Большая дымящаяся куча драбблов - Fallout (NSFW)

      — Эх, хлебушка бы сейчас, — сообщает сквозь стиснутые зубы Курьер.       После паузы добавляет:       — Белого.       А потом:       — Сто лет не ел.       Его желтоватые пальцы с трудом удерживают иглу. Несколько секунд он примеривается к ране, с сожалением глядит на бутылку водки, вздыхает и начинает шить. Выходит не бог весть как, и в конце концов Аркейд не выдерживает:       — Давай я помогу, герой. А ты напейся уже, смотреть больно.       — Ты красиво шьёшь, — отмечает Курьер. Ни да, ни нет. Впрочем, двигается, освобождая место на краешке кровати. Дальше дело идёт бодрее. — Пить хорошо, конечно. Но без хлеба всё равно не то.       Конечно, профессиональный медик мог посоветовать и чего лучше. Например, не пить, не закусывая. С другой стороны, неадекватное состояние Курьера — шанс познакомиться с ним ближе в прямом и переносном смысле.       — Когда-нибудь я попрошу тебя сделать кое-что важное и страшное. Со стороны будет казаться, что я желаю худшего, но это совсем не так!       — Пока дело не касается Легиона, всё в порядке, — заверяет Аркейд.       — А что если и касается?       Доктор испытывающе смотрит на Курьера, Курьер смотрит на доктора. Курьер отводит взгляд первым:       — Я пока не видел точно. Но вот что: тебе никогда не казалось, что все эти горные хребты вокруг нас — лишние? Откуда бы вообще им взяться?       Аркейд не знает, как на это отвечать. Парень всегда говорит такие странные, невероятные вещи, но в них есть что-то неумолимо точно задевающее струны сознания, включающее критическое мышление.       А почему, собственно говоря, гор вокруг территорий Нью-Вегаса быть не должно? Если они появились, то появились естественным путём, как и все остальные горы. И за их сутулыми хребтами такие же Пустоши, такие же серые радиоактивные земли, это докажут все, кто бывал в тех краях.       Заявления Курьера не имеют под собой никакой твёрдой почвы. Его голова витает в таких высоких слоях облаков, что невооружённым взглядом не достать, а его сердце осталось на дне могилы.       — Забудь, ладно. Когда будет время, я напомню. Сейчас неподходящее время для таких разговоров.       — Согласен, — кивает Аркейд.       — Иди ко мне, — Курьер откидывается спиной в подушки и с вызовом смотрит, запрокинув голову.       Долго просить не приходится:       — Не передумаешь, как в прошлый раз?       — Не говори — проверь, — подмигивает и обхватывает ногами Геннона за талию, а сам возится единственной целой рукой, пытается расстегнуть пряжку ремня.       — За маслом-то дай сходить? И за остальным.       — Под подушкой.       Хоть в чём-то честен этот самоназванный пророк. Аркейд помогает ему справиться с одеждой, про себя гадая, можно ли будет хотя бы после этой ночи утверждать, что личная жизнь наконец устроена. Ждёт подвоха. Но подвоха, как ни странно, нет.       Анус Курьера принимает в себя сначала один палец, затем второй — узко-то как, Боже.       — Скажи... что-нибудь.       — У тебя были мужчины до меня? — закономерный вопрос.       В ответ — отчаянный крик. Достал до нужной точки.       — Были... не так... по-другому. Ты первый.       Это, разумеется, не может не льстить. Курьер выгибает спину дугой и трясётся, так что непонятно, хорошо ему так или хочет сбежать, как делал уже раза два или три. Смотря как подсчитывать...       В пользу благоприятной версии — напрягшийся член, сочащийся предсеменем. Велико желание просто наклониться и захватить его в рот целиком (благо, размер не такой большой; сам по себе Курьер очень маленький, хотя крепкий).       — Ну же, не тормози... — тянет руки вперёд, обнять, и морщится.       — Тебе не больно? Так не делай. Швы разойдутся.       От масла, которое Аркейд щедро льёт на ладонь, останутся пятна везде, где только можно: на белье, на полу, одежде. Сейчас, рядом с так доверчиво льнущим к нему возлюбленным, времени думать об этом нет.       — Уверен? — всё же спрашивает доктор.       — Уверен, уверен. За меня не переживай, не больно.       Больно ему, на самом деле, ещё как. Всё тело как оголённый нерв.       Презерватив едва не выскальзывает из рук. Чудо, как Курьер вообще смог найти в Пустоши (на самом деле, может быть практичным, когда хочет). Внутри его тела так влажно, так горячо. Можно ещё переплести пальцы своей чистой руки с его здоровой, и чувствовать, как в точке соприкосновения запястий бьётся пульс в два раза чаще обычного.       Чужие пальцы с успевшей подсохнуть кровью касаются щеки. Курьер смеётся, а Аркейду немного стыдно: надо было побриться раньше. Грудь распирает от дурацкой и неуместной нежности. Они ведь друг друга даже не любят, даже едва знают. Так, цепляются за соломинки, чтобы забыть, что каждый из них, на самом деле — один в поле воин, ходячий шкаф с такой кучей скелетов, что хватит на всю Америку.       По крайней мере, в отсутствие чувств хочется верить.       Курьер кончает даже раньше, и лицо у него бледное. Вот-вот сознание потеряет.       — Всё хорошо, — шелестит. И Аркейд Геннон становится первым в мире мужчиной, причиной оргазма которого было беспокойство.       Перед сном Аркейд всё же велит Курьеру подняться ненадолго и меняет простынь. На большее у самого сил нет. Пока засыпает, в голове всё вертится то пророчество про «важное и страшное». Слова про горы, которых быть не должно.       Курьер что-то мычит сквозь сон и обнимает за пояс. Аркейд поворачивается к нему лицом. Спит он крепко.       (Они не целуются.)