Уинчестер, Англия. 13 июля, 19:00.
Лави смотрел на своё отражение в зеркальной поверхности окна-стены ресторана: кривая, немного насмешливая улыбка, несколько взлохмаченные волосы и тени под глазами от постоянного недосыпа, особенно ярко проступающие на бледной коже, которая оставалась таковой даже в середине лета. Впрочем, ничего удивительного в этом не было – вряд ли можно загореть под лампой в библиотеке. По крайней мере, парень ни разу не слышал о подобных чудесах. Одежда, словно подстраиваясь под внешний вид своего хозяина, также отличалась некоторой неряшливостью – от потёртых светло-серых джинсов до заношенной кожаной куртки. Если бы Фрейтмана не ждали за этим обманчиво-непрозрачным стеклом, его бы никогда не пропустили в этот ресторан, да и ни в одно подобное ему место: для таких, как он, существуют забегаловки с фаст-фудом и кофе на вынос, а не изысканная еда, живая музыка и роскошные женщины, каких он считал неотъемлемым атрибутом подобных мест. Однако имя отца служило пропуском в любое элитное заведение: вышколенный официант уже знает, кто он и куда его нужно проводить. В руке мужчины за дальним, расположенным несколько особняком от основного зала, столиком сигарета марки Treasurer*; бокал на столе на четверть наполнен янтарной жидкостью (Лави заметил бутылку Yamazaki* – к японскому виски отец питал определённую слабость). Элитный табак, выдержанный, в этом парень был уверен, до совершенного вкуса алкоголь… Кросс себе не изменяет. К сожалению, только по отношению к своим принципам и предпочтениям. – Присаживайся, – преувеличенно вежливо произнёс Мариан. – Не думал, что ты найдёшь время для личной встречи… – Почему бы и нет? Я не могу хотя бы иногда увидеть своего сына? – Скажи ещё, что соскучился, – не удержался парень от издёвки. – А если и так? – мужчина предпочёл не заметить саркастичного налёта в его голосе. – А если серьёзно? – в тон ему ответил Лави. Кросс выдержал долгую паузу, наполняя опустевший бокал очередной порцией виски. – Зачем тебе деньги? – Последние двадцать лет ты не задавался этим вопросом. – Не преувеличивай, – отец затянулся горьким дымом. – И в мыслях не было. – Ты никогда не звонил мне сам, ведь так? Лави отвёл взгляд. Просить. Унижаться. Это вызывало отвращение. В первую очередь к самому себе. И можно было бы послать всё к чёрту, встать и уйти не попрощавшись, но… но его другу – без преувеличения, единственному – нужна помощь, и это было определяющим моментом. Ради Аллена нужно было довести игру до конца. – Возможно, мне необходимо восстановить некоторые родственные связи, – произнёс Фрейтман в отцовской манере. – Ты ведь понимаешь, о чём я? Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что у них больше общего, чем он полагал до этого момента. Мариан ухмыльнулся. – Ошибки моей молодости исправлять надумал? – В том числе. Лави предпочёл не вспоминать о том, что он, в общем-то, такая же ошибка. Наверное, это единственное, в чём они с Юу похожи. – В любом случае, нужная сумма уже на твоём счету, – мужчина подвёл черту их разговора. – Ничего не хочешь сказать на прощание? – Обойдёмся без формальностей, – Лави выскользнул из-за стола и поспешил прочь, стараясь не думать о том, что позорно сбежал от внимательного взгляда. Кросс всегда знал больше, чем говорил, и вряд ли в этот раз было иначе. Безусловно, он действовал по принципу «чем бы дитя ни тешилось» и предпочитал наблюдать «занимательное действо» со стороны. В который раз за день Фрейтман подумал, что и правда в какой-то степени сын своего отца, иначе отчего так легко понимает его мотивы? Может, и хорошо, что Мариан бросил их с матерью в далёком прошлом? По крайней мере, он не вырос такой же беспринципной изворотливой мразью.Уинчестер, Англия. 15 июля, 09:00.
Аллен не избегал Лави, совсем нет, только его нездорового энтузиазма: он не особо понимал, зачем должен куда-то ехать, и каким образом это поможет ему решить тот ворох проблем, который, кажется, всерьёз вознамерился похоронить Уолкера под своим весом. Погода ожидаемо портилась. Как и настроение, которое неумолимо приближалось к уровню «депрессия», ну или что-то вроде того. Возможно, этому больше, чем монохромная серость окружающего мира, способствовали хмурые лица людей, спешащих, как и он, вдоль High Street* по своим делам. Или сам факт того, что приходилось в девять утра идти за билетом на самолёт, о пункте назначения которого он имел лишь смутное представление, составленное из отрывочной информации и фотографий, встречаемых на просторах интернета и, иногда, на рекламных щитах. Парень пока не разобрался. Нет, Лави он всё-таки не избегает. И даже очередной сброшенный вызов ни о чём не говорит. Ему просто нужно подумать обо всём этом ещё раз. Одному.Лондон (Англия) – Париж (Франция) – Неаполь (Италия). 17 июля, 07:35 – 09:55 – 15:10.
Те несколько секунд, когда самолёт отрывается от земли, подобны некой эмоциональной разрядке: внутри словно всё переворачивается, а затем – на краткий миг – невесомость. И лишь несколько минут спустя вновь приходит ощущение принадлежности земному. Полёт начинает осознаваться полётом, без какого-то необъяснимого подтекста. Столпотворение людей в аэропортах, разноголосие разговоров, яркие плакаты, лаконичные указатели, незнакомые запахи – всё это заполнило сознание Аллена, вытолкнув переживания последних дней. Он старался понять, не отстать, следовать подробным инструкциям Лави и просто добраться туда, куда нужно, хотя и не понимал до конца, зачем вообще в это ввязался… Замерев на мгновение у большого зеркала – одного из тех, что располагались здесь примерно через каждые два метра по дороге к нужному выходу – парень хмыкнул, поймав собственный испуганный взгляд. «Возможно, Неа бы порадовался такому стечению событий. Ему вообще нравилось, когда что-то шло не по плану». Больше всего хотелось оказаться под знакомым Уинчестерским небом.Неаполь – Салерно, Италия. 17 июля, 15:40.
Жарко. Воздух, раскалённый июльским солнцем, был настолько ощутимо плотным, что, казалось, его можно потрогать руками. Аллен запрокинул голову, рассматривая небесный градиент, варьирующийся от денима до цвета морской волны, расчерченный слепящим светом, от которого не особо спасали даже солнечные очки: широкий и абсолютно совершенный простор, напоминающий сатиновое полотно. Парень вздохнул – даже небо казалось теперь чужим. Следуя инструкциям Лави, он взял такси, которое доставило его до Салерно – утопающего в зелени живописного итальянского городка: пропетляв по до безобразия узким улицам, таксист высадил его на Piazza Sedile di Portanova, на ломаном английском объяснил, как добраться до места, отмеченного на карте Уолкера. Судя по выражению его лица, таинственный знакомый Фрейтмана, о котором тот не рассказал ничего, кроме, собственно, факта существования, обитал не в лучшей части города. Впрочем, если быть до конца честным, Аллену было всё равно – главным оставалось то, что этот человек согласился предоставить ему крышу над головой, так что большее, что он сделает – это поблагодарит. В конце концов, это была не его идея. Узкая подъездная площадка нужного дома включала лишь две квартиры с совершенно одинаковыми приглушенного кирпично-красного цвета дверями: одну из них украшала каллиграфическая девятка, в то время как на нужной парню не было вообще никаких обозначений, но догадаться, что он попал туда было, естественно, не сложно. Ему открыли не сразу: времени ожидания хватило на то, чтобы ещё раз осознать всю абсурдность ситуации и несколько раз почти решиться развернуться и уйти. Но только почти – потому что в таком случае пришлось бы ночевать на улице. Хозяином квартиры оказался молодой парень, азиат, на первый взгляд – японец, лишь тёмно-синие глаза и достаточно высокий, по сравнению с собственным, рост не позволяли добавить – типичный. Взгляд зацепился за длинные иссиня-чёрные волосы, рассыпавшиеся по его плечам. Нет, каким-каким, а типичным он не был точно, скорее… странным. Да, для первого впечатления это было самое подходящее слово. – Ну, чего вылупился, мелкий? – раздражённо буркнул брюнет на чистом английском. – Заходи, раз всё-таки добрался. Аллен по инерции послушно прошёл в залитую искусственным светом прихожую, неловко снял сандалии, и только потом до него дошёл весь смысл фразы: «Мелкий?!»Салерно (Италия). 17 июля, несколькими минутами ранее.
Карандаш сломался, оставив на ватмане неровный росчерк и серую грифельную крошку. Канда чертыхнулся. Очередная мелкая неприятность словно бы лишний раз подчёркивала, что этот день не создан для работы. И вообще, видимо, ни для чего. Бессонница, убежавший кофе, срочный заказ – стандартный набор неприятностей и ещё одна. Эксклюзив от его, по какому-то досадному недоразумению, брата, свесившего на него своего друга на ближайшую неделю, потому что он, и кто его только за язык тянул, добровольно на это согласился. «Чёртов рыжий идиот!» Выругавшись, Юу убрал с лица надоедливую прядь волос и попытался успокоиться. Казалось, что он работал сутки без отдыха, в то время как на самом деле за прошедшие пять часов не смог создать даже части эскиза. В дверь постучали раньше, чем он успел проклясть крайне любимого брата ещё раз – и Канда невольно подумал, что тот, кто наблюдает за развитием событий в его жизни, сейчас должен получать откровенное удовольствие – по крайней мере, ему бы точно было смешно, не будь он непосредственным участником сложившейся ситуации. На пороге стоял совсем мальчишка – лет восемнадцать, не больше – довольно странной наружности. Первое, что бросалось в глаза – совершенно белые волосы (то ли обесцвеченные, то ли седые) и причудливый шрам, пересекающий левую половину лица. В чехле за спиной – достаточно громоздкая конструкция, по форме напоминающая упрощённый переносной синтезатор, в то время как в руке только небольшая дорожная сумка. Значит, инструментом парень дорожит, иначе бы не потащил с собой на другой конец света. Интересно… И где только Лави находит таких друзей? Отчего-то брюнет не сомневался, что странности парня не заканчиваются на фрикоподобной внешности и маниакальном увлечении музыкой. Незнакомец, в свою очередь, изучал его не менее пристально, глядя своими светлыми, непонятного – в сумраке подъезда не разобрать – цвета глазами, с явным, почти непосредственно-детским любопытством. – Ну, чего вылупился, мелкий? – не выдержал наконец Канда. – Заходи, раз всё-таки добрался. И он пропустил ни слова не обронившего мальчишку в прихожую, мысленно награждая Лави самыми нелицеприятными эпитетами. Столь увлекательное занятие прервал ещё один пронзительный взгляд редкого льдисто-серого оттенка глаз, теперь уже абсолютно точно различимого в свете достаточно яркой лампы. – Аллен. Аллен Уолкер. – Что? – не сразу понял Канда – Моё имя. И я не мелкий. Юу облокотился левым плечом об косяк дверного проёма и скептически приподнял одну бровь. – Не мелкий, говоришь, – протянул он, насмешливо рассматривая насупившегося парня. – Поживём, увидим. – Не мелкий, – повторил тот, упрямо поджав губы, затем немного помолчал и добавил. – А ты? Могу я узнать твоё имя. Канда чуть скривил губы в усмешке. «Имя, да?» – Канда, просто Канда. Зови меня так, – и не добавив больше ни слова, брюнет развернулся и направился в комнату, оставив Аллена наедине с вопросами на тему «где это оставить и куда идти». Не маленький, разберётся. – Спасибо, – остановил его голос нового знакомого. Юу обернулся. – За что? – За то, что не выгнал, – немного вымученная улыбка. – Пожалуйста. Как расположиться – решай сам. И художник захлопнул дверь спальни. Странный, безумно странный. Другой характеристики этому почти мальчишке подобрать не получалось. «Аллен Уолкер, значит?»Салерно, Италия. 17-18 июля, 00:45.
Тишина. И тысячи тысяч теней – мириады зеркальных отражений: кривые улыбки, искажённые болью и злобой лица, маски спокойствия. Если всмотреться, увидишь их все и не увидишь ничего одновременно. Это могла быть комната – четыре абсолютно белых стены, границы которых исчезали за пределами человеческого взгляда, теряясь в абсолютной чистоте цвета. И одновременно берег озера, с дрожащей лунной дорожкой на почти совершенно гладкой поверхности воды. А в другой раз – только осколки в чёрной пустоте, застывшее вне логических связей разрушение. Всё зависело от того, как воспринимать то, что преподносила фантазия. Во что превратить готовый продукт. Аллен знал, что он спит, и в то же время казалось, что всё, что его окружает, намного реальнее повседневной жизни, замкнутой в рамках репетиций и, изредка, общения с людьми, список которых, если быть до конца честным, до знакомства с хмурым японцем ограничивался Лави. Сон вне сна. Он шёл по берегу – значит, сегодня декорации из прошлого – ощущая босыми ногами влажный песок и редкую гальку, ощутимыми уколами впивающуюся в ступни. Шаг из быстрого сменился почти бегом. В голове одна мысль – добраться до заброшенного причала, искусно замаскированного высокой травой и старыми ивами. Там, на потемневших от воды и времени досках, его обычно ждали. И сейчас им владела одна мысль – увидеть знакомый силуэт невысокого, как и он сам, темноволосого парня. «Главное, не просыпаться раньше, ни за что не просыпаться». – Неа! – срывающийся шёпот вместо крика. Человек в классическом бежевом тренче обернулся. – Давно не виделись, Аллен. Он ничуть не изменился с тех пор, как они виделись в последний раз: всё те же несколько взлохмаченные волосы цвета спелого каштана; немного печальные, хранящие толику задумчивости, глаза того тёплого оттенка, какой бывает у векового янтаря, заключившего где-то в своей глубине вкрапления солнечных бликов; непринуждённое спокойствие, о котором говорила вся его поза, и едва заметная улыбка – мягкая и искренняя – кажется, никогда не оставлявшая тонких губ. Перешагнув порог смерти, люди уже не меняются. – Но… где ты был, – на выдохе. – Я боялся, что больше никогда… – …меня не увидишь? – закончил за него брат. Аллен замер в полушаге от него. – Всё это время ты… ты знал?.. – Да. – Тогда почему? – Я был тебе не нужен. Уолкер сам не заметил, как сократил последнее расстояние между ними, схватив брюнета за лацканы пальто. – Неправда! Ты был мне нужен больше, чем… чем… – разжав пальцы, он отступил назад. – Почему? Я не могу больше играть, ничего не могу... – Не хочешь. – Что? – Талант внутри тебя, Аллен, твои способности не зависят от моего присутствия, – Неа поймал его взгляд. – Главное, желание. – Но я не мог сам запретить себе играть! – Ты больше не веришь в себя. Это то же самое. – Я бы хотел… – Но не можешь, так? Он не ответил, попытавшись отвести взгляд. Неа улыбнулся, притягивая брата к себе и обнимая. Время замерло. Аллен закрыл глаза, пытаясь представить себе, что всё вокруг – настоящее, реальность, и брат не призрак, отчаянно удерживаемый им здесь, между мирами, но живой и тёплый, по-прежнему близкий и родной. Что они сейчас не на берегу озера, созданного несколько лет назад из размытых фрагментов прошлого отчаявшегося подростка, а в старой музыкальной комнате, где они, бывало, проводили вместе долгие часы, играя в две руки или вслушиваясь в импровизации друг друга. Это было так давно и в то же время ещё вчера. А теперь не осталось ничего, совсем ничего… только осколки воспоминаний. Он чувствовал, как растворяется в таких знакомых с детства объятиях. Всего несколько секунд. Озеро исчезло. Воздух, пропитанный запахом воды и тины, сменился едва ощутимым ароматом смолы и герани. Они оказались в той самой комнате, которую пианист вспоминал буквально мгновение назад. – Ты так скучаешь по этому месту? – с толикой удивления спросил Неа, обводя взглядом такие родные стены. – Я скучаю по времени, проведённому здесь, – Уолкер вздохнул, устраивая голову на плече брата, это тепло… единственно реальное, что осталось. – Ты же не просто так вернулся, да? – Не совсем, – брюнет отстранился и отошёл к зеркальной стене, в которой отражалась вся комната и они сами. – Послушай… не доверяй отражениям. Музыкант вздрогнул. – Что-то случилось? – Нет… пока нет. – Неа… – Просто запомни мои слова. – Но… – Доверяй мне, Аллен. Тьма накрыла неожиданно, словно тяжёлое душное покрывало. Пианист распахнул глаза, невидяще всматриваясь в чернильную ночь. Тело била крупная дрожь. Его выбросило из сна. Что-то прервало их разговор... ...Или кто-то? Впервые за долгое время было страшно. Действительно страшно. «Только бы Неа был в порядке…»