Я положил бессмертие к её ногам...

М-да уж, сейчас, я ни капли не сомневаюсь в своей любви к этой женщине. Просыпаясь каждое утро, я благодарен обстоятельствам, что я смог это почувствовать, а главное, понять самого себя и принять этот факт. Утро… Каждое моё утро начинается с рассветом солнца, а не с его закатом. И мой брат, при каждой встрече, поражается моему образу жизни. Он до сих пор не может понять, как я смог променять романтику и тайну ночи на скучные рабочие дни. В подобных откровениях, как-то раз, он всё же признался, что ради Ульяны не смог бы сменить режима питания. А я… Сейчас я был единственным жителем «Пятой Стражи». Я не смог закрыть агентства, поэтому, после всего произошедшего, работа продолжилась, и моя команда по сей день борется на стороне Света. Сам Максимилиан не стал ни светлым, ни тёмным, ему было проще выбрать образ отшельника, посему, он вскоре уехал в неизвестном направлении, и только лишь спустя время, да и то буквально несколько месяцев назад, наградил меня своим присутствием. Как сейчас, так и тогда, я не предложил ему места ни в моём доме, ни в моей команде. Он прекрасно понимал сам, почему я не зову его, а я знал причину подобного своего решения. Сейчас, я не отрицаю его чувств к Ульяне, потому что слишком хорошо его знаю, как, впрочем, знаю и себя, чтобы спустить всё на магию и забыть. А так же, не менее хорошо, я знаю Её, чтобы отрицать взаимность или наличие её чувств к нам обоим. Мне стоило огромного усилия принять это, вообще услышать это от неё и принять именно так, как оно было на самом деле, а впоследствии мне более ничего не осталось, как жить с этим. Просыпаться с этим каждое пресловутое новое, яркое утро… Тишина. Я уловил какую-то негу и замер. В этой прострации мой взор из бессмысленной дали вернулся в настоящее и, потребовав моего участия, переместился на теснённый, обработанный деревянный простор моего письменного стола, на котором сейчас лежали необходимые мне книги и дневник, а поодаль, на левом краю столешницы, из стеклянной рамки без обрамления, мне улыбалась Она. Фотография на рабочем столе в кабинете, казалось, вовсе не подходила моему образу и сызнова вызывала удивление и смущение, но для меня это не было элементом сентиментальности, эффект присутствия, создаваемый этим портретом, отметал все лишние вопросы или действия, тем более, что мой медальон уже давным-давно был укромно убран в тот самый ларец. Да, эта история с медальоном, так же не была в моём репертуаре, но, однако, я носил его. А появился он, свисающим на моей шее, в ту ночь, когда мой братец пришёл ко мне с новостью о праведнике. Не задумываясь, я бросился спасать увядающую бессмертную, но допуская мысли о разлуке, я уже тогда осознал, что не могу оставить её и, что как только всё это закончится, между нами уже никогда не будет всё как прежде. Да, я оказался прав, только вот произошедшие события и мои представления явно разошлись с реальностью. Когда я осознал, что всё это устроил Макс, что он вновь решил воспользоваться мной, я понял, что сам же показал ему своё слабое место и самое сильное оружие против себя — Ульяну, от чего потом старался уберечь её, отведя чувства на задний план. Но именно у порога в другую реальность, ещё не зная о задумке брата, я носил медальон, с изображением моей Ульяны, под рубахой, унося её образ, чтобы оберегать вдали от офиса. И этот же медальон я сорвал с шеи в порыве гнева, когда в последний раз ругался с ней. Это произошло в ночь моего воскрешения, когда зверь внутри меня изрядно проголодался, от чего в мыслях не было ничего кроме крови, злости и агрессии. Перед тем, как воссоединиться со своей телесной оболочкой, я окончательно взвесил свои чувства, окончательно принял себя самого, и, наконец, нашёл название тому, что испытывал. Эта женщина была моим больным воспоминанием, которая добилась моей добродетели и стала единственным светом для смысла моего существования. Да, я сам долго боялся и терпел, блуждая в лабиринте сомнений, от чего вовсе отгородился от своего же счастья, находя отговорки. Было трудно признать подобное, и признаться в этом самому себе, но мне это было необходимо для полного баланса своей тонкой материи. Так мне удалось достигнуть подобного состояния и, прорезающее моё подсознание, ощущение голода оповестило меня о выходе на сцену царства тьмы её главного светила, во всей его красе. В первые же секунды мой слух пронзили все звуки, с первым обжигающим воздухом на вдохе в глотку ворвались запахи и адскими чертями пробежались по засохшей глотке. Кровь — единственное, что билось в моей голове. Я еще не мог управлять телом и чувствовал себя новичком, который впервые сел на ретивого жеребца и только мог глядеть во все глаза по сторонам, тело, получив всадника, отправилось за едой, а я только и смог смотреть себе под ноги. Тело не слушалось меня, со стороны я выглядел, как марионетка, которая старается самостоятельно передвигаться без кукловода. Таким образом моё тело вихрем пролетело мимо Ульяны, минуя лестницу, но по рецепторам ударил запах её бессмертной крови и тело резко остановилось. Я испугался, понимая, что сейчас может произойти, а потому вновь предпринял магическое воздействие, ослабляя тело и привязывая себя ещё сильнее к нему. Так мне удалось связать своё сознание с первостепенными потребностями, от чего почувствовал пожирающий мой желудок — голод. Праведница сначала оторопела, а потом метнулась за мной, а приблизившись, снова пошатнула мой контроль над телом. Я видел её, как наяву, хотя она приближалась ко мне со спины, моё сознание начало рисовать всевозможные картины расправы над молодым вековым телом, и я рывком оказался у холодильника, в котором лежали запасы крови. Я осушил все полки и, только после этого мне удалось привести к согласию и слаженной работе с телом. Осушая пакеты, я полностью поддался потребностям разбуженной плоти, поэтому, когда женская ладошка легла мне на левое плечо — я дёрнулся. В этот момент волна адреналина рванув по венам, смешалась с потоками вампирской крови, а из желудка уже выделились дурманящие пары выпитой крови. Этого было достаточно, что бы здравый смысл был отброшен, а все эмоции и желания оголены, в этот момент я осознал чья ладошка побеспокоила меня, и мне стало противно. Я отмахнулся от руки медиума и отошёл назад, оказываясь с бессмертной лицом к лицу. В порыве, цепочка на моей шее разорвалась, а медальон отлетел в неизвестном направлении, но тогда мне не было интересно знать где он, а было даже всё равно и в какой-то степени легче. Адские, раздражённые зрачки зверя брезгливо прошлись взглядом по обескураженной праведнице и застыли на её ладонях. Я явно ощущал презрение и пренебрежение к стоящей передо мной девушке. А дальше слова начали опрометчиво слетать с моих губ, но я не жалел тогда ни о чём. — Не смей прикасаться ко мне, — твёрдо и сухо произнёс я, но тут же осёкся, пораженный жёсткостью, которую проявил. Но также чувствовал, что волна всех накопленных слов рвётся покинуть свои берега, на что моё подсознание поднимает все заслонки, так, я ощущал полную уверенность в своих действиях и словах, от чего секундные сомнения покинули меня окончательно. Мой взгляд остался стойким и брезгливым. Ульяна же оторопела ещё больше и даже отступила назад, упираясь в столешницу барной стойки. Она пятилась назад от неизвестности и непонимания, я чувствовал, как она сомневается и пытается отбросить гордость, и, не желая вновь видеть её попытки в восстановлении диалога, снова осмотрел её с ног до головы, вновь вернул холодный взгляд к её потерянным зрачкам. Я без всякого зазрения совести, сейчас, читал её мысли и уже заранее знал о том, что она захочет мне сказать. Но праведница будто собралась с силами и, выпрямившись, отвела взгляд на открытую дверцу холодильника, а когда её глаза вернулись к безмолвной дуэли с моим взором, то они были полны уверенности и раздражения. — Не тебе решать, что я смею делать, а чего нет, — она из всех сил сдерживала слёзы, требующие своей демонстрации, из-за возмущения и некого оскорбления с моей стороны, но смогла себя пересилить и, чтобы развить повисшую ситуацию, подошла к холодильнику и с демонстративным укором толкнула её. Все слова и её поведение вызывали тогда во мне лишь смех и сожаление. — Я слишком долго позволял тебе своевольничать в моем офисе., — я снова был твёрд и излишне холоден, но теперь не было взглядов со скрытыми смыслами, фраз или каких-то интонаций, это заметила и Ульяна, когда посмотрела на меня. — Феликс, о чём ты? — наиграно переспросила Ульяна, перебирая все события последних месяцев в своей прекрасной головке. — Да, ты всё правильно сейчас перечислила. И я больше не позволю всей этой грязи мешаться у меня под ногами! — уже более грозно подытожил я, продолжая наблюдать за бессмертной, читать каждую её мысль, внутренне поражаться своей бессердечности в данный момент. — Ты никогда не смел… — Правильно! — прервал Ульяну я. — Не смел! Потому что уважал и чтил, а теперь ты смешала всё с грязью. Так от чего мне церемониться с тобой, — я пренебрежительно взглянул на всё пространство офиса, чуть зацепив взглядом и саму бессмертную. После чего решил переместиться куда-либо в другое место, чтобы не видеть этой грязи. Буквально в каждом метре помещения мне виделась магия Макса, виделся тот омут вранья, что развела Ульяна, который кусками валялся на стенах, полу и даже кожаном диване. — Феликс! — Ульяна кинулась за мной и снова дотронулась до меня, это была последняя капля. Я терпеливо повернулся к ней лицом, держа её осмелевшие ладони в своих кулаках. — Феликс? Да, это имя ввергало в ужас каждого, а знатные вампиры и маги, до сих пор, уважительно склоняют головы при моём упоминании, а ты что? — снова, мой уже ставший коронным, брезгливый взгляд. — Я решительно не понимаю, что происходит?! — Ульяна была ошеломлена моим подобным поведением, конечно, она догадывалась о том, что я мог испытывать после всего произошедшего, но вот открыться в этом или не переварить эту гадость в себе — этого она не ждала. — А тебе этого и не дано понять. Тебе не суждено понять всего того, что ты вытворила за последнее время. Я же больше не собираюсь разжёвывать всю эту дрянь и вкладывать в твою милую головушку, — как ни странно, но я получал удовольствие и долгожданное облегчение. Видимо выговориться было нужным не только ей, но и мне. — Это какой-то кошмар! Феликс прекрати всё это! Разбуди меня! — медиум не верила собственным ушам и, схватившись обеими руками за лицо сначала с силой прижала ладони к глазам, потом её встревоженные ладошки скользнули по раскрасневшимся щекам и наконец накрыли уши, которыми не хотела и не могла всё это слышать. Она с некой стервозностью замотала головой из стороны в сторону, твердя лишь одно «Нет!». Эта фраза звучала как проклятье и одновременно, как молитва ко всем всевышним. Бессмертная отказывалась верить во всё происходящее. Я смотрел на неё и не ощущал желания подойти, я чувствовал в себе возмездие, поэтому отпустил своего зверя в порыве истины и решил, что на этом все узлы будут разрублены и вся эта чёртова пляска вокруг меня прекратится. — Ульяна, как раз сейчас сказка и закончилась! Теперь ты в полной реальности и никаких грёз или сновидений в розовом свете больше нет! Я — вампир! И это моя суть! Это мой внутренний зверь, которого ты никогда не воспринимала всерьёз, а вместе с ним и меня… — Нет! — мне не дала договорить холодная и влажная левая девичья ладонь, которая с силой пыталась сжать мои губы. Ульяна каким-то диким взглядом выискивала что-то в моих глазах. — Феликс! Прошу тебя! Остановись… — последние её слова прозвучали, срываясь на хриплый шёпот, а глаза медиума не выпускали моего взгляда из истеричного выискивания. Правая рука бессмертной вспорхнула на моё левое плечо, а затем скользнула на затылок. Эти действия заставили меня прислушаться к происходящему, к своим ощущениям и желаниям, но ничего кроме неприязни я, к сожалению, тогда не ощутил. Не случилось магии прикосновения. Руки Ульяны стали чужими, взгляд плоским, а духи придавали кисловатый запах её взволнованному телу. Злость и ярость угомонили солдат, но за этим затишьем ничего не пришло, ни удовольствия от её присутствия ни трепета. В моём сознании осталась одна пустота и тишина от присутствия бессмертной в такой близости, и я тогда ужаснулся качеству своих чувств, что может я сам морочил девушке голову и не испытывал ничего истинного, банальные инстинкты собственника, но когда Ульяна уловила мои смятения и её безумный взгляд начал проясняться, продолжая удерживать мой прямой взгляд, в глубине моего организма, за клеткой рёбер послышалось глухое, пусть редкое и надрывное разносящиеся эхом, но чёткое биение сердца, а оно тогда и теперь отзывалось только на эту бессмертную. На доли секунд моя любовь к ней овладела заново всем мной, но вслед за ней вновь ворвались ложь и запах чужого мужчины. — Не прикасайся, — я резко убрал её руки от себя, так же неожиданно для себя, как и для неё. — На тебе повсюду следы моего брата. На руках, шее, бёдрах… — мой голос с каждым словом становился яростнее и глубже, распаляясь вслед за мной. — Даже мой кипельно-чёрный костюм по сравнению с тобой кажется белее. Ты вся в грязи Ульяна, даже твоя праведность померкла под всей этой тиной липкого тёмного смрада, что ты на себя сама нацепила! Сейчас нет никого смысла тебе быть здесь! Уходи. — я всё это время окидывал своим пренебрежительным взглядом медиума с ног до головы, задерживая глаза на той части тела о которой говорил, я внезапно начал реально осязать запах тёмной энергии. Оглянув офис, я увидел ошмётки и сгустки всей этой грязи и ещё больше поморщился от разящего затхлого запаха. Ульяна с каждым моим словом всё дальше, с горечью и ужасом во взгляде и гримасе лица, отступала от меня, она съёживалась под моими словами, слёзы нескончаемым потоком, наконец, хлынули из её глаз. Она задыхалась от возмущения и беспомощности, единственный человек в понимании и терпении которого она была уверена, сейчас без зазрения совести указывал ей на её же тёмные пороки. Этот мужчина сейчас открыл ей всю реальность, хотя именно он, был тем за кого она ещё могла держаться во всём этом бренном и грязном мире. Но именно он сейчас отверг её и отверг по праву. Ужас того, что всё сейчас будет закончено, что она меня больше не увидит овладел Ульяной с ног до головы, она действительно испугалась того итога к которому сама всё это привела, поддавшись низменным желаниям и наплевав на эксклюзивность своих предпочтений и приоритетов. Я наблюдал за ней, чувствовал её страх, чувствовал, как реальность теперь нагоняет и её. Я хотел, чтобы её глаза, наконец, прозрели, чтобы она переварила всё то, что случилось и осознала, что натворила и какую боль причинила мне. И снова глухие удары в груди. Я не мог больше обманываться. А этому всему нужно было положить конец, и тогда я осознал, что ни я ни она не готовы всё принять, пережить и понять. Для этого требовалось время, отрывок которого был не известен и у каждого должен был пройти по-своему. Я положил бессмертие к ногам Ульяны и ничуть не жалею до сих пор об этом, тогда же, глядя на то, как она отдаляется и исчезает из моей жизни, я сдерживал себя на том проклятом месте и гудящим осознанием того, что я должен был отпустить её. Я откуда-то был уверен, что нам ещё предстоит время быть вместе, что окунувшись в реальность она не пойдёт к нему. Внутри меня было лишь желание упокоения души, как для неё, так и для себя, а вместе и сейчас этого было не достичь. Пробыв в таком ступоре я уловил присутствие медиума, она была опустошена, но спокойна. Видимо она приняла и поняла меня и мои чувства, от чего её спина была идеально выпрямлена, а руки опущены вдоль бёдер со сжатыми в кулачки ладонями, в одной из которых был зажат мой медальон. Она стояла спиной ко мне и лицом к входной двери, явно ощущая мой взгляд, на каком-то интуитивном уровне я чувствовал и перенимал все бушующие в ней чувства и эмоции, и почему-то казалось, что и она вняла к моим ощущениям. После чего она лишь слегка повела подбородком влево, от чего я увидел её лицо в пол-оборота. Она томно опустила взгляд на своё плечо, а затем почти невесомо кивнула в знак прощания и согласия со мной и выпорхнула из агентства. С пониманием того, что её нет рядом с моих плеч скатился огромный груз. Весь этот хлам, который нагородил здесь мой братец, был сброшен и я с лёгкостью глубоко вздохнул, наполняя свои лёгкие кислородом, в котором уже таял тонкий след жасмина. Но за все эти прошедшие годы меня никогда не покидал привкус жасмина в воздухе, которым я наполнял лёгкие каждое мгновение своего существования. После расставания с любимой женщиной, я не ощутил боли, я каждый раз ловил себя на ощущении, что увижу её вновь. И всё-таки, одних чувств для истинной любви недостаточно, после всех переломов полученных чувствами требовалось банальное время. Каждому своё, для каждого разное, но лучшим подтверждением крепости нашей связи была интуитивная связь. И именно она, рано или поздно свела бы нас. А если и не представилось бы такой возможности, значит, Ульяна навсегда упорхнула в другую жизнь, где нет опасности, где она смогла стать самой собой и быть счастливой и по-настоящему полюбить... За всей бравадой своей боли, оскорбления и злости, я не перестал возвышать Ульяну и её состояние выше себя самого. И мне было необходимо в след за ней прийти к единству с собой, и для этого я тогда отправился в далёкое забвение, нет не сон, а скорее странствие по собственным лабиринтам сознания и чувств, чтобы быть готовым ко встрече с окрылённой брюнеткой… На этих мыслях я снова вынырнул из своих воспоминай, за окном во всю брезжила тьма и в окне бликовала луна. Я открыл свой кожаный ежедневник, переведённый мной в некий дневник, и закончил запись о сегодняшнем дне, вкушая всю сладость предстоящего события. Мне пришлось многое вспомнить и пережить заново, только теперь более рассудительно взглянув на всё со стороны, для того чтобы закончить самое сложное моё признание. Я вернулся к концу из которого взяла своё начало уже совсем другая история... — Ты просил зайти… — неуверенно сказал Максимилиан, проходя в мой кабинет. — Да, — я с лёгкостью принял его присутствие и молча протянул ему мой завершённый дневник. Брат с опаской протянул свою руку навстречу рукописи и настороженно посмотрел на меня. -Феликс… Ты должен сам. — Вест одёрнул руку и строго посмотрел мне в глаза, взывая к благоразумию. Я задумался, стоят ли мои изливания и объяснения должного внимания, нужно ли было это сейчас ей. Но я не менял своих решений. Она должна была знать всё то, что я чувствую. Да, я всегда был не многословен и не так красиво говорил о своих чувствах, но написать и объяснить себя я постарался. Поэтому я хотел чтобы эта рукопись была у неё… — Макс, моё решение неизменно. Ты отнесёшь это Ульяне, а не я. Она ждёт тебя. Мой старший брат больше ничего не сказал и молча, взглянув на меня, опустил глаза на само кожаное изделие и, ещё раз обменявшись со мной безмолвным несогласием, вышел за дверь. Я прекрасно знал, что его любопытство возьмёт над ним верх и он вскроет мои записи, прежде чем отдаст Ульяне. А потому, я точно почувствовал, как он закрыл за собой дверь, тяжело облокотился на неё спиной, затем некоторые секунды сомнений, и он поднимает шероховатый, плотный лист обложки и вцепляется взглядом в буквы сложенные в послание на первом желтоватом листе рукописи… — Тебе, моя последняя любовь, —одновременно в голос прочли мы оба это послание для единственной для нас обоих любимой женщины.