечо, склоняясь над мимом. — Стой! — Взвизгнул Джеймс, когда почувствовал горячую головку у своего ануса. — Как тебя зовут? Как твое имя? Несколько секунд тишины, нарушаемой только рваными вздохами. — Майкл, — протяжно сказал музыкант, словно, вспомнить свое имя оказалось непосильно тяжелой задачей. — Майкл, — улыбнулся Джеймс, — приятно познакомиться. — Идиот. — Истерический смешок. — Теперь можно? Джеймс, оперевшись на локоть, второй рукой схватил парня за загривок и стукнулся с ним лбами. — Я запомнил тебя, Майкл. Я найду тебя и тогда пеняй на себя. Майкл оскалился и резко толкнулся, входя сразу и на всю длину. Джеймс выгнулся в безмолвном крике. Слезы брызнули из глаз. Музыкант замер, уткнувшись лбом ему в грудь. Он тяжело дышал. Секунды превратились в вечность и разбились в салют под веками, когда мим сам двинулся под ним. — Не останавливайся, иначе услышишь весь лексикон рабочего класса из Глазго. Майкл полностью вытащил член и снова толкнулся, чувствуя как шотландец весь задрожал и поджал ногу, упираясь пяткой ему в поясницу. Музыкант закинул отвлекающую его ногу на второе плечо, буквально сложив Джеймса пополам и сорвался. Он стал неистово вколачиваться в податливое тело, плавясь от жара внутри него. — Смотри на меня. — Ощутимый шлепок по заднице чуть привел мима в чувства, заставив его гневно открыть глаза. — Я сказал, смотреть мне в глаза! Джеймс все-таки выматерился, впился короткими ногтями в предплечье Майкла, но глаза закрывать не стал. Майкл чуть поддался вперед, слизывая слезы из уголков глаз мима. Краска плавилась, мешалась с потом, мим просунул руку между двумя телами и схватил в кулак свой член. Особого маневра себя удовлетворить не было, но хотя бы так. Еще с десяток таких толчков. МакЭвой вскрикнув, кончил. Музыкант застонал, кольцо мышц сжалось, заставляя его и вовсе сорваться на немыслимый ритм. Оргазм толкнул его вперед, унося за собой куда-то вниз. *** - Решил свалить по-английски? — Джеймс со злорадством заметил, как напряглись широкие плечи. Майкл закивал, натягивая джинсы и, повалившись на тахту рядом с ним, стал обуваться. — У меня самолет через три часа, еще вещи надо забрать из камеры хранения. — Угу, — кивнул Джеймс. Майкл поднялся. Незастегнутый пояс позвякивал пряжкой. Он нашел сигареты в куртке. Достал две и прикурил, одну протянув Джеймсу. — Ты весь в краске. — МакЭвой, улыбаясь, провел ладонью по груди парня, оставляя борозды, потянулся и подхватил губами фильтр протянутой сигареты. — Воды в кране нет. Только успел умыться. — Утром включат. — Облако густого дыма вырвалось вместе со словами. — Джеймс, я… — Не надо. — Джеймс поднялся на колени на тахте, обвив руками шею музыканта. — Я же сказал, что найду тебя, Майкл, так что вали ко всем чертям, — хохоча, он оттолкнул парня. — Ты сейчас похож на живую картину. — Майкл облокотился на стол, рассматривая свое творение — непостижимо прекрасную картину. — Особенно с засохшей спермой на животе, — Джеймс почухался. — Это был последний штрих. — Майкл увернулся от летящей в него подушки. Джеймс уже стоял в дверном проеме, завернувшись в так же испачканную красками простынь. Майкл -в куртке на голое тело, футболку он заправил за пояс джинсов. Он обнимал Джеймса за талию. Позади над плечом возвышался неизменный чехол с гитарой. Джеймс сделал пальцы вилкой и ткнул сперва в лицо Майкла, перевел на свое лицо и повторил жест снова. — Я тебя запомнил. — Тогда не прощаюсь, — улыбнулся Майкл. Затем, разжав руки и шагнув в сторону из полоски света, он растворился во мраке коридора. Еще на какую-то секунду он появился в свете на другом конце коридора и скрылся за поворотом, наполняя все дробным звуком тяжелых ботинок, сбегающих по лестнице. Только когда все стихло, Джеймс заметил напротив чуть приоткрытую дверь. — Доброй ночи, миссис Тэрри. Извините, что мешали вам спать. Дверь тут же захлопнулась. *** Джеймс сидел на лавочке в парке, нервно кусая губу и крутя в руках пустой стаканчик из-под кофе. От порыва ветра он поежился в своей легкой джинсовой курточке. Перед ним остановились красные кожаные полусапожки. — Джеймс МакЭвой? — Да! — он подскочил на ноги. — Сидите, сидите. — Тонкая женская ручка усадила его обратно, а ее обладательница, красивая женщина лет тридцати, присела рядом с ним, поправляя кашемировую шаль, накинутую поверх пальто. — Спасибо, что подождали. Было очень мило с вашей стороны встретиться здесь. Значит, вот сценарий. — Она протянула объемный сверток Джеймсу. — Роль небольшая, вот здесь и здесь. Но я дала вам весь сценарий, чтобы понять суть. Нам сообщили, что вы отлично входите в роли мима, потому вот здесь во втором акте вам будет не сложно. Репетиция через три дня. Пожалуйста не опаздывайте. Тогда же зайдете и в регистратуру, подпишите все необходимые документы. А теперь извините, мне нужно бежать. Женщина поднялась с лавочки и протянула руку. Джеймс снова оказался на ногах. Пожимая тонкие пальчики, он распрощался. — Кэтрин, постойте! — МакЭвой нагнал женщину уже в машине, когда та уже готова была уехать. — Простите, я полгода обивал порог вашего театра, а тут вы мне сами звоните и предлагаете роль. Вы сказали, что кто-то меня порекомендовал? — Да, режиссер спектакля видел где-то ваше выступление. — Кэтрин уже явно начинала раздражаться. — Эндрю Кэв? — опешил Джеймс. — Нет. Вы не знали? У нас новый режиссер. Майкл Фассбендер. — Женщина подняла стекло и вырулила на проезжую часть. Джеймс провел взглядом отъехавшую машину и развернул папку со сценарием, которую до этого все время держал подмышкой. Он перевернул первый лист. «На подмостках Монмарта», — прочитал он название. А чуть ниже быстрый росчерк слов написанных от руки: «Так тебе будет проще меня найти. И заодно отдать мне долг за два месяца оплаченной квартплаты»