Большая дымящаяся куча драбблов - Fallout (NSFW)

      — Когда закончишь здесь, можем идти. Если отстанешь от меня — встретимся у входа в Разлом.       Правильно — сказать дважды «когда». Курьер под номером шесть не слушает. Взгляд глаз, единственной яркой части на лице, обращён к полосато-звёздному флагу, иконе нового времени. Само лицо — кровь, грязь, порох. Сплошная корка, как глиняная маска.       Курьер достаёт из складок одеревеневшей одежды фляжку и делает глоток чего-то крепкого. Наверное, водки. Течёт мимо, и на кровяной маске проступают трещинами светлые борозды.       Курьер просит, чтобы его не ждали, и вытирает губы тыльной стороной ладони.       Не то чтобы Улисс собирался. Разворачивается и уходит.       На нём ни царапины, но чувствует себя кишками наружу. Его тошнит. Точно так же, наверное, тошнит Шайлера: он так долго ждал и искал встречи, что оказался к ней не готов. Так же голодавшего тошнит от обильного приёма пищи.       Точно так же Улисс искал когда-то человека, перевернувшего его жизнь с ног на голову. Искал следы на песке, вглядывался в вершины гор, хотя всего-то и следовало приглушить гордость, оглянуться и опустить голову немного ниже.       За шесть с лишним лет ребёнок сильно вытянулся, набрал массы, но как будто высох. Никакой мягкой детской округлости, никакого жира. Глаза — жёлтые угли. Щёки — посеревшие впадины. Когда глотает, щурится, морщится — каждая группа мимических мышц выступает над кожей. Живое медицинское пособие. Ходячий натюрморт (с такими-то шрамами на лбу).       Он ещё зализывает раны, хоть с битвы при Разломе прошло четыре дня. Большую часть этого времени Шайлер спит. Улиссу приходится будить, чтобы менять повязки на свежих ранах. Курьер номер шесть, просыпаясь, хнычет и просит убить быстрее, вместо того, чтобы так издеваться. Сопит, отдирает бинты со свежими кровяными корками, заматывается опять и снова утекает в забытье.       Этого времени Улиссу как раз хватает, чтобы вспомнить маленькое, вечно тревожное существо из прошлого. Незадолго до катастрофы в Разломе, незадолго до первой битвы за дамбу. Сейчас кажется, что всё это было вчера.       В свободное время от сна Шайлер говорит и шьёт. Читай — подшивает одежду из запасов Улисса так, чтобы можно было надеть самому. Улисс шире раза в полтора-два, и руки у него как лопаты. Он спрашивает, где Курьер научился шить так хорошо, и Шайлер отвечает, что с одиннадцати лет был один, и как-то так само получилось.       Сколько ему сейчас? Ну, сейчас почти конец зимы, а это значит, что уже двадцать один.       Чертовски быстро время летит. И это говорит ребёнок, у которого детства не было. В Пустоши таких каждый второй или третий, под крылом Цезаря — вообще каждый первый.       Шайлер понимает, к чему идёт разговор. Если человек выполняет приказы Вульпеса Инкульты, то это не делает из него фрументария априори. Улисс может послушать радио накануне Большой Битвы, чтобы в этом убедиться. Да и вообще, почему бы лично не придти и не посмотреть? Со взрывами в Калифорнии, конечно, не сравниться ничему, но на Стрипе будет весело. По-хорошему, Шайлер не должен этого говорить, но говорит, потому что знает — Улисс всё равно с места не двинется. Его дорога должна закончиться здесь, в Разломе. Не в точке, но на перекрёстке.       Где закончится дорога Шайлера? Ну, Улиссу откуда об этом знать. Может, на дамбе. Может, Большая Гора его примет с распростёртыми объятиями, как никого из смертных ещё не принимала. Может, история сделает круг. Закончится там, где началась — в Аризоне. Или началом считать идею, зародившуюся в гениальном мозгу Роберта Хауса в «Лаки 38»? Пусть Шайлер сам выбирает, где сломать себе ноги, но особо не торопится: впереди ещё целая зрелость.       Курьер под номером шесть смеётся, встаёт в полный рост и надевает рубашку, которую как-то слишком долго ушивал в боках. Рукава ещё болтаются, но по длине в самый раз... С первого раза ничего не изменилось.       Что значит не ушивал? Вышивал?       Шайлер обиженно хмурится и говорит, что Улиссу, возможно, чаще стоило бы поворачиваться к нему лицом. С флагом, конечно, весело говорить, но — но, сначала пускай Курьер оденется нормально.       Нет, Улисса не смущают голые мужские ноги. Если бы было так, он бы в Легионе долго не продержался. Нет, проблем с этим нет. Никаких проблем.       Улисс подходит к костру, кидает побольше дров. Вокруг ночь, незримое сияние радиации. Рыжие сполохи выхватывают из пламени фигуру, и она будто состоит из мрамора.       Наполовину мёртвый памятник самому себе. Мальчик, который похитил Солнце.       Мальчик — улыбка на губах Вульпеса Инкульты.       Мальчик-Курьер, ну хватит изображать Спящую красавицу. На том свете отоспаться можно.       Мальчик, который Улисса ненавидит, и которого ненавидит Улисс.       Ничего удивительного, что при следующей встрече Шайлер оказывается у него в постели.       Правильно — под Улиссом на спальном мешке, но что такое люди в сравнении с вековой стабильностью определённых фразеологических форм.       Говорит, что так подыхать будет не настолько обидно. Говорит, в большом мире что-то назревает. Ядерный удар взбодрил Медведя. НКР понимает, что теперь уже ей больше сил не собрать. Сожжены мосты позади, единственный путь вперёд — на дамбу. Это последний рывок искалеченного зверя. Не столько уничтожить обидчика. Показать, что даже в агонии на что-то способен...       Нет, это не «насквозь политизированные рассуждения парализованного старпёра». Не человеку по имени Шайлер указывать на такое человеку по имени Улисс. Это даже не смешно! Смешно то, что они когда-то взялись за один учебник истории.       И... Курьер не умеет читать? Не умел, когда придумывал имя?       Очередной повод для сухих насмешек и ненависти, которой пресытиться бы уже наконец; но где кончается она, там начинается месть. Очередной повод для вожделения.       О нет, Шайлер не принадлежит Легиону. Иначе бы он с этим не соглашался.       В последний раз передаёт бутылку виски по кругу: на дне пара глотков осталась. В самый раз разогреться перед очередным марафоном.