Юные (не)натуралисты

Только сейчас можно заметить, что Чон Чонгук несет в себе все оттенки палитры безумца. Он молод – для кого-то и вовсе еще мальчуган. Кожа его даже после неизвестного количества дней под едким жаром солнца, всё равно всегда цвета белых клавиш новейшего фортепиано. Он неистово прекрасен, чарующе серьёзен и в то же время замешан в коктейле неизведанной нежности, таить которую никогда не пытался – та всплывала базисной частью его разума лишь рядом с Тэхёном. В нём таится скорбь от горе-ума, лишних навыков; и в нем выцветает шлейф тэхёнового нутра, что усажено на грядках сознания. Влюбленный венценосец может гордо срывать бесценные рубины мировых знаков, точно ягоды, оплодотворяя себя новыми красками и заполняя старшему дыры сомнений. Он дует ласково, и весь мир уже состоит только из его существа – другого и не надо. Распыляет себя, выдавая в Тэхёна очередной корень грядущих вспышек. Учит жить по-новому, безмятежно мурчит в ответы благодарности. Он легкомысленно вырисовывает кожей новые и новые картины на плотности пространства меж двух огней. Съедает всё жадно и тут же делится – краски ведь бесконечны, а бесчувственная и крепкая пуповина готова их вечно восполнять, придумывая утробные и знатные оттенки, известные собой только для двоих. Тэхён же, в свою очередь, готов принимать с ним любое состояние, разделять минусы, вываривая накожные плюсы; воплощать все глупые идеи, приходящие в давно сумасшедшие головы прямо на ходу. Он знает, с кем делит жизнь, постель и тело. Знает и то, чего никто из них никогда вслух не проговорит. Наркотики, алкоголь, парность единства – увеселительные, дарящие пожизненную истому, если уметь правильно распределять нормы. С таким девизом по жизни идут парни, живущие по законам известного Джа. Правда, иногда грешат, запивая алкоголем и потешаясь уранистскими забавами. Чонгук, обычно, после этого виновато садится медитировать, но быстро отвлекается, вникаясь в мысли, например, о том, как интересно сейчас может читать его пассия книгу о садоводстве. Он представляет, как Тэхён закусывает губу самозабвенно, заламывает корешок и всматривается в картинки, порой прикрывая глаза – видимо, юноша серьезно увлекся изучением своей близости с природой. Ну, а сам Тэхён неплохо и без исповеданий живет, повторяя ежедневную мантру стиля «авось и прокатит – главное-то что? – мы счастливы сейчас, и хуй с этим будущим». Так, сегодня, очередным летним вечером, когда жара по-змеиному сползает из суточного летнего дня, а в ушах раздается шум прибоя; когда тепло становится приятной отдушиной, а не личным удушьем, Чонгук решает развеять головы и отправиться к недавно обнаружившемуся заливу, где, к их общему удивлению, почти нет людей. Сегодня будет всё по классическому общественному распорядку ванильных парочек: любимый виски, любимый плед со слониками, любимое море, без которого Гук и дня прожить не может, ну, и наконец – сама гостья-романтика, перетекающая в вены сумасбродным маревом через интересные самокрутки. Их Тэхён создаёт уже по высшему классу: три штуки в минуту стабильно. Они быстро справились с подготовкой к шествию и завалились мокрыми телами на сухую ткань, после долгого купания. У Чонгука кожа на руках поморщилась, он рассматривает их; а Тэхён уже старательно поджигает косяк, закрывая того дрожащей рукой от внезапного ветреного напора. Спустя час солнце начинает отдавать свои лучи куда-то за горизонт, сползает всё ниже, а ветер становится еще приятнее, когда тело просыхает и согревается уже хорошей дозой правильных мыслей. Ликование не заставляет себя ждать, когда они провожают взглядом мусолящую глаза последнюю парочку людей. Всё идет по плану, оттого парни переглядываются недвусмысленными взглядами. Тэхён лениво раздевается и, последний раз затянувшись, выбрасывает косяк. Он тянется к Чонгуку, мажет устами по мягкости кожи и губ, покусывает, издеваясь. Прежний мир тает в такие моменты, и вместо него возникает марево. Чувствуется только тончайший аромат его тела – Тэхён всегда нес в себе оттенки излюбленного Чонгуком моря, а ещё домашних пряностей. Накрахмаленная постель, абрикосовый пирог, листья лемонграсса, вязаный зимний свитер и совсем немного апельсина – всё это составляющие личностного и уникального запаха Ким Тэхёна. Чон только спустя минуту понимает, что всё пошло не совсем так, как хотелось бы: Ким слишком настойчивый, а сам Гук слишком податливый, да и всё это уже слишком для сегодняшнего дня, потому парень решает брать ситуацию в свои скульптурные руки. — Сегодня я хочу на тебя поглядеть. — Говорит он, легко отталкивая Тэхёна. — Разденься и подрочи себе так, как это люблю тебе делать я. — На это Ким обидчиво хмыкает, но всё же повинуется, смирившись с сегодняшним статусом. Теперь с одеждой Тэхён прощается быстро, после сделав глоток обжигающего вещества, уселся напротив, раздвинув ноги. Он осмотрел залив, чтобы убедиться, что они тут вдвоем, а после, не церемонясь и совсем уж как-то по-наглому вновь смял губы Чонгука в поцелуе. Ким завел руку меж бедер, раздвинул ноги еще шире, чтобы наблюдателю ничего не мешало, и принялся вводить в себя два пальца, предварительно смочив их. Реакция не заставила себя ждать: в шортах теснеет, а от вида Тэхёна, который всё-таки нашел ту самую точку, из-за которой к чертям сбил дыхание, у Чонгука и вовсе отключается мозговой моторчик. — Чуточку глубже. Я знаю, что ты можешь. — Чонгук доводит томностью своего голоса и теперь уже не отрываясь смотрит на нечто поразительное: Тэхён уже насаживается на пальцы, его ломит и бедняжка изнывает от недостатка любимых рук и губ. У Чона ком в горле, а старшего видно только через одно взмахивание ресницами, потому что то, что творится внутри, когда он видит такого Кима – неописуемо, необъяснимо. — Помоги... — И второй рукой Тэхён уже тянется к члену. Смотрит из-под чёлки, совсем невинно прикусывает губу – скорее от досады, что сам не может доставить себе те же эмоции, что и Гук. — Пожалуйста... — Даже в воздухе слышатся его изнывающие нотки, томящиеся в жажде. Где-то неподалеку пролетает чайка и теперь уже всё громче слышно любопытные приливы воды. Чонгук чуть подается вперед и смотрит вопросительно. — Трогай. — Просит Тэ. — Где? Вот тут? — Чон невесомо проводит фалангой по лодыжке. Ухмыляется, ликует и откровенно злорадствует, когда видит, как сильно вздымаются волоски по телу Тэхёна. — Нет. — Ким хнычет, ведь устали руки, а освобождаться от этих мучений Чонгук совсем не разрешает. Хочется свестись в судорогах и провалиться куда угодно уже, лишь бы не терпеть это. Он пытается дрочить себе, но в такт с пальцами другой руки, которые так красиво погружаются прямо вовнутрь и тут же совсем немного выскальзывают, выходит плохо. — Может, тут?... — теперь невесомое прикосновение перекатывает на прорезь коленного сустава. Тэхён приглушённо взвывает и, наплевав на всё, приподнимается. Новый табун проклятых мурашек пробегается по коже из-за ветра, облизывающего нагую кожу. Он перемещает руку Чона на свой член и целует в губы по-дерзки, уже собираясь кусать, когда чувствует, как мутнеет в голове от тех движений, что проворачивает Чонгук с ним. — Не останавливайся, иначе я сейчас уйду. Двигайся. Я помогу. — Шёпот врезается прямо в истерзанные губы, а через уши доходит до самой души. Тэхён подрагивает едва заметно и, приняв слова, принимает и свои пальцы, сильнее вгоняя вовнутрь, рассыпая перед собой истому из светящихся пылинок. Такое видение для Чонгука – нечто ирреальное. Занебесное. Космическое. То, как сводятся брови Тэхена, как из приоткрытого рта выходят редкие сдавленные стоны и горячие выдохи; то, как он смотрит на него умоляюще и то, как изнывает от прикосновений. Он ускоряет ритм рукой и завороженно рассматривает его эмоции, заслушивается дыханием. Кима начинает трясти и он процеживает скулёж от слишком долгого ожидания. Содрогаясь, он тянется, целует Чонгука, мыча в поцелуй и поджимает пальцы на ногах, когда кончает. Парень тащится, его накрывает и он всецело отдается. Гук касается белесых разводов на животе Тэхёна и пробует на вкус. Затем, усевшись еще ближе, разводит его ноги, аккуратно вытянув пальцы, заключает узел, а другой рукой подбирает сперму и совсем немного надавливает на проход, вливая вовнутрь. Он наблюдает за сокращениями, а Ким за ним, и в этот момент Тэхён понимает, насколько они безбашенные и извращённые. Им нравится тонуть друг в друге и совокуплять, исследовать и отдавать, пусть и не всегда безболезненно. Чонгука же резкий инсайт накрывает с головой, когда Тэ в очередной раз тянется за долгожданным поцелуем, а затем резко спускается, оттягивая резинку шорт. Местами заглатывает, а иногда выцеловывает головку и рьяно дрочит, силясь доставить то же удовольствие. Первородный грех, агония с оттенком сепии на каждой линии сетчатки. Он кончает, рыча в закушенную губу и сдавливает пушистые волоски на голове Кима. И надо же... Как можно вырывать сердца и отдавать взамен нечто большее. Отстукивать друг друга кровью в чужих висках и осознавать, что там, в другой черепушке – твой голос разума. Их никогда не отпустит этот ураган из тления. Да и кому оно надо, когда в свой рай они уже давно ворвались? Остаётся отстраивать личное счастье, подкреплять позывами к единому томлению и совсем иногда – грешить в совместной святейшей обители. Они едва угадывают свою жизнь в этой бесконечности совместных дней, совсем не имеющей названия для нынешнего мира. Вытягивают друг из друга меланхолию, отдавая эту гадюку попутному ветру. Восполняют внутренние миры и до самых последних плазм заполняются обоюдной теплотой. Это тот самый случай, когда нельзя разрывать жизненные пути по причинам земных законов – всё слишком сплетено. Не узел – однородная масса, давным-давно неразделимая. Сегодняшний вечерний сеанс медитации Чонгук пропустил тоже по совершенной случайности.