И будто не терял...

И вот Хаксу повезло наконец увидеть, как Кайло Рен целиком и полностью потерял дар речи. Рен мог быть сколько угодно невозмутимым под своей гладкой мрачной маской, не показывая и намёка на удивление, но вот так — моргающий, приоткрывший рот, забывший о фальши — он выглядел настолько молодым, настолько естественным, что становилось больно в груди. И парадоксально, но его юность и принадлежность к простым смертным заставили ещё не окрепшую до конца решимость Хакса кристаллизоваться в твёрдое «нет». Он не расскажет Сноуку. Потому что это… о, это рушило привычный мир так, что даже у Старкиллера не было надежды с этим сравниться. — Ты… — Рен без всякой грации рухнул на стул напротив с таким видом, будто его кто-то ударил. — Ты серьёзно. — Ты же знаешь, что да. Я не говорю ничего просто так, и в любом случае ты без всяких усилий можешь вытащить это из моей головы. Но да. Я серьёзно. — Почему? — спросил Рен. Хакс только вздохнул в ответ. — Потому что… не так всё должно быть, — сказал он через пару мгновений. — Это неправильно. Это… опрометчиво. Я не знаю, что делать, но не хочу отдавать твою способность ему, не… имея определённого убеждения, как он планирует её использовать. — Ты... будешь защищать меня? — Насколько позволят мои, надо признать, ограниченные способности. — Почему? — повторил Рен, и в тот же момент Хакс лишился остатков своей злости — даже не на Рена или из-за него, а из-за всей этой никудышной-жалкой-запутанной-катастрофической ситуации. — Потому что это глупо, — отрезал он, — а я не выношу глупость. И убытки, а ведь тут и они тоже. Если бы даже не дошло до того, что ты мне стал очень дорог, а именно это фактически и произошло, я бы не мог поощрять близорукую порчу ресурсов или злоупотребление ими. Того, что я наблюдал на Старкиллере и на астероиде, и того, о чём ты мне рассказал с тех пор, достаточно, чтобы убедить меня в тактической нецелесообразности нынешнего направления дел. Нам не следовало уничтожать систему Илиниум целиком — этот шаг развязал руки Сопротивлению, довёл их до отчаяния. А отчаяние может породить очень... остроумные решения. Это не находит никакого оправдания. И то, как он... использует тебя — это тоже неоправданно, принимая во внимание моё неполное понимание ситуации. Хакс запустил пальцы в волосы, даже не замечая, что делает, и уничтожил аккуратную причёску. Снова вскочил на ноги и начал мерить шагами каюту Рена, чувствуя себя будто опять в лихорадке: вернулось это ощущение энергии, концентрации, от которого звенело в голове. — Управление ресурсами — ключ к успешному ведению войны, — продолжил Хакс, — от налаживания поставок до передвижения войск, от баланса напряжения в кабине или на мостике до оценки и переоценки меняющейся обстановки, потому что иначе последуют ненужные риски, потери и убытки. Он остановился, переводя дыхание, и через секунду договорил: — Так что вот мой совет: мы действительно не расскажем ему о том, что ты научился делать, и с этой целью потребуется, чтобы ты мне объяснил, как... скрывать мысли, хотя бы немного. Раз уж я так громко думаю. — Давай вернёмся к тому, что я тебе дорог, — сказал Рен. Хакс опустил на него взгляд. Не слишком пришлось опускать — даже сидящий Рен был высок. — Что? Так и есть. Ты это знаешь, ты плещешься у меня в мозгах, как чёртова дианога, с тех самых пор, как всё началось. Каким образом можно этого не знать? Рен уставился в ответ, а затем протянул руку, и почти против своего желания Хакс сжал её — тут же его притянули ближе, переплетая пальцы. Именно эту руку Рен сначала сломал, а потом вылечил, и она слегка ныла на холоде вдоль заживших переломов. «Я в этом не мастер, — проговорил Рен внутри головы. — Я не... Это не из тех вещей, которые я умею делать. Не то, чему меня учили». «В этом мы, думаю, как минимум одинаково неопытны», — ответил Хакс. Расстройство, гнев и страх громоздились одно на другое в его сознании. «Возможно. Но я попрошу тебя... быть со мной терпеливым. Я знаю, что для тебя это совсем не просто», — мысленное прикосновение казалось до странного уважительным, мягким, более тихим, чем когда-либо на памяти Хакса, будто Рен не чувствовал уверенности. Хакс пристально посмотрел на него, на их сомкнутые руки. В голове сумбурно копошились обрывки мыслей, — напряжённых, калейдоскопических, сбивчивых — но вот сквозь этот хаос, вращаясь и подпрыгивая, пробилось осознание, что Рен действительно не понимал, почему Хаксу не всё равно. Что Рен, в остальном такой восприимчивый, не имел представления, насколько отчаянно привлекательным, пусть даже и выводящим из себя, он был для Хакса. Насколько жизненно важным — необходимым — стало его существование и присутствие. И из-за этого в груди будто сжался кулак. Хакс вспомнил, как в убежище на Келлане осколки страха угрожали вонзиться лезвиями во все его органы, пока он ожидал реакции Рена на эту первую неуклюжую попытку поцелуя. Хотя в глядящих на него тёмных глазах отражалась лишь малая доля такого же страха, даже этого Хакс не мог допустить: не мог позволить, чтобы это тянулось и мгновением дольше, пока он пытался отыскать и упорядочить объяснение. «Конечно, — подумал он. — Конечно же я буду терпеливым, если и ты будешь», — и его застал врасплох разлившийся внутри поток золота, горячий, сияющий, от которого покалывало губы и кончики пальцев. На лице Рена появилась неуверенная, но такая красивая улыбка, он притянул Хакса к себе, и с тем же успехом можно было попытаться остановить движущееся «Тёмное Сердце» без инерциальных амортизаторов, как сдержаться, не упасть на колени к Рену и не целовать его до звона в ушах.

***

Прошло некоторое время. Близился момент выхода из гиперпространства и встречи с другим кораблём, и Хакс распустил офицеров после заключительного совещания. Для него не было новостью молчаливое доверие, с которым все слушали его приказы, но сейчас он ценил это, возможно, намного сильнее, чем когда-либо. Более ясным и вещественным стало осознание: люди уважают и ценят его, они убеждены, что он руководит ими мудро, что решения его правильны. На «Финализаторе» было труднее это понять из-за заметно большей численности экипажа, а маленькое «Тёмное Сердце» позволяло Хаксу отчётливо ощутить это доверие. А может, тут частично вмешалось обретение чувствительности, которое... нет. Он не собирался думать об этом сейчас — его ждали дела. Хакс не собирался обдумывать и тот факт, что впервые уверенность в правильности поступков и решений не согласовывалась целиком с распоряжениями Верховного лидера. Могла существовать другая правда, кроме правды Сноука — и эта идея оказалась такой колоссальной и пугающей, что пришлось потратить немало времени, обтёсывая её с краёв, чтобы уместить в разуме и сердце кусочек за кусочком. Хакс не хотел бы приближать тот миг, когда ему придётся отдать приказ... который расходился бы с приказами Сноука. Миг, когда он сделает так, увидит лица своих людей и станет гадать, где же может дать слабину эта преданность. И как же поступить дальше. Но хотя бы сейчас Хакс был вполне уверен, что их не ожидают никакие серьёзные неприятности ни при встрече с кораблём, ни в цитадели Сноука на астероиде. В груди у него всё ещё теплились искры того золотого жара. Казалось, он до сих пор чувствовал мягкую тяжесть волос Рена на своих пальцах, прикосновение ладоней, объятие. Оба по-прежнему целовались не очень умело, — неуклюже, сбиваясь с дыхания, — но Хакс не мог заставить себя беспокоиться по этому поводу, несмотря на то, что обычно ему было отвратительно в чём-либо не преуспевать. Сейчас всё было по-другому: словно разведка, своего рода исследование — такое восхитительное вопреки доводам разума, что не хотелось тратить время, оплакивая свою некомпетентность. Когда они наконец оторвались друг от друга с горящими, распухшими губами, Хакс почувствовал, что часть его существа вовсе не желает останавливаться. Вместо этого ему хотелось выпутать Рена из одежды, увидеть его без всех наслоений чёрной ткани, прикоснуться к коже, которую он до этого видел только мельком в раскуроченном медотсеке «Финализатора». Для Хакса было нехарактерно хоть на миг задумываться, как люди выглядят под одеждой, но Рен — это не люди, он... тот, кто он есть. Хакс с трудом сглотнул, смутно припоминая синеватые тени на молочно-белой коже, которой не касались солнечные лучи, и тёмные пятнышки, рассыпанные тут и там — будто изображение звёздного неба в негативе. Им пришлось остановиться, потому что выхода не было: обоих ждала работа, их могли потерять. Но Хакс так отчаянно не хотел отпускать Рена. Кто знает, выпадет ли снова такой момент, когда они останутся только вдвоём в своём крошечном безупречном мирке. «Ты опять думаешь», — произнёс Рен, и ладони Хакса непроизвольно сжались в кулаки. «Да. Ничего не могу поделать». «Ты думаешь обо мне». «Я сделаю тебе официальную именную нашивку, — подумал Хакс. — В дополнение к остальным твоим званиям на ней будет написано «Капитан Очевидность». И берегись моего гнева, если не станешь её носить». Мысленное прикосновение Рена затеплилось весельем: «Это не такая уж неподъёмная обязанность, Генерал Правда, как можно было ожидать». «Я просто... — начал Хакс и вздохнул, опираясь на стол в опустевшем зале заседаний. — Просто мне хотелось бы знать, когда у нас с тобой снова будет время». «Знаю. Боюсь, только в наших силах обеспечить себе это время. Я сомневаюсь, что вселенная готова его раздавать. Так что... Вечером, если у тебя не запланировано ничего другого, было бы разумно начать твои тренировки». В мыслях Рена появилось нечто новое — почти идеально подавленное волнение, которого раньше не чувствовалось. «Тренировки?» — переспросил Хакс. «Ты просил научить тебя экранировать свои мысли. Я не считаю, что это полностью возможно, но думаю, что ты, наверное, сумеешь… слегка приглушить их. К этому и нужно стремиться главным образом». «Ладно, — ответил Хакс, даже не пытаясь проигнорировать тот факт, что волоски на его руках встали дыбом. Он бы ухватился за любой повод провести время с Реном, хоть головой и понимал: на этом пути его подстерегают неспособность к трезвым суждениям и невозможность принимать рациональные решения. — В твоей каюте или в моей?» «Хмм. Может быть, если я устрою небольшой переполох, у тебя как командующего офицера корабля будет причина прийти и обсудить это со мной с глазу на глаз». Хакс не мог поверить своим воображаемым ушам. «Ты всерьёз предлагаешь намеренно учинить неприятности, чтобы у нас был повод...» «...потренироваться. И ты почти весь последний год мог часами напролёт жаловаться самому себе на то, что я причиняю беспокойство — если использовать твою терминологию. Вряд ли это та уловка, которая могла бы немедленно вызвать подозрения». «Но Сноук...» «Может счесть странным, если я буду вести себя слишком примерно», — вкрадчиво проговорил Рен. Хаксу пришлось признать, что в этих словах есть рациональное зерно. «Хорошо... Договорились, только не переусердствуй». «Обещаю». Снова пульсация золотого тепла, а затем Рен отступил, но кончики пальцев на руках и ногах Хакса по-прежнему пощипывало, как будто он пришёл с холода.

***

Однако потребовалось намного больше времени, чем они оба планировали, пока Хаксу удалось покончить с делами и навестить Рена. На «Тёмном Сердце» ожило ощущение праздника, и Хакс не делал ничего, чтобы подавить или сдержать его. Он тоже чувствовал нечто такое, и для этого было несколько причин. Они вышли из гиперпространства. Размазанные полосами звёзды сжались в точки, корабль содрогнулся сверху донизу. Их уже ждал тяжёлый крейсер типа «Максима-А»: именно тогда и там, где должен был. У стоящего на мостике Хакса это зрелище вызвало ощущение чего-то знакомого. Они поприветствовали корабль, и в скором времени от крейсера отделился шаттл. Хакс вместе с помощниками спустился в ангар, чтобы встретить его. Их не удостоили подробностями предстоящего — известно было лишь, что нужно прибыть в назначенное место к ожидающему кораблю и в боевом порядке проследовать к базе Сноука. Хакс думал, что за их сопровождение отвечает кто-то из нижестоящих офицеров Сноука, и лениво гадал, будут ли это Кли или Варенар. И удалось ли Варенару наконец получить форму, сшитую точно по его фигуре, чтобы не выглядеть, словно подросток в одежде старшего брата. Но в этот момент трап шаттла с шипением откинулся, и наружу шагнул некто совсем другой. В войсках Первого Ордена был не один комплект хромированных доспехов. И не один-единственный капитан носил под плащом с алой каймой зеркальные пластины. Но никто другой из всех капитанов не был той самой. Хакс узнал бы её где угодно, хоть в шлеме, хоть без. Она остановилась в нескольких шагах, и он вышел ей навстречу, покинув свой аккуратный маленький строй. — Капитан. — Хакс знал, что слегка улыбается, и ничего не мог с этим поделать. — Генерал, — ответила капитан Фазма и отдала идеальный, точно по уставу, салют. — Приятно видеть вас снова, сэр. Хакс бы усомнился в этом, но просто кивнул на взрывозащитные ворота, ведущие прямиком в недра корабля, и они вместе направились туда. — Уверяю, это мне приятно видеть вас. Я... мы... ничего не слышали о вас после Старкиллера. Фазма шагала с ним в ногу, как и всегда. Хакс обычно ходил слишком быстро, так что люди с трудом поддерживали нужный темп. Каким же облегчением было, помимо всего прочего, что с Фазмой никогда не приходилось думать о скорости шага. Как и Рен, она превосходила Хакса ростом, но, в отличие от Рена, не придавала этому значения. — Долгая история, — в голосе Фазмы слышалась печаль, а слова звучали чётко и отрывисто. — Я была рада получить это задание по сопровождению вас, сэр. Как я понимаю, ваша миссия закончилась успешно. Хаксу стоило усилий сохранить невозмутимое лицо. — Да. Мы добыли артефакт, за которым нас отправил Верховный лидер. Находку сейчас хранит у себя Рен. — Мне можно будет посмотреть? — Конечно, — ответил Хакс. — Зал для предстоящего совещания уже готов, но сразу после, уверен, лорд Рен с радостью покажет вам... объект. С высочайшей степенью вероятности. — Как я понимаю, сэр, я должна обсудить с вами несколько вопросов от имени Верховного лидера, но по распорядку нам не требуется отправляться немедленно. Если вы это одобрите, думаю, и моим, и вашим людям на пользу будет устроить небольшой праздник. Для поднятия боевого духа. — Безусловно. Мой экипаж и отряд совсем недавно проделали образцовую работу в тяжелейших условиях. Я распоряжусь. Пообедаете вместе со мной? — Благодарю, сэр, — ответила Фазма. Судя по голосу, с улыбкой. — Замечательно, что вы вернулись, — со всей искренностью сказал Хакс. И да, его действительно в некотором роде намагнитило, потому что он точно знал, что под шлемом Фазма улыбается. Ему даже не было нужды прислушиваться к интонациям её голоса, чтобы это понять. — Для меня замечательно вернуться. И встретиться с вами, генерал.

***

С тех пор прошли часы. Часы. И Хакс был слегка пьян. Они с Фазмой отдали должное вполне приятной трапезе, а также вину, которое немного меньше заслуживало доверия, но действовало отлично. Фазма рассказала, как спаслась из системы уплотнения отходов с помощью оборудования, оказавшегося у неё при себе, и найденных в камере пресса обломков. Как оценила обстановку, выбравшись, и решила залезть ко всем чертям во что угодно, лишь бы это могло пробить атмосферу и унести её с умирающей планеты на полном ходу. Она до предела выжимала тугие рычаги неисправного TIE-истребителя и кричала в разрушающемся слой за слоем небе Старкиллера, пока яростный взрыв ядра не поглотил всё целиком — и эти образы, нарисованные её словами, останутся с Хаксом, желает он того или нет. В конце концов Фазма связалась с другим кораблём Первого Ордена и дотянула искалеченный истребитель достаточно близко, чтобы её смогли захватить притягивающим лучом. — Мы знали, что вы и Рен выжили, — сказала она. — Только... неизвестно, в каком состоянии. Хакс рассказал ей о гиперприводе «Финализатора», о том, как его щиты повредил пучок тормозного излучения, который громада корабля уловила при превращении Старкиллера в светило. И о ремонтных работах, дороге на базу Сноука, переводе на «Тёмное Сердце». Наконец Хаксу передали, что магистр Рен активно... выразил своё недовольство чем-то, и попросили прийти разобраться. Фазма восприняла это как молчаливую просьбу удалиться — и снова её тактичность и интуиция были просто облегчением. Отсутствие необходимости проговаривать что-то вслух, понимание без слов — какие удивительно редкие и прекрасные вещи. Фазма вернулась на свой «Максима-А», Хакс же слегка нетвёрдо направился проверять консоль (не особо важную), которая теперь требовала замены после психа со световым мечом. Глядя на глубокую выемку в металле и пластике, Хакс ощутил вспышку настоящего раздражения, и оно, должно быть, отразилось у него на лице. Поэтому распоряжение не беспокоить его ни по какому поводу, за исключением аварии на реакторе, пока он будет решать вопросы с магистром Реном, было встречено взглядами широко распахнутых глаз и воодушевлённым «есьсэр». Теперь, стоя под дверью каюты Рена, Хакс поднял руку, чтобы постучать. Дверная панель скользнула вбок, не дожидаясь прикосновения, и его это не удивило. Хакс глядел на представшую перед ним маску и понимал по жару и звону в голове, что всё-таки перебрал с вином. Рен шагнул в сторону, пропуская его внутрь, и бросил быстрый взгляд вдоль коридора, прежде чем закрыть дверь. — Долго же ты добирался, — сказал Рен. — Да ещё и пьян. — Навеселе, — ответил Хакс. — Всего лишь навеселе. Сейчас я здесь, так что хватит жаловаться. Мысленное прикосновение Рена ощущалось иначе, и непонятно было, в чём именно. Когда до Хакса дошло, он замер, не сняв до конца шинель, и уставился на (дурацкую) маску — и на лицо под ней. — Ты ревнуешь, — медленно проговорил Хакс. «Конечно же нет, не смеши меня. Давай приступим». «Да, ревнуешь, — удивился Хакс. — К ней. К Фазме. Неужели ты правда не видишь разницы?» «Не имеет значения». Это было отчаянно трогательно, да, именно так. Хакс рухнул на стул и посмотрел на Рена, полуприкрыв глаза. «Ладно. Научи меня». Ладони Рена в перчатках сжались в кулаки на мгновение, и он отвернулся. Затем выпрямился, снова овладев собой, но не потянулся снять маску. «Отлично. Тебе нужен контроль. Даже попытки, зачатки контроля улучшат твою нынешнюю ситуацию с... трансляцией». Хакс и не подумал оскорбиться. «С чего-то же надо начинать, — сказал он. — Итак...» — Итак, — произнёс Рен вслух. — Тебя явно раньше не обучали... ментальной дисциплине. Дисциплина в общем понимании — не проблема, но ты никогда не контролировал свои мысли так, как контролируешь действия. Вполне возможно думать о чём-то, не позволяя всему миру узнать об этом. Хакс смотрел на него и ждал, пока он скажет что-то полезное. — Итак, — повторил Рен. — Я попрошу, чтобы ты подумал о чём-нибудь определённом и попытался не дать мне вытащить этот образ у тебя из головы. Действуй любым способом, каким захочешь. Иногда то, что делается естественно, спонтанно, становится самым удачным подходом. Тебе нужно уметь создавать... дымовую завесу. Чтобы как-то отвлечь внимание от того, что обдумываешь. — Я попробую, — сказал Хакс, не имея ни малейшего представления, как он это сделает. — Подумай... о ярко-розовом чевине. И не позволяй мне увидеть это. У Хакса получилось его представить, хотя бы из-за полной абсурдности образа: длинное лицо, тяжёлый костяной нарост на голове, цепкие руки — только всё это не серо-чёрно-зелёное, а вишнёвое. — Ты не пытаешься, — проворчал Рен. — Мог бы с тем же успехом кричать об этом. «Ох, заткнись ты», — послал ему мысль Хакс, удерживая розового чевина на задворках разума, и отвлёкся на первое, за что сумел ухватиться. Поющая женщина, её голос — высокий, безупречный, сладостный — и переплетающиеся на фоне мелодии: Феникс и её «Рой колодец» в записи Фраста. Невероятно чистая, легко звучащая «фа» поверх высокой «до» — ни один исполнитель впоследствии не смог этого повторить. Первый образец настоящей музыки, который услышал Хакс тогда, в кабинете преподавателя физики, миллион лет назад. Привычно и без усилий он проигрывал в голове арию, одновременно размышляя, могут ли у розового чевина быть фиолетовые глаза, и имеет ли это вообще значение, и... ...и оказалось, что Кайло Рен опирался на спинку стула, вцепляясь в неё руками с такой силой, что натянулись стежки на перчатках. Он слегка дрожал. Хакс приостановил мысленное воспроизведение и уставился на него. — Рен? Рен, с тобой всё в порядке? Ещё одна тревожная минута без ответа, а потом Рен, кажется, частично взял себя в руки. — Да, — ответил он далеко не нормальным голосом, и шумно сглотнул. — Это было... неплохо. Попробуй снова с чем-нибудь другим. Представь другое. — Ты уверен... — Попробуй снова, — отрезал Рен. Хакс выпрямил спину. Порывшись в своём мысленном хранилище, на этот раз он извлёк анданте из симфонии Каллагина — со множеством богатых, нежных струнных. Он запустил в голове произведение, а затем начал раздумывать о насыщенно-фиолетовом хатте. Делать это одновременно было не особенно трудно, но требовало сноровки. Однако Хакс так привык постоянно в каком-то смысле слышать музыку краем сознания, что усилить её громкость и позволить смешаться с остальными мыслями оказалось просто вопросом концентрации. Рен заставил его сделать то же самое ещё три раза, и последней была медленная часть сонаты «Эклиптика» с настойчиво повторяющимися триолями и затейливой мелодией, которая погружалась в них и снова выныривала, словно игла, медленно прошивающая некую тёмную непостижимую ткань. Хакс оборвал музыку, потому что Рен всё так же напряжённо опирался на спинку стула и, кажется, почему-то тяжело дышал. — Рен, — произнёс Хакс вслух. — Что с тобой? С видимым усилием Рен обошёл стул, соскользнул на сиденье и потянулся к креплениям, фиксировавшим маску к воротнику. Они отсоединились с лёгким щелчком и шипением, которые показались слишком громкими в повисшей тишине. Неловко стянув маску и шлем, Рен уронил их на стол, и да, он действительно дышал с трудом, как будто только что нёс что-то очень тяжёлое. Слабые следы румянца на скулах выделялись заметнее, чем обычно, а глаза походили на раны. — Чёрт! — Хакс потянулся к нему, не решаясь прикоснуться. — Что... Это одна из твоих мигреней? — Н-нет. Нет. Я просто... Я не... Не знал. Так вот на что это похоже? Каждый раз. — Что похоже? — растерянно переспросил Хакс. — Музыка. Это... Я никогда... Я слыхал разное, но только не такое, — ответил Рен, запуская руки в волосы. — Неудивительно, что у тебя столько места занято ею, Хакс, это... это... Я не могу. Крошечная, но всё увеличивающаяся искорка тепла и воодушевления коснулась разума Хакса. — Но оно сработало хотя бы? — Что сработало?.. А. Да. Да. Это работает. Тебе нужно попрактиковаться. — Голос Рена был уже больше похож на его обычный. — Не хватает ловкости, контроля. Но мне придётся учить тебя меньшему, чем я ожидал. — Правда? Музыка, звучащая в голове, служит... блоком? — И прекрасно служит, — сказал Рен. Он наконец отдышался, но всё ещё выглядел потрясённым. Может, так вино повлияло, может, это было чистейшее упрямство, а может — удивительное, непривычное счастье впервые наблюдать, как Рен не в состоянии собрать мысли в кучу. Хакс никогда не смог бы точно сказать, что именно подтолкнуло его к дальнейшему. Наклонившись вперёд и подавшись к Рену, он отыскал в ментальной аудиотеке часть «Реквиема» Новотаи — «Посрамив нечестивых» — и заставил зазвучать. Напористые ударные и струнные наполнили разум, а спустя такт вступил вокал: множество голосов, возвышающихся и угасающих в гармонии. Поверх них раз за разом раздавались звуки рога, поддерживая ритм. А потом воинственное напряжение, гнев, отчаяние пали пред высоким, нежным пением и сопровождающими их простыми сериями арпеджио. Пение это было таким сладким, таким кристальным, что практически отрицало собою мощный, настойчивый хор, звучавший прежде. Затем вновь присоединились нижние регистры, всё такие же сильные, но теперь обречённые, чуть более послушные. А после — вновь до боли чистая непорочность «Призови меня», будто слёзы, вытянутые в тончайшие нити и сплетённые между собой, а потом... О, потом голоса стали печальнее, глубже, они пели с сумрачным смирением, с тихой мольбой, коленопреклонённые и покорившиеся. «Хватит, — донёсся измученный мысленный голос Рена. — Остановись, Хакс, я не могу, не могу вынести это, я... Я не могу дышать, помоги мне». Хакс позволил последней ноте повиснуть, заглушил музыку и потянулся к Рену, не двинувшись с места — потянулся и окутал собой его ошеломлённую, потрясённую сущность в одном на двоих мысленном пространстве. Почувствовал, как Рен вцепился в него, — испуганный, поражённый, почти утонувший — и на этот раз именно Хакс оказался тем, кто успокаивал и утешал. «Прости, — передал он осторожную мысль. — Это было слишком?» «Более чем. Как... как ты можешь выдерживать это, как ты можешь это слышать — это всё — и не разлетаться на кусочки... Я... оно... мне больно, Хакс, от этого больно, это так красиво...» «Мне уйти?» «Нет, — и теперь Рен в голове Хакса больше не хватался отчаянно в поисках опоры, а так же, как и он сам, крепко опутывал, словно осьминог. Он решительно и настойчиво всплывал на волне золота, мощь которой слегка пугала. — Нет. Ты никуда не пойдёшь». Рен распахнул глаза. Хакс никогда раньше не видел его таким, ни разу: задохнувшимся, раскрасневшимся, совершенно живым, совершенно настоящим, в этой комнате и во плоти. Пространство между ними — словно промежуток между электродами — внезапно показалось огромной невыносимой дистанцией. Всё ещё дрожа, Рен протянул руки, и Хакс принял их в свои, будто в полусне. От прикосновения в голове пронёсся золотой поток, бурлящий и откатывающийся с разрушительной силой. Хакс почувствовал, как его резко, бесцеремонно сдёрнули со стула. Он свалился на колени к Рену, и золотые волны сомкнулись над головой. Губы Рена на губах, пальцы Рена в волосах, сам Рен, пылающий под прикосновениями, как факел, и его голос, эхо которого отзывалось и раскатывалось в костях: «Дай послушать снова». «Ты уверен?» — всё, на что Хакса хватило каким-то образом, сквозь дурман, безрассудство и... голод. Жадный, ненасытный. «Дай послушать снова, Хакс. И на этот раз — громче». Дальше — руки на воротнике, руки, скользнувшие под тяжёлую жёсткую ткань кителя, а Хакс вновь позволил музыке зазвучать в голове, но сейчас она казалась глубже, насыщеннее, как будто её исполняло разом два оркестра. Вскоре всё остальное утратило смысл, и Хакс отбросил рациональные мысли, на время погрузившись в нечто абсолютно неизведанное.