В Чикаго солнечно

Здесь, в парке, расположившись под тенью высокого дуба, пышные ветви которого надежно оберегали бледную кожу от пышущего солнца, расположился Микки. Его руки и глаза были сфокусированы то на прохожих, то на листе бумаги, пытаясь что-то отыскать. Странное чувство, Милкович, не так ли? Нежный летний бриз приятно облизывает лицо, опуская свои прохладные руки под тонкую черную футболку. Что из всего этого разнообразия стоит целого бумажного листа? Милкович, еще не веря всему тому, что произошло с его семьей и ее бюджетом, старался беречь их. Он никогда не мог терпеть испорченных листов. Видимо, Менди не была такой предусмотрительной, чтобы, ко всему многообразию принадлежностей для рисования, купить пару стерок. А, возможно, причиной этому могла послужить ее любовь к прекрасным ошибкам брата. Он всегда стирал листы до дыр. Не притрагиваясь к новым, лишь бы никто не увидел его корявых набросков. Менди, напротив, запрещала ему так делать, она говорила, что в них кроются все самые сокровенные мысли и потаенные идеи. Микки не верил всему тому романтизму, исходящему от младшей сестры. К тому же, какой потайной смысл может быть в набросках? Возможно, иногда, он рисовал парней, понравившихся ему во время редких пробежек по побережью. Бывало, он рисовал лишь силуэты, а иногда пытался запечатлеть каждую мельчайшую деталь их лиц: веснушки, тонкие губы, мимические морщинки. Но это ведь ничего не значило. Любой может иметь красивую оболочку, и делить ее на гендер не имеет смысла. Может быть, Милкович просто не мог этого признать? А если и пытался представить кого-то рядом, это оказывался мужчина. Сначала он пытался верить в свою пансексуальность, но, когда это не прошло, называл себя би. Он готов был на конверсионную терапию, лишь бы не произносить это слово вслух. Оно было бы его приговором. Ведь еще маленьким мальчиком, проводящем время около телевезионного экрана большую часть своего свободного времени, он постоянно слышал выкрики своего отца в сторону гей пар. Милкович младший еще с молоком матери впитал ненависть ко всему, что было связанно с «нетрадиционной» сексуальной ориентацией, а вместе с тем, и к себе, к своей свободе, заключавшейся в открытости к миру и себе. Но как можно быть открытым к миру, когда самый, казалось бы, близкий человек готов убить тебя при упоминании о геях? Когда Микки пришел домой после первого дня в младшей школе и во время обеда рассказывал о мальчике за соседней партой, волосы которого были похожи на огонь, а глаза на кристаллы изумруда, Терри Милкович выгнал сына из-за стола и закрыл в спальне на несколько дней. Что Микки хочет запечатлеть на белоснежном листе? Он осторожно подбирал карандаши, ракурс, нажим. В нескольких метрах расположилась группа молодых людей, громко обсуждающая что-то, слева девушка играла во фрисби со своей золотистошерстной собакой. Со стороны детской площадки ветер приносил клочки фраз и лучезарный смех. Такой же смех, какой был у Евгения. Внезапно Микки почувствовал тоску по своему сыну. Он хотел увидеть его, но Милковича одолевал страх того, что тот уже не вспомнит ничего, в конце концов, даже те шлюхи из борделя чаще держали в руках его сына, чем он сам. Он боялся того, что если его сын был геем, его могла ждать та же участь, тот же вечный страх быть пойманным, пялящимся на задницы парней или на их прекрасные лица. У парней ведь великолепные лица, прекрасные длинные ресницы, скулы, разрезающие ровные поверхности лица. У них потрясающие руки, рассказывающие всю историю их жизни. Мягкие волосы, особенно когда они спутаны после сна. Черт, Микки чувствовал необходимость объяснить сыну все это, что все те чувства совершенно нормальны, и никто не смеет повернуть это против Евгения, никто не может причинить ему боль. Никто его не обидит. Что чувствует Милкович, сидя под тенью этого дуба, обогретый теплым ветром летнего дня? Тоска ли это? Уныние? Жалость к себе? Может быть, он чувствует спокойствие? Или пустоту? Затуманены ли его глаза злостью или горят огнем новой жизни? Счастлив ли он? Напуган? Является ли эта грусть осадком обиды или самостоятельным организмом? Светлая ли эта грусть? Все это не может описать чувства, переполняемые мысли и сердце Микки. Он полон любви и окутан надеждой. Подростковая мечтательность и взрослая ностальгия отходят на второй план, давая дорогу чему-то новому. Это чувство еще неизвестно брюнету, но оно его, определенно, не пугает, оно дает веру в себя и свое будущее. У Микки все будет хорошо. И возможно тот самый Микки, ярый гомофоб и рьяный драчун теперь пытается устроить бунт против Микки настоящего где-то там, внутри, но Микки улыбается. Он начинает видеть солнечный свет, окружающий его, улыбки людей вокруг, которые заставляют его самого улыбаться, аромат кофе из кофейни неподалеку, шум фонтана, доносящийся до ушей Микки и приятно отдающийся внутри. Микки Милкович чувствует, словно просыпается от всего того кошмарного сна, который окружал его все эти годы. Он новый. Как еще объяснить все те чувства, вьющиеся вокруг него? Они окружают его, вливаются в каждую клеточку его организма. Брюнет держит карандаш в руке твердо, решительно проводя первую линию на листе. Это его первый рисунок за последние два года. Штрихи сосредоточены, каждая последующая линия становится более четкой. Может быть, сейчас он ненавидит это изображение, но он продолжает вырисовывать силуэт, надеясь вскоре полюбить его. Надеясь принять всю его красоту, надеясь поверить в свой талант и разглядеть самого себя на бумаге, испещренной линиями. Микки замечает парня, который пришел вместе с той шумной компанией. Брюнет старается не замечать его заинтересованный взгляд на себе, хотя, с каждой минутой это становится еще труднее. Каждый раз, когда Микки поворачивается в его сторону, пытаясь уловить взгляд, тот отворачивается к девушке рядом. Та находится слишком близко, обнимая парня за спину. Микки он кажется неплохим вариантом. Его блондинистые волосы зафиксированы в модной укладке., мускулистое тело прикрыто темно-серой футболкой, которой все же не удается скрыть рельефные мышцы. А когда он встает, чтобы передать другу тарелку с фруктами на ней, его зад в скини-джинсах выглядит просто превосходно. Но понять гей он или просто хипстер слишком сложно в наши дни. К тому же, Микки не уверен, смотрит блондин на него из-за того, что Микки в его вкусе или с ним, наоборот, что-то не так. Самооценке Микки была необходима реабилитация. Конечно, он замечал на себе восхищенные взгляды мужчин вокруг, он знал, что геи предпочитают видеть рядом более мужественных мужчин, каким являлся Микки. Он вселял уверенность своей способностью защитить или наказать, в случае если это понадобится. Но он по-прежнему боролся с пятнадцатилетним Микки где-то глубоко внутри. Он был открытым геем, конечно, он не носил футболки с надписью «Присунь мне, я гей», не надевал радужные браслетики на свои запястья, ему было наплевать на гей-комьюнити, но он не был бы против, если бы к нему подошел какой-нибудь приятный парень и спросил номер телефона. Но он еще не был готов к инициативе со своей стороны. Да и как это бы выглядело? Он ведь выглядел как тот, кто специально ищет своих жертв, чтобы избить их на обочине около гей-клуба. Микки видел, как был напряжен блондин, стараясь теперь изо всех сил напомнить брюнету о себе. Его приятный смех раскатами грома ударял по барабанным перепонкам Миловича, а бархатный голос действовал снотворным. Глаза блондина старались зацепиться за брюнета, сидящего в тени дуба. Тому, в свою очередь, определенно становилось некомфортно. Теперь он не мог понять, как ему нужно действовать. Стоит ли ему посмотреть на него в ответ, показывая собственную заинтересованность, или сделать вид, что ему плевать? Все эти игры стали напоминать Микки брачные игры животных. Такое поведение не было типичным для него. Он либо трахал без разбора, либо притворялся девственницей, которая впервые услышала слово «секс». Теперь ему нужно было научиться искусству обольщения. Ему хотелось влюблять в себя, хотелось быть нужным. В тот момент, когда брюнет думал о парне, наблюдавшем за ним уже в течение двух часов, телефон завибрировал в заднем кармане джинсов. Менди 16:39 «Надеюсь, тебе понравился мой небольшой подарок. Жду, пока ты наиграешься со своими игрушками, а затем посетишь ужин семьи Милкович». На лице Микки показалась улыбка, рождая тонкие морщинки в уголках глаз и ямочку на щеке. Пришло время оставить это великолепное место с прекрасным видом на парк, чтобы вернуться сюда вновь. Собирая листы и карандаши в свой рюкзак, Милкович вновь бросил взгляд на блондина неподалеку, который, казалось, старался сдержать последние усилия, чтобы не подойти к брюнету. В это время Микки уже поднялся с травы изумрудного цвета и направился в сторону выхода из парка. Он специально решил пройтись около группы молодых людей, направляя взгляд своих глаз, которые были такого же цвета, как и небо над ним, на блондина. Вблизи он был еще более красивым. Пальцы на его ладонях были пальцами пианиста, Микки на секунду задумался о том, что могли бы сделать эти руки. Блондин выглядел мило, именно в омуте этих серых глаз и водятся блядские черти. Милкович, казалось, разглядел все яркие огоньки, плясавшие этой серой туманке. И проходя по аллее, когда Милкович в очередной раз взглянул в его сторону, их взгляды встретились. На мгновение все вокруг остановилось в мире сероглазого блондина. Милкович проходил мимо, стараясь не показаться неопытным малолеткой. Его взгляд был четко сфокусирован на лице парня. Он старался поверить мысли о том, что заслуживает этого внимания. Микки Милкович не пустое место. Он может быть любим, он может нравиться другим людям, в том числе и этому миловидному парню. На вид ему лет восемнадцать, он не выглядит чересчур общительным, но приветлив со своими друзьями, язык его тела говорит об уверенности в себе. Микки нравятся парни вроде него, они могли бы сходить куда-нибудь вместе. Определенно, могли бы. Эта мысль приятно отталкивается от его сердца. Кто сказал, что невозможно пережить первую любовь? Микки Милкович никогда не строил замков в своей голове, он не мечтал быть принцем, не мечтал встретить такого же принца. Микки никогда не был идеалистом. Это ведь очевидно, жизнь не может проходить без казусов, боли и страданий. Поэтому-то все эти сокровенные моменты и ценны. Ты проживаешь часы счастья, годами приходя к воспоминаниям о них вновь. Что если ты и впрямь должен рассчитываться за эти часы годами одиночества? В таком случае Микки Милкович планировал надуть жизнь, как он всегда это делал. Такой парень как он не мог быть счастлив, но вырывал все те счастливые моменты у жизни из пасти каждый раз. Он готов был вновь броситься в бой. Он принял достаточно страданий, для того, чтобы вновь почувствовать. Если бы ему выпала еще одна возможность, он бы ее вновь забрал. Он устал любить Йена Галлагера. Он бежал от мыслей о своем рыжеволосом любовнике, скучал по нему, рвался из мира, в который его однажды загнал зеленоглазый демон. Вселенная Микки Милковича перестала крутиться возле планеты Йена Галлагера уже давно. Они больше не принадлежали друг другу спустя столько лет. Милковичу пора разнести к чертовой матери ту святыню, которую он выстроил для Йена. Для них был предначертан такой финал. Однажды судьба позволила двум израненным мальчикам встретиться среди всей грязи и пыли чикагского пригорода, но теперь дороги разделились и уже взрослыми мужчинами они идут на поиски себя, оставляя позади пелену воспоминаний, а впереди наблюдая блеклые неясные тени будущего. Пройдя через ворота из парка, Милкович обернулся. Блондин, выглядя слегка сбитым с толка и расстроенным, смотрел ему вслед.