Демоны большого города

Джесси Кастер ненавидел мир. Он терпеть не мог людей, в особенности блуждающих по ночному Нью-Йорку отморозков — у него прямо чесались руки, чтобы сломать хоть кому-нибудь из них шею. Джесси просто хотелось всё бросить и пойти хорошенько напиться в баре. И чтобы там, наконец, ему кто-нибудь отсосал. О, кстати, так уж вышло, что Джесси — священник. И ему очень тяжело. — Да ты ни хрена не знаешь! — орет он на свою бывшую Тюлип и громко хлопает дверью ее же машины. — Заткни пасть, — шипит он лающему соседскому псу, и тот жалобно скулит, прижимая морду к лапам. — НЕНАВИЖУ! — кричит он своему отражению в зеркале и разбивает его кулаком. — Аминь, — говорит он на проповеди, и все прихожане, как один, повторяют «Аминь». Когда он, злой и уставший, возвращается из церкви домой, консьерж предупреждает его, что сегодня весь день не будет света. Вот тебе и аминь, блядь. Джесси зло матерится, закидывает все вещи в темноту квартиры и хлопает дверью так, что в соседней комнате просыпается ребенок и начинает реветь. Испытав от этого странное злое удовлетворение, Кастер проворачивает ключ и буквально сбегает по облёванной лестнице на улицу. Он проходит мимо криво припаркованной машины — нет уж, сегодня за руль он не сядет! — и быстрым шагом идет по темной улице. Поворот, поворот, за следующим его ждет очередная неудача: его бар закрыт, потому что днем в нем произошла перестрелка. Ну какого хрена, в самом деле. Надо бы понять знак свыше и вернуться домой, но в Джесси вновь просыпается упрямый двенадцатилетний мальчишка (впрочем, он и не засыпает), и он показательно идет вниз по улице, ища подходящую вывеску. На самом деле, он заранее знает, что сейчас открыто только одно заведение, но пытается игнорировать это знание как можно дольше. Наконец, ноги приводят его на небольшое кольцо, которое, словно драгоценным камнем, увенчано мигающим огнями зданием. Джесси останавливается в десятке метров от него, давая себе шанс на отступление. Какова вероятность, что внутри кто-то из его прихожан? Почти нулевая. Хотя, даже если его кто-то узнает: что с того? Джесси Кастер пьет в борделе! Первоклассная новость. Репутация этого бара известна каждому в Квинсе, но репутация Джесси Кастера тоже известна каждому, поэтому он ничем не рискует. Наверное. Он мнется еще пару минут, но желание выпить становится ощутимее с каждой минутой, и он позволяет этому желанию вести себя сквозь разномастную толпу внутрь. В помещении приглушен свет, слышен пьяный хохот, на коленях жирных мужиков сидят молоденькие девочки и мальчики, а крайнее место на барной стойке свободно — и решение уже принято. Джесси усаживается на неудобный стул и кидает немного удивленному бармену: «Бурбон». Еще бы бармену не быть удивленныи — колоратку-то он не снимает даже в баре, и совсем не потому, что хочет шокировать ее видом окружающим или просто покрасоваться — Джесси на это плевать. Он оставляет ее на шее, как напоминание самому себе, как отрезвляющий фактор, и колоратка для него — как ошейник для обезумевшего бойцовского пса. Она душит, заставляет давиться собственной слюной, но позволяет держать себя в руках. Конечно, после стакана бурбона ее хватка немного ослабевает и Джесси с удовольствием вдыхает эту свободу. Он заказывает еще — и спустя полчаса одной свободы уже оказывается недостаточно. Кастер скользит взглядом по бару и тотчас находит, что ищет: волосатый амбал, разливая повсюду пиво, хватает официантку за руки, а та извивается и тихо о чем-то просит, но пьяному телу плевать — оно лишь хочет найти, куда сегодня ночью пристроить член. В голове Кастера начинается привычная ежедневная борьба, во время которой он не сводит с пары взгляда, контролируя ситуацию. Ты должен вмешаться. Ты, блядь, священник. В колоратке. Можешь за нее помолиться. Ты ведь должен помогать людям. А не ломать им руки. Но она явно сама не справится. На все воля Божья. Когда он готов уже подорваться с места и заломить нахалу руку за спину, к официантке подлетает мужчина, судя по всему, ее знакомый. Он что-то раздраженно ей говорит, и она скрывается на кухне, едва волоча ноги. Кастер окидывает худощавую фигуру с интересом. Кто он? Весьма хорош собой, высокий, темноволосый, двигается легко и непринужденно, и уже из-за этого громила трижды проиграл этот раунд. Мужчина что-то говорит пьяному телу, но оно не взрывается ожидаемой гневной тирадой, лишь похабно скалится и наклоняется вперед, шепча тому что-то на ухо. Джесси наблюдает, как друг официантки замирает, а потом поднимает кулак — и стокилограммовый урод перекидывает стол и остается ничком лежать на полу. Ударивший лишь морщится, жестом просит охранников убрать раскинувшегося пьяницу, и гордо скрывается в толпе. Джесси, заказывая еще один двойной бурбон, думает, что он владелец, а, может, даже сутенёр — заступаться за девочек входит в его обязанности. Но реальность, как всегда, бьет его наотмашь, смеясь в лицо. Проходит какое-то время (а именно: полстакана выпивки и четыре сигареты), и он видит боковым зрением, как к нему приближается знакомая угловатая фигура. Джесси готовится к чему угодно, вплоть до просьбы покинуть заведение и не смущать грешников своим видом. И давится бурбоном, когда слышит: — Эй, красавчик, не хочешь… И сразу следом: — О. Простите, падре. Мужчина заметно стушевался и отступил от барной стойки на шаг. — Красавчик мне понравилось больше, — Джесси мягко улыбнулся и отсалютовал тому бокалом. — Ты не из этих мест? — Так-то да, — скривился собеседник, — а что, настолько слышно? Джесси пожимает плечами, продолжая поглощать бурбон, и осматривает мужчину с нового ракурса: обтягивающее джинсы на низкой талии, крикливая майка с позабавившей его надписью «Иисус умер в Лас-Вегасе», татуировки на предплечьях и жуткая усталость в глазах. — Выпить не хочешь? — вдруг предлагает Кастер, указывая на стул рядом с собой. — Та я как бы… На работе, — смущенно говорит незнакомец. — Я заплачу. — О, — мужчина растерянно хлопает ресницами, — ну ладно. Оплата почасовая, семьдесят долларов. Я просто думал, что вам нельзя… — А кто сказал, что мы будем трахаться? Мужчина смешно приоткрывает рот от удивления. Затем подходит немного ближе и весьма вежливо уточняет: — Вы же мне не проповедь собрались читать, нет? Что-то типа «эй, заблудшая душа, Иисус ждет тебя в своих объятиях»? Джесси хохочет, и ему действительно смешно, а не так, как когда старушка Мэйси на воскресной службе шутит про Деву Марию и осла. — Мне эти проповеди уже поперек горла, — признался, наконец, он и закурил. Незнакомец до сих пор смотрит на него с подозрением, и Джесси делает знак бармену: тот с улыбкой наливает добрых сто грамм виски и подталкивает к мнущемуся мужчине. Он кидает взгляд в сторону, явно что-то раздумывая, а потом с размаху приземляется на предложенное кресло. — Ты самый ахуенный священник, которого я встречал!— делится он, одним махом опрокидывая в себя стакан. И тут же испуганно закрывает рот ладонью: — Господи, не нужно было так говорить, извини. Джесси хмыкнул, чувствуя, как с плечей спадает груз забот сегодняшнего дня. ⁃ Да нет, все в порядке. Я Джесси, кстати. Мужчина важно подал ему ладонь. ⁃ Кэсс. Кэссиди. Джесси не особо умеет начинать разговор, но этого и не требуется: Кэссиди уже вовсю что-то рассказывает, жестикулируя и хохоча, и Кастеру кажется, что он давно не встречал таких живых людей. Он не спрашивает Кэсси, как он докатился до такой жизни, а Кэсси в свою очередь не спрашивает, какого хера он, священник, забыл в этом грязном баре на окраине Квинса. Требуется пару минут и игра освещения, чтобы понять, что Кэсс не просто не дурен собой, — он красив, и от этого почему-то становится грустно. — Как ты вообще оказался здесь? — Кастер обводит окружающий их каламбур взором, и у Кэссиди опасно суживаются глаза. — В Нью-Йорке, — поспешно уточняет Джесси, не желая терять собеседника. — А, я сбежал, — просто говорит Кэсси, мгновенно успокаиваясь, — в Дублине меня больше ничего не держало. — Так ты ирландец. Я-то думал, откуда такая любовь к виски. — О, это у нас в крови, — подмигивает ему мужчина и заказывает еще стаканчик янтарной жидкости. — Но почему именно Нью-Йорк? Кэссиди задумался, барабаня пальцами по стойке. — Это вышло спонтанно. Я много путешествовал, объездил почти всю Европу, но никак не мог найти… Того самого, понимаешь? И я подумал: какого черта, если и Америка не даст мне этого, то в этом мире просто еще нет для меня места. — И что, нашел свое место? — усмехнулся Джесси. Новость о том, что Кэссиди объездил половину Евразийского материка его слегка выбила из колеи: сам он никогда не уезжал из Нью-Йорка, да куда там, даже из Квинса не часто выбирался. — Я никогда отсюда не уеду, — мечтательно отвечает Кэсс, и глаза у него так блестят (не от виски ли?), что Джесси нервно сглатывает. — Почему? — Я влюблен, — просто говорит тот и улыбается. — И вряд ли я полюблю живого человека также сильно, как этот город. Кэссиди говорит, что даже люди в Нью-Йорке не такие уж плохие, как всем кажется. Джесси молча решает, что он либо идиот, либо непростительно добр, и не знает, что хуже. Потом он, конечно, одергивает себя: вообще-то по его книгам все люди должны быть непростительно добрыми. «Идиотами», — подсказывает ехидный голос в голове и Джесси уже много выпил, чтобы спорить. Но Кэссиди на идиота не похож: он много говорит о звездах, космосе и мечтах, и молчит о политике, экономике и телевидении. Джесси и бурбон в нем уверены, что это хороший знак. Он вдруг замечает ту самую официантку, за которую заступился Кэсс, и кивает в ее сторону: — А что за потасовка тут недавно была? — Мари беременна, — хмурится Кэссиди, — поэтому Джо перевел ее на работу официантки. А клиенты напиваются, вспоминают знакомое личико и тянут руки. — Что он тебе сказал, что ты его так смачно приложил? -поинтересовался Кастер, подкуривая Кэссиди сигарету. Тот затягивается и морщится: — Мальборо? Кастер кивает, и Кэссиди достает сигарету изо рта, сует проповеднику в губы и начинает шарить по карманам. Наконец, выуживает на свет мятую пачку Кэмела, и спустя секунду дымит уже с куда более довольным видом. — Он сказал, что не против, чтобы я подменил ее. Ну, ты понимаешь. Джесси хочет спросить, какая разница между этим и тем, что он подошел к нему, но вдруг отчетливо осознает, что разница колоссальная. — Кэсс, тебя ищет Джо! — кричит через пол бара бармен, и Кэссиди роняет сигарету от неожиданности. Он виновато смотрит на Кастера, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тот лишь пожимает плечами и сует ему в ладонь купюру. — У меня нет сдачи, — почему-то шепотом говорит Кэссиди. — Это на чай, — смеется Джесси, и Кэсс тоже улыбается, машет ему купюрой и уходит, пару раз оглянувшись. Рассудок Кастера кричит, что это последние сто долларов, но ему почему-то нихуя не жаль.