The darkness inside

      В саду, заполненном цветами и подёрнутым лёгкой дымкой, как всегда тихо; лишь пение птиц в отдалении да отзвуки водопадов, шлейфом ниспадающие с высоких стен главной обители, нарушают её.       Небо, только недавно ярко-голубое, окрашивается всеми оттенками алого, словно из ран выплёскивая по капле на клубящиеся у горизонта облака.       Раньше я полагала, что, закончив свой смертный путь, ты присоединишься ко мне. Первый смертный, настолько близкий Принцу.       Ты должен был стоять рядом со мной, стать одним из бессмертных генералов моего воинства.       Но ты выбрал иной путь.       В цепи закованный, в обмотках из собственной свисающей с костей кожи, жмёшься к основанию моего искусно вырезанного из лунного камня трона, не смея при этом даже пальцем коснуться подола иссиня-чёрного, как ночное небо, платья.       Жалкое подобие души, неспособное даже избавиться от смертной оболочки.       С правого подлокотника трона подплывает, источая мягкое свечение, луна, и тысячи её граней сливаются воедино, открывая картину того, что происходит сейчас в Нирне.       В том самом месте, у главных ворот богохульников, где совсем недавно ты стоял во главе своей армии, облачённый в сияющие доспехи Дома, теперь стоят те, кого вы называете Трибуналом.       Вещают с помоста о коварстве бывших союзников двемеров, о великом предательстве главы Шестого Дома — обвиняют его в твоей гибели… и о моём молчании.       Безразличию к их молитвам.       Молитвам, которых не было.       — Вслед за великой победой пришло великое горе, — Альмалексия, облачённая в траурные одежды, выглядит как никогда величественно, словно уже заняла твоё место. — Мы победили, но потеряли нашего возлюбленного короля. Но самое ужасное, что пал он не от руки врага — его подло удил самый близкий друг и доверенный советник, — на этих её словах тот с белоснежными волосами, что зовёт себя Вивеком, дёргается, словно от удара, и только её предостерегающий взгляд не даёт ему возразить и всё разрушить. — Мы, Трибунал, как слепые новорождённые кагути, не знали, что делать, и решили поступить так, как всегда поступал наш король: спросили совета у леди Азуры. Все эти три дня и три ночи мы молили её, приносили дары… но всё впустую. Она оставила нас, и, возможно, в этом виноваты мы сами.       — И значит, — в диалог вступает самый молодой из них, Сота Сил, — у нас только один выход: смириться и стать сильными…»       Дальше не слушаю — злоба топит собой все остальные чувства.       Взмаха чуть дрожащей руки достаточно, чтобы ожили притаившиеся на сводах крылатые сумраки и в несколько мощных взмахов крыльев оказались у подножия трона.       Рядом с тобой и привычно уже за последние дни начинают терзать то малое, что осталось от твоей души.       Больнее физических пыток — ментальные образы, насылаемые ими прямиком в твоё сознание.       Если бы раньше знала, что что-то настолько низменное может причинить тебе страдания, никогда не сделала бы своим чемпионом.       Ничего бы этого не произошло.       Только теперь по-настоящему понимаю, как правы были другие Принцы: смертных любить не стоит. Использовать? Да. Но не любить.       Желая лучшего для своих детей, я возвысила тебя, даровав силу, какой никогда не было ни у одного смертного до.       Ни у одного народа не было такой поддержки своего бога, как у вас.       И что я получила взамен?       Ты польстился на силу, которая не должна была принадлежать никому, и теперь твоя душа служит игрушкой для моих слуг, а трое предателей возомнили себя равными мне.       Четвёртый заперся внутри горы, предав всех, кроме тебя. Я долго думала, как наказать его за безграничную преданность не мне, и в конце решила оставить всё как есть. Именно так, бесконечно долго он сам будет уничтожать себя, а я, когда заскучаю, загляну к нему и потешусь зрелищем.       За то, что совершили, расплачиваться вы будете поодиночке.       Такого итога ты хотел, прославленный Луна-и-Звезда?       Как отзвук моих слов — шипение сумраков. Повсюду вокруг тебя, ни на секунду не переставая взмахивать крыльями, и от создающейся какофонии сворачиваешься в эмбрион и позорно хнычешь. Уже давно перестал пытаться вести себя достойно и теперь… что?       Пытаешься не исчезнуть? Хоть немного облегчить страдания?       Все попытки бесполезны, как ни старайся.       Перевожу взгляд с раздираемого сумраками тебя на всё ещё что-то вещающий Трибунал в зеркале луны, и гнев алым маревом перед глазами концентрируется.       Разочарованием.       Те, кто называл меня матерью, на деле куда быстрее даже тебя, Неревар, предают меня.       И поплатятся за это.       Они все.       Даю знак сумракам остановиться на самом волоске твоего существования. Ещё бы удар, и только в Хладной гавани на топливо бы сгодился.       Для того, что я задумала, ты вполне можешь понадобиться мне в… более цельном виде.       Время неподходящее. Нет ни блуждающих огоньков, ни лун на затянутом тучами небосводе, и лишь немногие смертные из огромной толпы, словно бы те самые огоньки — верят.       Материализуюсь в воздухе перед ними в самом привычном для смертных обличии: женщиной, подобной им, с венком из роз в волосах, лёгком летящем, словно крылья сумраков, платье, с луной в одной руке и звездой в другой.       Моё появление на всех оказывает разное впечатление: кто-то, как Вивек, выглядит растерянно, кто-то, как Сота Сил, недовольно, а кто-то, подобно Альмалексии, выглядит решительно, словно перед ним враг.       — Дети мои. Я даю вам последний шанс не сойти с верного пути, — обращаюсь ко всем сразу. — Все, кто пойдёт за этими кимерами и запятнает себя чёрной магией, будут прокляты мной. Никогда больше не будет с ними благословения матери-богини. Также и защиты.       Вслед за тишиной ропот, словно поднимающаяся на море волна. И снова всё стихает, стоит зазвучать голосу твоей недожены.       — Нам не нужен бог, который появляется когда захочет и делает только то, что пожелает, — красивое личико озаряет ложная боль, но смертные глупы, им и этого хватает, чтобы поверить. — Нет. Мы справимся сами. Ты нам больше не нужна.       Взгляды всех троих, обращённые ко мне, полны решимости и вызова. Но самое удивительное даже не это — когда опускаю взгляд на остальных кимеров, поддерживают они их, а не меня.       Лишь кочевые народы — Велоти — сделали шаг навстречу ко мне. Но их недостаточно, чтобы замолить грехи всех. А значит, и платить они будут наравне с остальными.       — Что ж, вы сделали свой выбор, — всё это время тончайшие нити проклятия окутывали кимеров по всему Нирну, и теперь пришла пора активировать процесс. — Вот моё проклятие: не будет больше в царстве смертных существовать гордого и благородного народа кимеров, которых пред всеми я называла своими детьми. Отныне вы грешники, отступники. Глаза ваши станут огнём, кожа — пеплом. Свидетелем вашего падения станет весь Нирн. Пожинайте же плоды своего предательства. Моя боль — вернётся вам сторицей, — растворяюсь в воздухе, торжествуя, под ошарашенные взгляды своих бывших последователей.       Упиваюсь затаённым отчаянием в совсем как твоих алых глазах.       Упиваюсь собственной местью.       Всё, что ты любишь, что с таким трудом создавал — я уничтожу.       Тебя же, когда придёт время, верну обратно в Нирн обычным безродным преступником и с удовольствием буду наблюдать, как ты одного за другим будешь уничтожать всех, кто был тебе дорог.       И когда ты вернёшь себе память и уверуешь, что искупил грехи свои и своего народа, Ресдайн падёт.       Ты, обещаю, станешь этому свидетелем.