дружба крепчает с объятиями.

      Многие не задумываются о чувствах других, не смотрят по сторонам, глупо надеясь, что в моменты, когда им будет плохо, их обязательно поддержат, даже если они не сделали ничего взамен. Но почему-то ничего не происходит, и в итоге каждый остается при своих мыслях, с желанием противостоять этому миру, ощетиниться вконец и, возможно, так же наплевать на кого-то другого, кто по случайному стечению обстоятельств будет бить рукой о толстое стекло надуманного аквариума, моля о помощи, сострадании, тепле и понимании. И так всегда по замкнутому кругу, не помогли тебе — не поможешь и ты, жестокий мир с понятными только целиком погрузившимся в него законами.       И если кто-то скажет, что всё это — следствие нашего современного окружения, того, что человек не интересуется ничем иным кроме брендов и социальных сетей, то он будет абсолютно не прав. Человек уже рожден с геном эгоизма, причиняя своей матери физическую боль. Нет ни одного не запятнанного человека, не таящего на душе свои собственные желания и амбиции, ради которых он в состоянии перейти через черту нормальности. Да и в чем суть нормальности, установленных границ разумного и того, что можно назвать поведением нормального индивидуума?       Чон Хосок никогда не считал себя таковым. Он странный, и этим всё сказано, был Хосок выделяющимся из толпы молодым мужчиной. Его можно даже сравнить с сильным прохладным ветром во времена жарких, опаленных солнцем дней, когда у всех иссушено горло, а дышать практически нечем, единственная влага в атмосфере это чертов пот на теле населения. Хосок улыбался в любой ситуации, искрясь и паря над землей, даже если всё это наигранная маска, всё равно его умения, талант к этому был ни с чем не сравнимым. Широкая улыбка во время заливания сердца скрываемых ею слёз — то, чем владел только он. Мужчина пытался заразить всех своей эмоциональностью, сдвинуть этот мир с мертвой точки, помочь всем нуждающимся и просто осчастливить хотя бы одного человека.       И в конечном итоге он нашел такого человека. Этим человеком оказался Мин Юнги.       Чон Хосок, романтичный и добрый, с уверенностью заводящий новые знакомства, тот, к кому люди тянулись уже просто так — из-за его появления в поле зрения. Женщины рядом сходили с ума от желания обладать таким сказочным кавалером, к слову, не думая о постели и сексе, свято веря, что в мире ещё остались романтики, нуждающиеся в высоких чувствах, трепетно бьющемся сердце от ласково сказанных слов прямо на горящее ушко. И Хосок был рад отдавать себя на сладкое растерзание чувствами прекрасного пола, ведь это могло приносить девушкам счастье, а именно в этом мужчина видел своё предназначение. По наставлению друга Чон даже начал давать советы другим мужчинам, налаживая их личную жизнь, возвращая им детские, самые неподдельные, радостные улыбки на лицах. Похоже, эти тренинги приносили хороший заработок и пользовались популярностью, раз Хосок выглядел всегда на максимум, чтобы сойти за принца на белом коне. По крайней мере о других подработках своего друга Мин Юнги не знал. Одетый с иголочки, идущий по улице с высоко поднятой головой, глазами, широко смотрящими на мир, темными угольными волосами, развивающимися при любом дуновении ветра — Чон Хосок был тем, в кого влюблялись в считанные секунды, зацепляясь за одну из его очаровательных черт, проникаясь ею, оставляя след в душе на вечно.       Мин Юнги это несчастный парень, на самом-то деле даже старше Хосока, но одевающийся в черте что и непонятно как изъясняющийся. Рваные джинсы на несколько размеров больше подходящих фигуре, извечные кеды или гранжевские грязные ботинки, бейсболки или шапки похожая одна на другую — именно так заявлялся всегда к Чону его бывший университетский друг Мин Юнги.       Даже если их давно ничего не связывало, Чон и Мин исправно встречались раз в месяц после получения ненужной корочки об окончании обучения, просто так, откинуться от окружающего мира за сигареткой и чашечкой эспрессо, высказать что-нибудь новое, просто сделать вид, что вот, у меня есть пара-тройка (на самом деле один, и то его качество под сомнением) друзей с университетских времен. Так на это смотрел сам Мин Юнги, и ему в реальности было как-то всё равно на то, что по этому поводу думает Хосок. Да, он затворник от и до, нелюдим и необщителен, но даже таким людям иногда кажется, что что-то слишком много «один», «одиноко», «одиночество» в его лексиконе да и в жизни в целом.       Юнги по обыкновению закидывал одну ногу под себя, умещая грязную обувь (и ему всегда было всё равно на замечания, потому что потрепанность и бактерии это его стиль, так надо) прямо на пуфики в кофейне; брал в руки кружку кофе и долго-долго не пил горячий напиток, держа его у своего лица, будто специально грея самые кончики пальцев, будучи не в состоянии держать ёмкость всей рукой из-за быстрой теплопередачи. Он не смотрит на Хосока, сидящего напротив, который, кстати, совсем не стесняется со своими вознаграждениями в виде присвистываний и посланий горячих взглядов официанткам в мини-юбках. Чон почти раскидывается на своём стуле с высокой спинкой, вытягивая шею, когда аппетитные ножки появляются на горизонте и проходят мимо, он знает, что ему ничего за это не будет, хотя нет, возможно, конечно, и будет — но только секс в тесной подсобке и звуках отлетающих на пол маленьких пуговиц и золотого бейджика с именем официантки.       Шапка, натянутая до бровей и так и не снятая при вхождении в помещение, дико выбешивает Хосока, но он не подает вида, что в считанные секунды готов сорвать этот предмет одежды, на самом деле он не отказался бы снять с Юнги всё ненужное, чтобы, естественно, заменить на нормальную одежду, чтобы он хотя бы походил на человека, а не на предмет мебели. И действительно, встречаться с Мин Юнги это как сидеть с одним из своих фикусов в квартире и разбалтывать ему все новости, произошедшие за этот месяц, пока ты мокрой тряпочкой протираешь каждый листочек.       Хосок обычно до жужжания в ушах Юнги говорливый, у него за месяц происходит много всего, а делится он не только тем, что «Ой, хён, а у меня новая девушка появилась», всё доходит вплоть до цвета новых носков и смены освежителя воздуха с апельсиновым запахом на яблочный, потому что для Хосока это действительно важно, а с кем это не обсудишь, если не с в меру молчаливым и любящим роль слушателя Мином? В самом деле, ведь не с очередной девушкой это обсуждать, рядом с представительницами прекрасного пола Чон Хосок играет идеально выверенную роль искусного соблазнителя, готового вознести твоё тело на небеса. Юнги терпеливый, тихий, наслаждающийся терпким ароматом и вкусом горячего кофе, молчаливо слушающий, в какой-то степени растворяющийся в этой монотонной обстановке, кофейне с серыми стенами и безумно живым, горячим, как и напиток в его руках, Хосоком.       — Юнги, ты почему ничего не говоришь? Может, у тебя что-то новое произошло? — Чон искренне интересуется, когда весь словарно-новостной запас у него иссякает, а сказать становится нечего, перекидывает своё внимание в конечном итоге на Юнги. Тот в свою очередь вздрагивает от неожиданной смены тона монотонного переливания частот звуков вокруг, что создавал голос Хосока, и утыкается взглядом в солнечное сплетение на его груди, не улавливая сразу же, что именно его спросили.       — Что? А, новое, нет, совсем ничего.       — Как так может быть? Скажи мне, ты хотя бы выходишь на улицу, чтобы что-то произошло? Я просто не понимаю, как можно прожить без контакта с кем-либо, тебя девушки совсем не торкают? — продолжает допытываться Хосок, хищнически ухмыляясь, показывая своё эго во всей красе. Вдруг он замолкает и закидывает ногу на ногу, немного нависая над столиком, чтобы кто-то ненароком не услышал хотя бы словечка из его последующего: — Хён, скажи, когда в последний раз у тебя была эрекция? Только честно.       Юнги выжидающе смотрит на Чона, не понимая, к чему тот клонит, ведь по сути смысла в мыслительной цепочке друга он особого не видит. Ему хочется стереть эту самодовольную ухмылку с лица Хосока, да, он популярен среди женщин (может, даже и мужчин), да, не нуждается в поиске очередной дырки для выплеска своего тестостерона — все девушки на него и так липнут, стоит ему только улыбнуться или сказать что-нибудь с пошлым подтекстом, прям-таки кричащим «пошли потрахаемся». Мина так и подмывает выкрикнуть: «Да есть у меня секс!» — и даже если это прозвучит уверенно, то после обязательно последует невнятное бормотание наподобие «Правда, нерегулярный и давно не было, но он есть… был». И, скорее, у Юнги то, что называется «секс присутствует в моей жизни», означает эти ежемесячные встречи с Хосоком, ведь кого, как не его, можно с этим сравнивать. Поэтому приходится врать по-страшному, даже себе, продумывая в голове дальнейший план действий и анализируя заранее, что может после заинтересовать Хосока: нижнее белье воображаемой девушки или же её цвет волос.       — Утром, и что? — Он складывает руки на груди и опирается спиной о стену, задекорированную под небрежные мазки светло-серой краски, набрасывает на лицо победную маску альфа-самца, надеясь, что это сработает, но Чон в конечном итоге только фыркает, обводя пальцем золотую каемочку на своей кофейной кружке.       — Твой онанизм по утрам не в счет.       Вдруг Чон Хосок встает со своего места и садится на кожаный пуфик рядом с Юнги, цепляясь руками за его футболку, утягивая её на себя, приближая Мина к себе, так, чтобы лицо хёна было всего в нескольких дюймах от его. Юнги несдержанно глотает накопившуюся слюну, окончательно теряясь во всем происходящем, не понимая сего напора Хосока, его вопросов о сексе, этих приставаний.       — Хён, хочешь?.. — Мужчина проводит ладонью по щеке Юнги, делая некое открытие для себя: у того нереально гладкая, нежная кожа, несмотря на его вредные привычки, с которыми Юнги буквально сдружился за долгую жизнь. Мин практически не слышит, что ему говорит Чон, уже одними губами произносит негласное «хочу» и продолжает всматриваться в ресницы Хосока, будто цветочными лепестками нависающими над его щеками, падая нечеткой тенью на высокие скулы. — Хочешь, я сделаю так, чтобы ты распрощался со всеми проблемами в личной жизни?       Дар речи покинул безвольное тело, а изо рта вырывается лишь воздушный хрип. Удаётся кивнуть, и то слабо, ведь лицо всё ещё удерживает горячая узкая ладонь с длинными тонкими пальцами.