***
Первое, что подмечаю, придя в себя — это до боли знакомый терпкий запах с нотками цитрусовых. Это ощущение будоражит в памяти страшные воспоминания, и по телу тут же пробегают мурашки. Мужские духи — такие же как у Лестера Вильямса. Рядом со мной кто-то есть, но я боюсь открыть глаза, хотя, понимаю, как это глупо. Ведь он мертв, он пал от моей руки. Это все призрак, очередные галлюцинации, придуманные Эмерсоном. Сейчас я открою глаза и обнаружу себя в очередном коридоре катакомб и все встанет на круги своя. — Мисс Дагер. Я вижу, что вы пришли в себя. Не бойтесь. Мое удивление оказывается сильней инстинкта самосохранения, и я распахиваю глаза. Тут же жмурюсь от яркого света. Хочу прикоснуться к лицу, но не могу пошевелиться. — Прежде чем вы начнете пытаться вырваться, знайте: вы в Тренировочном центре, в больничном крыле. Сейчас проходите процедуру восстановления после Игр. Вам ничего не угрожает, — усмешка. — Разве что толпы ваших поклонников, которые пытаются штурмовать здание. Вы произвели большой фурор, мисс Дагер. Наконец, я привыкаю к свету и вижу мужчину, облаченного во все черное, лишь бутон красной розы в петлице является единственном ярким пятнышком на фоне траура. — Август Эмерсон. Главный распорядитель снимает кожаную перчатку с руки и приглаживает свои без того уложенные волосы. — Очень хорошо, мисс Дагер. Я уж было подумал, что вы забыли меня. — Как забыть человека, создавшего такую потрясающую арену, — саркастично подмечаю я. — Я просто выполнял свою работу, в этом нет ничего сверхъестественного. — Вы смогли поймать его настроение, — я очень рискую, произнося такие слова. Но ведь он сам сказал: мне ничего не угрожает. Эмерсон продолжает снисходительно на меня смотреть. Мои слова нисколько не смутили его. — Я скажу честно, мисс Дагер. Несмотря на всю вашу силу, ловкость, мощь и, без сомнения, божественную удачливость, я не думал, что вы долго продержитесь. Будь у меня возможность делать ставки, на вашу победу я бы не поставил. Но, как я сказал, вы очень удачливы. Ваши Боги любят вас. — Почему вы меня так ненавидите, мистер Эмерсон? Что я, лично я вам сделала? — Мне — абсолютно ничего. Но вы мешаете моему делу, за которое я, к слову, получаю неплохие деньги. И как любая сложная работа она вполне может быть подвержена риску. Например, ментор, который в силу своей нестабильности портит мои дебютные Голодные игры; трибут, который возомнил себя господом Богом и решил, что может диктовать мне свои правила. Или победитель, который решил этим правилам следовать. Много факторов, мисс Дагер, очень много. Но я бы не занимал это место, если бы не обладал некоторыми качествами, которые все эти риски нивелирует. — Какие же эти качества, мистер Эмерсон? — спрашиваю я, ощущая, как по венам проходит холодок. Меня накрывает сонливость. — Превращать эти риски в свои внезапные решения. Все, что произошло на Играх — это целиком мое решение.***
Пока я спала, я видела много снов. Сначала они были эфемерные и расплывчатые, потом постепенно сквозь пелену я смогла разглядеть родные горы Дистрикта-2. Центральную улицу, Академию, широкую дорогу, по обеим сторонам которой развешаны красные с золотым флаги, ведущую на Улицу победителей и мой дом. Мой новый дом, расположенный в самом центре. Я видела людей, толпящихся возле моих дверей. Они что-то кричали, призывали выйти к ним. И вот я выхожу под бурные овации и крики. Меня встречают приветственным жестом, а я же пытаюсь разглядеть в толпе единственного человека, который для меня хоть что-то значит в этом мире. — Катон… Я открываю глаза и с сожалением обнаруживаю себя все в той же белоснежной комнате без окон и дверей. Мое тело плотно зафиксировано ремнями к кровати: ни ногами, ни руками не пошевелить. Едва я предпринимаю попытку хоть немного удобней устроиться на подушке, как часть боковой стены отъезжает в сторону, и в комнату заходит врач с подносом в руке. Я задаю ему бессвязные вопросы, но он молча ставит поднос на тумбочку рядом с кроватью, на котором лежит один лишь шприц с красной жидкостью. Едва врач скрывается, как в комнату заходит Плутарх Хевенсби. — Мисс Дагер, добрый вечер, — он берет стул и садится рядом со мной. — Как себя чувствуете? — Непонятно, — говорю я. — Надо полагать. Вы проходите полное восстановление, поверьте, после этого вы почувствуете себя другим человеком. Все вас очень ждут, особенно ваша группа поддержки. — Почему они меня не навещают? — Потому что так не принято, мисс Дагер. Все должно делаться на публику, а здесь вы представлены самой себе, даже камер нет. Мой визит тоже не предусмотрен — конечно, — я ментор и спонсор вашего мертвого противника. — Тогда зачем вы здесь? Плутарх достает из кармана небольшой предмет и прислоняет его к настольной лампе. Я поворачиваю голову и вижу ту самую серебряную монету с изображением сойки-говоруна. — Вы ошиблись кандидатом на эту роль, — говорю я, не отрывая взгляда от монеты. — Угу, вы правы. Повстанец из вас так себе. — Вы хоть понимаете, как это глупо звучит… — Безусловно, мисс Дагер. Я же говорю: так себе. Как и обещал наш любимый президент, с вас будут сняты все обвинения. Вы развеяли все сомнения, мисс Дагер: вы — абсолютный человек Капитолия. — Зачем вы хотели выкупить меня на шоу Цезаря Фликермана? — спрашиваю я, повернувшись к Плутарху. Он усмехается. — Хотел, чтобы вы продержались как можно дольше. Впрочем, вам и без меня помогли. Бывший распорядитель поднимается с места, поправляет пиджак. — Вам как победителю Голодных игр будут оказаны все почести. Как я сказал, с вас будут сняты все обвинения. Конечно, большинство людей будут помнить, что вы опасная преступница, обвиненная в убийстве ребенка, но попробуй докажи то, чего нет. Вся информация об этом будет удалена. В том числе и из вашей головы. До меня не сразу доходит смысл его слов. Я бросаю взгляд на шприц. Плутарх, заметив это, понижает голос до шепота. — Вы забудете все, что было с вами в тюрьме. Об этом должны знать только те, кто находится там. Но, мне думается, вы не из болтливых, мисс Дагер. Мужчина берет шприц и крутит им в воздухе. — Верно, мистер Хевенсби. Не имею привычки болтать о всякой чепухе, — ровным голосом произношу я. — Так и думал. Плутарх опускает иглу в горшок с цветом и выдавливает все содержимое в землю. — Вряд ли мы с вами увидимся вновь, мисс Дагер, а потому: удачи вам. С этими слова мужчина прячет шприц в карман и быстро покидает комнату.***
В последующие несколько дней меня никто не навещает, кроме врачей. С каждым днем, я чувствую как силы возвращаются ко мне. Меня кормят, вкалывают какие-то препараты, от которых я тут же вырубаюсь, а когда прихожу в себя, все начинается по новой. После очередного пробуждения, вижу, что ремней, фиксирующих меня к кровати нет. Я недоверчиво поднимаю руки. Кожа слегка розоватая, ни одного изъяна. Я с замиранием сердца касаюсь рукой головы, по привычке сжав зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Не нащупав защищающей пластины, провожу обеими ладонями по голове. Ни вмятины, ни шрамов. Я едва сдерживаю подступающие слезы. Я и не надеялась, что когда-нибудь мой череп будет восстановлен. Зубы идеально гладкие, волосы шелковистые, татуировка с тюремным номером, как и шрам, на котором она была набита исчезли. На стуле обнаруживается мой костюм, в котором я была на Играх. Тот же самый, только постиранный и заштопанный. Я быстро одеваюсь и обхожу стену в поисках прохода. Он открывается и я выхожу в ярко освещенный широкий коридор. После арены, состоящей из коридоров, мне становится неуютно. Но вот я вижу, как из дальнего конца коридора ко мне навстречу идет Цинна. По всему коридору развешены камеры. Это меня удерживает, чтобы не броситься моему стилисту на шею. Я стараюсь придать своему лицу надменный вид и иду в Цинне. — С возвращением, Мирта, — говорит он, когда мы встречаем. — Спасибо, — говорю я, вложив в это слово всю свою благодарность и признание. Цинна улыбается и кивает в сторону моего левого плеча. Я опускаю голову и вижу, как на костюме ярко светятся красным цветом числа семьдесят четыре, а под ним восемьдесят три. — Я же обещал, что так будет, — говорит стилист. — Пойдем. — А встреча с ментором? Разве не сейчас? — Чуть позже. Не беспокойся. Мы поднимаемся на лифте на второй этаж и идем в мои апартаменты. Там нас встречают Октавия, Флавий и Вения. Они безумны рады меня видеть, впрочем, я тоже. Окруженная ими, я иду в душ. На скорую руку принимаю его и иду в комнату, где ассистенты начинают готовить меня ко встрече со зрителями и Цезарем Фликерманом. Троица болтает без умолку, через каждое слово восхищаясь мной. Они делают мне макияж, прическу, маникюр. В комнату входит Цинна и демонстрирует мне красное платье. Я одеваюсь и рассматриваю себя в зеркало. Платье едва прикрывает мои колени, через плечи проходят тонкие бретельки, вырез достаточно глубокий. Игры длились не так долго, чтобы я успела похудеть, так что скрывать тело или вычурно его приукрашивать смысла нет. Из украшений на мне лишь золотой браслет. Цинна поправляет мои волнистые волосы и удовлетворительно кивает. — Мы пойдет за кулисы. Выходи через три минуты. Тебя встретят и проводят к сцене. С этими словами, Цинна и ассистенты выходят. Я остаюсь в полнейшей тишине и про себя отсчитываю секунды. Я нервно хожу из угла в угол, время от времени, выглядываю в окно. Уже поздний вечер, но народу на улице тьма. Наконец, три минуты проходит, и я с волнением выхожу в зал. Там, опираясь плечом на стену, вальяжно стоит Катон. Он выглядит измученным, улыбка усталая, но глаза в глазах отражаются лукавые огоньки. Едва я подхожу к нему, как он крепко прижимает меня к себе и поднимает над полом. Я готова разрыдаться от счастья, но лишь сильнее сжимаю его пиджак. Парень легко целует меня в щеку и утыкается лбом в мой лоб. — Хотел бы поцеловать тебя по-другому, но не хочу портить такую красоту перед интервью. Мы хрипло смеемся. Я провожу пальцами по его щеке. — Ты похудел. — Я чуть с ума не сошел за эти дни. — Ой, только не плачь. — Мне уже нечем. Я не хочу его отпускать, но нам нужно идти на сцену. Катон выпускает меня и тянет наружу. Мы спускаемся на несколько этажей вниз и проходим за кулисы. Цинна, Вения, Октавия и Флавий уже стоят там. Катон сообщает, что мы будем подниматься на сцену друг за другом: ассистенты, стилист, ментор, а потом победитель. Выход представляет собой подиум, огороженный от сцены занавесом. Я стою рядом с Катоном, крепко сжимая его руку. Вдруг, откуда-то сзади доносится цокот тонких каблуков. Я оборачиваюсь и вижу счастливую с улыбкой до ушей Лесли Штук. — Мирти! Господи, Мирти, я так рада! Она подбегает ко мне и заключает в объятия. — Лесли! Боги, как же я рада тебя видеть. — Я знаю, что по регламенту, мне здесь не место, однако, все прекрасно знают, что если речь идет о победители из Дистрикта-2, то Лесли Штук должна быть рядом. Пусть и неофициально. Я не могла не прийти и посмотреть на свою победительницу, — она всхлипывает. — Я безумно за тебя рада! — Спасибо, Лесли, — я искренне улыбаюсь. Из динамиков раздается голос, сообщающий, что до старта осталось пять секунд. Грохочет гимн и ассистентов просят пройти на сцену. Я слышу как зал радостно их встречает. Следующим идет Цинна, а я стараюсь придумать, как именно выйти на сцену. Это должно быть нечто запоминающееся, а не просто проход по подиуму с радостным лицом. Вдруг в голову приходит выход нашей первой девушки-победительницы Зенобии Ривенделл. Она была безумно красивой. Высокая, подтянутая, с превосходной фигурой, коей могли позавидовать все участницы из Дистрикта-1 вместе взятые. Она чем-то была похожа на меня: темноволосая, глаза темные, кожа бледная. Когда Зенобия вышла на сцену в своем длинном, но почти прозрачном платье, на ее лице была легкая улыбка, а в глазах играл лукавый огонек. Она грациозно раскинула руки, и накидка за ее плечами заиграла сотней красок. А затем она послала всем воздушный поцелуй. Зал буквально сошел с ума от перевозбуждения. Конечно, до ее сексуальности мне как Лесли до докторской степени, но показать себя это не мешает. — И наконец, дамы и господа, встречайте! Победительница 83-х Голодных игр из Дистрикта-2… Мирта Дагер! Я резко выдыхаю и иду на сцену. Зал встречает меня ревом и аплодисментами. Я иду ровно, гордо вскинув голову. Оказавшись посередине подиума, я быстро демонстрируя жест, который показывала Грейс Гламур на суде и на Жатве. Когда мои пальцы заканчивают «полосовать» шею, я, так же как и Зенобия, развожу руки. С удовольствием отмечаю, что зал купился. Оказавшись рядом Цезарем, я подаю ему руку для поцелуя. Он быстро касается губами моих пальцев и провожает до кресла. Вижу, что вся моя группа поддержки устроилась на диванах неподалеку. — Ну что, Мирта, я… — начинает Цезарь, но толпа, продолжающая шуметь, мешает ему начать интервью. — Ребята, пожалуйста! Это не помогает. Все зрители громко скандируют мое имя. Я поднимаю руку, чтобы попытаться успокоить людей, но все тут же повторяют мой приветственный жест. Я чувствую небывалый эмоциональный подъем. Но Цезарь не был бы Цезарем, если бы не умел управлять толпой. Ведущий отпускает пару шуток, и начинается трехчасовой фильм, посвященный Играм. Я не скрываю своего интереса: конечно, мне будет посвящена большая часть, но, думаю, захватывающие моменты с другими трибутами тоже не упустят продемонстрировать. Первая часть посвящена событиям перед Играми: Жатву на пустыре не показывают, лишь один за одним появляются короткие видео вставки со всеми участниками. Под каждым написаны имя и дистрикт, никаких упоминаний о преступлениях. Потом показывают проезд на колесницах, выдержки интервью. Вторая часть — уже сами Игры. Экран разделяется на две части. На одной — события на арене, на второй — зал с менторами. В основном показывают меня и убийства Лестера Вильямса. После смерти каждого трибутам, в зал заходят миротворцы и выпроваживают ментора погибшего. Зал гудит от отвращения, наблюдая на экране мою «вечеринку» на кухне катакомб. Нас действительно показывали поедающих кишки и пьющих кровь. Чувствую, как горлу подступает комок. Я с интересом наблюдаю за Джерри. Его показывают редко и только со мной. Я все пытаюсь понять, в какой момент он слетает с катушек. В ночь перед пиром он просыпается и в одну из камер тычет бумагу, на которой написано «симулятор пушки». К тому моменты все менторы уже определились с дарами, но Бити Литье — ментору Джерри — все же, удалось поменять заявку. Сцену пира показывают отрывками: звездами становятся я и Лилит. В тот момент, когда она бьет меня по голове, Катон подрывается с места. Грейс Гламур истерично смеется. Финнику Одэйру и Плутарху едва удается удержать его. Луций Сноу сидит чуть вдалеке от остальных и неотрывно смотрит на экран. После каждого убийства Лестера он лениво достает из кармана какое-то устройство и жмет на единственную кнопку. Наверное, таким образом, он отправляет дары. После смерти Лилит, спустя пару минут к нам подбегает Джерри. Я вижу как он мечется между нами. В какой-то момент я понимаю по его глазам, что он задумывает меня убить. — Не смей… не смей, трус! — Бити, все это время отличавшийся спокойствием, встает с места. Он сжимает кулаки. — Не смей! — Джерри его не слышит, но и без того понятно, что парень не стал бы убивать меня тогда. Кто же его спасет от Лестера… Все время, пока я была без сознания, Катон не ел и не спал. У меня сжимается сердце при виде этого, а по залу охают женщины. Таким подавленным я не видела его никогда. Грейс Гламур выводят из зала с большим трудом. Она громко негодует и грозится разнести зал по камешкам. Дуэль с Лестером монтируют выше всяких похвал. Перед ее началом, в момент, когда я шла по коридору, ведущий Клавдий Темплсмит произносит пророческие слова: — И вот этот день настал. То, ради чего мы собрались — увидеть бой самого страшного маньяка в истории и девушки, победившей саму смерть. Я полностью беру ответственность за свои слова и буду рад за них ответить, но поверьте: победитель этой дуэли станет победителем Голодных игр. Финник Одэйр отходит в самый дальний угол зала и подзывает к себе Бити с Плутархом. — Мы лишние с вам на этом празднике смерти, — говорит он. Луций Сноу и Катон остаются сидеть напротив экрана: Катон напряжен до предела, Сноу-младший — хладнокровен и сосредоточен. Это был действительно красивый и запоминающийся бой, наверное, самый лучший за всю историю Игр. Когда Лестер погибает, Луций с недоверием смотрит в экран. Он, не переставая говорит «не может быть, не верю» пока его выводят из зала. Катон прячет лицо в ладони, его тело содрогается. Неужели, он действительно плакал? Джерри на протяжении всей дуэли усердно готовился: он разлил небольшое количество воды у входа в комнату, а ее обложил ловушками. Вода в ангаре стала отступать. Когда она полностью исчезал, барьер, сдерживающий ее тоже испарился. Джерри, «заминировав» проход, пошел по коридору в ангар, освещая себе путь фонарем. Анхель, оказывается, все это время прятался в убежище Гейла. Он почти никуда не выходил и непонятно как продержался на единственном пакете сухофруктов и неполной бутылке воды. Джерри никак не ожидал его увидеть. — Анхель? Вот так дела… — Привет, Джерри. Двое мужчин неотрывно смотрят друг на друга. По бегающим глазам Джерри, я понимаю, что он пытается что-то придумать. — Где Мирта? — спрашивает Анхель. Джерри пожимает плечами. — Пошла кончать Лестера. А после придет и за нами. Ты же не хочешь попасться ей? — Мне все равно. А вот ты явно боишься. Джерри ничего не отвечает, а бросается на Анхеля. Тот ловко уворачивается. Джерри повторяет свои попытки. Его старания выглядят глупо, он будто не пытается убить Анхеля, а лишь оттесняет его под лестницу. Из стены выстреливают два штыря, пронзая тело Анхеля. В этот же момент гремит пушка, означающая смерть Мэг. Джерри достает из кармана свое устройство и нажимает его спустя несколько минут. Дальнейшее я помню. Фильм заканчивается на том, что я вынимаю из тела нож и выпрямляюсь. Вновь играет гимн, Цезарь помогает мне встать с кресла. На сцену поднимается президент Сноу, следом девочка, которая несет бархатную подушку с небольшой золотой короной с рубинами. Президент улыбается и надевает корону мне на голову. Зал неистовствует и вновь скандирует мое имя. Я едва слышу слова поздравлений от Сноу. Цезарь заканчивает шоу. Мне едва удается протиснуться сквозь толпу. Следующим идет банкет. После победы Катона, меня на него не приглашали. Я чувствую себя настоящей телезвездой. Повсюду вспышки камер, известные люди и поклонники. Среди них оказывается и мой бывший спонсор. Он отводит меня подальше от камер и протягивает небольшую подарочную коробку. Я открываю ее и чуть не падаю от радости: в ней оказывается маленький котенок, который так похож на моего погибшего Джефри. Мужчина заверяет меня, что котенок его дальний родственник. Я благодарю спонсора и отдаю коробку Лесли, которая каким-то образом сумела проникнуть на банкет. Почти весь вечер я потратила на общение с гостями и поиск Катона. Парень обнаруживается в одном из залов. Он стоит рядом с Эмерсоном, который что-то ему показывает на планшете. Только я собираюсь подойти к ним, как меня перехватывает один из гостей. — Мисс Дагер, господин Луций Сноу желает с вами побеседовать. — Да, конечно, — говорю я, не отрывая взгляд от Катона. — С радостью. Мы выходим на задний двор президентского дворца. Народу там намного меньше. Меня провожают к одному из роскошных фонтанов, рядом с которым стоит Луций. Провожающий уходит, оставляя нас одних. Я подхожу к мужчине, он, не отвлекаясь от своего занятия — кормление экзотических рыб, — произносит: — Примите мои поздравления, мисс Дагер. Убедительная и волевая победа. — Благодарю вас, — говорю я. — Она меня, конечно, немного разорила, но я все равно за вас рад. — Это Игры, мистер Сноу, ничего личного. — Я понимаю, — мужчина поворачивается ко мне. — Я немного жалею, что не заполучил вас. — Что же вам помешало? — спрашиваю я. Сноу-младший сокрушительно качает головой. — Я всегда был не пунктуальным. В детстве опаздывал всегда. Тогда это казалось не так критично, а теперь вон как сказывается. — У вас был первоклассный подопечный, мистер Сноу. Вам не за чем жалеть. — Вы думаете? А мне вот так не показалось… — Луций кидает горсть корма в воду. — Я всегда считал себя манипулятором. Сын президента должен быть превосходным управленцем. Увы, из-за того, что я родился вторым в семье, править мне вряд ли удастся. Тем не менее, нужно всегда надеяться на лучшее. — Лестер Вильямс вышел из-под контроля? — Знаете, он даже под ним и не был. Вот только понял я это, когда сам попал под его влияние, представляете? Сноу отряхивает руки и хлопает в ладоши. К нам подходит слуга с двумя бокалами, наполненными красным вином. Мужчина подает мне бокал. — Что-то мне подсказывает, мисс Дагер, что вы были бы сговорчивее. Он поднимает бокал и делает глоток. Я ничего не отвечаю и осушаю бокал. Луций усмехается. — Наслаждайтесь, мисс Дагер. Вы это заслужили. Надеюсь с вами как-нибудь еще встретиться. Сноу коротко кивает мне и идет вдоль живой изгороди к гостям. Я возвращаюсь обратно во дворец. К середине ночи банкет прекращается. Я устроилась на дальнем диване возле камина. Глаза слипаются от количества выпитого и усталости. Рядом со мной материализуется будто из воздуха Катон. — Пойдем. Нужно выспаться перед интервью. — Что тебе сказал Эмерсон. — Похвалил за проделанную работу, — бросает Катон, уводя меня на улицу. Толком выспаться мне не удается. Я наскоро завтракаю и принимаю душ. Группа подготовки уже ждет меня и помогает привести себя в порядок. На интервью к Цезарю я выхожу в черном костюме, похожим на тот, в котором я была на суде. Никаких зрителей нет, только Цезарь и небольшая съемочная группа. Катон стоит рядом с оператором. Я сажусь рядом с Цезарем. Обратный отсчет и мужчина начинает программу. Он задает мне стандартные вопросы. Наконец, дело доходит до последних событий в Играх. — Мирта, твою дуэль с Лестером Вильямсом смотрела вся страна. Я слышал, что во всех дистриктах были приостановлены на это время все работы. Скажи, каково это — сражаться с самым опасным человеком в мире? — Это было интересно. Я впервые встретила такого серьезного соперника, — отвечаю я. — Я не сомневалась, что смогу его одолеть, поскольку он был скован своими правилами. — Он убивал методами победителей. — Именно. Но я же не была тогда победителем, — говорю я с легкой улыбкой. — Кто знает тебя лучше, если не ты сам? — Соглашусь с тобой, — говорит Цезарь. — А Джерри? Ты ожидала такое? — Нет. — Ты доверяла ему, не так ли? — Да, — честно отвечаю я. — Я вновь допустила такую же ошибку, что и на 74-х Играх. Ты всегда должен быть за себя, никто не будет играть в благородство на последних этапах. Я правда не ожидала этого и в какой-то момент, когда он был готов убить меня, я мысленно прощалась со всеми. Но когда Анхель меня спас… Я поняла, что поздно сдаваться. — Что придало тебе сил? Я на мгновение задумываюсь. Бросив взгляд на Катона, я придумываю ответ на ходу, стараясь не сболтнуть лишнего. — Наверное, это желание вернуться домой. И к тем, кто меня ждет. Таких людей, на самом деле, немного, но… Неважно сколько их. Главное, что они тебя ждут. И кроме того, мне хотелось принести своему родному дистрикту долгожданную победу. Цезарь берет меня за руку и сжимает пальцы. Хорошо, значит, я все правильно сказала. Через несколько минут передача заканчивается. Мы выходим на улицу и едем на вокзал, где уже ждет поезд. Лесли Штук рыдает у меня на плече и желает счастливого пути. Она отдает мне котенка, на шее которого уже висит ошейник. Я по очереди обнимаюсь со всеми ассистентами и Цинной. Поезд трогается и увозит меня от Капитолия. Я стою у окна и смотрю на ясное небо. К вечеру я буду дома. — Ты была великолепна, — говорит Катон. — Да что там, это просто слова. — Слова со смыслом. Я сажусь за стол напротив него. Впервые за столько долгое время мы остались наедине. Катон наливает себе кофе и всячески старается избегать моего взгляда. — Что-то случилось? — спрашиваю я. — Ничего, — отвечает он равнодушным голосом, который напрягает меня еще сильней. — Катон, не ври мне, я же вижу. Что произошло? — Да ничего, что ты так завелась? — Я завелась, потому что ты лжешь мне, — я встаю с места, сжимая кулаки. Катон вздыхает и подходит ко мне. Только я хочу разразиться на него гневной речью, как он сжимает мои руки и впивается страстным поцелуем, от которого я забываю все. Когда дышать становится нечем, он отпускает меня. — Ты точно завелась по этому, Дагер? — хрипло спрашивает Катон, явно издеваясь. — Блейк, доиграешься, я и тебя прибью. Я уже победила, так что мне терять нечего, — я бью его в плечо, но парень выворачивает мне руку и прижимает спиной к себе. Если бы я особо не сопротивлялась, такой прием у него бы не вышел. Он целует меня в шею и шепчет на ухо: — Не злись. Я что-то бурчу, но замолкаю, замирая в его объятиях. Когда из поезда становится видно горы, Катон заходит ко мне в комнату и кладет на кровать черный мундир. В таком одеваются все выпускники приюта при Академии добровольцев и в таком же проходила церемония награждения Энобария. Единственным отличием от классического служит вышитое чуть ниже левого плеча алыми нитками число 83. Я затягиваю волосы в конский хвост и выхожу из комнаты. Катон стоит у окна и безмятежно смотрит на горы, которые становятся все ближе. Он тоже одет в мундир только белого цвета и с офицерскими погонами на плечах. Повернувшись ко мне, он усмехается. — Ух ты, какие мы одинаковые. — Пока еще не совсем, — говорю я. Делаю шаг к окну, но парень меня останавливает. — Подожди. Дай мне насладиться последними мгновениями славы. Когда мы начинаем проезжать деревни, поезд немного замедляет ход. Даже сквозь его толстые стены я слышу с улицы гомон и веселье. Катон улыбается и машет людям в окно. Уже сегодня его портреты и изображения исчезнут с площадей и улиц, и его место займу я. Так что пусть наслаждается, пока есть возможность. Когда мы въезжаем в город, я не выдерживаю и встаю рядом с Катоном. Улицы стоят пустыми, кругом ни души: все собираются на главной площади рядом с Дворцом правосудия, где будет проходить церемония награждения. Катон дает мне инструкции по поводу всех ритуалов, которые будут, но я его почти не слушаю. Наконец, поезд останавливается. Я забираю котенка, и мы выходим на улицу. Там нас встречают миротворцы, которые провожают нас к машине и везут ко Дворцу правосудия. На протяжении всего пути я пялюсь в окно, будто вижу город в первый раз. Подумать только, насколько сильно я соскучилась. Мы подъезжаем ко Дворцу с заднего двора. Мы заходим с черного входа. У главных дверей, которые выходят на площадь, меня встречает жена Магнуса Стерлинга Шара вместе с внучкой. Она, кажется, рада меня видеть. Девочка прыгает от радости, когда я вручаю ей котенка. Координатор церемонии просит Катона подойти к дверям. Ведущий церемонии приглашает его выйти. Раздаются овации и радостные крики. Мой выход следующий. Я встаю у дверей и жду. Сердце приятно сжимается, а ладони начинают потеть. То, что было в Капитолии несравнимо с тем, что произойдет сейчас. Всю жизнь я мечтала об этом и вот, когда до исполнения мечты остается меньше минуты, меня начинает колотить. Сейчас можно не стесняться своих истинных чувств. — Ну, а теперь, дамы и господа, встречайте! Четырнадцатый победитель из Дистрикта-2, пятая девушка-победитель и вторая выпускница приюта при Академии миротворцев, победитель 83-х Голодных игр Мирта Дагер! Двери открываются и я выхожу в свете прожекторов на трибуну. На площади яблоку негде упасть, заняты даже балконы и крыши близлежащих домов. Я почти глохну от криков и гомона толпы. Первые несколько рядов занимают чиновники, за ними руководство Академии, а потом море людей. В конце площади расположены огромные полотна, на которых проецируют изображения меня и Анхеля. Я вскидываю руки и толпа начинает реветь еще громче. Слева от меня на возвышении стоят все наши победители. Все они одеты в белоснежные мундиры, кроме Энобарии. Катон находится там же, самый последний в ряду. Место рядом с ним пока пустует. Я не могу скрыть счастливой улыбки. Ведущий подталкивает меня вперед, указывая на мэра и директора Академии, по совместительству генерала наших миротворцев. Я подхожу к генералу. Он крепко жмет мне руку, затем берет принесенные ему на бархатной подушке погоны и цепляет к моим плечам. На каждом по две золотые звезды. Генерал отдает мне честь, я делаю так же. Следующим идет мэр. Он несильно сжимает мои пальцы, обнимает и указывает на микрофон. Когда я встаю за трибуну, толпа начинает затихать. К такому я готова не была: я не знаю, что сказать. Точнее, что можно говорить. Наша церемония не транслируется на весь Панем, но Капитолий наверняка ее отсматривает. — Спасибо, — первым дело говорю я, стараясь придумать что-нибудь вразумительное. На трибуне нет никаких карточек с заготовленной речью. Неужели все придумывали ее на ходу? — Прежде всего я хочу сказать, что я горда стоять здесь перед вами. Нет чести более достойной, чем называться победителем Голодных игр из Дистрикта-2. Я хочу поблагодарить все руководство приюта при Академии миротворцев и всю Академию. Благодаря вам у меня есть возможность быть здесь. Также я хочу выразить благодарность своему первому ментору и наставнику Бруту Квину. — Я поворачиваюсь к победителям. — Он был тем, кто сумел разглядеть меня среди многих и раскрыть мой потенциал. Я вечно буду благодарна ему. Брут смущенно улыбается и смотрит на свои ботинки. Забавно, что такого брутального мужчину можно смутить простой благодарностью. — И, конечно же, я безмерно благодарна своему ментору и спонсору на 83-х Голодных играх Катону Блейку, — парень смотрит на меня исподлобья и качает головой. На его губах играет улыбка. — Благодаря ему, а точнее, странному подарку, про назначение которого, я едва догадалась, я могу произносить эти слова. Толпа смеется, а у меня есть время, чтобы придумать что-нибудь еще. Я смотрю на портрет Анхеля. Я должна, я обязана что-то сказать, но это опасно. Толпа затихает и осторожно продолжаю: — Я проложила себе путь к победе, но она бы никогда не случилась, если бы не поступок одного человека. Анхель Росс был не таким. Он не был похож ни на одного из наших трибутов, казалось, что он вообще не из нашего дистрикта. Но у него было то, что отличает нас — жителей Дистрикта-2 — от всех. Это вера и следование собственным идеалам. Да, он никого не убил, да, он избегал каких-либо конфликтов. Но он спас меня ценой своей жизни, он поступил благородно. Я знаю, что у Анхеля почти нет родных, только бабушка. Если вы и слушаете меня, знайте: вы воспитали мужественного и верного человека — достойного сына Дистрикта-2. Этот долг мне никогда не уплатить, — толпа начинает заводиться, подбадривая меня. — Возможно это покажется кому-то странным, но именно это отличает нас от других. Мы сражаемся не за себя, а за вас, за наш Дистрикт-2, за Капитолий! — Толпа гудит, мне приходится почти кричать в микрофон. — Мы возвращаемся победителями, но победители — вы все. Вы — тот адреналин, который бурлит в нас, когда мы сражаемся! Мы готовы жертвовать собой ради победы Дистрикта-2, готовы привести напарника к победе. Так было и будет всегда. Именно эта вера, вера в народ делает нас сильней и делает нас победителями! Я, тяжело дыша, вскидываю руку в приветственном жесте. Все как один, включая чиновников, поднявшихся со своих мест, победителей, генера, мэра повторяют то же самое, скандируя мое имя. Я сказала правду, абсолютную правду. Только сейчас я осознала, что все это действительно ради тех, кто стоит передо мной. Раньше я этого не понимала, думала только о себе. Какой же я была наивной. Ведущий подходит ко мне и подсказывает подняться к остальным победителям. Магнус Стерлинг Шар, стоящий самым первым в ряду манит меня руками. — Иди уже сюда, мы не кусаемся. Я взлетаю по ступенькам к нему. Магнус крепко меня обнимает и треплет по щеке. Я продвигаюсь к своему месту, жму каждому из победителей руку. По телу пробегают мурашки, когда я равняюсь с Куртом Бонедзом — именно с него, кажется, списал свою внешность Лестер Вильямс. Курт в отличие от других целует мои пальцы. Стоящий рядом с ним Брут по-отечески обнимает меня и поднимает над землей. Энобария долго меня не отпускает. В ее глазах стоят слезы. «Сильная речь», — наконец произносит она и отпускает мою онемевшую кисть. Когда я подхожу к Катону, толпа начинает ликовать еще сильней. На мгновение мне приходит мысль поцеловать его прямо при всех, но это будет чересчур. Я молча занимаю место рядом с ним. Улучшив момент, парень обнимает меня за талию и целует в висок. — А теперь, дамы и господа, самая главная часть. Прошу, обратите внимание на щит, который расположен прямо над вами! — зрители задирают головы к нему. Я с волнением смотрю на изображение еще восемнадцатилетнего Катона. Играет гимна Дистрикта-2. Полотно начинает прокручиваться вниз, скрывая Катона и медленно показывая меня. Под моей фотографией появляется надпись «Мирта Дагер. Ею гордится Дистрикт-2». Я едва сдерживаю слезы радости. — Да не терпи ты, тут все рыдали крокодильими слезами, даже я! — кричит Магнус. Изображение вновь сменяется: один за одним появляются все наши победители: и живые и мертвые. Когда проявляется моя фотография, я стираю ладонью подступающие слезы. Но собравшимся, кажется, это нравится. Они вновь и вновь скандируют мое имя. Когда я более менее успокоилась, перед нами появляются фотографы. Магнус кричит, чтобы мы приняли пафосно-грозный вид. После фотосессии на трибуне остаемся мы с Катоном. Нас тоже фотографируют как ментора с воспитанником. Я замечаю, что на груди Катона висит медаль, на которой написан номер моих Игр и моя фамилия. На сегодняшний момент, всего у четырех человек есть такие медали: у Магнуса Стерлинг Шара — четыре штуки по количеству победителей, Брута и Энобарии по две и вот одна у Катона. После фотографий с ментором идет личная фотосессия с оружием, которым был нанесен последний удар на Играх. Мне вручают позолоченную копию моей карты-лезвия. Я встаю на фоне знамени Капитолия. Разместив карту между пальцев прижимаю руку к груди и смотрю прямо в объективы. Ведущий заканчивает программу, все камеры отключаются. Буквально сразу ко мне подбегает первый победитель Магнуса Берглинд Джонсдотир — огромный как бык, больше Брута, — и с легкостью поднимает меня, устроив на плече. Я смеюсь и машу толпе, которую теснят миротворцы. — Мирта, далеко не уходи, — говорит Энобария. — Нам еще нужно в Академию заехать. Только толпа рассосется. Берглинд ставит меня обратно и треплет по волосам. Не успеваю я прийти в себя, как Катон хватает меня за руку и уводит во Дворец правосудия. Наш уход деликатно остается незамеченным. Катон быстро проверяет комнаты и, обнаружив пустующую, заталкивает меня внутрь. Едва дверь закрывается, как мы бросаемся друг другу в объятия. — Я не хочу на эту вечернюю церемонию, — шепчу я Катону в губы, когда мы разрываем поцелуй. — Будь моя воля я бы записался туда добровольцем. Ты не представляешь, сколько желающих быть с тобой. — Мне все равно, я не хочу туда, — продолжаю гнуть свою линию. Я нервно тереблю пуговицы на его мундире. — Я же могу отказаться? — Катон грустно улыбается. — Я не хотел говорить тебе раньше, чтобы не портить праздник, — начинает он. — Мирта, я должен вернуться в Капитолий. Сердце делает кульбит, а в голове становится пусто. — Что? Зачем? Тебя арестовали? — Нет-нет, просто… Я же был не только ментором, но и спонсором, а им полагается особая награда. — А, ну да, деньги, — говорю я, немного расслабившись. — Ты их заберешь и вернешься, да? Катон молчит. В комнате будто стало на несколько градусов холодней. — Деньги само собой, но мне предложили переехать в Капитолий. Навсегда. — Предложили или приказали? — Все вместе. Я не могу отказаться. Я отступаю от него на несколько шагов. — Значит, ты вернешься туда? Ну что ж… Вполне неплохое продвижение по карьерной лестнице. Думаю, капитолийки будут вне себя от радости. И когда ты уезжаешь? — Прямо сейчас. Мирта…. — Что ж, скатертью дорога, — я вылетаю из комнаты, игнорирую попытка Катона меня остановить. Возвращаюсь как можно быстрей на улицу. Чем больше людей меня будут видеть, тем проще мне будет держать себя в руках. Буквально сразу меня ловит Энобария и ведет за собой к машине. Я следую за ней, как во сне. Вся радость, которая меня захлестнула, испарилась. Машина едет медленно из-за людей, который так и норовят броситься под колеса, чтобы увидеть меня. Мне же все это неинтересно. Я смотрю на спинку водительского сидения и пытаюсь посчитать количество пупырышек на обивке. — Когда приедем, пойдем сначала в приют, потом в Академию. Тебе надо будет поставить свою роспись на портретах. Кстати, тебя ждет кое-какой сюрприз… Дагер, ты слушаешь? — Нет конечно, ты не видишь? — раздражительно говорит Брут, сидящий на переднем пассажирском сиденье. — Катон тебе уже сообщил об отъезде, так? — Мое молчание говорит за себя. — Вот ублюдок. — Ты из-за него такая? — продолжает допытываться Энобария. — Голдинг, перестань задавать тупые вопросы, сделай милость, — Брут поворачивается ко мне и поднимаем мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Мирта, это твой праздник, считай, твой новый День рождения. Ты еще успеешь погоревать за свою жизнь. Он того не стоит. Энобария, которая только сейчас начинает что-то понимать, зажмуривает глаза и откидывается на сиденье. Я отвожу взгляд от Брута и упираюсь невидящим взглядом в окно. Спустя полчаса мы добираемся до Академии. Когда оказываемся возле прохода, ведущего на территорию, Брут пытается меня взбодрить, но от его слов мне становится только хуже. Меня буквально выталкивают вперед. Я выхожу на усыпанную гравием дорожку. С обеих сторон меня встречают радостные детские крики. Волей неволей, я улыбаюсь и машу им. Дети со стороны приюта, одетые в черную форму, тянут ко мне руки сквозь решетчатый забор. Энобария кивает мне и я подхожу ближе, стараясь никого не пропустить. В приюте меня встречает директор и весь персонал. Когда меня подводят к доске почета, я не могу сдержать смешок. На выпускной фотографии я выгляжу как маленький злобный дьявол. Под вспышки фотокамеры и ставлю свою подпись. Такая же процедура происходит и в Академии. Я стараюсь не обращать внимание на фотографию Катона, которая висит рядом с моей. На стене почета значатся все наши победители кроме самого первого: тогда Академии еще не существовало. — А вот и сюрприз, — говорит Энобария. Я оборачиваюсь и от шока роняю ручку. — Увы, первой мне не удалось тебя поздравить, но будь уверена — крик моей радости слышал весь Панем. — Дея! — я бросаюсь подруге на шею. — Наконец-то свиделись, Дагер. Я шоке рассматриваю девушку. За десять лет, что мы не виделись, она очень сильно изменилась. Если раньше мы были одной комплекции, то сейчас Дея кажется намного меня сильней. Она стала выше меня, руки у нее мощные, как у шахтера, а на безымянного пальце блестит золотое обручальное кольцо. — Ты когда успела замуж выйти? — Ну так я же обычный шахтер, времени у меня вагон, — весело отвечает Дея. — Пойдем посидим где-нибудь? Я тебе все расскажу. Мы вместе покидаем Академию. Город будет гулять всю ночь. Повсюду слышно пение, грохочет музыка. Дея предлагает мне посетить бар, что находится в стороне от центра. Я соглашаюсь и следую за ней. Внутри оказывается немного народу. Пока Дея делает заказ я раздаю всем гостям автографы. Когда приносят пиво, Дея начинает рассказ. После провального отбора в Академию Дею отправили учиться на шахтера. Обучение было сложным и в возрасте четырнадцати лет уже отправили в недра горы Авентин. Первые месяца она работала в горах, не выходя на свежий воздух. Испытание было тем еще. — В какой-то момент, я думала, что задохнусь там. Но быстро привыкла. В общем работа скучная, но полезная. Вон какие ручищи. — Тебе не идет, — говорю я. — Ты моему мужу это скажи, — смеясь отвечает Дея. — Он тоже шахтер. Мы познакомились прямо в шахте и свадьбу сыграли там же. — Девушка наклоняется ко мне. — Ребенка зачали там же. Мы сидим в баре до самой ночи. Встреча с Деей помогла мне отвлечься от мыслей о Катоне. Я почти не пью, а подруга напивается будь здоров. Она заверяет меня, что сама доберется до дома, но я все же провожаю ее. Через час блужданий я оказываюсь в центре. Вокруг беснуется народ. Каким-то образом на меня выходит миротворец и отводит к Энобарии, которая стоит возле одного из красивейших зданий в городе. — Ну что, готова? — весело спрашивает она. — К чему? — Тебя ждет особый приз. Заходи, сама увидишь. — Энобария, можно я пропущу это? Мне правда, не хочется… — С ума сошла? Слушай, я понимаю, что ты переживаешь, но тебе необязательно пробовать там все. Поверь, такое бывает раз в жизни. Сервис, как в Капитолии. Я смотрю на нее глазами затравленного зверя. Женщина вздыхает и протягивает мне ключи. — Ключи от твоего нового дома. Стоит между моим и Джексон, напротив Бонедза. — Это же дом Катона… — Теперь твой. Он самый лучший из возможных, остальные на окраинах. Я забираю ключи и киваю в сторону здания. — Там есть сигареты. — Там есть все, — говорит женщина и уходит в толпу. Поразмыслив, я решаю все-таки зайти. Внутри гомон улиц совсем не слышен.