Нефритовая слабость

Я снова открываю глаза и осознаю, что начался новый день. Я смотрю на шторы, которыми я завесила окно, чтобы не мешал свет с улицы, когда я проснусь. Они темные, фиолетовые, как будто за окном до сих пор ночь. Зачем я тогда закрывала окна? Я смотрю на часы рядом со мной и ловлю себя на мысли, что я проснулась слишком рано для выходного. Зарываюсь в одеяло и думаю о том, чтобы опять провалиться в сон хотя бы на час. Но сон так и не приходит. Глаза болят, веки давят, с закрытыми глазами лучше, есть еле уловимое ощущение усталости и желание поспать, но я понимаю, что уже не засну до двенадцати ночи. Приходится встать с излюбленной кровати и пойти в ванну. Зайдя в обычно самую занятую часть нашего дома, я смотрю на себя в зеркало, тщательно его разглядывая, и только потом принимаюсь умываться. Это что-то вроде моей традиции. После ванной выхожу в зал. Мама уже тихо стряпает на кухне, она не замечает меня. — Привет, мам… — запинаюсь я на последнем слове. Мама резко поворачивает на меня голову и робко улыбается, приветствуя этим. — Что ты будешь? Я разного наготовила, чтобы не голодали в течении дня, — в конце она весело засмеялась. Я только промычала что-то в ответ. — У меня сегодня тяжелый день, будете вести себя хорошо? — снова произнесла мама. — Главное — не убей Юкки. Мне очень больно от того, что вы деретесь с ним. — Конечно, мама. Я вяло уселась на стул и подвинулась к столу. Взяв в руку вилку, я стала медленно есть свою яичницу. Мама даже не услышала моего ответа и сама положила мне то, что посчитала нужным. Все родители делают так. Сначала спрашивают, не помочь ли нам, чего мы хотим, и даже если мы отвечаем «нет», они всё равно делают по-своему. Странно как-то. Пока я ела, я наблюдала за мамой, которая раздражающе мельтешила перед глазами туда-сюда, собираясь на работу. Сегодня суббота, выходной день. У меня куча работы: убрать в доме, сделать уроки, ещё раз убрать в доме (потому как мой братец Юки всегда перевернет всё верх дном, если увидит, что в доме прибрано), потом попытаться сделать уроки с ним… Хотя, я практически уверена, что это дело закончится слезами, кровью из носа и синяками. Пока я была в задумчивости, я не заметила, как мама, уже собранная, подошла ко мне. — Не засыпай за столом, — ткнула пальцем она меня в нос, поцеловала в лоб и ушла. Я даже не успела сказать ей «пока». Я грустно смотрю на маму из окна, как она перебегает через дорогу. Вот я гадина. На самом деле я эгоистичная, мерзкая и вредная гадина. Я очень привередлива, часто выбираю, что буду есть, не думая о том, что у нас имеется. А мама тут наготовила всякого разного… Родители относятся к этому более-менее терпимо, но иногда папа срывается и устраивает мне выговор насчет моего противного характера. Мама напротив, терпит меня и только улыбается и придумывает всяческие блюда, которые так же могут быть мне по душе. Мой брат же еще более вредный, чем я. В десять раз хуже. На него срываются чаще и его это злит. Иногда так разозлиться, что глаза у него чернеют, пена у рта, и он идет делать какую-нибудь пакость. Обычно мне. Интересно, а почему на меня так не срывается, ни папа, ни мама? Неужели это всё потому, что я всё знаю? Наверху послышались шаги. Я пришла в себя и посмотрела в сторону звука. Ко мне на кухню вышел мой брат. Он был уже одет в домашнюю одежду и потирал заспанные глаза. — Мама уже ушла? — спросил он меня, зевая. — Ушла, — строго ответила я. — Теперь я тут главная, а ты иди и умойся. Мой строгий, немного, может быть, низковатый, голос не понравился Юки и он показал мне язык. Я замахнулась на него телефоном, который по случайности оказался у меня в руках, и он убежал. Где-то в глубине коридора хлопнула дверь. Пошел в ванну. Я вздохнула и подошла к плите — положить яичницу и для Юки. Не оставлять же этого маленького засранца без завтрака. Хотя, может… Да нет. Еще папе пожалуется. Я поставила тарелку с двумя жаренными яйцами на стол и села напротив. Вспомнив, что я не помыла свою тарелку после завтрака, я подошла к раковине. — Что на завтрак? — снова послышался голос моего несносного братца. — Еда, — грубо ответила я, усердно моя тарелку. — Фу-у, опять эти яйца! — скривился Юки, зажимая нос, будто они воняют. — А ну без разговоров! Что сделали, то и будешь есть! — после сказанного мной, брат, надувшись, как большой шарик, взял вилку и принялся нарочно медленно есть. Я не позволю и ему быть таким же, как я. Таким же гадким и противным. Помыв посуду, я повернулась и посмотрела на брата, который уже более воодушевленно загребал желток вилкой. — После завтрака сам помоешь свою тарелку. Юки вытаращил на меня свои коричневые глазенки, как будто не понимал, о чем я ему только что сказала. — Ки! — Сколько раз просила не называть меня «Ки»? — нахмурилась я. — Ну, пожалуйста, не заставляй меня мыть посуду! Из этой тарелки все едят! — затараторил он. Как же я ненавижу, когда он торгуется. — Я сказала — ты будешь мыть тарелку, значит — будешь. Сегодня ты из нее поел, значит тебе мыть. И точка! — грозно огласила я. Мне даже показалось, что в этот момент, мой голос поломался, и я заговорила как мужчина. — А ты свою кровать не убрала!!! — обиделся Юки. Я яростно зарычала и закатила глаза. Ненавижу, когда мне говорят то, что я и так знаю! Я быстро поднялась к себе в комнату, лишь бы не видеть этого наглого лица моего братца. Зайдя в свою комнату, я закрылась на засов и оглядела всю комнату. Слава богу, была не прибрана только постель. Через пять минут, когда всё было убрано, я плюхнулась на ту же самую кровать и стала задумчиво разглядывать потолок. Занавески я не раскрыла, потому что ужасно не люблю света с улицы, и вообще любого света в принципе. Все дразнят меня из-за этого, потому что думают, что из-за моей нелюбви к свету я такая бледная. Глупые! Просто у меня мало меланина! Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. За последнюю неделю столько всего произошло. Я на нервах, меня всё раздражает и бесит. Хочется просто сидеть в своей комнате и хикковать. Это же так просто!.. Проблем у нас в семье всё больше, а я ничем не могу помочь им. Только лежу здесь и ною, и некому всё высказать. А как же Аки?.. Я вспоминаю лицо своей самой лучшей подруги, которая не бросала меня за все эти пять лет дружба и всегда помогала. У нее сейчас своих проблем полно. Хотя, увидев меня сейчас, она бы хорошенько треснула меня и сказала бы «Эй, ты, дурында! А ну села и выложила мне всё в мельчайших подробностях!». Но мне больно и от того, что она сама мне ничего не рассказывает. И из-за этого я на неё злюсь. Немного отлежавшись, я спустилась вниз. Юки уже лежал на диване с планшетом в руках. Я подошла к нему и посмотрела, что он делает. Малец сделал вид, что не заметил меня, но всё равно прикрыл экран рукой, чтобы я не подглядывала. В прочем, на самом деле мне было все равно. Я снова прошла на кухню и оглядела помещение, в поисках того, что нужно убрать. Юки. Как ни странно, помыл свою тарелку, мысленно я похвалила его. В доме было нечего делать и убирать, и я отправилась делать уроки. Я вывалила на стол все тесты и домашние задания и плюхнулась на стул. Коро-сенсей стал много задавать нам на дом. Он ссылается на то, что скоро конец семестра и нужно больше заниматься и не отлынивать. Но ведь конец семестра только через два месяца… Сделав практически все тесты, я снова спустилась в зал. Убедившись, что Юки всё так же лежит и таращится в мой планшет, я собралась и вышла на улицу. — Я скоро вернусь, — протянула я, уходя, но в ответ мне только посмеялся лепрекон из видео. Закрыв дверь на ключ, я ушла. Я не знаю, куда я вышла и зачем. Мне просто нужно побыть одной и не дома. В лицо ударил ледяной ветер, верный знак, что скоро наступит декабрь. Я еще больше укутываюсь в теплый вязаный снуд, который я, слава богу, взяла с собой и иду прямо, без цели, выдыхая воздух струйками пара. Я иду по узким улочкам, проспектам, тротуарам, наблюдая за машинами, которые быстро пролетают по дороге мимо тебя, забывая о правилах безопасности. Я всё еще не знаю, куда я иду. Куда забредут ноги, там и останусь. Только бы побыть в тишине. Я сама не могу понять точную причину, по которой мне так плохо. Я не могу объяснить свое состояние и свои мысли. Может это просто кризис? Или подростковая депрессия, которая обычно заканчивается? Взрослые говорят, что у нас, подростков, не может быть проблем и в помине. Мне папа на эту тему кучу лекций проводил, когда я в очередной раз, выскажу то, что думаю. Мы не можем мыслить, мы не может заключать свои выводы, нам легко поменять мнение легким физическим вмешательством. Мы — просто куклы, которыми сейчас можно очень легко помыкать. Те «проблемы», которые сейчас нас окружают в школе, просто с друзьями, или наши душевные переживания — это всего лишь наши фантазии и что мы только себе надумываем, что всё так плохо. Так говорит мне папа. Он еще много всякого говорил по этому поводу, просто не всё вспомню сейчас. Может быть, он в чем-то прав. В том, что наше мнение можно изменить под физическим воздействием. Если мы сначала услышали, что человек плохой, то мы и считаем его плохим, многие, а потом, когда послушаем мнение другого человека, то считаем его мнение верным в какой-то степени и сами меняет мнение. Но слово «мнение» происходит от слова «мнить», то есть «фантазировать», таким образом, получается, что наше мнение — это наша фантазия и она никогда не будет объективной. Например, если футбольная команда плоха, но она выигрывает хотя бы один матч, в глазах своего государства, граждан, она становится отличной и все её боготворят, а если в последний момент она не выигрывает из-за какого-то игрока, то этот самый игрок станет «козлом отпущения». Но ты никогда не узнаешь истинной причины его промаха, причины, почему он так сделал. Может быть, он промахнулся, потому что у него болела нога, может, он задумался не о том в нужный момент, просто случайно, но ты всё равно будешь его ненавидеть, а может быть, ты захочешь его понять? Я иду по широкой парковой аллее и слушаю музыку, погруженная в свои странные рассуждения, которые скоро доведут меня до греха. Наконец открыв глаза, я вижу единственную пустующую лавочку и плюхаюсь на нее. Я смотрю на небо и поражаюсь его белизной. Я вспоминаю, как мы сидели так с Аки. Когда были маленькими, мы сидели на лавочках в парке и Аки, смотря на голубое небо и пушистые облака, придумывала, чем они будут, на что они похожи. Последний раз, она, кажется, сказала, что это киты. Странно… Но для неё эти выдумки были, кажется, частью её жизни. Я улыбнулась. Тут, человек, сидящий на лавочке напротив меня, на другой стороне аллеи, странно посмотрел на меня, встал и быстро ушел. Я осознала, что всё это время смотрела на него, пока вспоминала Аки и этим сильно напугала, а потом, когда я улыбнулась, он совсем перепугался и ушел. Ха-ха. Бедный парень. Я сижу тут так долго. Просто смотря перед собой и зарываясь в снуд. Мне нужно найти подработку, я хочу помогать своей семье. Мне уже 16, я должна приносить пользу. Я говорила с папой об этом, точнее попыталась поговорить. Когда он услышал, что я снова хочу пойти работать, он посмотрел на меня так, будто я ограбила банк и убила пятнадцать человек, стукнул кулаком по столу и сказал, что я больше не пойду работать, ведь я еще маленькая. А ведь раньше я действительно приносила пользу. Сейчас мне особенно нужно отвлечься после всех событий, что произошли… — Акира-чан? Я вздрогнула от голоса, который неожиданно прозвучал недалеко от меня. Я подняла голову. Нагиса. Он обеспокоенно смотрел на меня, стоя в стороне. Наверное, я действительно выгляжу плохо, раз все пугаются. — Привет, — сухо отвечаю ему. У меня слабость и я не могу проявлять какие-то яркие эмоции. Надеюсь, он не обидится. — Почему ты тут сидишь? — снова спросил он меня всё с тем же обеспокоенным видом. Он подошел ко мне на несколько шагов. — Просто проветриться вышла. Дома скучно. Нагиса сел рядом со мной. — Я тоже решил проветриться, — он посмотрел вверх на небо. Я только выдавила фальшивую улыбку, чтобы хоть как-то заглушить своё паршивое настроение. Точно «кризис» у меня… И тут мы замолчали. Первые пару минут были осознанными, я не знала, что ему сказать, а он, похоже не знал, что сказать мне. А следующие пять минут, мы просто забылись. Я снова погрузилась в себя, забыв, что он сидит рядом и расслабилась. Может излить душу ему? Рассказать, что меня беспокоит? Хотя… Что он сможет мне на это ответить? У него же не было такой же ситуации, я вгоню его в ступор, он и я будем чувствовать себя неловко, я нагружу его своими проблемами. Не стоит. — Как твои успехи в поисках подработки? — он сам неожиданно прервал тишину между нами, отчего я опять вздрогнула. Он удивленно посмотрел на меня. — Ты чего так дергаешься? — Прости, просто я задумалась, — неловко произнесла я. Я почувствовала, как от стыда в затылке образовался теплый комок и я села более прямо на скамейку. — На самом деле не очень. Я ходила в ту кофейню, в которой работала раньше, но там уже закончились все вакансии. Обидно, — я снова неловко улыбнулась. — Действительно, — вздохнул Нагиса. Бедный, он даже не знает, что мне еще сказать. — А как на твоё желание пойти работать смотрят родители? — снова спросил одноклассник. Я пожала плечами. — Папа против, мама за папу, потому что считает, что если папа сказал «нет», то так нужно. Но сейчас папа уехал на месяц, и мама сказала, что если я найду место, то могу пойти работать. Только если это не будет вредить учебе. — А у мамы как дела на работе? — снова поинтересовался Шиота. Я запнулась. На секунду я поняла, что не знаю, что сказать. Мама… — На самом деле не очень хорошо, — я замялась. — Поздно приходит, дают не много. Приходиться экономить очень на многом. Тут мы оба замолчали. По Нагисе было понятно, что ему стыдно, что он спросил меня об этом. — Прости, — шепнул он. — Может, я могу чем-то помочь? Я улыбнулась про себя. Дурачок. Чем же ты можешь мне помочь? — Да нет, что ты?.. Мы сами выкрутимся. Всегда выкручивались. Всё нормально. Не забивай голову, — я улыбнулась ему. Он тоже. Фух, слава богу. И мы снова замолчали. Я заметила, что из меня ужасный собеседник. Какой ужас. Ещё один мой минус. Если я не могу найти темы для разговора, то я затыкаюсь и из меня нельзя вытянуть и слова. Нагиса, иди домой, мне стыдно. Я подумала про маму. Вернее про женщину, которую я зову «мамой». Перед глазами встал её образ. Красивая женщина, с немного смуглой кожей и темными волосами, у неё карие глаза и красивая улыбка не по годам. На самом деле она уже не молода и моего брата она родила поздно. Теперь она работает уборщицей в подъездах, а иногда нянечкой в других семьях. Всё это для того, чтобы у нас были деньги хотя бы на еду. Мама… Но, она же мне не мама… — Знаешь, Нагиса. — я вдруг заговорила, к удивлению для себя. Я почувствовала на себе его взгляд. — Она же мне не мама. Я тоже посмотрел на него, и увидела, что он смотрит на меня округленными от удивления глазами. — Что? — Моя мама на самом деле не моя мама. Она мама моего брата, но не моя, — объяснила я загадками спокойным тоном. Я снова посмотрела на Нагису, и, увидев его всё еще не понимающее лицо, улыбнулась. — Она моя приемная мама. Когда я была совсем маленькой, моя мама погибла в автокатастрофе. Я совсем её не помню, ни капельки, — я замолчала. Я не уверена, можно ли говорить об этом Нагисе. Я снова взглянула на него. Его глаза были наполнены жалости, с каплями сочувствия и понимания. — Я узнала обо всем три года назад, когда убирала в кладовке. Я нашла коробку с фотографиями. Увидела свадебную фотографию папы и какой-то женщины, которая была похожа на меня. Я решила узнать об этом у папы, ему тяжело дался этот разговор. Он думал скрыть это, для моего же блага. И я его в этом понимаю. Я вздохнула. Мне было тяжко вспоминать это разговор с папой. Тогда папа был очень грустный, и ему было стыдно. Он сидел, схватившись руками за голову, и иногда покачивался. Микки — моя приемная мама, — сидела рядом с ним с виноватым лицом. Я не хотела такой напряженной обстановки в доме, не хотела доставать скелеты из шкафов. — Арису погибла в автокатастрофе. Это была очень страшная авария, никто не выжил. Она ехала домой. Там были мы с тобой… Ждали её. Как это обычно бывает, машина, ехавшая по другую сторону, противоположно, вылетела на встречку и обе машины оказались в месиве… — папа сглотнул. — Мне очень тяжело далась её смерть, Акира… Я любил её, — он посмотрел на меня. Боль, нестерпимая боль читалась на его лице. Даже проступили морщины, которых никогда не было. — Потом через год я встретил Микки, и мы поженились. Она приняла тебя как свою дочку, и я был рад этому. Я посмотрела на ту, которая воспитала меня и любила, как свою собственную дочь. Она не смотрела на меня, она плакала. Тут, к моему горлу подступил предательский ком, который я не могла так просто сглотнуть, спрятать, закопать, как и всю эту историю. — Акира… — наконец заговорила Микки. — Если ты больше не захочешь со мной говорить, контактировать и обидишься, я пойму тебя, — она говорила, постоянно всхлипывая, и от её голоса у меня сжималось сердце. — Это ведь тяжело… Тут я сорвалась с места, как будто что-то толкнуло меня, заставила подняться. Я кинулась к ней на шею и расплакалась. Она тоже. Нет. Никто не изменит того факта, что эта женщина смогла принять чужого ребенка, полюбить мужчину, у которого умерла жена, и воспитала меня. Она моя мама, и я её люблю. Тут я почувствовала, как кто-то положил свою руку на мою и сильно сжал её. Я очнулась и посмотрела на того, кто сжал мою руку. Нагиса смотрел на меня так грустно, как будто понимал, ему было жалко меня. Он убрал руку и обхватил меня ею за плечи, притягивая к себе и обнимая. — Прости, Кира, я не знал, — он крепко сдавил мои плечи. Я уткнулась в его голубые хвостики и прикрыла глаза. — Я буду рядом. Я глубоко вздохнула, будто пытаясь запомнить приятный запах от куртки Нагисы. — Спасибо, — тихо ответила я. Просидев так минут десять, а может и больше, Нагиса пригласил меня прогуляться с ним. Я согласилась. Мы гуляли до самого вечера, мы разговаривали, смеялись, я даже посмела прикалываться над ним, но его это ничуть не выбесишивало. Мне было хорошо и спокойно рядом с ним, мои руки тут же согрелись и не были такими ледяными, как когда я была одна. На сердце было умиротворение. Мне просто нужен был друг. Друг, с которым можно было бы поговорить. Ближе к восьми часам вечера он провел меня до дома. Я не хотела с ним прощаться, понимая, что мне придется это сделать, я ощущала нестерпимую горечь и тоску. Я никогда не думала, что когда-нибудь, за несколько часов общения, у меня появится чувство тоски к какому-то парню. Распрощавшись, я пронаблюдала за его силуэтом, быстро отдалявшимся от меня не поворачиваясь, медленно достала ключи и вошла в дом. Кинув ключи на тумбочку, я стала медленно снимать верхнюю одежду, всё еще находясь в эйфории. День начался так странно, а закончился так прекрасно. Казалось бы, это был самый лучший день в моей жизни. Я поняла, что нужно говорить о том, что тебя гложет. Как бы тяжело тебе не было, что бы тебя не тревожило, нужно говорить. Порой это бывает очень сложно, ты не знаешь, как донести это до людей словами, мысли путаются, но есть и другие способы. Ты можешь написать об этом, нарисовать, или сказать на записи, когда на тебя никто не смотрит. Да, это звучит странно и никто бы так не сделал, потому что это ненормально, но так можно. А иногда даже нужно. — Мама-а, она пришла! — послышался голос Юки из комнаты. Я встрепенулась и остолбенела. Мама дома? В коридор выбежала мама, она была встревожена и напугана, даже немного зла. Сначала она посмотрела на меня округленными глазами, будто не веря, что это я, а потом нахмурилась и стала в позу. — Мам?.. А ты разве не должна была прийти поздно? — спросила я, недоумевая и предполагая, что сейчас она будет меня ругать. — Акира! Что ты себе позволяешь? — сказала она как-то подавлено. Ей всё еще было неудобно ругать меня, как свою дочь, ведь я всё знала. Если бы продолжала быть в неведении, было бы гораздо проще. — Ты оставила брата одного дома, на целый день! Ты понимаешь, что он мог сделать всё, что угодно? Он же мог быть голодным! Юки вышел из-за зала в коридор и встал возле входа. — Хорошо, что у меня хватило ума съесть то, что наготовила мама, — сказал он, противно исковерков свой и без того писклявый голос. — Хорошо, что хватило, — съязвила я, всё так же стоя на пороге. Юки показал мне язык и ушел обратно в комнату. — Кира… — снова сдавленно произнесла мама, едва не срываясь на крик. — Я понимаю, что тебе хочется гулять с друзьями и не хочется сидеть с младшим братом здесь, но, пожалуйста, отнесись к нам с папой с пониманием… Нам сейчас тоже… тяжело… — её голос уже дрожал. Она вот-вот заплачет. Я сорвалась с места и подошла к маме впритык. — Мам, прости меня, — шепотом произнесла я, неожиданно обняв ее. Она не ожидала этого, поэтому стояла, просто опустив руки. — Я больше не буду уходить без предупреждения, и оставлять Юки. Но ведь ты наготовила столько еды, он бы не сошел с ума с голоду как маленькая мартышка, — хихикнула я. Послышался мамин всхлип. Я обняла её еще сильнее. — Прости. Больше так не буду. Наконец, она обняла меня в ответ, даже сильнее чем я её. Жизнь — это не страна чудес. Мы не выбираем, в какой семье нам родиться, и с какими проблемами. Я поняла это четко. Мы должны любить тех, кто нас вырастил со всеми их недостатками и изъянами и быть благодарными за то, что у нас есть. В каждом из нас рано или поздно рождается история… Для которой мы роем огромную яму, чтобы похоронить ее под двухметровой толщей земли. История, о которой больше никто не узнает*.