Мама по заказу

— Кея, ты не можешь делить ребенка и работу. Тебе придется заниматься чем-то одним, ты слышишь меня? — снова запела одно и то же мать. Будучи стервозной женщиной, любящей, когда все и вся идет по ее расчету и нетерпящей самодеятельности, она повторяла это почти каждый день, исключая моменты, когда их разговоры заходили куда-то дальше имевшегося груза на шее Хибари или его работы: «Важного унаследования семейного дела» Она, такая, как помнит ее Хибари еще с детства. Будто бы находящиеся в вечной заморозке: с завсегда ярко-красной помадой, смазанной от постоянного облизывания губ, в черной юбке «бизнес леди» и стаканом, полным мутного пойла, вроде «бакарди», которому матушка отдавала наибольшее предпочтение. Она была моложе его отца и поэтому выглядела завсегда молодой и свежей, была она второй женой и единственной из любовниц, которая добилась своего и таки охумутала богатого мужчину средних лет, забыв уточнить, есть ли у него дети от других браков. Как, оказалось, был один. Какая неудача! Злой дьяволенок, разбалованное дитя, которое требовало бдительного присмотра и пускай ему было уже давно не восемь лет. — Кея, ты слушаешь меня? Не заставляй просить твоего отца, отвлекаться от дел и просить лично обговорить с тобой все нюансы, — болтает она в трубку и ее низкий, прокуренный голос звучит у него в голове, словно эхо от упавшего в железное ведро камня. Она говорила так просто, так непринужденно, будто спрашивала, что он хочет на завтрак или когда придет мастер, чтобы починить сломавшийся слив на кухне. — Да, мама, я слышу Вас. Мне обещали прислать работницу в ближайшие два дня, надеюсь, в офисе справятся и без меня. Пока что я могу заниматься бумажной работой дома. В трубке послышался одобрительный хмык и звук наливающееся жидкости — она снова подлила в стакан спиртного, тишина — отпила глоток. Он еле удержался, от усталого закатывания глаз. От этой привычки он отучился десять лет назад, когда репортёры и журналисты стали обращать бурное внимание на наследника второй по успешности крупной компании в Токио. На кону стоял имидж его отца и компании и «не смей даже позорить, ставить под сомнение нашу успешность» Хибари поморщился, будто прямо перед ним пробежала жирная мышь. — Хорошо, я передам это твоему отцу, — говорит она. Брюнет был уверен, если бы технологии дошли до того, что телефоны могли передавать не только звуки, но и запахи, то в комнате у него пахло столетней помадой «колор рич» и шоколадом с водкой. — Все-таки зря ты повелся на эту замарашку. Я ведь говорила, что она оставит тебя на руках с этим заморышем и убежит к партии побогаче. Теперь ты вынужден тратить деньги на это бестолковое, грязнокровное… Палец с остервенением врезался в кнопку сброса, и голос мачехи оборвался, так и не дойдя по телефонным линиям до абонента. На столе, словно внушительных размеров гора, возвышалась стопка бумаг. Все это составляло ежедневный труд Хибари. Он и в самом деле почувствовал себя альпинистом, уставшим и изморенным, готовым вот-вот остановиться, но если бы он сказал « нет, я больше не могу», то непременно свалился в низ, в подножье этой горы и уже некогда не смог подняться. И проходившие мимо люди взбирались бы по нему, словно по живой лестнице, покоряя высоту, с легкостью птиц.