Пока Веру Морэй помнят

Вера Дабхойел вышла замуж за лорда Престона Морэй в месяц дождя, 1790 года. Свадебная церемония длилась три дня и по своей пышности могла сравниться разве что только со свадьбой Праймроуз и Ралея Бойлов. Вера была красивой женщиной двадцати четырёх лет и опасно проницательной и хитрой, храня в себе тайну, которая способна уничтожить любого вокруг. С той поры, как молодожёны провели свой медовый месяц на острове Серконос, Вера Морэй стала чересчур темпераментной и склонной к неожиданным, ни чем необоснованным вспышкам гнева, несмотря на роскошь и богатство, в котором она купалась ежедневно. Я знал, что внезапные перепады в её настроении были основаны всего лишь на детском нетерпении. Я заманил её к себе в Бездну, вновь представ перед ней, и показал ей на конкретных примерах всю истинную мощь моего дара; она пожелала увидеть меня снова, и на этот раз ей не придётся ждать годы. Когда она оставалась наедине с собой, она нашёптывала что-то своим любимым рунам, нежно их поглаживая, как будто она разговаривала со мной. Она увидит меня лишь мельком в своих снах, но я всегда буду оставаться в стороне; я буду фигурой, сотканной из чёрных теней, духом из глубины, чей лик можно различить среди бликов на ребристой воде, если хорошо приглядеться. Только так, чтобы она знала, что не одна, я наблюдаю за ней. И всё-таки Вере Морэй хотелось большего. Многие принимались жалеть её, и хотя подробности случившегося в тот злополучный вечер так и не дошли до суда общественности, у слуг всегда существовали свои сети слухов, которые постепенно доходили до их господ и плавно просачивались к верхушке знати. Сколь хрупкой и миниатюрной была Вера Морэй, столь же пугающим и загадочным влиянием обладала эта женщина, и даже если бы жестокая правда всплыла наружу, никто бы никогда не осмелился в открытую противостоять ей; но люди вокруг лишь по-прежнему считали её несчастной жертвой обстоятельств. Пока шрамы на её белых ручках затягивались, дамы называли её «бедняжкой» и сплетничали о том, какой ужасной женщиной была её мать, но чем сильнее разгорались споры и обсуждения на эту тему, тем меньше этих людей на самом деле заботило обсуждаемое. Жалкие гадкие лицемеры — как только Вера Морэй начнёт терять свой престиж и перестанет быть самой роскошной женщиной Островов, они все как один отвернутся от неё. Они забросают её камнями и будут давать ей дурацкие оскорбительные клички. По крайней меры, это лишь один из различных бесконечных исходов её удивительной жизни. Судьба Вера скрыта от меня, но не имеет значение, насколько богаты и авторитетны её знакомые аристократы, и совершенно без разницы, в какие отменные наряды и драгоценности они наряжаются, они ни чем не отличаются от обычных людей, когда лицом к лицу встречаются со страхом перед неизвестностью. Вера никогда не любила его. Я знал, что она думала обо мне, когда Престон Морэй делил с ней супружеское ложе, и эти мысли позволяли ей почти полностью вынести ту боль, которую она вынуждена была испытывать, проводя с ним каждую ночь. Я был её таинственным спасителем, хотя всё, что я сделал для неё — убил её мать. Иногда эта странная женщина подвергала себя различным опасностям, будто бы пытаясь заставить меня вмешаться вновь, но я знал, что каждая ситуация была тщательно продумана, и я больше никогда не стану переводить её судьбу в иное русло. Тот инцидент с её матерью был лишь случайностью, и иногда я удивляюсь — зачем же я вообще вмешиваюсь. Однако я уже слишком стар, чтобы сожалеть о каком-либо из своих поступков. Император Колдуин самолично официально принял решение поставить лорда Престона Морэй во главе очередной экспедиции в Пандуссию, которую, по разумению всех, тот исходил уже вдоль и поперёк; экспедиция та состояла из назначенных правителем лучших людей из академии, и к величайшему ужасу своего мужа Вера таки сумела просочиться в команду. В конечном счёте ему пришлось смириться с тем, что его жена никогда не простит его, если он запретит ей ехать, а, как известно, она вынашивала свою обиду очень и очень долго. Путешествие в Пандуссию было довольно длительным, сопряжённое с хаосом и беспорядком и омрачённое многочисленными смертями. Это был ключевой момент в жизни Веры Морэй. Вскоре она станет носителем моей метки и будет вырезать свою собственную судьбу. В одном из возможных исходов Вера вырежет и судьбу своего мужа тоже, хотя и в более буквальном смысле. В ходе экспедиции Вера Морэй облачилась в мужское одеяние и требовала от студентов академии должного к себе уважения. Она отнюдь не просто «занимала лишнее место», как предполагал её супруг. В то время, как мужчины пропадали в тёмных пещерах и природных ущельях, делая зарисовки и добывая образцы флоры и фауны, Вера увлечённо посвящала себя изучению обычаев и устоев местных жителей. Она прилежно выучила основы и уже понимала отдельные фразы пандуссийского языка, и её отличные навыки в объяснении жестами и мимикой сыграли ей на руку. Её новоприобретённые способности в дипломатии и общении не один раз помогли предотвратить серьёзные попытки сварить особенно дерзких юных исследователей заживо. Вере Морэй даже удалось уговорить одного из местных поучаствовать в жизни экспедиции, а именно побыть для команды проводником в труднопроходимой местности; это был молодой жилистый человек, носивший среди своих соплеменников звание Зхидра-ил, что, грубо говоря, означало «ученик костяного шамана» или «младший шаман»: тот, кто обучается и наставляется под началом полноценного костяного шамана. В простонародье его звали Кезом. Вере очень нравилась его почти детская кротость, его вежливость и хорошие манеры, что было удивительно видеть среди диких туземцев, однако высокий рост юноши, его тёмная кожа и пронизывающие серые глаза пугали остальных исследователей, ведь он столь сильно отличался от них самих.  — Но Вера, любимая… мы не можем доверять этим дикарям. Они же собирались сделать рагу из профессора Кинли всего лишь за то, что он заговорил с дочерью вождя.  — Не беспокойся насчёт Кеза, дорогуша. Он Зхидра-ил. Он не имеет права чинить насилие кому бы то ни было без непосредственного одобрения своего Зхидра-ка. Мужчины настороженно переглянулись и зашептались между собой. Откуда она знает всё это? В этот момент я заметил, что маска намеренной глупости Веры слегка приоткрыла её истинное лицо, позволяя другим понять, что она далеко не так глупа, как показалось бы со стороны, а этого впечатления она всегда добивалась специально. Подозрительность её мужа по отношению к собственной жене всё больше разрасталось, и вскоре он начал даже побаиваться её. Если он выберется с континента живым и вместе со своей мнительностью, то приложит значительные усилия, чтобы поручиться, что скрупулёзные записи в маленькой чёрной записной книжке Веры Морэй насчёт языка и обычаев пандуссийцев никогда не всплывут на свет в каких-либо научных спорах и дискуссиях.  — Похоже, у нашей леди разыгралось воображение, не так ли, парни? Зхидра- чего? Прямо язык сломаешь. Или, быть может, вы это из романа вычитали? Повисшее ранее напряжение развеялось, и мужчины рассмеялись.  — Что ж, хорошо. Если мне не позволено сопровождать вас, могу ли я хотя бы попросить Кеза показать мне… украшения, которые так очаровательно мастерят его люди?  — Полагаю, подобные вещи больше подходят тебе, Вера, но прошу тебя, не забывай о том, что я говорил про аборигенов. Не теряй бдительность. Вера улыбнулась и отправилась к Кезу, проводив мужчин в поход.  — Кез… — она старательно порылась в памяти, силясь припомнить его слова, произнесённые ранее во время его рассказа об особых предметах, наделённых исключительной силой. — Тот чудный амулет, который дал тебе Зхидра-ка… может, ты ещё раз покажешь мне его? Зхивра? Ко… ко… Кез понимающе кивнул.  — Ko-Zhivra. Na ulanna i zhamani. Na rimi… Valazhti. Вера мало что поняла, кроме последнего слова. Valazhti. Кез устремил взор в небеса, произнося эти слова с благоговением и отчеканивая каждый слог. На самом деле этим именем они называли меня, в дословном переводе оно означает «великий». И хотя я уже в течение многих лет не навещал этот клан, костяные шаманы до сих пор мастерят в мою честь амулеты и используют кости китов для ворожбы. Некоторые из них обладали остатками моей силы, хотя она и угасала постепенно со смертью последних меченых костяных шаманов. До поры до времени я потерял к ним интерес, но Вера загорелась сильным желанием узнать о них ещё больше. Она самозабвенно перерисовывала вырезанные на амулетах символы, среди которых в основном преобладали животные, которых они боялись или почитали. Неделей позже разбойники в деревянных масках напали на лагерь и разворовали запасы съестного, в то время как великолепный лидер экипажа Престон ничего не предпринимал в сложившейся ситуации, позволяя им грабить и красть накопленную про запас еду, а ведь их жалкие припасы и так уже были на исходе. В ту ночь Вера убежала от мужа и укрылась в пещере за прохладным водопадом, не устававшим низвергать вниз свои нескончаемые воды, не желая ночевать с ним в одной палатке после ссоры. Она в одиночестве присела, прислонившись спиной к стене пахнущей сыростью пещеры, и с силой сжала свою руну, закрыв глаза и прислушиваясь к гулким звукам бесконечного грохота холодных водных струй снаружи.  — Такими темпами мы все изголодаемся, если они не научаться правильно расходовать оставшуюся еду и воду. Ох, да они просто кучка жалких идиотов. Феликс и Эдвин не слушали, когда я просила их не есть те пурпурные плоды, и теперь у них лиловые пятна на лицах. Кез сказал, что они совсем потеряют рассудок через пару деньков. Голод превращает людей в глупцов, это уж точно. Престон стал таким скучным и мрачным. Мне кажется, он сдался. Скука, скука, скука. Он никогда не позволяет мне делать то, что я хочу. Она незаметно уснула в этой пещере, также прижимая руну к своей груди. Когда она проснулась, то оказалась в Бездне. Вера моргнула несколько раз, чтобы привыкнуть к темноте, окружившей её, и различить в ней хоть что-нибудь. Я знал, что на мгновение ей почудилось, что она умерла во сне, но в следующую минуту я предстал перед нею.  — Вера Морэй. Я наблюдал за тобой какое-то время, насколько тебе уже известно. Ты проживаешь очень важный момент в своей жизни, и решение, которое ты примешь вскоре, определит судьбу многих людей. Расскажи мне, что это значит для тебя, Вера? Я следил за напряжённой работой её разума, пока она осматривалась и анализировала мою внешность, от моих пустых чёрных глаз до колец на моих пальцах и до сверкающих звёзд над головой и под ногами, везде и нигде. И то, что показалось мне особенно занимательным, это резкий ответ, который она сформулировала в своей голове, словно пытаясь выказать определённую форму власти надо мной. Но я знал — она ждала этой встречи в течение семнадцати лет. Я очень хорошо это знал.  — Всё, о чём я думаю сейчас, это ваша дерзость, молодой человек! Вы так долго не приходили ко мне… и теперь полагаете, что нам стоит обращаться друг к другу на «ты» и лишь по имени! Ваши манеры оставляют желать лучшего. Ну так вот… я не считаю справедливым тот факт, что вы знаете моё имя, а ваше мне неизвестно. Как тебя зовут, дорогуша? Нет, не то имя, которым зовут тебя остальные. Я знаю что мой муж и смотрители называют тебя Чужим, а пандуссийцы зовут Valazhti. Мне бы хотелось узнать твоё настоящее имя, раз уж ты желаешь называть меня Верой. Я не ответил ей, не потому, что не хочу говорить об этом, а потому, что я попросту не помню. Я не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы захотел. Прошли долгие тысячелетия с той поры, когда это имя было произнесено впервые. В другой жизни я был человеком, но тот, кем я был в прошлом, и тот, кем я являюсь сейчас, не имеют между собой ничего общего. Это не имеет никакого значения. Его уже не существует, и это никого не должно волновать. Я поднялся ввысь над той смертной оболочкой, чтобы стать тем, кто я сейчас, опорожняя свою живую душу и забывая о мешающихся человеческих чувствах, оставляя их далеко позади. Я жду конца этому миру, того самого конца, когда он погибнет вместе со мною, а я перестану существовать вовек, когда бы это ни случилось. Я только лишь издалека наблюдаю за другими и жду исхода своей собственной судьбы, когда кто-то другой займёт моё место. Такова природа моего уединённого существования. И именно поэтому Вера Морэй поразила меня. Она желала вести себя наравне со мной, вместо того, чтобы преклониться передо мной, как перед всеведущим богом, которым меня так охотно считали многие до неё. Она попыталась очеловечить, а не обожествить меня, и эта её попытка столь сильно отличала её от других. Вера Морэй лишила меня дара речи; впервые за целую вечность я не знал, что ответить ей.  — Ах, но я полагаю, что это недоразумение останется на вашей совести, и я вполне могу вас простить, дорогуша. Такой красавец. Право, если бы я не была замужней женщиной, я бы запросто влюбилась в вас, хотя ваши манеры ужасны. Мне даже показалось, что она совершенно не понимает, с кем говорит, но одно я знал точно: даже эти её слова тщательно подобраны и намеренно пускают пыль в глаза, дабы эта невероятная женщина по своему желанию начала казаться самой невинной и чистой особой на свете. Мотивы её поступков были абсолютно туманны, и я не мог больше с полной ясностью заглядывать в её будущее.  — Тогда, быть может, вы хотите, чтобы я звал вас леди Морэй? Для меня нет совсем никакой разницы. Она только тихонько засмеялась. Неужели эта женщина ничего не воспринимает всерьёз?  — Вы когда-нибудь задумывались, какова на вкус истинная власть? На этот раз я заговорил более резким и холодным голосом, надеясь, что она оставит свои шуточки и выслушает, наконец, то, что я собирался предложить.  — Я уже обладаю достаточной властью, разве нет, дорогуша? — сразу же ответила она, не раздумывая. — Я обвела вокруг пальца самого императора. Я замужем за одним из самых могущественных людей империи. Стоит мне одеть шляпку на вечеринку, и все придворные курицы тут же покупают себе такую же. Даже эти недоразвитые пандуссийцы признали меня внушающей уважение фигурой. Ты же наблюдал за мной, ведь так? Всё, что мне нужно сделать, это лишь взмахнуть рукой вот так… — она сделала широкий взмах левой рукой, но не успела она довести это движение до конца, как вдруг взвизгнула от боли. Её короткий вскрик эхом разнёсся в бесконечности, и теперь единственным звуком, нарушавшим тишину, было шипение её плоти, когда моя метка выжигала причудливо закрученный рисунок на тыльной стороне её ладони. Она подняла руку перед собой и разглядывала её в немом восхищении, а метка всё ещё пульсировала на покрасневшей воспалённой коже.  — Это мой дар тебе, Вера Морэй. Тебя никогда не впечатляли самые дорогие драгоценности и самые изысканные вина, которыми охотно задаривали тебя твои бесчисленные ухажёры, но мой дар — это нечто большее, чем что-то материальное, даже могущественней и величественней, чем древние руны, за которые ты так цепляешься. Ты действительно считаешь, что настоящая власть заключается в том, что ты научилась выживать в этом жестоком мире, населённом алчными акулами, которые всегда хотели использовать тебя в своих гнусных целях? Я дарю тебе истинную власть, Вера Морэй, и ключ к твоей свободе. Как ты будешь использовать этот дар — решать тебе. Каждый из тех немногих, отмеченных мною, вёл себя по разному, по крайней мере, поначалу. Одни станут безжалостными убийцами, знаменитыми ассасинами, о которых в последствии будут слагать легенды грядущие поколения. Другие используют полученную силу, чтобы, наконец, воздать себе должное и возвеличить себя, свершив «справедливый суд» над теми, кто обижал их в прошлом. Некоторые попытаются направить эту силу в нужное русло и действовать лишь в «благих» целях, однако в конце концов каждый из них вернётся к первобытным инстинктам, к реальной человеческой природе, слепо идя на поводу у жадности и страха. Многие лишатся рассудка, будучи не в состоянии выдержать столь могущественную силу и спокойно ужиться с обретённой властью. Вера Морэй оставалась верной своим суждениям, но её истинное объяснение собственных поступков, как я осознал гораздо позже, в конечном итоге было самым уникальным, неповторимым и невероятным. Хотя пандуссийцы по большей части пользовались китовыми костями, они с таким уже успехом совсем не гнушались и человеческими жертвоприношениями в мою честь. Они варили людей заживо в огромных котлах и танцевали вокруг них какие-то совсем безумные танцы, пока плоть не сгорала полностью и не обнажала чистые белые косточки. В голодные времена эти люди не видели ничего зазорного в том, чтобы насытиться подобным образом. Получив мою метку, Вера научилась сама вырезать руны и амулеты и наполнять их силой. Она собрала кости из громоздкого котла и сделала амулеты для сельчан. Её руны были уникальны в своей природе; дольше, чем когда-либо, они с лёгкостью поддавались её внушениям. Один разум контролировать было легче, чем остальные, и другой разум ей не удавалось контролировать вовсе, но Престон Морэй был убогим по сравнению с ней и без лишних трудностей подгибался под её волю. Он справил жалкий, никому не нужный день рождения в Пандуссии, поедая корни растений вместо того, чтобы закатить грандиозный пир. Вера подарила ему руну, которую вырезала сама. Сначала он отказался, подумав о том, что тот час же выбросит подарок в океан и положит конец этому её нездоровому ужасному странному увлечению, однако только его кожа соприкоснулась с гладкой приятной костяной поверхностью, как его мысли почти сразу же сменились на новые, уже ему не принадлежавшие. Вера была в восторге. В одном из вариантов развития её судьбы, которые постепенно вновь открывались мне, она не поймёт, что другие избранные, носящие мою метку, невосприимчивы к этой силе, и это будет её значительным промахом. Но эта была лишь одна из многочисленных версий её будущего, которое, так или иначе, наступит ещё не скоро. Шестеро из двенадцати членов экипажа погибли от болезней, четверо с голоду съели отравленные фрукты либо больших, похожих на крыс, зверьков, ещё двое пострадали в драке за оставшуюся провизию. И вот в один день, когда тщетно расставленные за бортом сети в который раз не приносили улова, несколько мужчин сумели выловить маленького китёнка. И хотя он был совсем ещё детёнышем, этого было достаточно, чтобы дожить до возвращения домой. Он пронзительно визжал и беспомощно плакал, пока голодные люди с довольными улыбками на исхудалых лицах резали и поджаривали его на костре. Вера пребывала в ужасе, когда смотрела на эту картину, по причине, которую она сама не в состоянии была объяснить; она почувствовала себя слишком плохо, чтобы присоединиться к всеобщему веселью, и, с отвращением прижав ладошку ко рту, удалилась с палубы. Она пошла к Кезу и ужинала в тот вечер с его семьёй. В их котле закипало аппетитно пахнущее отменное жаркое. Она смутно догадывалась об ингредиентах этого жаркого, но голод пересилил беспокойство и брезгливость. У Кеза тоже был один из сделанных ею амулетов. Это было довольно очевидно. Эта была её последняя ночь в Пандуссии. Горстка выживших отплыла в бескрайний океанский простор утром на рассвете, оставляя смерть и страдания за спиной на этом жестоком континенте. Она спала в своих покоях, когда я утянул её к себе в Бездну, чтобы поговорить с ней в последний раз на случай, если она погибнет на этом судне. Я не верил, что она может погибнуть, однако это был один из вариантов ближайшего будущего, который я смог предвидеть. Её руки дрожали, а лоб казался глянцевым от блеска тёплого пота. Было ясно, что она заболела, но сама она наотрез отказывалась признавать этот факт.  — Больна? Глупости. Я просто съела что-то не то, это лишь незначительное отравление, вот и всё.  — Что было в том рагу, которое ты ела с Кезом?  — Сам скажи. Я никогда не просила. Но ты ведь всё видишь, правда? — поначалу её слова звучали так, будто она защищалась, пыталась обороняться от нападения. Повисла тишина, нарушаемая только тихим шёпотом Бездны, никогда не умолкавшим вокруг нас. Выражение её лица смягчилось, когда она взглянула на меня снизу вверх. — Ты… злишься на меня? Она огорчённо прижала пальчик к нижней губе. Её лицо из прелестного кукольного превратилось в усталое, худое, измождённое от голода. Её щёки впали, чётко обрисовав выпиравшие скулы.  — Не в моих правилах судить смертных за их поступки. Ты приняла решение, и, так или иначе, тебе придётся столкнуться с последствиями твоих поступков. Вся жизнь лишь цепь причинно-следственных связей. Вера стыдливо опустила глаза.  — Я просто не смогла бы съесть того бедного маленького кита, — пискнула она тихим, испуганным голоском, которого я ни разу не слышал с самого её детства. — Я не могла. Кстати говоря, он… напомнил мне тебя. Я знаю, это звучит глупо, но я правда не могу этого объяснить. Если честно, я начинаю презирать Престона, но я всё же пустила его к себе вечером. Если бы он только знал, как я была несчастна, с какой силой во мне растёт ненависть к нему… Ты же знаешь, некоторые мои мысли просто ужасны, они пугают даже меня… Она казалась пристыжённой, глаза её всё ещё вглядывались в звёздную пропасть под ней, а я сосредоточенно смотрел на её когда-то красивое, статное, а теперь болезненное, дрожащее тело снизу вверх. Её слова впервые были искренними за долгие годы.  — Тебе нет нужды рассказывать мне. Я вижу тьму в твоём сердце. Мне известны твои мечты и сны, которые парализовали бы от ужаса любого смертного. Ты всегда была искусна в одурачивании самых богатых и влиятельных людей страны, и судьба твоего мужа — одна из бесчисленных судеб — также становится игрушкой в твоих руках, и каждый её исход зависит от твоего решения. Великая сила и истинная власть теперь подчинены тебе, Вера Морэй. Я даровал тебе часть своей силы, свою метку, и ты вольна использовать этот дар по своему усмотрению. Ты можешь стать самой могущественной женщиной в империи, тебе стоит только сильно пожелать этого.  — Ах, ты ведь знаешь, дорогуша, мне вовсе нет дела до этих ничтожных вещей. Скажи, что я могу сделать для тебя. Ты спас мне жизнь однажды, и мне бы только хотелось сделать тебя счастливым, понимаешь?  — Счастье для меня лишь пустой звук, мне оно ни к чему.  — Ах, дорогуша, я догадывалась, что ты это скажешь. Ну, раз так… Вера сказала мне всё, что хотела, и покинула Бездну по собственному желанию. Помимо изготовления магических артефактов, она научилась и этому тоже. Счастье. Она говорила прописные истины, но я всё равно не понимал. Она хотела, чтобы я был счастлив. Непостижимые мысли змеями роились в моей голове, пока я старался разгадать смысл её слов. Они были чисты и наивны, так мог сказать и ребёнок. Неужели она не жаждала неограниченной власти? Неужели она не желала стать, наконец, кукловодом, которому ничего не стоит, как беспомощными марионетками, управлять теми, кто пытался столько времени использовать её? Другие исповедовали любовь ко мне и относились ко мне с почтением, со слепым благоговением, но лишь потому, что им было нужно что-то от меня, им нужна была моя сила. Я очень редко отзываюсь о смертных подобным образом, однако Вера Морэй осталась для меня загадкой.