Покажи мне любовь

                    В юности тебя настигает страшная потребность в любви. В той самой, особенной, любви к таинственному незнакомцу. К идеальному, четко прорисованному мозгом образу, который, если и не совпадает с выбранным объектом, в каких-то деталях разнясь с ним, то уже и не важно. Главное - выплеснуть из себя накопленную за годы взросления и неудовлетворенности силу своего чувства на кого-то еще, чтобы не захлебнуться им в одиночку. Любить в семнадцать ты будешь сильно, отчаянно и нелогично. Слепо следуя миражам и не замечая нестыковок. И это будет казаться тебе смыслом жизни, отодвигая на второй план всё остальное... Конечно, если страсть взаимна и напарник по несчастью так же безрассудно будет влюблен в тебя. Если же нет, то место объекта твоей одержимости может занять абсолютно любое нечто. Неприметный до последних классов отличник, который вдруг снимет с себя очки и окажется вполне себе ничего так; увлеченный педагогическим процессом опытный учитель, уже не кажущийся тебе старым; недосягаемый рок-певец с яркого плаката... Душа, будь уверен, совершенно точно выберет что-то из этого списка, но может и рискнуть, как за спасательный круг зацепиться за нечто другое. Быть преданным этому так же сильно и беззаветно. Просто потому, что в семнадцать физически необходимо кого-то любить. Ну, или что-то. Дерек бредил медициной с детства, будучи особенным. А на медицинский и поступают особенные люди. Они особенны, наверно, с рождения; они те, кто не боится крови, кто с жадностью ковыряются в маленьких трупиках раздавленных лягушек и глотают истории страшных анамнезов чуть позже, видя в каждом из них скорее не человека, а возможность. Возможность первой операции, возможность первого своего открытия. И возможность попросту научиться чему-то удивительному, о чем не написано в учебниках. В общем, они странные, эти люди в белых халатах. Уже с самого первого курса они считают, что дефлорация - всего лишь тупой акт проникновения, не обладающий никаким загадочным романтическим флером. И слава богу. Дереку не пришлось казниться, плюнув на свои мечты, которые он с треском растоптал сам же в том маленьком безымянном мотеле под робкие протестующие просьбы Стайлза. У него осталась иная страсть, и ею можно было заменить человека рядом, попросту тратя энергию на любимое дело и презрев другие способы. И так странно было бросить прежние свои глупые мечты о сексе, как в кино - страстном, идеально-срежиссированном, озвученном собственными томными стонами или же молчаливом, грубовато-чувственном, каким и должен быть секс двух влюбленных парней. И, бросив это, найти утешение в дороге к новой религии, которая так же, как и все остальные, требовала абсолютного поклонения и кишела своими богами. Питер Хейл богом хирургии, конечно же, не был. Но все же он был героем. Живым, настоящим. Тем, о ком на кафедре говорили с придыханием, а узнав ко второму семестру, что Дерек его племянник, просительно искали дружбы сокурсника, как повода познакомиться с Хейлом-старшим в будущем. Дерек удивлялся, вслушиваясь в истории о своем дяде, узнав это только сейчас - а Питер ведь считался звездой их факультета! Сбежав в столицу в поисках славы и денег, как иногда иронично высказывалась о поступке брата Талия, и вернувшись так неожиданно, Питер привез следом за собой слухи. О великих своих свершениях в белых стенах операционных; об открытиях, полезных хирургам всех направленностей; о том, что экспериментируя, становясь революционером, можно изобрести в муках, ошибках и паре смертей способ спасти сотни, если не тысячи, жизней. Почему первоклассный хирург бросил практику в столице, Дерек так точно и не узнал. Не стремился. Но разве сможешь не прислушиваться к легендам, распространяющимся по следу героя? "А вы слышали, его ассистент, совсем молоденький альфа, кажется, сын известного профессора, он покончил с собой прямо там, в операционной. Говорят, мистер Хейл спал в процедурной рядом. Вымотался после двенадцатичасовой операции, ничего не слышал... Когда нашел этого дурачка с перерезанными скальпелем запястьями, уже не смог спасти... Профессор-отец хотел его убить следом, вот только за что - непонятно." Слухи плодились и множились, а Дерек, впервые узнав о молоденьком ассистенте, запрещал себе вникать в сплетни, от которых пылало лицо и слишком свежо веяло собственными воспоминаниями примерно такой же степени грязи, что была намешана в этих раздутых лживых историях. "...Вы что, не знали, тот покончивший с собой альфа оставил предсмертное письмо своему наставнику? И будто бы позже у него в квартире нашли писем много, много... Все от Хейла. Представляете? У них, наверно, был роман. Это так трагично - запретная любовь между двумя альфами..." Дерек мысленно зажимал свои чувствительные уши. Старался не вдаваться в подробности преследовавшего его повсюду жаркого шепота, с неясным чувством неправильного восхищения, забыв свою недавнюю обиду, автоматически вырезая из биографии великого Питера Хейла новые негативные моменты. Вдруг осознав, что дядя крут. Что опытен не только в соблазнении мальчишек, и та небольшая методичка, наставляющая молодых хирургов накладывать анастамозы правильно, написана именно им. "Студент года" - читал Дерек в каком-то старом журнале, отрытом из архива. Питер - молодой и иронично улыбающийся - смотрел с черно-белого фото и уже тогда был притягателен и хорош. В глазах светилась мощь. И силу её измерять было не нужно - она горела ровным пламенем изнутри и теперь ясно объясняла феномен Питера Хейла: именно таким всегда прощают и излишнюю моложавость, и отсутствие степенности и седины, и даже пресловутые футболки с глубоким вырезом на груди, которые впору носить лишь мальчишкам. Дерек хотел бы продолжать ненавидеть дядю, только не мог. С вежливой, отстраненной снисходительностью принимал на себя отсвет чужой славы, совершенно не зная, как предотвратить все это. Узнавал его вновь, уже не как соперника, мешающего его личному счастью альфу, а как талантливого хирурга, не признавать достижения которого становилось все труднее и труднее. Страстно отдавая себя хирургии, у Дерека был выбор - считать Питера разлучником или же принять его талант, забыв раздор. Которого сам старший Хейл как-то не поддерживал. Месть Питера за украденное счастье странным образом запаздывала. Возмездие откладывалось, и Дерек, приехав на каникулы домой, понял - Питер вообще не замечает его. И отчего-то стало обидно. Он же, в конце концов, не щенок. Он взрослый совершеннолетний оборотень, медик-первокурсник, он заслуживает хотя бы разговора. В котором докажет Питеру, что он не ревнивый мальчишка, а вот такой - взрослый, понимающий - после своей ошибки дающий разрешение на их связь со Стайлзом. Потому что, ну кто ж еще должен его давать? Дерек был с омегой с самой младшей школы. Он вырастил в нем именно то, что хотел бы видеть в своей паре. Но что ж поделать, раз это оказалось все ненужным ему, а сгодилось Питеру? В конце концов, они не первобытные оборотни, которые будут доводить дело до крови из-за всего лишь одного некрасивого эпизода? Того, который наверняка уже забылся Стайлзом и вовсе не замечен был Питером. Который совсем не повлиял на судьбу всех троих. Или... повлиял?.. Стайлзом не пахло в доме. Хотя должно было. Он должен был вовсю развлекаться с проклятым дядей, лишившись надзора своего волка, утратив мешающее присутствие Дерека. Но Стайлза нигде не было. Его легкая пьянящая до сих пор нота отчетливо ощущалась только в районе дивана, где Питер ласкал его в тот памятный день и доласкался до мокрых пятен на обивке. Там, да, он въелся своим теплым родным, знакомым запахом намертво, и так странно, но Питер старался не садиться туда. Он огибал диван, как проклятое место и ноздри его трепетали, выдавая своего хозяина с потрохами. Говоря за него, что Питер помнит. Дереку стало не по себе. Вспомнились пара недель после той вечеринки, когда он набирал номер сбежавшего омеги и слушал длительные гудки: Стайлз не хотел с ним разговаривать. Потом он все-таки взял трубку и ... даже скандала не вышло. Омега посетовал, что, кажется, был слишком пьян; что ничего не запомнил; что это неважно и, знаешь, Дерек, ты ведь уезжаешь из города учиться? Вот и учись в своем Беркли, а я буду школу заканчивать. Без обид. Но нам вроде как не о чем больше болтать. Разговор был обидный, но Дерек не ощутил ничего. Только облегчение. Его, мудака, отпустили и не стали наказывать длительными разборками за дурацкую ночь в мотеле. Стараясь не думать о ней, он успокаивал себя тем, что кажется, ничего не нарушил в устройстве своего маленького мира, в своей обособленной вселенной, хотя казалось, будто разлетается она на куски. Но что тут скажешь: ничего никогда не бывает, как в фильмах. Просто, когда взрослеешь, то совсем забываешь, как год назад ты мечтал, лежа в кровати, что будет у тебя с твоим парнем именно так, как в кино: нежно, влюбленно, и правильно.

***

      Выбирая между сомнительным удовольствием вырывать клыками из горла дядюшки истину о его отношениях с их омегой, а попросту - лезть в его личную жизнь, о которой среди настоящих альф как-то не принято было распространяться, Дерек рационально выбрал другое. Поклоняясь новому богу, отдавшись этому целиком, можно запросто стать фанатиком. Признать силу и власть героя, осиянного реальной славой. Забыть его грехи. Все равно им с Питером делить оказалось нечего - Стайлз так никого из них и не выбрал. ... - Так почему ты настоятельно советовал профессору шелковую нить, которой просто невозможно создать на этом участке тела ровный матрасный шов? - заинтересованно вопрошал Питер Дерека за очередным ужином в кругу семьи. - И, кстати, не припомню, чтобы в мое время первокурсникам позволялось подавать голос с галерки. Профессор тебя, Дер, наверно запомнил, и не в самом лучшем смысле... - Ну, если ты о пристрастном отношении к моим талантам, - парировал Дерек со смешком, - то зачет я ему, в итоге, сдал. После того, как обосновал свое устное вмешательство в ход операции. Питер, забыв о куске мяса на своей тарелке, удивленно воззрился на племянника - на первом курсе к операциям доступ был запрещен. Ну, в его время. - Напомни, пожалуйста, диагноз и исходные данные пациента, - попросил он задумчиво. - Мужчина, человек. Сорок четыре года. Обширный инфаркт миокарда с осложнением перфорации правого желудочка. Аллергическая реакция на анестезию создала... -Так. - Талия, перебив увлекшегося Дерека, выглядела донельзя грозной. - Если вы намерены продолжать травить хирургические байки за столом, прошу хотя бы дождаться, пока остальные члены семьи завершат ужин. Питер, в самом деле - дом большой, вы можете обсуждать свои кровавые дела где-нибудь на кухне, тем более что сегодня твоя очередь мыть посуду. - Ну вот, - расстроенно и немного лукаво протянул дядя, - только я нашел в твоем сыне искру разума и задатки весьма неплохого хирурга, как ты пресекаешь... - Пресекаю, - рыкнула Талия, намекнув, что разговор окончен. Кора благодарно посмотрела на мать, жестом показывая - еще минута разговора про кишки, и её бы вырвало. В тот же вечер Дерек продолжил беседовать с Питером уже наедине. Старший Хейл мыл посуду, кивал согласно на доводы племянника. Хвалил его, ловкими движениями протирая тарелки, пока Дерек, немного растерянно смотрел на эту домашнюю, в общем-то, картину. Питер не был больше тем, кто непредвиденно ворвался в его жизнь, принеся на своём хвосте гнилые нравы столицы. Он и сосредоточенным хирургом сейчас не представлялся Дереку, так был уютен в домашних брюках и простой футболке, с перекинутым через плечо полотенцем. Смешливый, ироничный, внимательный к его рассуждениям и скрупулезный к вопросам. Глядя на этого нового Питера, Дерек думал, что они ведь могли еще тогда вместо детских пикировок спокойно обсудить ситуацию. Стайлза. Который все еще не покидал сердца Дерека, как никогда не смогла бы покинуть его первая любовь. Которую, возможно, он потерял по своей вине. Но неделя за неделей разговаривая с Питером, общаясь с ним на отстраненно-хирургические темы, в которых не находилось места личному, тому, опасному, что сначала вертелось на языке, да так и не было высказано, Дерек не уставал гадать о мотивах старшего альфы, которые побудили его не продолжать отношений с молодым омегой. Со временем зудящее любопытство тревожило его все меньше и меньше, потому что с Питером всегда находилось о чем поговорить, не затрагивая так любимых в юности бесед про отношения. Дерек по-взрослому ощущал, как Питер тактично не касается этих болезненных тем. Как уважительно оставляет за племянником право молчать об этом, словно он опытный возмужалый альфа. И это льстило, это давало иллюзию равенства. Создавало союз двух сильных, уверенных в себе альф, которые по-мужски не имеют потребности обсуждать личное и поэтому не опускаются до этого. И все же, в некоторых ситуациях у Дерека по неопытности появлялись сомнения и проявлялся даже в некотором роде психоз. Особенно, когда дело доходило до выбора гардероба. - Господи, кто придумал эти узлы? Не понимаю, как?.. Питер... - вышло жалко и немного потерянно, - неужели обязательно надевать бабочку? - Обязательно, Дер. Это опера, а не клуб. Поэтому наберись терпения, подними подбородок и позволь мне... Руками Питер уверенно прикоснулся к обнаженному горлу племянника, чуть поправляя запрокинутую голову, и в два жеста умостил ненавистный аксессуар под воротничок. - Вот так, стиляга. Эта удавка стоит прелестного сопрано мисс Флеминг, вот увидишь. Классика в этот раз обязательна, увы. Театр не то место, чтобы позволить себе выделяться, но если хочешь, можешь примерить мои запонки. Дерек помотал головой, оглядывая себя в зеркале. Невольно задевая взглядом такого же торжественного Питера, будто собрались они на свадьбу, а не на спектакль. Оба в одинаковых тройках, с жемчужного цвета жилетами, такого же холодного оттенка бабочками под горлом... Альфы, разделенные почти целым поколением в возрасте, смотрелись вдвоем гармонично и дополняюще. И, черт возьми, лукавство Питера было налицо: опера могла щеголять одинаково черно-белыми фраками и бабочками сколько влезет, но даже при равных условиях Питер с Дереком выделялись из толпы. Дерек - явной молодостью своей, приметной красотой, а Питер... Дерек хотел бы думать, что сапфировыми запонками, но нет. Старший Хейл выделялся отнюдь не драгоценным сиянием пронзительно синего у изящных своих запястий. В нем было всегда что-то еще, то самое, из-за чего Стайлз Стилински уверенно раздвинул перед ним свои ноги уже на втором их свидании. Хотя и ноги омежьи тут были ни при чем. Секс не казался теперь Дереку главным призом. Достаточно было вспомнить то, что это не с ним омега планировал не только совместные ночи, но и совершенно безрассудный побег на край света... Сила притягательна. Контролируемая сила умопомрачительна. Все это было в Питере Хейле, и Дерек, вторя ему, учась контролю, в который раз за эти прошедшие полгода одергивал себя же и свои мысли насчет прошлого, что чуть не столкнуло их с дядей лбами. Говорят, что оборотни импульсивнее людей, что часто не умеют держать в руках мощь своего гнева. Да и другое любое чувство. Но Дерек учился быть сдержанным, было у кого. За это получал в награду дары. Не следуя моде и возрасту, он презирал стадные походы на рок-концерты и не таскался по клубам, обмывая курсовик. Он чаще и чаще принимал приглашения своего знаменитого родственника. Приглашения на крупные открытые симпозиумы - послушать известных специалистов; в морги - попрактиковаться на трупах и отточить мастерство накладывания швов до идеального. Следовал покорно за своим дядей в операционные, как крыса за дудочкой Нильса. Стоял за его спиной, не дыша, проживая моменты не своего триумфа, когда вдруг замершее сердце начинало биться вновь и аппаратура переставала противно пищать, предупреждая о близкой смерти пациента... Он не отказывался гнать камаро на выходные в родной городишко, если Питер освобождал свой уикенд всего лишь для медлительных, долгих, а иногда очень горячих споров со своим племянником. Дереку неинтересны были вечеринки - Питер виртуозно мог поддерживать накал их бесед так, что после них сил совсем не оставалось. "Как после секса", - невольно приходило на ум, когда выжатый Дерек, смывая в душе усталость, обнаженный стоял под струями прохладной воды. И неизбежные для каждого девятнадцатилетнего парня греховные мысли сворачивали к югу, хотя вряд ли Дерек мог выжать из себя своей собственной рукой больше, чем выжимал из него Питер жаркими профессиональными разговорами... ... - Еще раз, Питер, как называется опера? Напомни, - недовольно нахмуренные брови Дерека вовсю говорили о том, что он злится на самого себя: память отказывалась предоставлять имя восточной дамочки. - "Принцесса Турандот", - незлобный смешок. Ухмылка. Рука в волосах. - Не нужно было так прилизывать свои вихры, племянник. Опера консервативна только по отношению к гардеробу, а вот естественный художественный беспорядок на твоей голове добавил бы остроты образу. - Господи, Питер. Перестань. Дерек хмурился скорее притворно. Было приятно, уже очень давно приятно то, как легко и непринужденно общались они между собой, признавая не только похожесть в происхождении, но и внешнюю привлекательность, и таланты друг друга. То, что Дерек талантлив, Питер вдалбливал ему каждый день. Он не мог ошибаться. Он чуял. И с восторгом пичкал молодого альфу всем, что знал сам. Степень доверия была приближена к максимально высокой. Такой, при которой советуешься в каждом вопросе и чутко прислушиваешься ко мнению. Даже когда едешь расслабляться на "Турандот" и по дороге не устаёшь обсуждать любимую медицину. - Ты все еще не выбрал специализацию, Дерек? - Её выбирают на третьем курсе, Питер, ты же знаешь. - Знаю. Но думать об этом нужно уже сейчас, на втором. - Я думаю. И, кажется, выбрал. Питер внимательно глянул на посерьезневшего Дерека, потом в окно такси, определив, что ехать еще долго, и продолжил развивать тему: - Кардиохирургия? Уверен? - А какие у тебя противопоказания? По твоему голосу слышно, что... - ...я против? - Питер рассмеялся. - Вовсе нет. Но нацеливаясь на королевские почести, которыми якобы осыпан сердечных дел мастер, подумай вот о чем - будешь ли ты хорош настолько, чтобы стать звездой в столь сложной, выбранной тобой, специализации? Или же, презрев преходящую славу, удовлетворишься банальными починками миокардов? Боюсь, Дерек, что нет. - Что - нет? - Не удовлетворишься, - хохотнул Питер, отвечая за племянника и попав в точку, потому что, конечно же, знал, видел, как молодой альфа тянется к его уровню, уровню почти-бога. - Но ты же удовлетворился? - едко спросил Дерек, намекая на нынешнюю скучную работу Питера в их небольшой городской больнице на должности, правда, главного хирурга. - Да потому что кардиологию и не выбирал, мальчик. Попадаются больные сердца - чиню их, пусть это и банальные случаи. Но выбранная мною общая хирургия дает возможностей намного больше, чем узконаправленность кардио, пойми. Среди аппендиксов, циррозов и камней в желчных пузырях, со временем ты сможешь найти настоящую жемчужину - какую-нибудь неизвестную науке опухоль, которую иссечешь виртуозной рукой и мир станет рукоплескать тебе в восторге. Дерек заслушался. Питер, говоря о медицине, о хирургии в частности, выражался подобно поэту. Он выпевал названия болезней непривычно нежным тембром, будто песнь сирены пел, и не прислушиваться к этой песне было невозможно. "А о любви он так же говорит, интересно?" - случайно проскользнувшая мысль Дерека снова нарушила гармонию их беседы, но Питер не заметил этого, как вряд ли замечал в особенные для них моменты, как смотрит на него племянник. Будто хочет о чем-то спросить, но не может решиться. Будто хочет разрушить последнее сдерживающее укрепление, что не даёт стать их отношениям прозрачно-искренними, но боится, как последующий за этой откровенностью вал мифической воды сметёт абсолютно всё между ними - их только что зародившуюся нелогичную дружбу прошлых соперников и будущее продуктивное сотрудничество. И даже родство не поможет восстановить былое. Не зная из-за чего всё у них случилось именно сегодня - лишний бокал шампанского, или что-то еще? Дерек не смел гадать, списывая всё на атмосферу - на блеск хрустальных люстр, на раздражающе-ослепительное сияние бриллиантов, стекающих ручейками в открытые декольте. На дивный голос загадочной Турандот... На синие, пронзительные глаза альфы рядом, которые едва ли могли спорить с блеском сапфиров запонок, но все же спорили. Его мурлыкающий непривычно голос, когда знакомил Питер Дерека с каким-то красивым омегой, сидящим в ложе рядом... Именно все это позволило ему, наконец, завести запретный, неправильный разговор, который между альфами не приветствуется по этикету. Но то, что этикет этот придумал сам Питер, Дерек уже не сомневался. И влажная улыбка омежки-соседа, его недвусмысленные касания пальцев к руке молодого альфы; сладкие, незнакомые улыбочки Питера и его ладонь на колене их нового компаньона явно сказали Дереку о том, что именно сегодня Питер сам эти правила отменяет. Сегодня день икс, вечер откровений и единения. Возможно, вечер секса, когда двое альф оказываются в спальне с одним омегой, раскрепощенным и опытным, и степень доверия между ними становится максимальной. Под занавес, оглохнув от аплодисментов, Дерек зачем-то нафантазировал себе о том, как после оперы они поедут в уютное местечко, поужинают, как частенько ужинали они с Питером вдвоем, только теперь их будет трое, и в дружеские их отношения наконец-то будет включен секс, не между собой, конечно. Красивый секс с красивым омегой. Не подростковые потрахушки, пьяные и разудало-веселые, какими баловался Дерек до этого, а секс. СЕКС. Возможно, втроём. - Дерек. Дере-ек! Только сейчас Дерек заметил, что тискает ладонь немного смущенного этим омеги, стоящего рядом, а Питер, смеясь глазами, окликает его: - Отпусти руку Генри, ему нужно ехать. Да и нам, кстати, тоже. И, обращаясь уже не к нему, а к этому, нетрахнутому ими Генри, Питер немного, как показалось Дереку, досадливо попрощался: - Всего хорошего, дорогой. Жаль, что вечер у тебя оказался занят. Мы с Дереком могли хорошенько тебя развлечь. И совершенно в своём духе завершил фразу немного язвительным: - Безвозмездно. Видимо, Генри было не привыкать - ни к Питеру, ни к его иронии. Он привычно отшутился и, стрельнув глазами на красивого племянника, откланялся. Эта непонятная перепалка если и не несла никакого подтекста, то только не для Дерека. Навыдумывав себе всякого, он уже не мог отделаться от грязных мыслей. И последовавших за ними выводов. О том, что полгода дружбы - срок. Что некоторые незатронутые темы можно затрагивать. Что можно - теперь-то - прикоснуться к запретному прошлому безбоязненно, без риска разрушить всё то, что построено было за это время. За которое он смог забыть Стайлза головой, только вот сердцем - нет. И уже не желая чего-то совместного с ним - не вышло бы, ни за что - он отчаянно хотел хотя бы знать, что омега счастлив. Что не выбрав Питера, не совершил ошибки. И вместо не случившегося секса втроём (а было бы здорово!) Дерек решил возвести их укрепившиеся отношения на новый уровень по-своему, решив отчего-то, что именно сегодня позволено ему всё. - Питер, а помнишь... - шампанское, оказывается, здорово развязывает язык. Или это не оно? - Вспомни... - Что, Дерек? - немного раздражения в голосе Питера Дерек всегда принимал за усталость, и раньше так оно и было. Но не сейчас. И чтобы долго не тянуть с начатой им опасной темой их нового разговора, уже на обратном пути к дому, он просто отчетливо произнес имя, добавив фамилию для верности. - Стайлз. Стайлз Стилински. - Что - Стайлз? - у Питера неузнаваемо изменился голос - он неприлично и несдержанно мурлыкнул, так, будто снова стоял старший Хейл перед тем омегой, Генри, и говорил ему непристойности. Дерек вздрогнул. Отодвинулся. Вздрогнул даже таксист, ощутив мгновенное напряжение, разлившееся в воздухе салона. Он чуть выпустил из рук руль, отчего машина неуловимо вильнула. Но эти чертовы дешевые такси часто бывают тряскими до неуправляемости. И слишком тесными. - Так ты помнишь его? - вопрос Дерека прозвучал, как утверждение. - Помню. - И? - Дерек, ты хочешь спросить меня о чем-то личном? - Питер отвернулся к окну, пряча глаза. Прячась сам. - Спрашивай. Только быстрей. Наверно, стоило быстрей свернуть этот неудачный разговор, который вдруг породил между ними прежнюю пропасть и сделал тон Питера таким едко-холодным, каким он был тогда, в день шуток над слишком глубокими вырезами молодежных свитеров. Наверно, у Дерека из-за проклятого Генри сбило настройки приватности, этикета и моральных догм. Остался только юношеский злой пофигизм, рожденный мнимой вседозволенностью, когда истина становится дороже всего на свете. Когда нужно выяснить, раз уж начал - кто, с кем и когда. Ах, да, еще почему. Но вместо выяснения Дерек начал этот некрасивый, по сути, допрос по-другому, выбрав тактику настолько неправильно, что и последствия не заставили себя долго ждать. - Ты знаешь, почему Стайлз не поехал тогда с тобой в Вегас? - вопрос показался ему самому незначительным, затронув события двухлетней давности. Смешным просто. Но Питер отчего-то не засмеялся. - Откуда ты зна... Ах, да. Детка всегда всё тебе рассказывал... Дерек задохнулся, не ожидая сам от себя: это откуда Питер знает о том, что Стайлз всегда всё ему рассказывал? Но ревновать прошлое было еще смешней, чем допрашивать взрослого, старше его на двадцать лет, альфу. Он бы и сам ничего не знал о так и не произошедшем побеге парочки в Вегас, если бы не шепотки девчонок. Стайлз после их ночи в мотеле умотал к подружке в Стенфорд, к рыжей Мартин. Наверняка, ничего ей не рассказывал, как настоящий маленький мужчина, хоть и мужчина-омега. Да только девчонки такие проницательные. Они видят боль без наложения рук и очень любят утешать. Да. Дерек Стайлза обидел, а Лидия утешала. Вместо Вегаса и золотого пентхауса под крышей из багряного заката... - Так знаешь или нет? - он продолжил, потому что уже не мог остановиться - воспоминания захлестнули его с головой. Обида на сидящего рядом альфу - нелогично вспыхнувшая вновь. Чувство вины за свои поступки. И жгучее, яростное желание рассказать, наконец, всё - ВСЁ! Единственному человеку, замешанному во всем этом, причастному и уже, наверно, совершенно незаинтересованному, а потому непредвзятому. Который теперь вряд ли станет наказывать Дерека за содеянное. Скорее, поймет и простит. Питер же не зверь. Он сильный альфа, который возвел контроль тела и разума в культ и никогда не стал бы марать свои изумительные руки хирурга о недостойного ученика. - Нет, - устало прозвучало рядом. - Я понятия не имею, из-за чего Стайлз перестал отвечать на звонки и наше... наша поездка сорвалась. И... это уже не важно. Он был совсем мальчишка, мог передумать... - Это я. - Не понял. Что - ты? - Я его не пустил. - Неужели? - в голосе Питера до обидного откровенно прозвучало недоверие, будто знал он абсолютно точно, что неопытный Дерек не в силах был им помешать. - И как же у тебя получилось? Выслушав этот, показавшийся ему пренебрежительным, тон дяди, Дереку пришлось выпалить правду, даже не осознавая, насколько болезненной она для всех окажется. Ну, самолюбие же тоже нужно как-то защищать... - Получилось. Легко. Потому что... - Ну? - Потому что мы переспали! - Что? До дома оставалось каких-то сто метров, которые машина пролетела за секунды, но этот временной отрезок растянулся для них, сидящих рядом друг с другом, в невыносимую вечность. Питер, не дождавшись ответа от племянника, тяжело, жутко молчал. А Дерек... Дерек почему-то сразу понял, что как только они выйдут из машины и лишатся единственного свидетеля, его всё-таки начнут убивать.