Look at me.
Немая просьба в тёмных радужках глаз напротив, вечное обещание сквозь касания пальцами плеч, нерушимые клятвы в мазках губ по щекам, очерчивая контур выжженного с обратной стороны век лица. Чтобы видеть его всегда, помнить и не забывать.What do you see?
Глаза бегают с губ и обратно, боясь, в судорожном страхе запоминая всё опять, в тысячный раз. Рассыплется ли образ звёздной пылью? Что, если да? Пальцем по спокойной артерии на чужой шее, ладонью другой руки по оголённой груди, и помнить-помнить-помнить.my demons inside me
Беспомощно цепляясь за рамки сознания, бессознательно тянуться к чужим рукам в поисках чего-то бесконечного и надёжного, чтобы навечно, чтобы до конца, без предательств. Потому что нельзя, чтобы не. Языком по чужим щекам, чтобы просто почувствовать, руками по крепкой спине, чтобы не сломаться, не рассыпаться обломками под чужим тёплым и лишь чуть-чуть осуждающим взглядом в отношении сто к одному.and they can escape at any moment
Он не делает ничего. Он лишь смотрит надрывно, долго, до какого-то хруста надежды в чужих глазах, до глухого стука жизни о рёбра, надломленного и опасно тихого. Он видит куклу — обычно мёртвую, со стеклянным взглядом, — оживающую лишь в его руках, чей сосуд заполняется жизнью, будто стакан водой, чей лёд во взгляде тает, становясь горячим шоколадом. А он лишь беспомощно наблюдает, как она из раза в раз приходит именно к нему, разбитая на тысячи осколков, с просьбой на устах, и просто не понимает, как он может ей помочь. Почему она всё ещё верит ему? Почему приходит каждый чертов раз, когда её реальность размазывается пятном вокруг? Когда в сознании — месиво из страха и надежды? Ведь если она кукла, то он лишь покупатель. И он никогда не поймёт, что для неё он, на самом деле, создатель, личный Мастер, карманный Бог, живущий с ней и делящий такие переломные моменты, когда хочется всего и ничего одновременно. «его-его-его»Will you be able to restrain them?
Страх встречается с грозовыми тучами, создавая безумное торнадо, в котором теряются все до и после, в котором растворяется такое глупое «я», оставляя лишь твёрдое «мы». Сидящая на чужих коленях, она грубо толкает его назад, стараясь ускорить заживление, перестать ковырять кровоточащую рану, замазав её поцелуями с чужих губ. Он лишь поддаётся, тряпичной куклой распластавшись по поверхности, руками загребаясь в её волосы, пытаясь этим выдернуть её из своей личной вселенной, напомнить, что он здесь и он рядом. Судорожно рыская пальцами по телу, останавливается на пряжке его ремня, и металл надрывисто брякает, открываясь. Ногти мешают, мысли мешают, страх грызёт крысой сердце, пот стекает по виску от пожара внутри, но когда растопленный шоколад встречает безграничное море, всё теряет смысл. Звёзды сходятся на небе, планеты встают в ряд, и какая разница, что за пределами этих четырёх стен? Пусть галактики сталкиваются друг с другом, черные дыры поглощают планеты, здесь и сейчас существует лишь он и она; маленькое всё поместилось в крохотную комнату, вытесняя ненужное и лишнее за кромку сознания.I need you
Зубами по песочной коже — и красно-фиолетовые бутоны красуются аккурат левее солнечного сплетения, там, где бьётся жизнь; а он, подаваясь вперёд, целует по настоящему, так, как может только он: выдёргивая всё существующее в голове с корнем, чтобы не осталось никаких мыслей, кроме о нём. До спёртого дыхания, разъединяются под звуки скользящего бархата по коже, снимая всё, в чём были закованы и спрятаны друг от друга. Такая надрывная мольба её глаз, просьба защитить и не оставлять, что он готов рассыпаться прямо сейчас, лежа под ней, видя, как её грудь часто вздымается от заходящегося сердца, как глаза смотрят только на него, в саму его суть, как руки вцепились в резинку боксёров, давя на прямое доказательство его любви и «нет, не оставлю». И надо ли счастья больше? Пальцами под мешающую ткань, и проблеск искр в её глазах, в его же — море сменяется пламенем.Look into my eyes.
Его руки по-нежному грубы, оставляя маленькие синяки на её бёдрах, когда чужие пальцы обвиваются кольцом вокруг члена, давя. Сдавленный хрип, сцеженный стон, и её рука неуверенно двигается вверх-вниз, а губы мажут по ключицам, оставляя новые следы, тут же зализывая. Его руки беспомощно сжимают то же место на бёдрах, а внутри его трясёт из стороны в сторону. Калейдоскоп из самых ярчайших звёзд сыпется на него, когда его собственный живот пачкается в белёсых пятнах. Ей это нужно. Как немое обещание. Выше всех клятв. И она это получила.Get too close.
Она ещё раз целует адамово яблоко, и он обречённо вздыхает, окончательно понимая, что как же он влип. Погряз в этом безумии, утопая всё больше и больше, как в зыбучий песок. И самое страшное, что он не хочет спасаться. Пальцами убирая растрёпанные пряди волос за ухо, он хватает ладонями запотевшее лицо, заглядывая в самую глубину глаз, до души, что отчаявшимся котёнком скребётся о стенки. И снова целует, снова затягивает её в омут безумия, снова даёт ощутить прилив тепла, что силой цунами сметает всё на своём пути, и снова она оказывается на безопасном и родном берегу счастья. Вцепляясь в его лицо, углубляет поцелуй, показывает, сколько он для неё значит, пытаясь подарить хоть частицу того тепла, что дарит он. И он принимает, языком очерчивая нёбо, перекатываясь и оказываясь сверху. Её золотые локоны светятся даже в кромешной тьме комнаты, освещая всю его жизнь, и он готов поклясться всем богатством мира, что, если он зацепит их ладонью, то на коже останется пыльца солнца.There is a hell inside of me.
Входя полностью, тело к телу, он ощущает её всю, и она, тщетно пытаясь укрыться от его надзора, сильнее сжимается вокруг, но тут же ослабевает, чувствуя движение. Он спас её. В очередной раз, протянув руку, вытащил наружу из той тьмы, что кольцом обвилась вокруг её горла. Двигаясь навстречу, ловя нужный ритм, она надрывно стонет, просит сильнее, цепляясь ногтём за его затылок, зарываясь ладонью в копну непослушных волос, оттягивая. Он же лишь отдаёт всего себя, без остатка, стараясь спасти, и сквозь сцеженные сквозь зубы, хриплые «Нацу» понимает, что утонул в ней.it’s were your demons can live.