Festis bei umo canavarum

      Лириум выпускал из своего плена медленно, будто хотел забрать жертву навсегда. Фенрису казалось, что он плывёт в бескрайнем океане, мягком и тёплом, как песок на пляжах Рваного берега в жаркий летний день. А, может быть, он и лежал на этом песке? Глаза застилало лазурно-голубым, словно он осмотрел в небо. Но было тихо. В ушах шумело, будто спьяну окунул голову под воду. Что же не так?..       Вначале стало холодно. Фенрису показалось, что тысячи стальных игл впиваются в тело и вворачиваются в него штопором. От боли он распахнул глаза, хотел закричать, но не смог пошевелиться. Глаза отчаянно вращались, пытаясь выхватить в лазури очертания хотя бы какого-нибудь предмета, хотя бы призрачный силуэт! Но синева продолжала слепить, как небо в солнечный день, а боль накатывала ледяной волной, обволакивая тело, скручивая судорогами мышцы, выворачивая суставы и сжимая горло до стона и хрипа, который он, однако, не мог издать.       Следом за холодом и болью вернулось зрение. Предметы выпрыгнули из лазурного марева и поплыли в белёсом тумане, дрожа в нечётких контурах, покачиваясь и меняя очертания. Перекрывая их, вспыхивали ярко-золотые звёзды, словно с потолка сыпались конфетти из сусального золота. Фенрис зажмурился, но звёзды проникли в его голову и вспыхнули на бархатной черноте век.       Очередная волна боли накатила ещё сильнее предыдущих, Фенрис дёрнулся всем телом, но лишь пальцы рук смогли слабо пошевелиться. Он пытался осмотреться, чувствуя, как мир затягивается алой пеленой, но не мог, не мог… и сделал то, на что хватило сил. Громко и отчаянно завопил.       Собственный крик он не слышал, но все, кто слышал, невольно вздрогнули, ибо крик этот не был похож на человеческий — казалось, вопил демон, разрываемый на части церковными прислужниками. Так не кричали даже усмиряемые маги. Желающих узнать, что происходит, оказалось совсем немного — большая часть свидетелей тут же испарилась, а слуги расшугались по углам.       Фенрис был уже достаточно в сознании, чтобы осознавать происходящее. Боль мучила его из-за лириума. Лириума, от которого, как он думал, он сбежал навсегда. Но нет. Всё повторялось. Всё то, от чего он бежал. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…       Он вспомнил всё. Вспомнил наглый, самодовольный взгляд Синары. Вспомнил, как она привела его в лабораторию. Вспомнил, как усмехалась, указывая рукой на цепи. Вспомнил, как в приливе бешеной и неконтролируемой ярости бросился на них, будто рассчитывал одним рывком повалить стены. Он был силён, но Синара была сильнее: она спеленала его разум, как мать — младенца, а тело швырнула так, что мог позавидовать дракон.       Он вспомнил всё. Но лучше бы не вспоминал.       Бессилие и ярость, подстёгиваемые болью — вот всё, что осталось. Он бился на постели, мотая головой, пытаясь сбросить остатки лириумного сна, пытаясь снова подчинить тело и разум себе, но осколки сознания вертелись, то возвращаясь, то ускользая, и совершенно не желая собираться в целую картину.       Рядом появился Айдан. Казалось, он двигался рывками, а лицо его изменялось, как личина демона. Фенрис взвыл ещё злее и отчаяннее. Придушить бы этого старикашку своими руками! Предатель, мелкая, мерзкая тварь, подзаборная шавка, усердно лижущая хозяйский сапог!.. Только лириум и смог показать твоё истинное лицо — лицо демона, морду хамелеона!..       Айдан наклонился над ним, что-то говоря. Замахал руками. Похоже, даже крикнул. Но Фенрис по-прежнему не слышал, по-прежнему мотал головой и кричал в окружавшую его шумящую пустоту.       Айдан махнул рукой и удалился.       Боль вроде бы ослабла, Фенрис, сжав зубы и запрокинув голову, смог несколько раз глубоко вдохнуть, едва сдерживая стон. Рёбра тоже ломило. Что же Синара делала с ним?.. Что же…       — Я думала, ты достаточно горд, чтобы избавить нас от участи быть зрителями твоего нелепого трагифарса, — прозвучал голос Синары совсем рядом.       Фенрис вздрогнул и замер, впервые с момента пробуждения.       — Вот, уже лучше, — усмехнулась она.       Фенрис повернул голову. Тевинтерка стояла рядом, улыбаясь уголком губ и сложив руки на груди.       — Твоя дикость… завораживает, — она смотрела на него с прищуром, и взгляд, казалось, прожигал насквозь. — Но то, что из-за неё я должна отвлекаться от приятных разговоров и партии в «Королевы»… знаешь ли, прискорбно, Фенрис. Я была о тебе лучшего мнения.       Эльф смотрел на застывшую маску лица. Синара говорила с ним, но губы её не шевелились. Это же…       Магия!       Остервенело зарычав, Фенрис рванулся с места, практически не осознавая того, что любые попытки самозащиты — или нападения? — априори обречены на провал.       — Ты снова меня расстраиваешь, — голос Синары прозвучал наиграно-грустно. — Отдохни.       И в глазах потемнело.              

***

             Они шли вдоль кипарисовых аллей, наслаждаясь полуденным солнцем и ароматом цветущего гиацинта.       — Так значит, ты терзаешь его уже неделю?       — Терзаю? — фыркнула Синара. — Ну нет, милая, я его облагораживаю.       Аверия засмеялась, склонив голову ей на плечо. Она украдкой осматривала бредущего неподалеку Фенриса с нескрываемым любопытством.       — Он не кажется мне таким уж грозным, — эльфийка задумчиво закусила губу. — Бледный, еле плетется…       «Что бы ты понимала, девочка», — снисходительно подумала Синара. Хоть её спутница и была ученицей магистра Орентиуса, она чаще посещала его покои, нежели лабораторию.       — Это всё последствия недавних экспериментов, — Синара поморщилась. — На пару новых татуировок лириума ушло больше, чем гномы могут добыть за день. Этому негодяю придётся хорошенько отработать те средства, которые я на него трачу.       Синара посмотрела на Фенриса и ласково улыбнулась. И впрямь. Бледный, истерзанный, измученный, но полный невероятной силы, которая подвластна только ей.       И всё-таки, хорош, подумала тевинтерка, поправляя вызолоченные солнцем пряди его светлых волос.       Свободная белая туника обнажала загорелую узорчатую грудь, шнурки сандалий стягивали крепкие, как у гимнаста, икры. На сильных, привычных к мечу руках рабские браслеты, ни на секунду не позволяющие Лето забывать, кто он есть на самом деле. Скроен по-эльфийски, силен как кунари, яростен, как дракон. Но не сейчас. Сейчас, если ярость и таилась в нем, то где-то в глубине зелёных глаз, на дне разума, за семью печатями. Синаре вовсе не нужно было, чтобы Фенрис вдруг взбесился в людном месте. Это дурно, очень дурно скажется на репутации.       Женщина глянула на воркующую Аверию.       Сегодня ей пригодится хорошая репутация. Сегодня нельзя упасть в грязь лицом.       Когда впереди показались ворота в термы Веспасиана, тевинтерка игриво, будто кавалера, подхватила Фенриса под руку.       Сегодня их первый выход в свет.       Термы славились своим изяществом, как сам Архонт Веспасиан — любовью к красивым женщинам. Изваянные из мрамора арлатанки украшали каждую нишу аподитерия, а литые из плоти и крови эльфийки, одна прекраснее другой, улыбками встречали гостей, помогали им избавляться от одежд и сопровождали в комнаты, если то было угодно.       Синара с усмешкой наблюдала, как её спутница раскланивается со знакомыми дамами. Аверия любила это место. Здесь не слышно мужских голосов, только щебет юных красоток. От их тел пахнет лавандовым маслом, они расслаблены и доступны взору. Красота в изяществе, как любит говорит Аверия, которого в мужчинах напрочь нет.       Глядя на стройную фигуру Лето, Синара готова была тысячу раз поспорить.       — Нет, — с усмешкой отмахнулась тевинтерка, когда одна из рабынь предложила себя в качестве обслуги в купальне. — Сегодня мне будет прислуживать особенный раб.       В другой раз Лето наверняка бы прожог взглядом её спину, но сейчас — нет. Сейчас она держала его разум так крепко, как печать Фен'Харела удерживает старых богов на небесах. Но она — не бог. Стоит помнить об этом и не позволять царившему здесь духу умиротворения и неги ослабить её собственный разум. Иначе стены терм Веспасиана ещё долго придется отмывать от крови.       — В кальдариуме сейчас никого, я договорилась, — заговорщически шепнула Аверия, когда они, облаченные в одни тонкие тоги, вышли в коридор. — Пойдем, посплетничаем…       Эльфийка улыбнулась — зазывно и лукаво, как всегда, когда они оставались наедине. Аверия повела Синару в сторону увитой причудливой эльфийской вязью арки, тихо захихикала, когда они проходили мимо айлептерия. Прижав к губам палец, эльфийка подмигнула Синаре и рукой указала в сторону помещения, предлагая заглянуть. Доносящиеся оттуда тихие стоны не оставляли места для сомнений, тевинтерка взяла Фенриса под руку и подвела его к порогу.       — Ты хотел бы туда, волчонок? — шепнула она, положив голову ему на плечо. Смуглая эльфийка в этот момент как раз опускалась на колени перед какой-то обнаженной госпожой в маске, а её подруги в стороне умащивали другую даму розовой водой и маслами. — Хотел бы потешиться с ними как господин?       Фенрис молчал, глядя в сторону резвящихся нимф пустыми глазами. Синара с наслаждением отпечатала на его шее хозяйский поцелуй.       — Ты всё слышишь, всё понимаешь, и закипаешь там внутри, я знаю, мой мальчик. Не беспокойся, сегодня нам будет особенно хорошо вместе.       Когда они наконец пришли кальдариум, бассейны и впрямь пустовали. Что ж, очень хорошо, подумала Синара, позволяя Аверии снять с себя тогу. Оставалось только не разомлеть слишком сильно и не забыть, зачем на самом деле они пришли сюда.       — Жду не дождусь, когда ты наконец расскажешь мне о своих планах, — Аверия, погрузившись в воду, опёрлась локтем на край бассейна и, сплетя пальцы в замок, опустила на них подбородок. Взгляд её больших глаз скользнул по телу Синары, но тут же переместился в сторону, словно эльфийку вдруг невероятно заинтересовала мозаика на стене. Однако на её губах заиграла лёгкая улыбка.       «Я знаю, чего ты ждешь на самом деле», — с усмешкой подумала тевинтерка, скидывая сандалии.       — Помоги мне, — велела она, и Фенрис тут же шагнул ближе, придержал за руку, пока Синара спускалась по скользким ступеням в бассейн.       Сегодня она устраивала особое представление всего лишь для одного зрителя. Всё должно быть безупречно и выверено, каждое движение преисполнено силы и власти. Аверия любила властных женщин. Стоило на этом сыграть.       — Мои стремления всегда направлены на благополучие Империи, — улыбнулась Синара, прижимаясь спиной к тёплому бортику бассейна, и откинула голову назад, обнажая шею.       — И что же ты хочешь дать Империи на этот раз? — Аверия в который раз с ног до головы осмотрела Фенриса и перевела взгляд на Синару, улыбаясь уголком губ.       — Былую славу и процветание, — женщина вздохнула, задумчиво рассматривая притаившуюся в нише мраморную эльфийку. — Старики-магистры не желают пользоваться возможностью, которую дарует нам смута в Вольной Марке. Они боятся действовать. И не позволяют действовать другим. Архонта со всех сторон науськивают трусы и лизоблюды, а истинные сыны Империи, радеющие за правое дело, вынуждены сидеть в стороне и ждать у моря погоды. — Женщина фыркнула и пренебрежительно махнула рукой. — Ты знаешь, о чём я говорю.       — Пора бы взять ситуацию в свои руки? То есть, в твои руки, да? — Аверия, казалось, задумалась, накручивая на палец медно-рыжий локон. — Но обсудить со мной ты это решила неслучайно, я права? — Она сползла в воду, окунувшись по самые глаза, вынырнула, отфыркнувшись, откинула волосы назад, снова посмотрела на Синару, ожидая ответа.       Тевинтерка ласково погладила эльфийку по щеке, шее. Не торопясь отвечать, как бы случайно провела пальцем по тонкому плечу, проследив лукавым взглядом за движением своей руки.       — Именно так, моя дорогая. У нас обеих в руках сосредоточена некая власть… Мне нужно, чтобы ты воспользовалась своей. Во благо Империи, разумеется.       — Вот как, — Аверия прикрыла глаза, облизнув губы. — Внимательно слушаю, что же в этот раз предложит госпожа Синара.       Тевинтерка запустила пальцы в мокрые медные пряди и потянула, заставляя Аверию склонить голову на бок.       — Я хочу, чтобы твой нежный голосок лил в уши Орентиуса самый сладкий мёд. Пой песни о славе Империи, о том, как свято веришь в мои идеи, и что мысль о том, куда катится некогда великий Тевинтер вгоняет тебя в убийственную тоску. Разве он откажет своему возлюбленному цветику? К тому же… — Синара снова потянула эльфийку за волосы, заставляя обратить взор на своего раба. Фенрис стоял в стороне, его губы подрагивали, глаза горели, будто эльф вёл какой-то внутренним разговор с собственным ускользающим разумом. Ш-ш-ш, малыш, не сейчас. Будь покорным, и, возможно, этим вечером я разрешу тебе в ярости побиться о стены. — Видишь его? Фенрис. Бывший раб Данариуса и мой маленький смертоносный зверёк. Я делаю из него оружие — острее меча, точнее арбалета, безжалостней секиры палача. Подвластное моей воле. Представляешь, какая мощь? Пускай Орентиус узнает о нём. Скажи, что это лишь один единственный эльф, способный одолеть сотню кунари, даже не запыхавшись. Что если их будет тысяча? Легион? Совершенные, сильные, выносливые солдаты, готовые биться по приказу Магистериума хоть с самим Создателем. Что мир ответит нам на это?       Синара обратила на эльфийку насмешливо-вопросительный взгляд.       — А ты думала, что может случиться, если такие, как он, — Аверия кивнула на Фенриса, — выйдут из-под контроля? Мне кажется, что и твой, как ты выразилась, «зверёк» едва держится, чтобы не оторвать твою голову прямо у меня на глазах, — эльфийка усмехнулась, прижимаясь щекой к руке Синары.       — Ты сомневаешься в моих способностях? — Синара сомкнула пальцы на горле эльфийки, пронзая её наигранно грозным взором, а потом улыбнулась и снова посмотрела на Лето. — Но, впрочем… да. Ты права. Он жаждет моей смерти. Сейчас. В этот самый момент. Но я сильнее, правда, Фенрис? — Тевинтерка усмехнулась, пристально вглядываясь в самое дно зелёных глаз, туда, где в клетке, сплетённой магией крови, бился его одуревший от неволи разум. И приказала, чётко произнося слова-заклинания: — Поцелуй меня.       О, как нетвёрд был его шаг. Как пронзала всё его тело внутренняя дрожь. Синара даже на мгновение испытала укол страха — что если сейчас, вот прямо сейчас, она не удержит, и он сорвётся? Что тогда будет вместо поцелуя? Удар? Сомкнутые на шее сияющие лириумом пальцы? Танец на лезвии обоюдоострого кинжала, изогнутого, как профиль лихого ривейнца, заточенного, как невидимый, разящий меч Бен-Хазрат. Когда Лето одним изломанным движением припал на дрожащие колени, когда приблизил своё пустое лицо с широко распахнутыми глазами к ней, тевинтерка прерывисто вздохнула, в предвкушении облизала пересохшие губы.       — Ты медлишь, Лето, — её вкрадчивый голос прозвучал хрипло, Аверия наверняка заметила это и всё поняла. Но плевать. Сейчас — плевать. Есть только она и он. Утробная злость и сладостное чувство опасности.       Когда его сухие губы прижались к её, Синара лишь силой собственной воли удержалась от порыва схватить Лето за шею и выпить из него жизнь. Прокусить эти дрожащие от ярости губы, пустить кровь, облачить её в магию, окрасить обрамлённый холёным молочным мрамором бассейн в цвета войны. Но эта холодность…       Нет-нет, мысленно шепнула она Лето, так не пойдет, малыш. Дай мне огня!       Полусдавленный хрип отразился от мозаичного свода кальдариума, и в тот же миг Синара почувствовала на своих плечах тяжесть рук Фенриса. Он сдавил её почти до боли, притянул к себе. Поцелуи походили на волчьи укусы, жестокие, яростные… горячие. То, что нужно. Тевинтерка не успевала за движением его губ, вскрикнула бы, когда Лето больно потянул её за мокрые волосы, но было не оторваться. Воздуха не хватало, он будто весь здесь обратился в густой туман или просто-напросто испарился под жарким сиянием лириумных жил на теле эльфа. Ещё чуть-чуть, и она задохнётся.       Какая сладкая была бы смерть…       Из последних сил тевинтерка проникла в его буйную голову и заставила оторваться от себя. Когда Фенрис внезапно разжал руки, Синара толкнула, бросила его на белый мрамор. Небрежным хозяйским жестом, почти бесчувственно, почти спокойно, если не брать в расчет истово вздымающуюся грудь. Лишь усилием воли она заставила себя надменно улыбнуться, будто бы всё, всё, любое движение — её или её раба — было запланировано и шло как надо.       Придя в себя, она перевела на Аверию прищуренный смеющийся взгляд.       — Даже так, — восхищённо выдохнула эльфийка, приподнявшись на месте. — Он выполнит любой твой приказ, я понимаю. Надо быть невероятно глупым, чтобы тебя не слушаться… — она улыбнулась уголком губ. — Убедила, дорогая. Убедила! Но я надеюсь, что ты позвала меня сюда не только для того, чтобы воспользоваться мною, как… как каким-то вороном, который, хоть и передаёт важнейшую информацию, на деле — лишь пешка в игре. О, даже меньше пешки. Я… скажем так, я не хотела бы, чтобы ты считала меня такой. Ведь, скажи честно, я для тебя что-то значу?       Глядя в большие галльи глаза Аверии, тевинтерка едва сдержала снисходительный смешок. До чего же очаровательное создание. Они были знакомы ещё со времен учёбы у магистров, прекрасная эльфийка уже тогда завладела сердцем Орентиуса, но сама питала слабость к отнюдь не мужской красоте. Синара была горяча и амбициозна, а Аверия, как истинная жертва по своей сути, тянулась к лидерам, очаровывалась, обвивалась, как лоза, гибнущая без опоры. Обожание нужно было ей, как воздух, а обожать кого-то — как животворящая вода. Они повстречали друг друга, когда Аверия безуспешно пыталась добиться расположения старшей наставницы, писала ей витиеватые письма, цитировала сонеты магистра Орация и томно вздыхала, опечаленная холодностью своей избранницы. Для Синары это был мимолётный приступ жалости, еще свойственный ей в юные годы. Аверия же обрела новую любовь.       — Безусловно, — Синара вложила в голос всю мягкость, на которую только была способна. — Поэтому и обращаюсь к тебе за помощью, моя дорогая. Я доверяю тебе.       Тевинтерка ласково улыбнулась, по-матерински нежно глядя на маленькую эльфийку. Нужен аванс. Да. Как же без аванса.       Синара протянула руку и поманила. Её шепот едва заглушал журчание фонтана:       — Иди ко мне.       Аверия, несмотря на всё ранее сказанное, такого предложения явно не ожидала. Поэтому изменилась в лице, суетливо дёрнулась, откинула волосы назад. Приподнялась, плеснув водой. Закусила губу, как бы примеряясь, с какой стороны лучше подойти к исполнению своего заветного желания.       Синара манила её. Манила совсем не тевинтерской бледностью кожи, манила тёмными волосами, так небрежно рассыпавшимися сейчас по плечам, манила спокойно-насмешливым взглядом. Аверия, помня поэтические строчки, так горячо обожаемые ею с самой юности, назвала бы этот цвет глаз «шоколадной вишней» — насыщенно карий, с оттенком алого, тёмного, почти винного. Глаза истинного мага крови, истинного Магистра… глаза, в которых таилась опасность, могущество и… страсть.       Сдержаться было сложно. Замешкавшись лишь на долю секунды, она вдруг бросилась к Синаре, прижимая её к бортику бассейна своим телом, обвивая руками шею, беспорядочно целуя влажное плечо и задыхаясь от мгновенно поглотившего разум возбуждения. Дрожь пробивала эльфийку от макушки до пяток — это случилось! Случилось! Столько времени, столько времени, в кои-то веки потраченного не зря!..       Синара откинула голову назад, пряча улыбку и подставляя шею нетерпеливым ласкам Аверии. Пусть наслаждается. Так нужно. Так она будет покладистой и верной. Так она сделает всё, что велит тевинтерка. Маленькая жестокая хитрость, но ведь Аверии совершенно не обязательно об этом знать?..       — Ты молодец, девочка, — Данариус нежился в противоположном углу бассейна, поигрывая пальцами с рябью на воде, которая мелкими волнами исходила от их извивающихся тел. — Знаешь, когда и где надавить, чтобы не больно, а сладко, чтобы с толком, а не просто так. — Его хрипловатый голос ласкал разум отголосками прошлого. Красные сгустки наполняли воду вокруг магистра. Он лукаво улыбнулся, и вздёрнул указательный палец. — Но… не забывайся.       Магистр кивнул в сторону своего бывшего раба. Фенрис лежал на мраморе в той позе, в которой его оставила госпожа. Некогда пустые глаза, точно бокал, мерно заполнялись яростью, туника липла к вздымающейся груди, руки сжимались, разжимались… ещё чуть-чуть, ещё хоть минута промедления, и он придет в себя, вернёт власть на собственным телом и тогда…       Нет, магистр. Я не забудусь.