В Чикаго солнечно

Время в замкнутом пространстве замедляется и не позволяет стрелкам часов перейти в свой обычный режим. На протяжении двух лет Микки чувствовал, как постепенно увязает в этой вязкой топи. Каждый следующий день был дольше предыдущего. Каждый день все больше он порицал себя. «Почему он ушел?», «Он разлюбил меня?», «Могли ли мы этого избежать?». Эти вопросы заполонили все его мысли так и оставаясь без ответов, что усугубляло внутреннее состояние. Грудь жгло то ли от неопределенности и боли, с которыми оставил его Йен, то ли от татуировки, окрасившей всю грудь чернилами и кровью. Микки вспоминал то, как с улыбкой на лице старался вывести каждую буковку, а теперь терзал свою кожу, мечтая избавиться от них. Милкович начал ненавидеть себя. Постоянные вопросы, желание увидеть своего любимого, который уже нашел ему замену, увеличивали ненависть Микки к себе, казалось, в геометрической прогрессии. Иногда ему хотелось, чтобы все это было сном, он мечтал проснуться в своей постели, чтобы это снова был ноябрь 2011. Но вновь просыпался на холодной койке своей камеры. В какой-то момент жалость к себе сменилась осознанием. Милковичу было 22, у него был ребенок, бывшая жена, сестра и братья. Если бы он действительно захотел, он бы смог выбраться из трущоб. Он мечтал рисовать, он всегда хранил альбомы и карандаши на тот случай, если ему захочется запечатлеть свой очередной сон. Микки уже давно забыл, как вдохновлялся работами Ван Гога и Дали, как он интересовался современным искусством, а все вокруг смеялись над ним, Микки и сам осознавал, что его дар в таких суровых условиях нигде не пригодится. Таким образом судьба лишь посмеялась над ним, дав то, что он не смог бы осилить, или просто не хотел, как говорила Менди. Она верила в него, всегда хвалила его работы и часто позировала. Иногда она заставляла его практиковаться, принося домой цветы. Когда они засыхали, сестра вновь просила его рисовать. Только Микки был способен запечатлеть и жизнь, и смерть в должном великолепии. В его картинах обе стороны представали прекрасными. Однажды, когда у них был очередной заход Американской Топ-модели, Менди попросила Микки о платье для выпускного. Брат создал несколько невероятных набросков, и Менди, которой долго не удавалось выбрать одно из двенадцати, подходила к друзьям в школе и спрашивала об их мнении. Йену тогда понравилось небесно-голубое платье в пол. На нем и остановились. И тогда Микки потратил неделю на выбор ткани и пошив. Менди восхищалась им, а когда приходил Йен, шума в доме становилось еще больше. Пока сестра устраивала дефиле перед сраженным наповал другом, Микки сидел в своей комнате, прорисовывая огненные пряди на листе бумаги и пытаясь спрятать улыбку за шершавым рукавом своего мешковатого свитера.

****

Охранник проводит заключенного по серым тюремным коридорам. Единственным ярким пятном которого является ярко-оранжевый комбинезон, с черными цифрами на спине, который скоро сменится на джинсы и футболку, в которых он появился здесь впервые. Микки борется со жгучим желанием выйти из своего заточения и больше никогда не возвращаться. Тело покрыто испариной, непослушные пряди пепельно-черных волос неприятно прилипают ко лбу. Татуировки почти выгорели во время работ в ближайшем парке, так сказать, все на благо общества. Голубые глаза, которые и раньше были потрясающего глубокого оттенка, стали, кажется, еще более яркими, осмысленными. Может быть идея о том, чтобы начать читать книги не была такой уж плохой. Жизнь, конечно, все равно пиздец, но иногда эти писатели пишут действительно интересные мысли, позволяют набраться опыта других людей, при этом, не заставляя уничтожить свою собственную жизнь к хуям. Его кожа стала еще более белой, но это не оттенок усталости, скорее наоборот, Мик за всю жизнь выспался. И потрахался тоже. Тюрьма, как оказалось, вообще рай для гея. Чикаго все такой же, как и два года назад, бомжи, дерущиеся за тряпки по соседству с банкирами и офисным планктоном. Гетто по соседству с цветущими садами. Погода, меняющаяся с невероятной скоростью, слишком свойственной для этого города. А воздух совсем не такой, как в тюрьме, находящейся прямо за спиной у брюнета. Здесь он наполнен ароматом совсем недавно расцветших деревьев и кустарников, пропитан зноем и согрет солнечными лучами. Кажется Микки, прежде не обращающий внимания на одежду, теперь испытывает жгучее желание поменять гардероб: штаны слишком широкие, а порванная футболка совсем не тянет на те, в которых ходят все эти ебанутые хипстеры. Он впервые хочет изменить все, тем более теперь, когда он свободен во всех смыслах этого слова. Устроиться на работу, снять небольшую студию, прикупить шмоток и трахнуть кого-то, кто выглядит ебабельно. Теперь он не позволит решать за себя. Жизнь начинается вновь. А все звуки города, приятный летний ветер и солнечный свет на его лице вновь наполняют его решимостью действовать. Микки необходимо запечатлеть город во всей своей знойной летней красе. Будучи уверенным в том, что дом опустел, Микки надавил на дверь, но та не поддавалась, что слегка удивило брюнета. После секундного ступора он попытался рассмотреть все. Повернув голову вбок, он заметил звонок. «Что тут, блять, произошло за два года…» - подумал он про себя. Рука потянулась к звонку, когда дверь начали открывать изнутри. «Мик? Что ты здесь делаешь?» «А ты почему здесь?» После секундного молчания оба парня пришли в себя. «Я, вроде как, живу здесь» - с улыбкой на лице, произнес Игги, притягивая брата в теплые объятия. «Да, точно, а это что за хуйня?» - Микки указал пальцем на дверной звонок. Игги заулыбался, «Мы ведь теперь законопослушные граждане, после батиной кончины решили изменить мнение соседей о семействе». «Всегда знал, что это дурное влияние этого старого пиздюка». «Чего титьки мнешь? Заходи в дом. Скоро Менди приедет», Игги прожестикулировал внутрь дома и Микки зашел внутрь. Здесь было очень чисто. Пол блестел, на нем расположился новенький диван из серой ткани, белый столик со стеклянными вставками занимал место напротив, по сторонам стояли темные кресла. «Выглядит удобно», Микки показал на уютный уголок, который когда-то был больше похож на помойку, «Откуда приедет Менди? Разве она не уехала из штата?». «Решила вернуться, сказала, что её друг переубедил». Микки промолчал, обходя помещение. В середине кухни стоял овальный стол светло-голубого цвета, стены были выкрашены приятным бежевым оттенком. Брюнету казалось, что он зашел в другой дом. Легкие светлые занавески, повинуясь мягкому летнему ветру, тихо колыхались, на подоконниках росли пионы. По привычке заглянув в холодильник, Микки тут же отстранился. «Бля, Игги, что это за хуйня? То там мыши устраивают комнату смерти, то протолкнуться негде», Микки смотрел на брата удивленными глазами, пытаясь понять, что же произошло, пока его не было дома. «А что, уже появилось желание поднасрать? Это все Менди, знаешь, она ждала тебя». «Ага, конечно, ко мне жена бывшая чаще приходила». «Она была занята, пыталась найти работу. Она пару раз летала в Нью-Йорк и ходила по агентствам», пытался объяснить брат непонимающему Микки. «Какие агентства? Модельные что ли? ». «Да. Представляешь, она подошла по параметрам.» «Она ведь ниже меня, таких не берут». Милкович отказывался верить, хотя такое невероятное стечение обстоятельств приятно удивило его. «Бля, Мик, я очень рад, что ты вернулся, и мы обязательно поужинаем все вместе сегодня, но сейчас мне очень нужно уйти», направляясь к двери, проговорил брат. «Вот так вы меня ждали?», с улыбкой произнес брюнет. «Бля, Менди с меня месяц не слезала, чтобы я помог ей с домом». «Да, конечно». Мик не мог поверить тому, как все изменилось без него, начиная задумываться о том, что, может быть, это вовсе не его отец был балластом в семье, а он сам. Дверь приоткрылась, и Игги прокричал, не входя в дом: «Мик, у меня очень важная просьба для тебя…» «Какая еще просьба?» «Пожалуйста, не убивай никого от скуки». Тут же закрывая дверь, за которой послышался звонкий смех. Микки, показав привычный жест, зацепился взглядом за дверь своей комнаты. Вернее, теперь он не знал, что было за ней. Надпись, годами красовавшаяся на двери исчезла, как и сама дверь. Теперь здесь была дверь светло коричневого оттенка, сочетающаяся со всем остальным интерьером. Милкович приоткрыл ее. Внутри пахло цветами, и было светло. Кровать застелена черным бельем, а на стенах сотни рисунков. Они все были нарисованы руками Микки. Сестра намеренно не стала вешать рисунки Йена, а их она нашла слишком много. На столе стоял новый ноутбук, стопка альбомов и прочие принадлежности для рисования лежали рядом. Разве мог он сомневаться теперь в том, что его любят? Микки решил не дожидаться вечера, приняв душ в новой ванной комнате, которая пахла разнообразными гелями и шампунями, пообедав и найдя в шкафу вещи, в которых его фигура выглядела наиболее выигрышно и, взяв свой рюкзак, в который предварительно предложил необходимые для рисования вещи, направился в сторону парка. Микки Милкович еще никогда не был так счастлив, по крайней мере, он так говорил себе.