Состоянье у тебя истерическое, Скушай, доченька, яйцо диетическое. Или, может, обратимся к врачу? «Ничего я не хочу!» Песенка из м/ф
— Пускай, — говорит, — пытаются развеселить Несмеяну-царевну; кому удастся, тому она будет женою. Только это вымолвил, как закипел народ у княжьих ворот! Со всех сторон едут, идут — и царевичи и княжевичи, и бояре и дворяне, полковые и простые; начались пиры, полились меды — царевна все не смеется. Сказка про Царевну Которая Упорно Не Хотела Выходить Замуж
Муторное гудение в голове. Я задыхаюсь. Ощущение, будто мне конфета не в то горло попала. Странный привкус во рту подтверждает мои подозрения. Лицо — влажное, по переносью стекает капелька пота. Хочу вытереть нос, но руки не двигаются, точно омертвели. Ещё меня начинает беспокоить спёртый воздух и осязание на лице. Мне будто кто-то нацепил резиновый намордник. Я прикладываю немалые усилия, чтобы реанимировать память. На поверхность начинают просачиваться сбивчивые, неясные намёки того, что происходило со мной незадолго до того момента, как я оказалась в столь смущающей ситуации. Я вспоминаю скрип дощетчатой палубы, привычные голоса, яйцо. Яйцо лежит передо мной в глиняной миске. Я собираюсь его съесть. Мысли, как вспугнутые мошки, разлетаются и исчезают во тьме, когда моё тело подскакивает. Чётче становится слышим лязг колёсиков. Меня куда-то катят. А потом чьи-то незнаемые голоса начинают проникать в мой мозг: — …вводи! В вену вводи! — …отстёгивай! Катим-катим! Чёрт, успеем? Думаешь, успеем? В реанимации хоть успели убрать? — …давление падает. — …ша. — …да! Женщина, вам нельзя дальше! Стойте! — …дочь. — …быстрее! Виктор Владимирович! Я задыхаюсь. — Капитан, тут ваша девка… того, — встревоженный голос «грузина». — Того? Что тут у вас происходит? — недовольный тенор капитана. — Почему она лежит рожей в миске? Она учится есть носом? — Так померла, — исторг Лысый. — Обпилась? — переспросил Роше. — Нет… она не дышит. Окочурилась. — Что ты мне тут пиздишь? — с издёвкой бросил капитан. — Пульса нет, — ледяной тон ведьмака. Недолгое молчание. До всех доходил смысл сказанного. Геральт порывисто вскочил, протянул ко мне руки, чтобы сгрести за плечи и вынуть моё лицо из миски с едой. Но я опередила его поступок: импульсивно выпрямилась, глотая раскрытым ртом воздух, словно вынув голову из унитаза. С жутким свистом начала втягивать кислород. Я задыхаюсь. Я, мать вашу, задыхаюсь. На лбу у меня расплющенное варёное яйцо. Геральт поспешно присел возле меня, взял за плечи, развернул к себе. Из глаз у меня ручьём бежали слёзы, никак не удавалось вернуть себе дыхание. — Подавилась, бестолочь?! — злобно швырнул Роше. Я истошно цеплялась Геральту за плечи, сгибалась, как в рвотном позыве. Ведьмак продолжал удерживать меня, не переставая настойчиво твердить, чтобы я дышала. — Эдак она и не глотала ничего! Токмо села рядышком! — вступился за меня один из солдат. — Ма… кха! — тугой жгут на горле начинал разматываться. — Геральт? Что с ней? — Арья. Арья, всё. Успокоилась? Дышишь? — Мама… Я оттолкнулась от ведьмака, смахивая с глаз слёзы, вскочила на ноги. Подслеповато, как кутёнок, побрела в сторону. Почти добралась до борта. Капитан поймал меня под руку, дёрнул назад. У меня подкосились ноги. — Я… я умираю. — Уймись. Ты только что воскресла. Поздравляю, — буркнул Роше. Я перестала тянуть себя за борт, позволила капитану поставить меня ровно, избавив меня при этом от нездоровых покачиваний. Роше взял меня за плечи, поставив перед собой, скептически оглядел моё лицо и спросил у ведьмака: — Геральт, ей вдарить для верности? — Роше, думаю, не стоит, — упредил ведьмак. Капитан заметил мой мутный взгляд и решил, что Геральт мало что смыслит в медицине. Он отвесил мне подбадривающую пощёчину. Я прикусила язык. — Ука! — я схватилась рукой за пылающую щёку, отскочила от капитана, в ужасе уставившись на того своими слёзными глазами. Возглас мой прозвучал убедительно жалобно: Роше будто устыдился. Но ненадолго. — Прекращай разыгрывать истерику. Я в отчаянии огляделась, встречая на себя насмешливые взгляды. Я едва не взвыла от горечи и обиды. — Я… Геральт. Помоги. Я умираю. Я умираю. Там. Мне надо вернуться. Помоги. Ты же знаешь, ты же всё знаешь. Помоги. Роше заинтриговано скрестил руки на груди, глянул на ведьмака. Но у того на лице было написано не меньшее удивления, чем у Лютика. — О чём ты говоришь? — Ягодка, ты просто подавилась! — без особой уверенности вставил бард. — Я там. Умираю. У мамы на глазах. Сделайте что-нибудь… Никто не знал, чем мне ответить. Некоторые из солдат и вовсе потеряли ко мне всякий интерес, вернулись к завтраку. Я сделала шаг в сторону, обратно. Бросила взгляд на далёкий берег. — Утонуть… Я утонула и попала сюда. Значит, если я утону здесь, то… — Арья, — позвал меня Геральт. — Объясни, что произошло. — Кровь от башки к заднице у неё отхлынула — вот что произошло, — высказался Роше. От вдруг возникшего чувства унижения, что никто не спешит воспринимать мои страдания всерьёз, я решила, что настало самое подходящее время, чтобы распрощаться со своей шизофренией. Я с разбегу бросилась за борт. Но, как лошади, перемахнуть мне через ограду не удалось. Я неуклюже ударилась тазом о доску. Пока медленно клонилась носом в воду, меня уже скрутили и оттащили от греха подальше. Я запоздало вспомнила, что боженька себя изничтожать самолично не велел. Поэтому, когда надо мной возникла недовольная физиономия Роше, я тут же принялась долбить в него своими просьбами. Выглядела эта сцена довольно эпично: я, стоящая на коленях, удерживаемая двумя солдатами, и разъярённый, но немного охуевший капитан, нависавший надо мной. Я начала зачитывать свой текст Дездемоны: — Роше! Ты! Да, ты! Ты проще остальных выходишь из себя! Быстро! Вынул меч и ткнул меня! А! Нет! Убей меня, только быстро! Голову сруби! — Ты начинаешь меня здорово пугать, — любезно высказался Роше. — Ягодка! Что ты такое толкуешь?! Не сметь! Геральт, сделай что-нибудь! — осердился Лютик. — Замолчи, Лютик, Роше не станет её убивать, — бросил ведьмак. — Пожалуйста! Я вот-вот умру! А там же мама! Эти врачи убьют меня! Убей меня, Роше! Быстро, я сказала, убей! Мне надо проснуться! Убей меня или швырни за борт! Нет! Не бросай! Я плохо плаваю! Да и в воде страшно… Я начала истерично вырываться и пытаться пнуть капитана в колено. Роше даже отходить не стал. — Геральт, у неё припадок? — спросил он. — Я, кажется, начинаю понимать, что она требует, — ведьмак задумчиво поскрёб подбородок. — Трисс говорила мне. — Всё! Я ненавижу тебя! Я тебя, блин, ненавижу! Ух, как ненавижу! Роше! Я тебя ненавижу! Если ты меня сейчас же не убьёшь, я тебя никогда не прощу! — Заткнись, пока я тебе не вдарил, — не выдержал Роше. — Не смей вдарять! Смей убивать! Капитан враждебно прищурился. — Даже не думай пачкать палубу своей кровью. — Если ты сейчас же не воткнёшь мне в горло нож, я, сука, сниму штаны и проеду голой жопой по твоей засранной палубе! Солдаты, удерживающие меня, вдруг начали по-идиотски посмеиваться. — Лютик! Кинь! Кинь мне вилку! Кидай мне в глаз! — Ягодка, я… — Всё. С меня хватит. Тащите её вниз и заприте в каюте. Бьянка. Проследи. — Я ненавижу тебя! Ненавижу! — меня поволокли с палубы. — Я это уже понял, — Роше мрачно смотрел мне вслед.***
Я долгое время пролежала на койке, отвернувшись к стене. До этого меня вырвало на солому в углу. Бьянка, Опарыш и Лютик тщетно пытались достучаться до моего запертого сознания. Лютик исполнил мне несколько своих самых весёлых песен, Бьянка укутала в плащ, а Опарыш снова пытался втиснуть мне в рот яблоко, как какой-то фаршированной свинье. В конце концов, зашёл Геральт. Не сходя с койки, я поведала ему тоскливым голосом, что происходит сейчас с моей душой. Рассказала, что моя многострадальная сущность мечется сейчас между мирами. Но ведьмак счёл, что моя идея по поводу, что весь их мир — всего лишь галлюцинация, не совсем вписывается в его точку зрения. Поэтому, когда он вышел из каюты, я по-прежнему осталась неудовлетворённой нашим психологическим сеансом. Стоило мне вновь улечься носом к стене, свернувшись в позу затраханного эмбриона, как мною снова увлеклись Лютик и Опарыш. — Ягодка, съешь хотя бы эту замечательную булочку, пока она не почерствела. — Милсдарыня… погибоша! — Что? Малец, какая ещё погибоша? — не понял бард. — Погибает милсдарыня наша… Ничё не есть. А таки разве позволено? — Арья, дорогуша, глотни хотя бы водички. — Я воти яйишко стащил, милсдарыня, — обрадованно доложил Опарыш. — О! Яишшко! — поддержал солдатика Лютик. — Яишшко — это славно, друг мой. Дай сюда. Арья, дорогуша, скушай яишшко. — А не слишком ли тут вас много собралось? От вклинившегося голоса Роше мне подурнело. Было и стыдно, и неловко, и я злилась. Ещё я была в отчаянии. Меня не захотели убивать. А это значит, что совсем скоро мой мозг перестанет работать, и я умру. Умру насовсем. Что тогда? Всё исчезнет? Исчезнет и этот мир? Или только взаправдашний? — А, капитан… Кхм. У нас тут, понимаете ли, важная процедура. Не желаете ли принять участие? — Процедура? — Яишшко, — вставил Опарыш. — Нам необходимо скормить ягодке яишшко. — Жрать захочет — сожрёт. Отойдите лучше от неё, а то ещё яйцом подавится. — Но наша светик со вчерашнего вечера не кушала! А ещё имела неосторожность, кхм, исторгнуть всё неподобающим образом. — Она мне тут где-то насрала?! — Капитан! О боги! Какое бестактное обращение к барышне! И нет, спешу вас, мой друг, заверить, никто «срать», как вы только что выразились, тут бы не посмел, зная ваше пристрастие к порядку на вашем судне… — Стало быть, блеванула? — Ягодка, не слушай этого костолома! Заткни свои прелестные беличьи ушки… — Беличьи… Чего, блять? — Роше так и не смог переварить сказанного. Я почувствовала, как бард нагло склонился надо мной и начал трепетно зачёсывать мне волосы за ухо. Опарыш приблизился за ним следом, и оба полудурка воодушевлённо выдохнули: — Мдя… аки касатка! — выразился Опарыш. — Касатка?! — поперхнулся Лютик. — Ну… али как журка. Птишка такая. — Она там у вас хоть жива ещё, а то, гляди, не шевелится, — недоверчиво спросил капитан. — Она себя там своим языком не задушила, случаем? Лютик и Опарыш переглянулись, а затем принялись рьяно трясти меня в четыре руки. — Ягодка! Арья! Цветик! Отзовись! — Милсда-арыня-я! — Так! Всё! Пошли вон! — не выдержал Роше. Я услышала, как капитан расшвыривает в стороны моих нянечек. — А ты… Я на какой-то миг враз забыла о всех своих пиздострадальствах. Тон Роше мне не понравился. По спине пробежались мурашки. — А ты у меня сейчас яйцом получишь.***
— Нильфгаард дойдёт до линии Понтара? Молчание. — Что насчёт Ковира и Повисса? Дай угадаю. Они заявят о своём нейтралитете? Молчание. Роше снова зашуршал своими картами у меня в районе пяток. Я продолжала лежать, повернувшись к нему задом. Даже не ворохнулась, когда он смачно шлёпнул меня по заднице, надеясь испробованным методом заставить меня вскочить. Но я упрямствовала до победного. Продолжила лежать, не издавая ни звука. Только время от времени сглатывая набежавшие сопли. Я вообще-то умираю! Прояви хоть каплю уважения в сей горестный миг, бесчувственная скотина! — Предположу, — не унимался Роше, судя по голосу, склонив нос над картами, — если дело будет обстоять так, государства к югу от Понтара относительно мирно войдут в состав империи, как провинции. Я попробовала зажать руками уши, чтобы не слышать его болтовни. Если память мне не изменяла, в моменты обострения шизофрении или чего-то там ещё врачи настоятельно рекомендовали не отвечать фантомам, дабы не усугублять ситуацию и не затаскиваться в иллюзию ещё глубже. В моём случае — глубже только Марианская впадина. — Хватит прятать свои бесстыжие глаза. Сядь, когда я с тобой разговариваю. Наконец-то темерец вспомнил, что у него есть собеседник. Схватив меня за шкирку, принялся грубо усаживать прямо. Я размякшей макарониной заизвивалась из стороны в сторону. — Что там в королевствах к востоку от Махакама? — тыча мне в лицо своей растопыркой, не унимался темерец. — Вот тут. Смотри сюда. Раз не умеешь читать, запоминай так. Это — Лирия… Дьявольщина. Что с твоей покосившейся рожей? — Отстань от меня, — не выдержала я, нарушая собственные выдуманные правила. — Можешь меня просто не трогать? Роше настороженно отодвинулся, выпуская мой воротник. — В твоей башке — горящий бордель, — проворчал себе под нос темерец. — Но если есть возможность вынести из него напоследок хоть что-то полезное, то я, сука, вынесу. А дальше делай, что хочешь. Такими темпами тебе долго не прожить. — Вот и славно. — На. Твои дружки оставили тебе яйцо. Съешь. Сразу воспрянешь. Это ведь твоё любимое занятие — жрать и веселиться. Я апатично уставилась на яйцо, которое Роше галантно поднёс к моему носу. Насколько вообще можно галантно поднести к носу какое бы ни было из яиц. — Твоё яйцо воняет тухлятиной. — Вот видишь. Жуй, может и отравишься. Не стоит гнушаться, когда дело доходит до выполнения своих задач. — Тебе-то легко говорить. Вокруг тебя не рушится мир, — я помолчала, заметив перемену в лице капитана. — Ну… если бы ты был настоящим, конечно, рушился. И тебе было бы наверное в сто раз хуже, чем мне. Но ты ведь ненастоящий. Так что жалости от меня не жди. Аппетита не было вовсе. А если бы и был — капитан всё равно бы провалил свой манёвр. Как нельзя брать еду на кладбищах, так наверняка не полагалось брать еду в своём сне во время комы. В поверьях обычно говорилось так. Как жаль, что я не подумала об этом раньше. Я снова испустила тяжкий вздох. — Жаль, у тебя нет ствола. Можно было бы попробовать застрелиться. — Чего, блять? Какого ствола? Берёзового? — Ружейного. — Так. Слушай сюда. Приедем, достану тебе любой дрын. Какой захочешь. По рукам? Но сперва, — Роше похлопал рукой по карте. — Сперва скажи, блять, всё, что тебе известно о… Договорить темерец не успел. Я протянула к нему руки, но вместо того, чтобы перенять у него карту, положила ладони ему на щеки. Не как в тот раз в воде, бережней. Играть с его физиономией в гармошку у меня не было ни сил ни желания. Темерец ошеломленно замер. Видимо, уже рисовал себе в голове, как я обниму его за плечи и прошепчу на ушко: «Ты — мой единственный». Никаких пикселей. Чёткое изображение лица. Даже чересчур. — Ты как Челентано, — ровным голосом отрапортовала я. — Как кто?.. А, — капитан тщился прочесть по моим глазам, что я намереваюсь сделать дальше. — Ты что-то такое говорила. Вызывающий непристойные ассоциации? — Нет. Ты такой же небритый и пьяный. Хм. А ведь правда. Ты оброс. Странно. Ты не должен обрастать. Вы должны быть статичными. Я попробовала всковырнуть ему волосок на бороде. Роше ударил меня по лбу, и я была вынуждена опустить руки. Горестно вздохнула. Здравый смысл подбрасывал мыслишки. Нет, злить Роше не вариант уж точно. Просто выбьет мне все зубы, заставит слизывать помёт с его сапог. Такого мне не надо. Ну и что тогда остаётся? Мой взгляд приковался к чехлу, висящему у капитана на поясе. — Может, всё-таки, убьёшь? Роше пошевелил челюстью, пристально глядя на меня. Будто что-то застряло у него между зубов. — Ай как некрасиво. А я думал, мы успели подружиться. — Хм. Когда ты в меня нож кинул или когда по лицу вдарил? А-а, ты наверное про тот случай, когда ты меня башкой об корабль ёбнул. Поняла. То есть так ты друзей заводишь? По башке бьёшь? Понятно. Ну да, у вас тут тринадцатый век, тяжёлые нравы. Я поняла. Темерец пропустил моё замечание мимо ушей, продолжая в задумчивости разглядывать мой нос. — Откуда только берётся эта херь в твоей голове? — Роше потёр себе подбородок. — Чё? — Сведения. Как это у тебя происходит? Я спрашивал Геральта, но тот нёс какую-то чепуху. Я прикусила губу. Так. Я снова дала сну заболтать себе зубы. Пора было с этим кончать. Выходить из чата как можно быстрее. — Так ты можешь меня убить? — Прости. Сегодня нечётный день календаря, по которым я не убиваю юродивых. — Мне нужно чтобы сейчас. — Последний раз — взгляни на карту. Мне захотелось разреветься. Минуту назад мне казалось, что слёз во мне уже не осталось, как в зубном тюбике — пасты. Но Роше всё-таки додавил остатки. В последний момент, не желая снова опухать от слёз, я дёрнула рычаг, сворачивая маршрут своих эмоций. Желание расплакаться свернуло по маршруту: «Ща буит мясо». — Дрянь ты человек, — набирая обороты, зашипела я. — Хоть и патриот. — Ещё комплименты будут? — Бесчувственная скотина. А ещё никчемный. Ты абсолютно никчемный слабак! Капитан от неожиданности застыл, сворачивая карту. Будто его тронуло ледяным заклинанием. Я ногой сбила на пол его бумажульки. — И не удивительно. Ты ведь ненастоящий. Поэтому такой никчемный. Подводишь раз за разом. Даже когда тебя носом тычут, что делать надо, а что нет. У тебя всё через жопу. И сам ты — жопа. Не хочу я больше тут оставаться. Не хочу смотреть, как всех убивают. А ведь их теперь наверняка убьют — и всё из-за тебя. Роше резко встал, потянулся к поясу. Я струхнула, подавилась собственным заявлением. Подумала, что час расплаты настал. Темерец сорвал с пояса чехол с ножом, но вместо того, чтобы схватиться за рукоять и замахнуться на меня, швырнул мне чехлом в лицо. Меня больно ударило по носу. — Дарю, — рявкнул Роше. — Можешь втыкать в себя куда угодно и как хочешь глубоко. Если нет желания затягивать процесс — тычь в шею. Я медлила, не сводя взгляда с ножа, свалившегося на пол. Ладошки вспотели, но я почему-то не могла заставить себя пошевелиться и вытереть их об коленки. Казалось, мы молчали так целую вечность. Наконец, капитан швырнул: — Получается, никчемная слабачка тут только ты.***
С внезапно нахлынувшим отрезвлением я выскочила из каюты. Прошёл уже целый день, а я всё не умирала. Зато успела чертовски проголодаться и отлежать себе все бока. Ещё я безумно устала от страха испачкать штаны на заднице, поэтому стянула их и бросила в каюте. Поддоспешник вполне сходил мне за сарафан, который к тому же так просто не должен был протечь. «Персифаль» плыл сквозь звёздный вечер, рассеивая мглу над рекой светом с палубы. Лютик заунывно музицировал на носу судна, время от времени с деловым кашлем умолкая и бурча себе под нос подходящие рифмы. Бард первым приметил моё появление и очень этому обрадовался. Обрадовался при виде моих оголённых ножулек. Я взобралась на анкерок с пресной водой возле Лютика, свесила ноги. Про себя порадовалась, что сейчас темно и что волосы на моих недавно бритых ногах не успели в достаточной степени отрасти, превращая меня в суккуба. Питал ли кто на корабле склонность к волосатым женщинам, я не спешила узнавать. Бард кинул мне картофелину, и я тут же впилась в неё зубами. Картошка на вкус было просто отвратной, но я сглотнула её в несколько укусов. — Ягодка, желаешь помочь мне с рифмой? Интересно будет послушать, насколько развиты твои творческие способности. — Ты только вначале скажи, про кого песня. Чтобы я самой себе не навредила. — Да у тебя мания величия, ягодка! Я жалобно посмотрела на развязанный мешок возле Лютика. Бард хмыкнул и кинул мне огурчик. — Рифма к слову… «раздета». — Люти-ик. — Клянусь своей праведной репутацией, что песня не имеет к тебе даже косвенного отношения! — «Котлета». — Что? — «Раздета»-«котлета». — Ты всё же проголодалась, тыковка. Держи ещё помидорку. Хм. Нет, «котлета» сюда никак не подходит. — «Ракета». Ещё «минета». — О-о… Хм. Пусть будет «согрета». А что значат эти слова? Ох, ладно, не буду тебе мешать кушать. А вот ещё, подумай-ка: «половин». — «Пингвин». — Ха! Заместно трогательной баллады у нас с тобой выйдет презабавная детская песенка. Такого мне ещё создавать не приходилось. Вот, послушай-ка:Ох, пташечка, вы столь раздеты… Вас уложить бы на котлету! При виде ваших знойных половин, Запышел жаром бы пингвин!
— Эм-м… Лютик, это не совсем детская. — А знаешь, ягодка, ты права. Но в этом всё равно что-то да присутствует. Я не стала спорить. — Завтра мы прибудем в лагерь каэдвенцев, — рядом возникла Бьянка. Она накинула мне на плечи плащ. — Бьянка, — я осторожно глянула на девушку, — послушай, я уже говорила вашему капитану, что вам не стоит туда плыть. А он не послушал. Хоть ты послушай, пожалуйста. Солдатка положила на пояс руку, кивнула. — Я полностью полагаюсь на усмотрения Роше, — убедительным голосом ответила она. — Но после всех тех случаев, что ты нам устроила, начинаю чувствовать… некую тревогу. — Никто здесь уже не верит в мои слова, — вздохнула я, крутя в руке надкусанный огурец. — Я не сказала, что не буду тебя выслушивать. Я просто имею в виду, что тебе тоже стоит довериться капитану. Если ты предупредила его об опасности, он это учтёт. Он всегда учитывает все возможные события. — Ты не понимаешь. Сюжет не изменить. Как в случае с Седриком. Бьянка помолчала, пристально глядя на меня, затем сказала: — Мне жаль, что тебе пришлось пережить смерть друга во Флотзаме. Но изменить можно всё, главное в достаточной мере этого захотеть. — Думаешь, я недостаточно хотела его спасти?.. — я зло стиснула овощ. Лютик встревоженно глядел на нас искоса, перестав терзать лютню. — Нет, прости. Я вовсе не это имела в виду. Просто пойми: судьба не заключается в вере — мы должны создать её самостоятельно. Своими руками. Понимаешь? — Это не «судьба», это «сюжет», — мрачно отозвалась я, не смея поднять на Бьянку взгляда. — И «сюжет» этот происходит из-за меня. Из-за того, что я знаю только такой «сюжет». Как было бы иначе, я просто не знаю, поэтому мой мозг и выдаёт… Чёрт. Вы всё равно не поймёте. — Объясни, тогда поймём, — безрадостный голос Роше добавил и без того напряжённой атмосфере ещё большего давления. — Я же сказала! Нет смысла объяснять. Особенно тебе, — я глянула на капитана. — Почему ты плывёшь выполнять это глупое поручение? Полоскам нечего делать в этом лагере! Их всех убьют. — Замолчи, — велел Роше. — Полезешь вначале спасать Хенсельта, а потом строить против него заговор?! Очень умно, Роше. Очень. Вместо того чтобы плыть спасать детей Фольтеста, ты тут непонятно чем занимаешься. А знаешь, почему? Знаешь? Потому что ненастоящий. Ты всего лишь дурацкий сон. Всё идёт строго по «сюжету». И глупости свои ты тоже делаешь строго по «сюжету». — О чём она говорит, Роше? Бьянка с досадой во взгляде обратилась к капитану. Роше стоял молча, глядя на меня исподлобья. На лице его пролегли глубокие тени, очерчивающие его пылающий взгляд. — Не смей раскрывать рта, когда не просят, — изрёк он, выкалывая каждое слово. — И уж тем более не смей мне указывать. Особенно когда мы прибудем в лагерь. Если из-за тебя станет известно о заговоре, я, поверь, приложу все усилия, чтобы в твоей просьбе убить тебя появился бы хоть какой-то смысл. Я сползла с бочонка, кинула в капитана огурцом. Попала. Капитан с безразличием прошёл мимо меня. Когда он оказался вблизи, я вдруг поймала себя на мысли, что что-то со мной не так. Сквозь плотный покров вечернего стылого воздуха я вдруг почувствовала его присутствие. Либо капитан втихаря от всех подмывал подмышки, либо придерживался особой диеты. Я удивленно сообразила, что запах его пота не столь яростно режет мне обоняние, как ароматы остальных солдат и матросов. Неужто так часто друг об дружку тёрлись, что уже свыклась? Дождавшись, пока его шаги затеряются в общем гуле солдат, я внимательно посмотрела на луну. Сырный ломтик луны броско выделялся на небе. — Лютик, мне требуется твоя помощь. — Я весь к твоим услугам, тыковка. — Я трезва. Надо исправлять ситуацию. Бард закачал головой: — Не стоит…***
— …эка кочерыжка! Вдарься! — Спрыгивай, чахоточная, расшибёшься! — Арья! Арьюша-а! С картошечкой да целую бутылку… Я стояла верхом на перевёрнутой шлюпке, еле удерживая равновесие. Ноги периодически соскальзывали, пришлось стянуть с себя ботфорты и раскидать их в разные стороны. Один сапог восторженно поймал Опарыш, прижав к груди. В другой блеванул какой-то солдат в капюшоне. — Лютя-я! Давай! — с хмельным восторгом велела я. Пока бард звал на помощь Геральта, солдаты начали мне аккомпанировать вперёд маэстро. Загремели бутылки, ударились о доски каблуки. Кто-то заливисто свистнул, долго и пронзительно. Я вскинула над головой руки, изображая танец водоросли:Так любуйтесь, о, любуйтесь, На красотку любуйтесь скорей Нет на свете Веселей, нежнее и добрей!
Золтан хохотал, хватаясь за ремень. Бьянка стыдливо прикрыла ладошкой лицо, чтобы не видеть моего очередного позора.Как всё мило, о, как мило! И сама я мила и добра-а-а!
Геральт встал в первый ряд с Лютиком, но вмешиваться не спешил. Ведьмак с весёлостью кивал головой в такт песенки. Лютик, убедившись, что он остался в скучливом меньшинстве трезвенников, брякнул на лютне.Кто такой красивый там в зеркале?! Или это чудится мне? Славное лицо, чудные глаза, Нежные черты, нет меня нежней!
Я вёртко закружилась на месте, смеясь, как юродивая. Обернулась затем лицом к публике, которая аплодировала мне всем, чем было возможно. Кто-то дубасил морковью по мачте. Обвела слезливым взглядом осоловелые лица, наткнулась на сутулую фигуру Роше, который стоял у другого борта, отвернувшись ото всех и глядя в ночь. Единственный адекватный человек, которого не заинтриговал мой концерт. Я вскинула руки, указывая всеобщее внимание на капитана.Я ликую! И танцую! Как полна я любви и огня-я-я-я-я!
Я скорчила хитрожопистую мину и указала пальцами на капитана. Все дружно оглянулись и уставились по моей указке.Паренё-о-о-ок лучший в мире-е люби-и-ит меня-я-я-я!
Роше удивлённо повернулся, заслышав, что в его сторону хлынула волна смеха. Хлынула и едва не смыла его за борт. Капитан обвёл мужиков тревожным взглядом, а потом уставился на меня. Я прочистила горло, пока стихали аплодисменты и фанфары. — А сейчас, дамы и господа! Вы меня ведь слушаете? Умнички! Так вот! А сейчас! Мою… следующую песню посвящаю вон тому убийце веселья! Итак! Начали! Поддержите меня своими аплодисментами!Жил отважный капитан, Он объездил много стран И не раз он бороздил океан! Раз пятнадцать он тонул, Погибал среди акул… Но!.. Ни разу даже глазом не моргнул!
Лютик вначале заметно сбился с ритма, но стоило мне начать голосить куплет, как бард уверенней тронул струны. Его слабая мелодейка захлебнулась в общем гаме.Капитан, капитан, Улыбнитесь, Ведь улыбка — Это флаг корабля. Капитан, капитан, Подтянитесь — Только смелым Покоряются моря!
Я была настолько увлечена вокалом, что даже не смотрела на палубу. Закрыв глаза, раскачивалась, грозя навернуться с лодки, при этом ещё яростно размахивала ручищами.Но однажды капитан Был в одной из дальних стран И влюбился Как простой мальчуган! Раз пятнадцать он краснел! Заикался! И бледнел! Но в любви ей Объясниться не посме-е-ел! Он мрачнел! Он худел! И никто ему По-дружески не спел…
— А теперь припе-е-ев! Все вместе! Ну! Капитана-а-ан! Меня вразлад подхватили. Пел даже Геральт: он успел дербалызнуть водки.Капита-а-ан, капита-а-ан, Улыбнитесь, Ведь улыбка — Это флаг корабля! Капитан, капитан, Подтяните-е-е-есь — Только смелым Покоряются моря-я-я-я!
Я рыдала, стоя на лодке. Рыдала, по-детски утирая слёзки кулачками. Дедушка Седрик… Дедушка Седрик, твоя глупая luned напилась и хочет спать. Трисс! Трисс, сестричка моя титястая, дай мне нашатыря или алка-зельтцер. Под всеобщее веселье «грузин» легко снял меня с лодки, ухватив своими широкими ладонями за талию. Он поставил меня на палубный настил и дружески похлопал по спине, затем махнул рукой, веля тащить мне пресной воды. Бьянка, с напущенным видом качая головой, сдалась и тоже взяла у кого-то кружку. Золтан и Геральт о чём-то шумно переговаривались, явно вспоминая весёлые моменты из жизни. Лютик выслушивал от Опарыша жалобу на Коротышку, который блеванул в мой сапог. Все чему-то радовались, кроме меня и Роше. Капитан смотрел на меня так, будто всё-таки созрел для моего убийства.***
Я пыталась свернуться, как личинка. Руки, нос, босые пятки — всё мёрзло. Моё тело начинало дёргаться от холода. Я плотнее закуталась в плащ, но это не помогло. Стужа заставляла меня стремительно трезветь и засыпать. Засыпать нездоровым сном. Возле меня сидела Бьянка. Точнее, я думала, что сидела именно она, потому что какое-то время назад мы с ней беседовали. Поэтому когда я, не размыкая слипшихся век, ощупала место возле себя, привлекая внимание Бьянки, нащупала её тёплое присутствие, то спокойно выдохнула: — Бьянка… мне бы рубашку. «Бьянка» не отозвалась. Видимо, тоже была пьяна и её тоже клонило в сон. — Ну, эту… Рубашку Роше. А то я с той весь день хожу. Я подержала подругу за рукав, мысленно восхищаясь, какие у этой барышни крепкие ручища. — Бьяшка. А, Бьяшка? «Бьянка» шевельнула рукой. — У меня не получилось спасти Седрика. Это всё моя вина. Я ведь могла… могла всё поменять. Я недостаточно старалась. Как-будто не старалась вовсе. Никогда себе этого не прощу. Мы как приплывём… не ходи. Не ходи с Роше никуда. Поняла? Беги-и, как можно дальше. Знаешь почему? Потому что Хенсельт. Потому что Демавенд. Я не хочу, чтобы тебя. Ну. И потом чтоб ты плакала под виселицей. Не хочу. Видишь. Чёрт. Я замёрзла. Сейчас умру. Сейчас, аллилуйя, я умру. Передавай Роше, что я и без него прекрасно справилась с обу-обустройством своего суицида. Чёрт, я совсем не чувствую пальцев… сейчас отвалятся. Помоги, Бьяша. Помоги. Мои пальчики! «Бьянка» взяла меня за вытянутую к ней руку, зажала мои пальцы между своих ладоней и начала растирать. Прогреву мешали какие-то тряпки, обмотанные у неё на ладонях. Зато сами пальцы у неё были тёплые, хоть и какие-то огрубелые. — Прости, Бьянка. Прости, что я появилась. Я не хотела. Ай! Не так сильно! Твой капитан и то бы нежнее грел! Итак… О чём я? А… Я не хотела сюда попадать. Ни вообще и ни не вообще. Это… А Иорвет — он хороший. Роше добрее, но Иорвет… Иорвета жалко. Его-то могут убить. А вот Роше не убьют. А ещё, знаешь? Слушаешь? Это важно. «Бьянка», дабы показать, что слушает и запоминает, взяла мою вторую руку и принялась согревать её, рьяно растирая своими ладонями мои закоченелые пальцы. — А Роше… он через года два отожрётся. К моменту третьей части. Харя — во-о будет! И зубки как у бурундука будут. Хотя не знаю. Он всё равно миленьким останется. Такой прям ути-пути. «Бьянка» почему-то юмора не оценила, лишь разгорячённее начала растирать мне пальцы. Я выждала драматическую паузу и продолжила, клюя носом: — Бьянка, я тебе сейчас кое-что скажу. По секрету. Я тут ещё никому этого не говорила. «Бьянка», наверное, навострила уши, так как её растирающие движения слегка замедлились. — Приедем. Слушай меня. Слушаешь? Так вот. Приедем в лагерь, сходим к шлюхам там. Они расскажут. Пока-ажут. А то вот так начнут меня козой в переулке, а я… Как там этот ваш сказал? Ни в тютельку. Ни в дюдельку. Ага. Из меня же можно кровь на зелья сцеживать. Ну или единорогов приманивать. Вам, кстати, нужны единороги? Геральту наверняка нужны. Он их любит. На «них» любит, если ты понимаешь, о чём я. Не понимаешь? Иди-ка сюда. Дай ухо. На ушко тебе скажу. Я прислонила ладошку ко рту, потянулась в то место, где по моим соображениям, должно было быть ухо «Бьянки»: — В общем Геральт с Йеннифер они… а потом он её… А она ему… Закончив в деталях описывать нокаутированной «Бьянке» сцену секса ведьмака и чародейки, я довольно отсела. — Ну вот. Теперь ты знаешь чуточку больше. О, кстати. Хочешь скажу, кто у вас будет сверху с Геральтом? Ну, в сексе. Как приедем. Угадаешь? Нет? Ладно, так скажу. Ты сверху будешь. Такая вся секс-бомба. В татушках своих заманчивых. О, кстати… Бьяша. А я ещё татушку хочу. Сиськи на сисьяках. Как у Геральта. Или нет. Нафига мне баба на сиськах, когда у меня самой сиськи. Как тебе мои сиськи, кстати? Пока «Бьянка» подбирала комплименты моим сиськам, я продолжила. Хотелось поговорить по душам в такой прекрасный вечер. Пока все прочие бухают, блюют и мочатся за борт. — Хочу Иорвета себе набить. И надпись «блёдэ тхойне, блиать!» И Иорвет такой кулаком грозит. Знаешь, где у меня Иорвет будет? На копчике. Ты прикинь, сдирает с меня какой-нибудь маньяк ваш здешний трусишки, а там Иорвет ему — на, сука! Пшёл прочь, блёдэ тхойне! Хе-хе. Ещё прикольней будет, если с моим Иорветом Роше увидится. Интересно, а я тут у вас смогу забеременеть? У вас тут презервативы имеются? Или вы коровий пузырь или как там натягиваете… Я пьяненько засмеялась, даже пискнула от восторга над идеей. «Бьянка» уже не растирала мне руку. То ли устала, то ли её настолько поразило стремительное русло моей творческой мысли. — Да-а… Прикольно. Напиться в собственном сне. Потрясающе. Не знала, что так можно. Прикинь, тут трахнусь, проснусь — опа! Снова целочка, ура-а! От охватившего меня возбуждения я начала бодать «Бьянку» лбом в плечо, тихо посмеиваясь. Плечо у «Бьяночки» оказалось жёстким и довольно-таки высоко расположенным. — Бли-ин. Мне холодно. Давай разденемся и погреемся. А то я так точно помру. Я расплющила свой нос о плечо «Бьянки», провела губами по ткани её рукава, вытирая слюню. Попробовала зарыться ей под мышку. — Бьянка, блять… Дай залезу. Но «Бьянка» меня не пустила к себе в закрома. Я обиделась и начала засыпать. Уже пребывая под покровом сна, вспомнила, что от Бьянки пахнет обычно женским потом, а не как от батиного дистиллятора: чем-то металлическим, горько-сладким. И ещё табаком. — Ах да, ещё Роше передай… Что это… Редания там… Я заснула, не успев договорить.***
На следующее утро мы прибыли к берегу. — В него выстрелят из арбалета. Зывик. Он и выстрелит. Тот самый Зывик, который хотел ссать при битве с Нильфгаардом шесть лет назад. Геральт вместе с капитаном стояли на берегу и смотрели вслед на корабль. Я воздымалась у края борта и вкрадчивым голосом предупреждала Геральта. Смурое небо не предвещало хорошего дня. Внутренняя тревога давала мне понять, что сегодня должна начаться прелюдия к войне. — Если это тот день, когда должна появиться мгла, будь осторожен, Геральт. Ты моя последняя надежда, и это не гипербола. Но, несмотря на сказанные мной слова сопутствия, мысли мои были вместе с Иорветом. Я представляла себе, как раненый скояʼтаэль пытается добраться до Вергена.