Я люблю тебя

      Последний, седьмой курс Хогвартса — осталось чуть-чуть доучиться, получить диплом и наконец-то можно заняться любимым делом.       Гарри сидел в купе и ждал своих друзей: Рона и Гермиону, которые были на совещании старост. Шестой курс оказался спокойным и Гарри смог, наконец, заняться учёбой: все СОВы он сдал с высшим баллом, как Гермиона и Малфой. Но если сказать честно, то с каждым годом практические занятия становились всё сложнее, и девушка уже не могла так справляться со многими заклинаниями, в то время как Гарри делал все трансфигурации, выполнял сложнейшие заклинания и варил зелья на превосходно и, зачастую, с первой же попытки.       После Турнира Гарри, обдумав и решив всё для себя, подошёл к Снейпу и они долго разговаривали, выяснив все отношения и придя к выводу, что от Джеймса у юноши только внешность и любовь к квиддичу. Поттер и Северус смогли прекратить вражду, а зельевар ещё и сам вызвался помогать Поттеру со своим предметом. Ещё Снейп неплохо натаскал Гарри по окклюменции и легилименции, что безмерно радовало парня.       Сириус, которого оправдали и выплатили огромную компенсацию, помог гриффиндорцу с анимагией, и в результате их занятий Гарри стал волком-меланистом — почти обычный волк, только насыщенно-чёрного цвета. Чем-то он даже был похож на Сириуса в его форме, но отличался более крупными размерами, лапы чуть длиннее и шерсть мягче.       В общем, благодаря Северусу, Ремусу и Сириусу, юноша стал одним из лучших учеников курса (до большей части рейвенкловцев ему, конечно, ещё далеко, но всяко лучше, чем было). Из-за этого Гермиона ещё сильнее углубилась в книги, стараясь догнать друга, и как Гарри ни пытался объяснить ей, что его магический потенциал больше, потому что отец был из древнего чистокровного рода, а мать сильной волшебницей, она парня не слушала. Девушка лишь отворачивалась и обиженно говорила, что он стал таким же, как Малфой.       И теперь Гарри мог понять Драко: тот не зря гордился своей чистокровностью — это был залог силы, особенно, если оба родителя магически сильны. С чистой кровью передавалась и магия рода, и его особенности, и традиции. Недаром у Поттеров все рождались с тёмной магией, у Блэков были природные анимаги, у Малфоев рождались светлые потенциальные вейлы, представители Слизеринов были змееустами — всё это особенности определённых древних семейств. Гарри, правда, и тут отличился: он был змееустом и природным анимагом, что для его рода было не свойственно. Ещё он узнал, что, вплоть до его прадедушки, все Поттеры считались тёмными волшебниками и учились на Слизерине.       С Роном было ещё хуже, поскольку тот никак не мог понять, как Гарри стал одним из лучших в учёбе и остался лучшим в квиддиче (тут ему пока не было равных, хотя Поттер определённо заприметил среди младших курсов подающих надежды игроков). А когда Уизли узнал, что Поттер после школы отправляется на стажировку в Болгарию с Виктором Крамом, а затем займёт место в одной из команд Британии, то всеми силами старался брюнета отговорить. Но безрезультатно, Гарри всё для себя уже решил. А расставание с Джинни ещё сильнее отдалило друзей друг от друга.       Из невеселых размышлений Поттера выдернула раскрывшаяся дверь: в купе зашёл Драко Малфой и запечатал вход несколькими защитными заклинаниями, после чего опустился на сидение напротив Гарри. Парень выглядел взволнованным, а его глаза горели азартом. Рановато, учитывая, что учебный год ещё даже не начался, и, если слизеринец не собирается его пытать и убивать в этом купе, то такие меры предосторожности, как несколько защитных заклинаний, — явный перебор.       — Привет, Поттер, — усмехнулся Малфой, привычно растягивая его имя. — У меня есть новости, — уже спокойнее произнес Драко, про себя отмечая, что проживание с Блэком всё же пошло брюнету на пользу.       Одежда, наконец-то, не висела на нём мешком, а выгодно подчёркивала спортивную фигуру парня, волосы всё так же растрёпаны и торчат во все стороны, но, то ли отсутствие очков сделало своё дело, то ли ещё что-то, теперь они выглядели скорее как причёска, чем банальная нелюбовь хозяина к расчёскам. Рваная чёлка прикрывала шрам на лбу, а кожа была приятного бронзового оттенка. Почему-то Драко казалось, что волосы у Поттера мягкие, губы сладкие, а кожа шёлковая, и Малфой сам объяснить не мог, когда, вместо того, чтобы ненавидеть гриффиндорца, он влюбился в него.       — Привет, Малфой, — с лёгкой полуулыбкой отозвался гриффиндорец, отмечая какой-то жадный взгляд серебряных глаз. — Если ты перестал меня разглядывать, то, может, поделишься своими новостями? — Гарри слегка приподнял бровь, давая понять, что он слушает.       Однако после шести лет чтения мимики друг друга, ребята прекрасно знали, что это означает совсем другое. Поттер всем своим видом говорил: «Ну, давай, удиви меня!» и Малфой планировал это сделать. Ему не терпелось взглянуть на приоткрытый рот и широко раскрытые глаза юноши, когда он услышит последние новости. Определённо, это будет великолепное зрелище.       — Дамблдор решил устроить перераспределение, — сообщил Драко, внимательно глядя в лицо собеседника.       На нём не дрогнул ни один мускул, всё в Гарри говорило, что это нисколько его не удивило, но зелёные глаза метнулись к окну, внимая пейзажу, проносящемуся мимо поезда. Это было верным знаком того, что он глубоко задумался. Уж Малфой-то это точно знал. Слишком привык подмечать все детали поведения гриффиндорца и анализировать их. Слишком хорошо Поттер знал его самого, чтобы открыто выдавать какие-либо эмоции. Для того, чтобы понять и осознать, как его слова действуют на парня, Драко вынужден был научиться понимать взгляды, жесты и малейшие мимические изменения.       — И что? — тон был небрежным, но за ним пряталось желание узнать больше.       С чего вдруг директору стукнуло в голову устраивать перераспределение — непонятно. Это могло посеять (и обязательно посеет) хаос среди старшекурсников, возможно, даже вызовет новые конфликты. Такое поведение было не в стиле Дамблдора, который всему предпочитал мир и покой. Но главной загадкой ситуации оставалось то, что об этом знал Малфой. Ни Рон, ни Гермиона, ни он сам об этом не ведали, но блондин оказался в курсе. Ответ, правда, у гриффиндорца имелся. Возможно, сыну сообщил Люциус, который наверняка был в курсе, как один из членов попечительского совета школы — это раз. Возможно, об этом только что сообщили на старостате, а Рон и Гермиона в очередной раз где-то застряли, не торопясь донести до друга важную информацию или же объявляя её всем остальным ученикам, — это два. И, наконец, информация могла быть обычной выдумкой и придавать ей особого значения не надо — это три. Какой вариант выбрать — парень не определился, но одно было очевидно: всё станет окончательно ясно только на ужине.       — А то, что весь наш факультет, во главе с деканом, хочет, чтобы ты попал к нам, — спокойно, как нечто само собой разумеющееся, произнёс Драко, получая заслуженную возможность лицезреть шокированного, хоть и недолго, Гарри.       Глаза Поттера расширились, а губы немного приоткрылись, взгляд скользнул по лицу блондина, но Малфой только усмехнулся, подтверждая свои слова. Было очевидно, что гриффиндорец ему не шибко-то поверил, но и другие варианты решения задачки у него явно имелись. Судя по закушенной губе, мысли в голове брюнета крутились не самые радужные, впрочем, это легко можно было бы исправить. Подобраться бы только чуть-чуть ближе...       — Ну, вы можете хотеть чего угодно, но мне с этого что? — вскинул бровь Гарри.       Он решил играть по чужим правилам. Ясно, что Драко ему своего «информатора» не сдаст, но и раскрутить его на откровенность было нетрудно. Откровенничал слизеринец обычно в двух случаях: когда был зол — тогда ярость затмевала его холодный рассудок и он говорил не думая, и когда его задели — тогда он стремился доказать свою правоту и выдавал, порой, самые неожиданные и любопытные факты. Злить Малфоя сейчас нет резона, да и обстановка не та, а вот задеть его даже проще, чем осчастливить Колина удачной фотографией его кумира. Для Поттера так уж точно.       — Я думал, тебе надоели завистливость Грейнджер и Уизли. К тому же, я слышал, что ты поменял своё мнение относительно чистой крови, — пожал плечами Драко, делая вид, что такие разговоры для них обычны и ничего странного в своих же словах он не слышит.       Он хорошо помнил, как случайно (правда, чисто случайно) подслушал в библиотеке (это, в конце концов, общественное место) спор Поттера и Грейнджер. Золотой мальчик до хрипоты доказывал, что чистая кровь — не пустой звук. Это сила, влияние и потенциал, к тому же, она гарантирует твою благонадёжность в глазах общества и Министерства. Его подруга, в свою очередь, настаивала, что и маглорождённые могут быть благонадёжными и уж точно не слабее чистокровных магов. В общем, спорили они долго и громко, Малфой же слушал и ушам не верил. Да чтобы Гарри-Мать-Его-Поттер отстаивал права и привилегии чистокровных магов — вот уж сказка, ан нет, оказалось всё в этой львино-змеиной голове не так-то просто.       — Ну, предположим, для меня это выгодно, но вам оно зачем? — спросил гриффиндорец, отворачиваясь к окну.       В голове носилось много разных мыслей, одной из которых было: «он прав». Прав-то Малфой был прав, а толку? Перебраться из знакомой и, откровенно говоря, нагретой львиной пещеры в змеиное логово, чтобы опять один на один столкнуться с неприятностями — вот уж не радужная перспектива. Может, он и не любил зависть, которой был окружён, но это не значит, что он готов сменить огонь на полымя в лице подлости и ненависти. Драко мог сколько угодно рассказывать, что они жаждут его заполучить в свои ряды, но он пока не сказал, зачем оно им, а это, в подобной ситуации, немаловажно.       — Как, что? — удивился Драко, сверкнув глазами и видя нерешительность парня напротив. — Мы получим лучшего ловца за всю историю школы, человека, которого обожают все учителя, и просто умницу, — Малфой обворожительно улыбнулся, стараясь не добавить: «Ну же, соглашайся», — потому что это бы выглядело уж слишком странно.       Ему важно было заманить Гарри на Слизерин, чтобы подобраться к нему как можно ближе и, очень желательно, поскорее, соблазнить, пока такое чудо не сцапал кто-то другой. Это было бы очень печально и неприятно, практически катастрофа. Самому же грифу знать об этих планах пока не обязательно. В конце концов, сын Люциуса пока ещё сам не оформил свои желания, так что ему нужно время, которого, оказывается, даже слишком мало.       — И с чего ты взял, что у меня получится попасть в Слизерин? — Поттер скептически поднял бровь, всё так же глядя в окно.       Он сомневался. Слишком уж гладко был выстроен их разговор, и само предложение немало настораживало. С чего-то же слизеринец решил, что Гарри сам себе хозяин, а эта информация была далеко не общедоступной. Вернее, юноша так считал. Он никому не говорил об этом, кроме директора, ни с кем это не обсуждал, кроме самой Шляпы. Тем не менее, несмотря на всё это, Малфой выглядел уверенным. Даже слишком.       — Да брось, — фыркнул Драко и закатил глаза. — Я знаю, что Шляпа тебя послушается. Она опирается на твой выбор, — добавил он довольно.       Малфой понимал, что всё идёт так, как нужно, потому что, судя по вопросу, Гарри был уже согласен. Ну или, во всяком случае, его решение постепенно склоняется к положительному ответу. Замечательно. Пройди переговоры не так, как запланировано, — его бы четвертовали. Печально бы вышло, как ни посмотри.       — Хм... я подумаю, а мой ответ ты узнаешь на распределении. Надеюсь, не умрёшь от любопытства? Грустно выйдет, — усмехнулся Гарри, переводя взгляд на Малфоя.       Он нутром чуял, что тут какая-то подстава, но какая конкретно — сказать пока не мог. Действительно, стоило над этим подумать. Мало ли, что там получится. В любом случае, упускать возможности было не в его стиле.       — Я буду ждать тебя, — усмехнулся в ответ Малфой и вышел.       Эта фраза прозвучала слишком уж многозначительно — это он хорошо понимал, но она же и будет звучать в мыслях Поттера и окончательно подтолкнёт его на Слизерин. По крайней мере, Драко на это надеялся и рассчитывал. Завидев на горизонте Уизли и Грейнджер, Малфой поспешил удалиться прочь. Скандалить не хотелось, впрочем, как и общаться с ними в целом. Возможно, слизеринец не отрицал, они и неплохие сами по себе, но выяснять, насколько, ему просто не хотелось.       Гарри задумчиво смотрел в окно, размышляя над всем тем, что сейчас произошло, и порой бросая взгляд на закрытую всего мгновение назад дверь. Слишком уж многозначительно ушёл слизеринец, слишком... непонятно. Он должен был сказать ещё что-то или не говорить ничего вовсе. Через пару мгновений после ухода Малфоя, дверь снова открылась. «Что за проходной двор?» — спросил себя брюнет и посмотрел на вошедших.       — Гарри, что тут делал Хорёк? — выплюнул Рон, плюхнувшись на сидение напротив друга (впрочем, друга ли?).       Уизли ненавидел Драко, сложно сказать, почему. Однако факт оставался фактом, это его постоянное «хорёк» уже начинало раздражать, учитывая ещё и то, что идея «хорька» принадлежала Грюму, а не самому гриффиндорцу (хотя хорёк из Малфоя получился отменный, белый такой). Гарри мог понять, почему он и этот конкретный слизеринец в своё время ругались, но какого Мерлина туда влез Рон, для него оставалось загадкой. Спрашивать у друга он даже не пытался — бессмысленно. Впрочем, порой у Поттера складывалось стойкое ощущение того, что Уизли ненавидит всех чистокровных магов, чьи семьи успешны и обеспечены.       — Деловое предложение, — равнодушно ответил Поттер.       Посвящать этих двоих в подробности разговора юноша не хотел. Он не доверял гриффиндорцам просто потому, что не доверял. Объяснить эту враждебность он не мог даже себе, не говоря уже об окружающих, но с каждым мгновением он переставал чувствовать и осознавать этих двоих как своих друзей. То ли время стало другим, то ли он сам изменился, то ли изменились они. Гарри метался внутри себя из-за этого, не мог понять, что происходит. Золотое Трио много чего пережило плечом к плечу, но... но всё менялось.       — Какое? Надеюсь, ты не согласился? Эти слизеринцы вечно какую-то пакость устраивают, им нельзя доверять! — недовольно воскликнула Гермиона, нахмурившись.       Гарри вздохнул и покачал головой. У девушки было очень стереотипное мышление. К сожалению, он не раз замечал, что девушка ровным счётом ничего не знает ни о магическом мире, ни о магии в целом. Всё, что она знала, — было взято из книг и не более. Практические же её познания ограничивались Хогвартсом и Хогсмидом, ну и ещё Косой Аллеей. Она не бывала в магическом обществе, не ведала о его законах и межличностных отношениях верхушки этого мира, хотя, будучи приближённой к Поттеру, могла бы появляться на различных приёмах и балах. Как на неё посмотрят при этом и что подумают, рады ли будут — дело второе, но девушка не хотела. Сказывалась её нелюбовь бывать на людях.       — Не твоё дело, — более грубо, чем хотел, ответил Поттер, резко метнувшись взглядом к подруге. — И что вы всё заладили: раз слизеринец, значит, плохой и скользкий. Мерлин, что ж вы так подвержены стереотипам? — Гарри был зол, он понимал, что, в какой-то мере, это даже слишком грубо, но в последнее время сдерживать свой гнев становилось всё сложнее, а присутствие Рона и Гермионы и вовсе выбивало его из колеи, заставляя злиться ещё сильнее.       Внутри будто закипал вулкан, готовый в любой момент взорваться. Почему это происходило, Поттер не знал, но догадывался. Предположения были ничем не подкреплены и не особенно радовали, да и к тому же, сейчас ему было чем заняться, кроме как умозаключениями и предположениями о том, что он сам не понимал до конца. Сейчас его больше занимали слова Малфоя и предстоящий учебный год. Это ему сейчас было важнее.       — А разве это не так? Что хорошего нам было от Малфоя?! — взорвался Рон, которого странное поведение Гарри уже порядком бесило.       В отличие от Поттера, Уизли даже и не пытался сдерживать свой нрав. Он не понимал Гарри. Его друг изменился, отдалился от них, ушёл в себя и не собирался возвращаться. Рон не знал, какими были Сириус и Ремус в детстве, но из Гарри они сделали настоящего аристократа, в самом плохом понимании этого слова. Аристократа, который не смотрит на других, не равных себе. Это злило и раздражало парня. Он не мог не признать, что завидует Поттеру. У рода Блэков было невероятное могущество, а про семью Поттеров и вовсе не стоит упоминать. У брюнета было всё: сила, внешность, ум, деньги и, чёрт бы её побрал, слава, которой так всегда хотел Рон.       — Прекрати, он был зол на меня, а я на него, тебя всё это вообще не касается! Мы с Драко уже давно прекратили ссориться и забыли все обиды, а ты по-прежнему его провоцируешь. Лучше бы учиться начал, в Аврорате не только мускулы, там ещё и мозги нужны! — рявкнул в ответ Гарри, чей гнев было откровенно сложно вызвать, но уж если умудрился — держись, вот Рон и держался.       Гермиона печально смотрела на двух своих друзей, прекрасно понимая, что скоро их трио превратится в дуэт или вовсе рассыплется на отдельные кусочки. Когда-то, шесть лет назад, она думала, что стала важным звеном очень крепкой цепи, но теперь поняла, что ключевым элементом механизма под названием «Гриффиндорское Трио» была не она. Им был Гарри, который собрал их вместе и который, отдалившись от них, сломал построенный собственными руками механизм. Глупо было отрицать, что она и Рон далеки друг от друга, как небо от земли, но Поттеру удавалось быть тем мостом, который их соединял. А теперь Гарри предпочёл оставить их, исчезнуть — теперь небо и землю уже ничего не связывает. Девушку это сильно расстраивало, но она ничего не могла поделать, это была правда, а Гермиона не привыкла лгать себе самой.       — То-то ты у нас, такой умный, в спорт уходишь? — не остался в долгу Рон.       Он понимал, что Гарри получил всё то, что мечтал получить сам Уизли: богатую и знатную семью, славу, красивую, запоминающуюся внешность и спортивную карьеру. Это понимание бесило его. В рыжую голову даже не закрадывалась мысль о том, какой ценой Поттер всё это получил, что подобное счастье не свалилось на него случайно, что он много тренировался и работал над собой, что потерял когда-то всё и ещё долго платил по счетам, да и сейчас продолжает это делать. Счёт за счастье немаленький и эти долги надо отдавать. Рон не думал об этом никогда, потому что не знал, что такое быть тем, кем мечтают быть все.       — Меня пригласили, представь себе, мне написал Виктор с предложением о стажировке, я не сам просился. И, должен заметить, предложение было не только из Болгарии, — Гарри отвернулся к окну и поставил вокруг себя поле, не пропускающее звуки.       Он не желал больше слушать этот бред, к тому же, горько было осознавать, что тогда, шесть лет назад, парень так ошибся. Он поверил, что ему будет лучше в Гриффиндоре, рядом со знакомыми уже ребятами, чем в незнакомом и чужом Слизерине. Сейчас в душе было пусто и как-то тоскливо, хотелось выть, потому что плохо и больно — одиноко.