Стеклянный дождь

Настроение Казуки было таким замечательным, что он, не удержавшись, начал тихонько насвистывать, и даже присутствие Кимуры-сан не могло остановить его. - Ты бы хоть для приличия радовался чуть меньше, - снисходительно покачала головой бухгалтер. – Может, мне обидно, что ты уходишь? - Я радуюсь вовсе не этому, - заявил Казуки, улыбаясь во все тридцать два. – Просто погода хорошая, и вообще жизнь удалась. - Ну-ну, - не поверила ему Кимура-сан и снова уткнулась в свой компьютер. Казуки немного покривил душой: последнему рабочему дню в опостылевшей бухгалтерии он тоже был рад. В понедельник его оформляли тренером по психологической поддержке, и это новое поприще, по мнению всех вокруг и его собственному, подходило ему куда больше, чем возня с дебетами и кредитами. До вечера Казуки надо было разложить по папкам бумаги, которые он так долго и старательно приводил в порядок, и собственно на этом его офисный труд заканчивался. Дома же его ждал приятный ужин: Манабу обещал приготовить пиццу с анчоусами, которую Казуки обожал, а утром они планировали вместе отправиться в парк. Из-за того, что начало марта было привычно дождливым, а конец выдался феноменально теплым, и за последние дней десять ни единого облачка не появилось на небе, сакуры зацвели уже в двадцатых числах. Сидя на работе и перебирая скучные формуляры, Казуки предвкушал, как завтра они с Манабу будут гулять с утра до самого вечера среди цветущих деревьев и счастливых жителей города. В последнее время поведение Манабу разительно изменилось. Он стал молчаливым и чересчур замкнутым, пускай и раньше редко баловал Казуки улыбками. На все расспросы он отвечал привычно и коротко: "Отвали", зато в остальном не огрызался и не язвил. Некоторое время Казуки казалось, что с Манабу что-то не так, потом он решил, что в их отношениях просто началась новая стадия – Манабу перестал называть его придурком и, наверное, стал относиться терпимее. Это обнадеживало и радовало Казуки. - Заглядывай иногда на чай, Казу, - сказала Кимура-сан, когда молчание затянулось. – Заскучаю я тут без тебя. - Не дождетесь, - уверенно возразил Казуки. – Я буду приходить так часто, что вы меня тряпками гнать станете. Чтоб работать не мешал. - Так я тебе и поверила, - вздохнула его начальница. – Это если бы я была красивой девушкой... - Вы – самая красивая девушка в центре, - перебив ее, торжественно объявил Казуки. – Слово даю! А еще у вас есть большой козырь. - Это ж какой? – хитро прищурилась Кимура-сан. - Ваши пирожные, конечно же! Вы подкупили меня ими раз и навсегда. Пока Кимура-сан смеялась, Казуки лихо развернул кресло, подхватив большую подшивку документов. Дотянуться до верхних полок в сидячем положении было трудно, но ему надоело постоянно просить начальницу помочь. Потянувшись вверх изо всех сил, Казуки раздвинул две соседние папки и постарался всунуть между ними свою подшивку, когда почувствовал, что теряет равновесие. Грохот был таким, будто обвалился потолок – по крайней мере, у Казуки, который оказался в эпицентре обвала, было именно такое ощущение. Полка, на которую он надавил слишком сильно, оборвалась, а вслед за ней посыпались остальные, и Казуки несколько раз больно получил по голове тяжеленными скоросшивателями. - Казу! Боже мой! – Кимура-сан заголосила так, словно он уже умер, и Казуки закряхтел, выбираясь из-под завала. Из кресла он вывалился, оно отъехало на полметра назад, и когда Казуки потянулся к нему, в пяти сантиметрах от его макушки пролетела еще одна папка с верхней, удержавшейся полки. - Не попал, - обернувшись через плечо, сообщил полке Казуки. - Все-то он шутит, все смешно ему, - причитала Кимура-сан, помогая усесться обратно в кресло. – Больно ушибся? Где болит? - Да нормально все, Кимура-сан, - отмахнулся от навязчивых ухаживаний Казуки. – Вот где горе. Он кивнул в сторону свалки из папок и пособий по бухучету, хаотично перемешанных и застилавших весь пол. - Это не страшно, я соберу, - заверила его бухгалтер, но Казуки возмутился: - Еще чего! Я так старался, завалил тут все, а уборка – вам? Ни за что! - Казуки, ты неисправим, - обреченно констатировала Кимура-сан, но Казуки успел заметить, что та едва заметно улыбнулась. Ущерб был не так велик, как показалось на первый взгляд. Новые полки Кимуре-сан пообещали повесить в понедельник, бухгалтер сказала, что Казуки приходить необязательно, она сама все расставит по местам, а сам виновник переполоха до конца рабочего дня успел разобраться и со своими анкетами, и с рассыпавшимися документами, хотя устал от этого изрядно. - Все договора как договора, только у этих коллекция макулатуры, - ворчал он, сортируя листы в последней подшивке. - А кто там? – Кимура-сан сняла очки и пригляделась. – А, клининг. Да, у них всегда много документов. - Самые важные люди – уборщики, - не переставал бурчать Казуки. К каждому договору шло по пачке анкет сотрудников клининговой фирмы с фотографиями, именами и датами рождения. Казуки сам заполнял подобную, когда пришел в центр, чтобы ему оформили пропуск. Раздражало то, что договоров было штук двадцать, а анкет под них подложено еще больше. - Это чтобы кто попало не зашел в центр, - терпеливо пояснила ему и без того очевидную истину Кимура-сан. – Ну и на каждый вид услуг отдельный договор... - Да знаю я, знаю, - пробубнил Казуки. Последние анкеты легли в стопку, Казуки шлепнул сверху контракт и с облегченным вздохом захлопнул папку, когда его как будто несильно током ударило. "Показалось", - мелькнула мысль, но вопреки ей Казуки снова открыл папку и вытащил договор. Парень, чью фотографию он в последний момент заметил в лежавшей сверху анкете, - сотрудник клининговой компании до ужаса был похож на Манабу, похож как брат-близнец. - Ох, ничего себе! – не удержался от возгласа Казуки. – Кимура-сан, представляете, тут... "...тут фотография человека, который один в один мой сосед", - хотел объявить он, когда взгляд упал на имя, указанное в анкете. "Манабу Ошио", а следом дата рождения: "23 июня 1986 года". Казуки показалось, что кресло под ним провалилось, и теперь он парит в воздухе. Или в вакууме. - Не представляю, Казу, - как сквозь вату услышал он веселый голос Кимуры-сан. – Что там у тебя? - У меня... – эхом повторил Казуки и сглотнул. – У меня тут странность какая-то... - Какая? - Да ну быть такого не может, - пробормотал он. В голове метались мысли, предположения и догадки одна другой невероятней. У Манабу был двойник? Брат с таким же именем? Брат, потерявшийся в роддоме, с той же датой рождения и такой же внешностью? Казуки сам сошел с ума и ему мерещится?.. - Странность какая-то, - произнес он и подивился, как глухо звучит собственный голос. – У меня есть сосед по лестничной площадке, я с ним давно общаюсь, и... - И? – настороженно повторила Кимура-сан, когда Казуки замялся. - И его зовут Манабу Ошио, он врач и... И он выглядит в точности как парень на этом фото. Казуки улыбнулся обреченно, и он мог только предположить, до чего несчастный у него сейчас вид. Начальнице выражение его лица не понравилось: она решительно сжала губы и протянула руку через стол, чтобы взять анкету. - Казу, ну тут же написано, что этого уборщика зовут Манабу Ошио, - сказала она, надев очки и всмотревшись в текст. - Как такое возможно? – Казуки сам не понимал, что смотрел на Кимуру-сан с надеждой, будто та вот-вот рассмеется и все объяснит ему. Расскажет, какой он глупый и что все не может быть так, как ему сейчас показалось. - Да никак, - пожала плечами бухгалтер и вернула Казуки листок. – Если узнаешь его на фотографии, значит, это твой сосед и есть. Ну или это очень похожий на него однофамилец, если на фото все же не он. Нахмурившись, Казуки поднес анкету едва ли не к самому носу, вглядываясь в снимок. Ошибки быть не могло: даже сердитый взгляд исподлобья, будто фотограф задолжал парню денег, однозначно принадлежал Манабу. - Это он, - был вынужден констатировать Казуки и опустил анкету на стол. На него накатила волной странная слабость, и Казуки подумал, что в скором времени проснется, потому что все это не могло происходить на самом деле. - Получается, твой сосед никакой не врач, - пожала плечами Кимура-сан и застучала по клавишам, возвращаясь к работе. На побледневшего Казуки она не смотрела и даже вообразить не могла, что сейчас с ним происходит. - Зачем тогда он говорил мне, что работает врачом? – тихо произнес Казуки, ни к кому не обращаясь. - Ну, врач как бы попрестижней уборщика будет, - отозвалась Кимура-сан, не отвлекаясь от монитора. – Наверно, хотел произвести на тебя впечатление. Казуки ничего на это не ответил. Развернув кресло, он взял анкету и направился к копировальному аппарату. *** "А действительно люди не замечают других людей". "Это каких же?" "Уборщиков, охранников, иногда кассиров в комбини". "По-моему, ты преувеличиваешь". "Нет, не преувеличиваю. На этих людей никто никогда не смотрит и не запоминает их. Ты можешь несколько лет ходить в офис на работу, но когда тебя спросят, как выглядит человек, который каждое утро на твоих глазах моет полы, ты не ответишь". Дорогу домой Казуки запомнил плохо – в голове настойчиво прокручивался тот старый разговор, о котором до сегодняшнего дня он и думать забыл. А теперь все сказанные тогда Манабу слова звенели в его ушах. Он автоматически добрался до метро, спустился на лифте, доехал до нужной станции и пересел на другую линию, не глядя при этом по сторонам и ничего не замечая, пока внутри него происходила настоящая революция. Теперь одна за другой в памяти всплывали незначительные мелочи. Например, как Манабу, завалившись к Казуки пьяным, заплетающимся языком повторял, что он врач и смеялся. "Ну что ты, Казуки. Я такое не принимаю. Я же вра-ач... Врач", - Казуки как наяву слышал его голос, пропитанный иронией, и образ покачивающегося на неверных ногах Манабу стоял перед его глазами как наяву. Манабу никогда не пользовался книгами по медицине, хотя они у него были, и никогда ничего не рассказывал о работе – это Казуки мог часами трещать о том, как прошел его день. "Хотя откуда у него тогда вообще эти книги? Зачем они ему, если он к медицине никаким боком не относится?" – спрашивал себя Казуки, запутываясь еще больше. А потом ему вдруг вспомнилось, как в конце февраля он столкнулся в центре с Рено и остановился перекинуться парой слов. - Я вспомнил, почему мне знакомо лицо твоего приятеля, - сказал тогда Рено. – Но я ошибся. Просто когда-то у нас здесь работала группа уборщиков, то ли окна они мыли, то ли еще что, и там был один длинноволосый, похожий на Манабу. - Нет, это точно был не он, - рассмеялся Казуки. - Да я уже понял, - отмахнулся Рено. – Но правда, так похож. Я его запомнил, потому что у него под формой была футболка Dire Straits, а я ж их очень люблю, как-то даже на концерт попал, когда еще ходить мог... Разговор ушел в сторону, и Казуки о нем благополучно забыл, только вскользь отметил, что Манабу, кажется, тоже иногда слушает Dire Straits. Отксеренный листочек с анкетой, сложенный в несколько раз, лежал в кармане куртки и казался Казуки очень тяжелым. Он одновременно хотел и не хотел поскорее добраться до дома, чтобы все выяснить. - Что-то ты поздно, - Манабу открыл дверь и взглянул на Казуки устало. Вид у него был изможденным – наверное, выдался тяжелый день. - Я сегодня обвалил полки в бухгалтерии, и пришлось долго наводить порядок, - Казуки попытался улыбнуться, но получилось плохо. - Вот лось, - усмехнулся Манабу и добавил: - У меня уже все готово, через пять минут приду. Он закрыл дверь, и Казуки развернул свое кресло, доставая из кармана ключи. Такой порядок времяпрепровождения установился у них уже давно. У Манабу была хорошая духовка, и в отличие от Казуки он неплохо готовил, потому ужин всегда был его обязанностью. А у Казуки была стереосистема и телевизор с большим экраном, потому есть, пить пиво и смотреть фильмы или концерты они предпочитали у него дома. Когда дверь за спиной Казуки тихо притворилась, он еще несколько минут сидел в темноте, прежде чем щелкнул выключателем и зажмурился, когда ярким светом резануло по глазам. Неожиданная и совершенно нелогичная мысль пришла в голову Казуки. Что если не говорить Манабу ничего? Ну соврал, и ладно: когда-нибудь, когда придет время, сам обо всем расскажет. А если даже и не расскажет, какая Казуки разница? Он подумал о прекрасном вечере, который им предстоял, и о прогулке в парке завтра. Обо всем, что последует за этим. В последнее время Казуки было так хорошо, что он мог назвать себя счастливым – понимание этого тоже пришло внезапно. А что будет, если сейчас он ткнет Манабу носом в доказательство его большого обмана? Как тот поведет себя и что станет делать сам Казуки в той или иной ситуации?.. Ответить на эти вопросы он не успел – в дверь позвонили. - Казуки, ты почему тут сидишь одетый? – удивился Манабу, переступив порог. В руках он держал большое блюдо, на котором были разложены кусочки уже порезанной пиццы. – Я думал, ты все настроил и ждешь меня. Сегодня они собирались посмотреть какой-то фильм, но Казуки вдруг осознал, что даже не помнит названия. Если бы времени было чуть больше, если бы по какой-то причине Манабу не пришел сегодня, Казуки успел бы все обдумать, принять правильное решение и настроиться на нужный лад. Но этого не случилось, и теперь перед ним стоял Манабу с тарелкой в руках и ждал объяснений, а у Казуки в кармане была его анкета – анкета уборщика. - Пройдешь? – спросил его Казуки и прокрутил колеса коляски, освобождая дорогу. Манабу нахмурился еще сильнее, но спрашивать и говорить ничего не стал, лишь проследовал в комнату, где поставил тарелку на стол и, не садясь, обернулся к Казуки. - В чем дело? – ледяным тоном спросил он. - Я сегодня обвалил полки в бухгалтерии, - зачем-то повторил Казуки. Куртку он так и не снял, язык его еле ворочался, а мысли шевелились в голове еще медленней, будто Казуки был пьяный. - Это я уже слышал. Похоже, одна из них дала тебе по башке. - Не одна, - нервно усмехнулся Казуки, но Манабу даже не улыбнулся. Сглотнув и выдохнув, Казуки решил, что так никогда не соберется с духом, потому что в жизни не подберет слов. Он просто сунул руку в карман, вытащил сложенный листок и протянул его Манабу. - Вот это я нашел случайно, когда разбирал документы, - только и сказал он. Глядя на Казуки, Манабу прищурился, а после опустил глаза и развернул отксеренную анкету. Его лицо напоминало Казуки маску, похожую на те, что носили на Венецианском маскараде – как-то раз он узнал об этом празднике в телепередаче про Италию. Застывшая фарфоровая оболочка страшная своей невыразительностью. В анкету Манабу смотрел от силы секунду, но для Казуки она тянулась очень долго. И стоило тому поднял на него глаза, Казуки понял, какую ошибку совершил. Не надо было говорить ему. Нельзя было признаваться, что он все узнал. - Что ж, рано или поздно это должно было случиться, - сказал Манабу. Слишком равнодушно, чтобы Казуки поверил в его спокойствие. - Это действительно ты? – зачем-то тихо спросил он, будто еще сомневался. - Это действительно я, - в тон ему ответил Манабу, аккуратно положив листок возле тарелки с остывающей пиццей. А потом он улыбнулся, и Казуки, не выдержав, отвернулся. Такого выражения лица у Манабу он еще никогда не видел. Такого пустого – подобрать другое определение не получалось. По пути домой Казуки проиграл в голове множество вариантов развития этого разговора. В одних случаях он кричал, в других пытливо расспрашивал, в третьих – обижался, но неизменно задавал тысячу вопросов: за что, почему, зачем, какого хрена? А теперь, видя Манабу, видя его лицо, Казуки смог выдавить из себя только одну фразу: - Мне все равно. Манабу ничего не ответил, лишь опустил голову, разглядывая свои неизменные серые тапочки, и Казуки нашел в себе силы снова посмотреть на него. - Мне все равно, зачем ты это сделал, и ты можешь ничего не объяснять, - повторил он. "Только не уходи", - хотел добавить Казуки, но слова застряли в горле, а во рту пересохло. Потому что в глазах Манабу он прочитал слишком много. Это конец – вот что без слов говорил он, но Казуки отлично его слышал. - Неважно, Казуки, все равно тебе или не все равно, - ровно произнес Манабу. – Я уже давно хочу сказать, что нам пора завязывать, но все никак не получалось. - Завязывать? – Казуки так дернулся в кресле, что в какой-то миг почудилось, будто он действительно вскочит на ноги. – Почему? У нас же все хорошо! Даже лучше, чем было раньше! - Это у тебя лучше, а не у нас. - Манабу, - Казуки мотнул головой, отбрасывая с глаз челку, и крутанул колеса коляски, подъезжая к нему ближе. – Я ничего не понимаю. Я тебя чем-то обидел? Если что, я никогда... - Ты меня не обижал, успокойся, - словно сдаваясь, Манабу поднял руки. Его пальцы подрагивали, и Казуки хотел сжать их в своих, но Манабу ловко увернулся и обошел коляску, оказываясь у него за спиной. - Так в чем дело? – сразу же развернул кресло Казуки. В голове мелькнула паническая мысль, что если не держать Манабу в поле зрения, тот исчезнет и больше не найдется. - Дело в тебе самом. Ты выздоравливаешь. - Совсем сдурел? – оторопел от такого откровения Казуки. – Я никогда не выздоровею. О чем ты вообще? Манабу медленно покачал головой. Скрестив руки на груди, он стоял, понуро опустив плечи, отчего казался очень жалким. Казуки он всегда нравился, но именно сейчас он подумал, каким же Манабу был тощим, мелким и объективно невзрачным. - Ты снова становишься собой, - тихо произнес Манабу. – Я уже давно заметил и хотел тогда же свалить, но... Он снова качнул головой, чем напомнил Казуки дурацкого болванчика. - Тебе не нравится, что я привык к своим парализованным ногам и начинаю жить нормально? – спросил Казуки и не поверил своей догадке. – Но ты ведь сам помогал мне... - Не нравится – неверное слово. Я рад за тебя, правда. Но больше нам нечего делать вместе. В этот момент Казуки понял, что ему не просто снятся события этого дня. Все гораздо хуже: его разыгрывают, он попал в сюрреалистичное кино и вот-вот сойдет с ума. - Я помог тебе, потому что когда встретил тебя тогда, в инвалидной коляске в лифте, ты напоминал меня самого, - Манабу провел ладонью по лицу, и Казуки зацепился взглядом за браслет на его запястье, который сам ему подарил. К его облегчению вместо того, чтобы хлопнуть дверью и уйти, Манабу подошел к дивану и сел. А Казуки затаил дыхание, потому что боялся спугнуть возможное откровение. - Я действительно учился в медицинском, если что, - сказал Манабу, глядя прямо перед собой в стену. – Только после первого курса меня отчислили. - Почему? – осторожно спросил Казуки. - Потому что тупой, - усмехнулся Манабу. – Я просто не вытянул. Это очень сложно и явно не мое. - Ты не тупой, - поспешил заверить его Казуки, и говорил он искренне. - Врач – это вообще призвание. Немногие люди могут быть врачами. - Мои родители врачи, и бабушка с дедушкой были врачами, - бесцветно отозвался Манабу. – Семья потомственных врачей. Представь, какие на меня возлагали надежды. И тут отчисление. Я даже не сам ушел, меня попросили. Положив руку на сердце, Казуки едва ли понимал, из-за чего страдает Манабу. Сам он никогда нигде не учился и не видел в этом беды. Но судя по тому, что он сейчас слышал, Манабу был иного мнения. - Что было дальше? – спросил Казуки, благоразумно решив не озвучивать свое мнение. - С тех пор семья со мной не разговаривает, - горько усмехнулся Манабу. – Ну, почти не разговаривает. Так, интересуются иногда и все. - Ну и дураки! – от души возмутился Казуки. – Не обязательно быть врачом. Любая работа почетна, так мой отец говорит. - У нас с тобой совсем не похожие отцы, - чуть жестче, чем до этого, произнес Манабу. – Но вообще речь не об этом. Казуки кивнул, соглашаясь. Сидящий перед ним Манабу сложил руки на коленях, и Казуки в неизвестно какой по счету раз обратил внимание на то, что кожа на тыльных сторонах ладоней была воспаленной. - Получается, это никакой не дезинфектор, - невпопад произнес он, но Манабу понял его. - Знал бы ты, как задрал меня постоянно об этом спрашивать. Был бы чуть внимательнее, заметил бы, что у меня еще и мозоли на руках, - он продемонстрировал свои раскрытые ладони. – Это моющие всего-навсего. - А как же перчатки? – зачем-то спросил Казуки. - Попробовал бы ты весь день проходить в резиновых перчатках. Лучше уж раздражение. Покачав головой, Казуки на миг прикрыл глаза и вскользь отметил, что в куртке ему становится жарко, но отвлекаться на то, чтобы снять ее, не стал. - Получается, о центре ортопедическом ты узнал, когда работал там, - после того, как Манабу вроде бы передумал уходить, Казуки немного успокоился, и мысли в его голове стали упорядочиваться, а картинка складываться. - Да. Но в онкологии я тоже работаю. Не врачом, разумеется, - ни голос, ни лицо Манабу ничего не выражали. – Вообще у меня много мест работы. Например, раздавать рекламу возле метро. И еще... - Я уже понял, Манабу, и мне не нравится твоя несчастная физиономия, когда ты рассказываешь об этом, - Казуки решительно приблизился и наконец сделал то, чего хотел уже давно: взял руки Манабу в свои. Ладони у него оказались холодными и влажными, как будто дохлую рыбу держишь, но Казуки было плевать на это. - Какой же ты идиот, Манабу, - прошептал он. – Ну правда, какая разница? Посмотри на меня: я даже одного года нигде не проучился и долго вообще не работал. "Родители кормят, и ладно" – вот мой девиз последние лет десять. Нашел перед кем стыдиться. В ответ Манабу безжизненно улыбнулся, отнял свои руки и немного отклонился назад, словно близость Казуки была ему неприятна. - Дело не только в этом. - Ну а в чем тогда? - У меня много проблем, Казуки. Моя работа ерунда на их фоне. - Каких еще проблем? Где-то на задворках сознания Казуки звенел тревожный звоночек. Что-то было не так: Манабу, которого он знал, должен был психануть и уйти, обозвав парой ласковых напоследок, и хлопнуть дверью. Но его как будто подменили, и теперь он сидел на диване в чинной позе и пусть неохотно, но объяснял что к чему. Однако Казуки, потрясенный последними открытиями, проигнорировал этот знак. Еще и радовался, что Манабу не ругается и даже идет на разговор. - У меня плохо получается общаться с людьми, - вымученно протянул Манабу после недолгой паузы. - В смысле? - Слушай, не тупи, а? – вспыхнул он. – Ты сам сто раз говорил, какой у меня отвратительный характер. Это не один ты заметил, ясно? Мне не нравятся люди, и я не люблю иметь с ними дело без лишней нужды. - Ну ты же не хикикомори какой-то, - растерялся Казуки, не представляя, как реагировать на это признание. – Ты же не сидишь сутками в инете... - Именно это я и делаю, - перебил его Манабу. - Ты ходишь на работу и... – начал Казуки и осекся, а Манабу усмехнулся в ответ: - И все. Устало выдохнув, Казуки дернул змейку на куртке, пока Манабу безучастно проследил за движением его рук. - Вся моя жизнь в сети, - негромко произнес он. – Даже не знаю, что бы делал, родись я во времена, когда интернета не было. У меня нет друзей и нет никаких увлечений, потому что талантов тоже нет. Нет перспектив и карьерного будущего. Зато я зарегистрирован во всех соцсетях. Когда-то думал попробовать вести блог, но мне совершенно не о чем писать. Он вдруг рассмеялся, а Казуки, который как раз выпутывался из рукавов куртки, замер на месте, до того ненормально это прозвучало. Ему даже почудилось, что смех сейчас перейдет в рыдания, но Манабу взял себя в руки, и уже через секунду его лицо снова стало безучастным. - Зато у тебя есть я, - ляпнул Казуки первое, что пришло на ум. – Можешь вести блог обо мне. "Мой сосед – придурок". По-моему, отличное название. Невесело усмехнувшись, Манабу покачал головой, а Казуки улыбнулся еще шире. - Ну же, почему нет? Сейчас тебе будет первая история, как идиот, с которым тебе посчастливилось жить через лестничную площадку, стал калекой. - Не думаю, что кого-то заинтересует твоя дурацкая авария. - Авария вряд ли, а вот правдивая история – вполне, - хитро улыбнувшись, Казуки подался ближе к Манабу и заговорщицки прошептал: - Не было никакой аварии, я соврал. Потому что на самом деле я упал с балкона, когда на спор лез к одной девушке. Веришь, сейчас я не помню ее имени. Если Манабу был удивлен, он этого никак не показал. - Правда, что ли? – только и спросил он. - А то, - хмыкнул Казуки. – Видишь, ты меня немножко обманул, я тебя немножко тоже. Мы квиты. Уголки губ Манабу дрогнули, но едва ли это было похоже на улыбку. - Ты редкостный идиот, Казуки, - произнес он. - От идиота слышу, - не остался в долгу тот, но сохранять серьезное выражение лица долго не смог. – Ладно, вопрос решен, я так понимаю? Сделаем вид, что ничего не случилось, и живем дальше? Казуки действительно не видел проблемы. В начале его напугало жутковатое выражение лица Манабу, но теперь они все обсудили, договорились, и не существовало ни единой причины для неприятных перемен... - Ты совсем ничего не понял? – сбил его с оптимистичных мыслей вопрос Манабу, прозвучавший холодно и отчужденно. – Мы не подходим друг другу, Казуки. - Еще как подходим, - не моргнув глазом, выдал тот. – И то, что мы уже несколько месяцев вместе, это отлично доказывает. Вот теперь Манабу действительно посмотрел на него, как на полного кретина, и Казуки приготовился услышать от него привычное "ну ты и придурок". - Еще раз, Казуки, специально для тупых, - выдохнул Манабу, прикрыв глаза. – Что общего у уборщика-социофоба и всеми обожаемой суперзвезды? - Что-то я не понял, кем ты считаешь меня: социофобом или звездой? Потому как я ни то и ни другое. Когда-то я был музыкантом средней хреновости – буду честным и объективным, но сейчас я вообще никто, парень в инвалидном кресле. - Ты сам в это веришь? – пытливо посмотрел на него Манабу, прищурившись. - О, нет, конечно, - фыркнул Казуки. – Как и любой человек, в глубине души я считаю, что я особенный и для кого-то очень важный. Но, по сути, я... - В этом и разница между нами. Я не тот любой человек, который о себе так считает. - У тебя просто заниженная самооценка, - твердо произнес Казуки, почувствовав, что начинает злиться. Не было ничего хуже, чем доказывать кому-то его уникальность, и успокаивало только то, что Манабу, похоже, действительно считал себя полным ничтожеством, а не специально провоцировал на комплименты. - Когда ты позвал меня на День Святого Валентина, и я увидел тебя в толпе друзей... – Манабу замолчал ненадолго, а потом передернул плечами, словно решил не договаривать. – В общем, я еще тогда все понял. Ты поправился, Казуки, ты вернешься к нормальной для тебя жизни, а мне все это ненужно. - Пф... Фигня! – Казуки сердито взмахнул рукой. – Тебе понравятся мои друзья, вот увидишь. Ты, кстати, хоть и молчал все время, но в принципе не так уж плохо влился в компанию, и... - Казуки. Только Манабу мог произнести его имя так, словно кулаком припечатал, и Казуки захлопнул рот, но тут же снова развел руками: - Ладно, я все понял. Ты не хочешь вечеринок и праздников. Без проблем. Мы как-то обходились без них, и теперь тоже найдется решение. - Не думаю. - И не надо. Об этом подумаю я. Мне очень нравится проводить вечера с тобой вдвоем дома. Ну а ты, может, в виде исключения раз в месяц будешь выходить куда-нибудь со мной. Вот, кстати, хочу тебе напомнить, что в самый первый раз, когда я еще мог ходить, ты пошел со мной в клуб, хотя мог отказаться. Воспоминание было неожиданным даже для самого Казуки. Тот давний эпизод никак не вязался с образом замкнутого Манабу, которым тот прикрывался теперь. Казуки внимательно уставился на него, ожидая ответа, а Манабу опустил глаза, и когда он заговорил, его голос звучал еще глуше, чем до этого: - Просто ты был первым, кто вообще меня куда-то пригласил. Я так растерялся, что согласился. Потом хотел отморозиться, но... Он неопределенно пожал плечами, и Казуки предположил, что Манабу сам не смог ответить на вопрос, почему все же согласился. - Наверное, я тебе немного понравился, - слабо улыбнулся Казуки. Манабу ничего не ответил и глаз не поднял, а Казуки вдруг осенило догадкой, и он даже спину выпрямил, когда до него наконец дошел смысл услышанного. - Я у тебя что, первый? – оторопело спросил он. Бросив на него лишь короткий угрюмый взгляд, Манабу сухо ответил: - Как мне помнится, ты сразу догадался. - Да, но... Я думал, у тебя с девушками было, а тут... Манабу не отвечал и обсуждать эту тему явно не хотел, пока Казуки в уме прикидывал, сколько Манабу лет. Тот был всего на год его младше, и цифра получалась поразительная – по крайней мере, Казуки, расставшийся с девственностью еще в пятнадцать, даже раньше своего лучшего друга Юуто, представить не мог, что человек может оставаться невостребованным так долго. - Ничего не понимаю, - вконец растерявшись, пробормотал он. – Тогда, в клубе, мы же пошли в туалет, и ты прямо там... Получается, у тебя это было впервые... - Да нажрался я тогда! – вспылил Манабу. Он так неожиданно повысил голос и сжал кулаки, что Казуки шарахнулся назад. – Мне много не надо! А ты ко мне лип, и я поперся. А потом когда ты свалил, меня минут десять над унитазом рвало, потому что так противно мне в жизни не было! Скачок от размеренной спокойной беседы к почти истерике был так внезапен, что Казуки, будто рыба выброшенная на берег, только и мог, что открывать и закрывать рот. - Манабу, подожди... – попробовал остановить его Казуки. - Чего ждать-то? – выплюнул тот и поднялся решительно, зацепив своими коленями неподвижные колени Казуки. – Я пойду... - Стоп. Никуда ты не пойдешь! – возмутился тот. - Ошибаешься. - А ну стой! Казуки рванул за ним следом в прихожую, но Манабу даже не обернулся, прокручивая входной замок. - Манабу, если ты сейчас же не вернешься, я буду полночи орать под твоей дверью, - предупредил Казуки, чувствуя, как внутри него все холодеет. – Ты же знаешь, я могу. - На здоровье, - бросил через плечо Манабу. - Чего ты злишься? – рассердился Казуки, и в эту минуту он больше всего ненавидел свои парализованные ноги, которые мешали ему вскочить, развернуть Манабу за плечи и впечатать в стену, чтобы выбить дурь из его безмозглой головы. – Подумай наконец, я же вообще ничего не сделал! - Правильно. Все уже сделал я, - дверь наконец поддалась и приоткрылась, но прежде чем уйти, Манабу развернулся и смерил Казуки пристальным тяжелым взглядом. - Мы оба молодцы и оба идиоты, - капитулируя, поднял руки Казуки. - И отношения наши – та еще хрень, как выяснилось сегодня. - Хрень – самое верное описание. - Именно. И поэтому, Манабу, я бы сейчас с радостью вернулся в нашу первую встречу, - прищурив глаза, Казуки рискнул подъехать ближе, понадеявшись на то, что Манабу не рванет на лестницу. Тот действительно не шелохнулся, стоял как вкопанный и смотрел на Казуки сверху вниз, тогда как ему самому приходилось сильно задирать голову. - И я бы ничего не менял, - медленно, специально, чтобы дошло, произнес Казуки. – Я бы просто пережил все заново. С тобой. Хоть ты и редкостный дурак, Манабу, но у меня такого никогда не было. Как со стороны он услышал, до чего жалобно дрожит его голос, и ощутил, что губы тоже подрагивают. - Мне даже не жаль, что я теперь до конца дней калека. Можешь верить или не верить – мне похрен. Потому что иначе мы бы с тобой никогда не были вместе. Понял меня? На последней фразе Казуки непроизвольно повысил голос, и благодаря открытой двери его, должно быть, услышали все соседи. Но в этот момент Казуки все было безразлично. Лишь бы Манабу слушал его и не уходил. - Я пойду, - глаза Манабу блестели, но по его лицу Казуки ничего не мог прочитать. - Иди. Вали отсюда, - вопреки смыслу произносимых слов, говорил он теперь тише и спокойней. – Катись к черту. Надеюсь, к завтрашнему дню ты остынешь, перестанешь тупить и поговоришь со мной по-человечески. Или к послезавтрашнему. Но я от тебя не отстану, Манабу. Даже не надейся. Говоря это, Казуки верил, что действительно сможет – он добьется того, чтобы Манабу слушал его и слышал. Потому что чувства, которое распирало его изнутри, должно было хватить на двоих. Манабу ничего не ответил. Он развернулся порывисто, словно не мог больше выдерживать взгляд Казуки, и вышел за дверь, которая негромко хлопнула за его спиной. А Казуки закрыл глаза, под которыми почему-то невыносимо пекло, и сглотнул подкативший к горлу комок. - Какой же ты... – еле слышно пробормотал он. Манабу был идиотом. Даже не так – он был представителем редкого вымирающего вида идиотов, который сам создал проблему и сам из-за нее теперь страдал. Но Казуки знал, что завтра он все исправит. Не может не исправить, потому как что делать дальше без Манабу, он не представлял. *** В ту ночь он так и не уснул: забылся на пару часов, не больше, чтобы потом проснуться и снова изучать белый потолок над головой. Когда Казуки только получил травму, он приучился спать на диване, потому что с него было легче перебираться в коляску. Потом появился Манабу, и вдвоем им стало тесно, потому Казуки снова достал футон. Манабу не было рядом с ним, но уже по привычке Казуки расстелил на полу и теперь периодически ловил себя на том, что шарит рукой рядом, неосознанно ищет, но неизменно нащупывает лишь холодную простынь. В голове творился полный хаос, но одну мысль Казуки все же выхватил из общей массы. Полгода назад, когда Манабу пришел к нему на помощь, Казуки думал, что тот сделал это из чувства долга. Как врач, Манабу не смог пройти мимо страдающего человека, пусть тот ему и не нравился. Но все оказалось иначе. Манабу не был врачом, он был несчастливым одиноким человеком – таким, каким в то время являлся и Казуки. Должно быть, в ту памятную встречу в лифте, когда он впервые возвращался домой в инвалидной коляске, Манабу увидел в его глазах нечто знакомое. Но в отличие от самого Манабу, Казуки еще не умел справляться со своим горем. А то, что одиночество – самое страшное горе на свете, он не сомневался ни на минуту. "Теперь я помогу тебе", - мысленно повторял Казуки, когда за окном начало светлеть небо. Он едва дождался утра, быстро привел себя в порядок и отправился в прихожую. На площадке в субботнее утро было тихо, из соседних квартир еще не доносились ни звуки шагов и работающих телевизоров, ни звонкие голоса детей. Остановившись у двери Манабу, Казуки немного поколебался, но после решительно нажал на кнопку звонка. За дверью разлилась мелодичная трель, но шагов не последовало. Казуки подождал полминуты и нажал снова, но ответом ему опять была тишина. С трудом удержавшись от того, чтобы не забарабанить в дверь, он выругался и развернул коляску. Мобильный нашелся возле постели, и Казуки открыл список контактов. "Телефон абонента выключен или находится вне зоны", - сообщил автоответчик. Почему-то Казуки не поверил в услышанное и набрал номер еще раз, но результат оказался тем же. Растерянно опустив руку, сжимающую трубку, на колени, Казуки вдохнул поглубже, чтобы сорваться с места и снова броситься к двери, когда понял, что подобные суетливые действия не имеют никакого смысла. Манабу пропал или же просто не хотел отвечать, но как бы то ни было, Казуки не имел ни малейшего представления, что ему теперь делать.