Пока Веру Морэй помнят

Мисс Вера Дабхойел. Уроженка Морли. Выйдет замуж за лорда Морэй. Она, конечно, ещё не знает об этом. Нить её жизни запутана в тугой клубок и совершенно непредсказуема. С моим вмешательством её жизнь вряд ли станет понятной и более определённой. А я, несомненно, вмешаюсь, но только не сейчас. Со спокойной, ленивой беспечностью, прохаживаясь по миру своей мягкой походкой, везде, где будут ступать её маленькие безупречные ножки, она оставит за собой только разрушения и бедствия, всё также беспечно улыбаясь своей загадочной улыбкой. Бесчисленные поэмы, картины, даже оперы будут посвящены этой прекрасной и удивительной женщине. Всё это случится с ней задолго до нашей встречи. Ну, а пока только 1780 год. Своими белыми, нежными, душистыми ручками она кладёт чистый лист плотной бумаги на стол прямо перед собой, придерживая, чтобы не двигался, и аккуратно берёт перьевую ручку. Мисс Вере Дабхойел недавно исполнилось пятнадцать; она была очаровательным ребёнком с пронзительными, ничего не упускающими из виду, выразительными глазами и длинными тёмными волосами. Когда она проходила по оживлённым бульварам, то непременно сопровождалась восхищёнными, а порой и завистливыми шёпотками, между прелестными дамами, в вычурных шляпках, и элегантными мужчинами, в чёрных плащах с галунами из высшего света, ведь она удостоилась огромной чести понравиться Алексию Оласкиру, который стал императором Островной империи за много лет до её рождения. Её отец — один из самых надёжных и доверенных лиц императора, и поэтому семья Дабхойел пользовалась значительным уважением при дворе. По мере того, как Вера расцветала и из маленькой девочки превращалась в молодую леди, император всё больше понимал, насколько поразительна её красота; его завораживало каждое прекрасное, тщательно обдуманное слово, которое срывалось с её нежных розовых губ. Император вдовствовал в течение двадцати с лишним лет. Взойдя на престол совсем молодым человеком, он женился на девушке, в которую был влюблён в юности, и вскоре ему пришлось с горечью смотреть, как она умирает от чахотки; он растратил почти всю казну, пополнявшуюся в основном за счёт народа, рассчитывая на помощь лекарей и целителей с Серконоса, Морли и Тивии, но всё безрезультатно. У бедняжки Полины Оласкир были длинные тёмные волосы и тёмные глаза, почти как у Веры, мягкий, покладистый характер, совершенно не такой, как у Веры. И ни разница в возрасте, ни её капризный, тяжёлый нрав не послужили препятствием для императора, который просил руки Веры на балу в тот тёплый летний вечер в месяц сетей. Она ответила, что обдумает его предложение.  — Ах, Вера, какая же ты бываешь иногда гордая! Ты хоть представляешь, какое это имеет значение для нашей семьи? Её мать и сестры были счастливы до потери сознания, выслушав последние новости. Я был свидетелем всего, что произошло тогда, уже заранее зная ответ девушки, но я ждал. Юная Вера безмятежно улыбнулась и провела ручкой по поверхности бумаги, выписывая первые штрихи букв, таким аккуратным ровным почерком, каким могут писать только молоденькие девушки.  — Милая мамочка, я никогда не окончу это письмо, если ты так и будешь стоять над душой и смотреть, — спокойно сказала она, закрывая написанное своими маленькими ладошками и по-детски хихикая. Глаза её блестели от удовольствия. Каждая из её кокетливых выходок имела свою цель. Всё вокруг было лишь игрой для неё. У Веры были свои личные планы. Её мать никогда бы не сумела понять её. Но я понимал. Я знал, что она вполне могла бы стать гораздо более могущественной, нежели будучи супругой императора, или даже самолично императрицей. Могла бы стать. Но станет ли? Её будущее скрыто густой пеленой тумана даже от меня. Вера была абсолютно непредсказуема; даже её семья не подозревала, на что она была способна.  — Дорогая, ты уже сказала отцу? Ах, ну конечно же, Его величество император уже попросил его благословения! — внезапно голос матери сорвался на резкий громкий неприятный визг, пока она оглядывалась вокруг в поисках служанки. — Мисси! Подери её Чужой, где эта бесполезная девчонка? Мисси, обычно остававшаяся невидимой тенью, пока её не позовут, стремглав примчалась на зов с кухни, с трудом переводя дыхание. Леди Дабхойел отправила кроткую молодую служанку на рынок по поручению, заключавшемуся в покупке самого лучшего куска мяса в ближайшей мясной лавке, который только сегодня утром ещё был живым телёнком, а также самого дорогого вина, которое только могло быть в Данволле. Затем она радостно улыбнулась и сияющим взглядом уставилась на свою драгоценную маленькую Верочку, совершенно забыв о том, что всегда любила остальных своих детей намного больше неё.  — Мы будем ужинать с сегодняшнего дня и впредь каждый вечер как королевская семья! Алчность матери показалась Вере всего лишь странной причудой. Она продолжила писать с хитрой улыбкой на губах, наслаждаясь оказанным её персоне вниманием. Её сёстры окружили и забросали Веру многочисленными вопросами о её первом, втором и третьем танце с императором, был ли он добр с ней, каково это, смотреть в его ласковые глаза, ощущать так близко его запах (розовой воды, по словам Веры).  — А кто же будет твоим королевским защитником?  — Только у императора есть королевский защитник, Лили. — Он намного старше тебя, ведь так?  — О да, на очень много.  — Как дедушка?  — Ну нет, он не настолько древний! Впервые за долгое время семейство Дабхойел посетило оживление и смех. Это будет последний раз на более длительный срок в ближайшем будущем. Единственным из всей семьи, кто был готов по-настоящему понять Веру, был её старший брат — Джерет Дабхойел. Он всё это время молча стоял в темноте коридора и лишь теперь развернулся и удалился в свою комнату, чтобы продолжить работу над своим проектом о рабочих условиях на заводах и детском труде, призывая к законным стандартам для облегчения участи работников и предоставлении мест проживания для сирот; это была лишь капля в море всевозможных решений социальных проблем городов, которые можно, по его разумению, финансировать, введя налоги на старинные поместья, что было бы для очень богатых помещиков не такой уж и большой растратой и не сильно бы ударило по их состоянию. В числе этих богачей, которые должны были пожертвовать свои кровные сбережения для благих целей, была и, конечно же, его собственная семья. Если бы его труды опубликовали, они были бы распространены, напечатанные на призывных брошюрах, среди простых людей, которые в конечном счёте затеяли бы революцию на основе его многочисленных идей. Однако он погибнет сразу после окончания своей работы, и она утонет вместе со своим хозяином во время крушения пассажирского судна, на борту которого Джерет Дабхойел будет возвращаться из Саммары на второй неделе месяца жатвы 1784 года. Его радикальные идеи умрут вместе с ним также, как вода размывает его гниющую плоть, и его кости растворяются в пыль на морском дне — растворяются также, как и его насовсем забытое имя. Так играла с ним его собственная судьба, и я мог бы сравнить эту вечную игру с солнцем, которое вот уже на протяжении стольких веков не устаёт подниматься и вновь садиться, и до тех пор, пока не высохнет вода в океане. Никто из них так и не узнает об этом, ибо не в их власти видеть то, что вижу я. Но вернёмся к Вере Дабхойел, чья судьба совсем не так ясна. Она подписывает письмо фамильной росписью с красивыми вензелями и ждёт, пока высохнут чернила, прежде чем сложить его, всегда сохраняя в тайне свои слова и истинные намерения. Она капает каплю сургуча на конверт и ставит на ней печать рода Дабхойел. Мать Веры, леди Дабхойел, сопровождает свою дочь по дороге на почту. Весь путь она щебечет что-то о том, какой дивной и волшебной вскоре станет их жизнь и о прочей ерунде, которую Вера пропускала мимо ушей. Её внимание привлёк автомат, продающий строганый лёд. Маленький бочонок с бледно-голубоватой ворванью снабжал машину топливом. Вера во все глаза разглядывала это сооружение, и я наконец-то увидел то, чему удалось впечатлить пресыщенную богатством девушку. Автомат со строганым льдом в месяц сетей! Китовый жир, как предсказывали многие, поставит империю на новую ступень развития в будущем.  — Мама, могу я взять десять монет для почтальона?  — Но ведь нужно только пять, чтобы отправить твоё письмо.  — Мне бы хотелось одарить его щедрыми чаевыми. В конце концов, ему поручено доставить историческое письмо.  — Хорошо, милая, но только не мешкай. Её мать ждёт снаружи. Вернувшись только после того, как потратила деньги, предназначенные для почтальона в качестве чаевых, на клубничное мороженое, молодая леди застала свою мать, увлечённую обменом сплетнями с другой аристократкой. Озорная Вера преисполнилась нетерпения, предвкушая свою очередную выходку и ожидая подходящего момента.  — Ох, а вот и наша прелестная девочка, ваша очаровательная дочурка! Скажите-ка на милость, её отец, должно быть, пребывает в неописуемом восторге.  — Да, в самом деле, леди Брайтон. А где же вы раздобыли такую замечательную брошь? Вы просто обязаны сказать мне имя этого волшебника-ювелира, ведь он вполне в состоянии дополнить какой-нибудь милой безделушкой свадебный наряд Верочки!  — Ну конечно же! Его зовут Тристан, он хозяин одного славного магазинчика в Ткацком квартале. Но молю вас, скажите, пожалуйста, что свадьба состоится перед праздником Фуги. Дамы продолжали болтать всякие глупости, пока Вера стояла рядом, не обращая на себя внимание женщин, поглощённых обсуждением светских небылиц, и наслаждалась мороженым. Все эти вызывающие неприязнь своей приторностью взрослые пытались использовать пятнадцатилетнего ребёнка в своих целях. Они нарядили её в драгоценные прекрасные шелка и говорили о ней, как о неодушевлённом, лишённом разума предмете. Бесчувственная, безвольная фарфоровая кукла, подготавливаемая на выданье человеку, годящемуся ей в отцы, только чтобы возвеличить, превознести над остальными имя своего рода. Ни разу никто не поинтересовался у Веры, что же она собирается ответить; все они были совершенно уверены в том, что она уже готова сказать «да», ведь взрослые потратили многие годы, объясняя ей, что нужно делать и как следует себя вести, когда какой-нибудь богатый мужчина предложит выгодную помолвку. Какими же иногда отвратительными могут быть люди, но такова человеческая природа. Их имена и судьбы выцвели, поблёкли и потеряли всякое значение для меня, забытые под толстым слоем беспощадного времени. Я больше ничего не помню из того, что ещё было сказано ими. Наконец-то леди Брайтон отвлеклась от пустой болтовни и спросила, или скорее провизжала, снедаемая нетерпением, что же Вера написала в своём письме и даже устроила ей выговор за невероятно жестокое не позволение матери поучаствовать в его составлении. Вера лукаво усмехнулась.  — Я сказала ему, что он чрезвычайно добр и что я почла его предложение за огромную честь. Я поблагодарила его за тёплые слова, которые он мне говорил, и заверила его, что пребывание в его компании было для меня приятнее всего на свете. Однако, боюсь, мне пришлось ответить отказом на его столь щедрое предложение. Она закрыла глаза, догадываясь, какая последует реакция, хотя ей было бы приятно взглянуть на выражение неподдельного ужаса во взглядах двух дам. Она знала, что всё в этой жизни имеет причину и следствие. Её мать со всей силы залепила ей тяжёлую пощёчину, и леди Брайтон в изумлении поспешила удалиться туда, откуда пришла. Леди Дабхойел, совсем позабыв о свойственных её статусу и положению приличиях, что с ней случалось крайне редко, продолжала кричать на дочь во всеуслышание о том, как она посрамила честь семьи, как она унизила свою мать, как её отец отныне никогда не сможет посмотреть в глаза императору.  — Но мама, он же такой… старомодный! Всё в жизни имеет причину и следствие. Если бы Вера Дабхойел приняла предложение императора, она бы в течение года произвела на свет наследника. Под надёжной охраной, в безопасности, но совершенно снедаемая страшной скукой. В итоге её сын взошёл бы на престол в молодом возрасте, и Вера внушила бы ему свою собственную проницательность, управляя страной от его имени и оставаясь в тени. Королева Пауков, в тайне плетущая свои сети интриг — так называли бы её. Династия Оласкиров продолжалась бы, и Джессамина Колдуин спокойно радовалась бы жизни, проживая в семье мелкого дворянина, необременённая королевскими обязанностями и покушениями на свою жизнь. Она бы публиковала романы под псевдонимом и вышла бы замуж за знаменитого фехтовальщика и давнего друга Корво Аттано. Однако Вера тщательно рассмотрела и обдумала предстоящую помолвку с императором и в конечном итоге отклонила его предложение — предложение, ради которого остальные пошли бы на жестокое убийство. Так или иначе, Алексий Оласкир умрёт спустя три года, не оставив наследника. Тридцать два года правил он Островной империей, а в 1783 году его сестра-двойняшка Лариса Оласкир отравит его. Но только лишь мне известно это. Присутствующие на том роковом ужине будут утверждать, что он подавился фазаньей косточкой. Его верный пёс съест объедки с императорской тарелки после того, как она с грохотом упадёт на пол, и тоже заболеет и умрёт. А свидетели вновь будут настаивать, что собака упала замертво от горя, обнаружив своего мёртвого хозяина. И только мне откроется истина. Вера Дабхойел. Ещё совсем молодая девушка, но уже обладавшая вниманием императора и моим вниманием, которое значительно труднее заслужить даже любому заурядному монарху. Всё в жизни имеет причину и следствие. Судьба Островной империи была решена не по возрасту развитой пятнадцатилетней девочкой. Она невероятно поразила меня.