Скорее, про рэп

Двухтысячный год рождения, пиздострадания, наркота, автотюн, надрывный голос, грусть, выебоны, метафоры о любви. Щупальца, кровь, темные глаза без зрачков, эффект глитча. Двач, легион, аноним, «мне похуй», фак напоказ, кун, тян, мамку ебал. Хайп, алкоголь, братва, модные шмотки, стоник. Вью, бэкстейджи, толпа, сигареты на задворках, ждите альбом. Переобувание на лету. Посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри на меня! Мы же на одних и тех же ивентах, мы же в одном и том же здании, посмотри на меня, посмотри на меня! Смотри, я теперь на Слово! Смотри, я теперь известен! 1 «Невзначай» задеваешь его плечом, когда он продирается сквозь толпу к общему кругу. Даже не оглядывается. Ключевое слово: игнор. 2 После баттла садишься у стойки рядом с ним. Он с Тимуром, ты – со случайной попутчицей. «Невзначай» задеваешь его бокал пива локтем, обливаешь рукав его кожанки. Он возмущенно оглядывается через плечо и, замечая тебя, усмехается. – Осторожней, пиздюк. Ключевое слово: надежда. 3 «Невзначай» ловишь его в туалете Семнашки, пьяный в ебанину, опасно наклонившись, пытаешься пожать его руку. Смеется: – А я думал, ты заядлый алкоголик, Соболев, сможешь выдержать бутылочку «Гаража». Дай я хотя бы руки помою. Не хочешь отпускать, но угол наклона играет не в твою пользу, и тебя выворачивает на кафель, пока он моет руки и подставляет их под сушилку. – Бля, вот это тебя торкнуло. Сквозь звук собственного блева пытаешься расслышать в его голосе заботу. – Давай помогу. Приобнимает тебя за плечи, поднимает с колен и отводит в кабинку. Теперь тебя тошнит в предназначенное для этого место, пока его чистые руки лежат на твоей спине, и тебе хотелось бы испытать это трезвым: их теплоту, легкость, твердость, ненавязчивость. Хотелось бы, чтобы они скользили по твоей спине под футболкой, а ты зажмуривал бы глаза от удовольствия и сладко млел. Хотелось бы чего угодно, лишь бы не так унизительно, как сейчас. Сплевываешь последнюю горькую слюну и лезешь к нему целоваться, а он насмешливо кривится и крепко держит за плечи, чтоб ты не дотянулся. – Берега не путай. Ключевое слово: недотрога. 4 Пишешь ему вк: «Меня тян бросила го набухаемся ты в Питере вроде» Отвечает: «Подъезжай к нам на Лиговку» и дает адрес. Приезжаешь, а там многолюдная вписка. Половина московского филиала Слово, пара ребят с нового Фрешблада и куча неизвестного тебе народа. – Угощайся, социализируйся, – хлопает тебя по плечу неизвестно откуда появившийся Хэл и сует в руку банку «Балтики». Нулевку. За кого они тебя принимают? Ебал ты в рот их снисходительность. Хочешь послать нахуй, но Тимур уже растворился в дыму шмали и звуках несущихся отовсюду басов. Ищешь глазами нужного человека, а он прям на виду, у гигантской плазмы, на которой кто-то играет в Мортал Комбат, разговаривает со своей девушкой, и ты отмечаешь про себя, что лицо у неё кобылистое. Злобно так отмечаешь, еще и слово разжевываешь. Кобылистое лицо. Морда. Лошадиная. Видимо, твой взгляд так пронзителен, что девушка замечает тебя и кивает в твою сторону. Он оборачивается: – А, Соболев, здорово. Пожимаешь руку. Пытаешься задержать подольше, но незаметно, потому выпускаешь замедленно, чуть разжимая, позволяя его пальцам выскальзывать по одному. Он в своем черном мерче с ног до головы, темные глаза с расширенными зрачками смотрят в твои, деловито и беззлобно, ты бы даже истолковал, что по-дружески. Момент затягивается, и он вопросительно поднимает бровь, мол, что ты там уже себе надумал? Дым шишек мутит рассудок, и тебе хочется. Невероятно хочется действовать. Сглатываешь. Руки влажные. – Слушай, можно с тобой наедине поговорить? Пожимает плечами. Ведет тебя в пустую комнату, и как только закрывается дверь, ты резко открываешь «Балтику» и начинаешь громко пить. Он садится в кресло. Терпеливо ждет. Когда осушаешь до дна, неловко ставишь банку на пол и двигаешься к нему. Неуверенно. Это ведь, как с телками, верно? Или наоборот? Садишься к нему на колени (совсем поехал?), и он недоуменно хохочет. – Пиздюк, тебе папочки не хватает или что? Или тебя даже от безалкоголки уносит? Ты пялишься на его аккуратно подстриженную щетину, сильную линию челюсти, выступающие скулы, орлиный нос, тонкие губы. В голове грохочет слово «папочка». Он действительно относится к тебе снисходительно, потому не бьет по лицу, когда ты пытаешься с ним заигрывать, будто сельская дура на дискотеке. Ты проигравший. Малолетка. Безобидный. Что еще можно к тебе испытывать, верно? Он не рассматривает тебя как угрозу. Не воспринимает всерьез. Ни любви, ни тоски, ни жалости. Значит... ни ответственности? Ни наказания? – Да, – шепчешь, – мне очень не хватает папочки. И целуешь его, обнимая за шею, как это делали с тобой девушки. Трогательно, нежно, медленно. Наслаждаясь каждой секундой. Проводишь ладонями по его шее, поглаживаешь затылок. Его руки неподвижно лежат на ручках кресла, а губы лишь чуть-чуть приоткрыты, но тоже неподвижны. Ловишь ртом его дыхание – вкус рома с колой, горький привкус травы, выцеловываешь щеки, нос, лоб, прижимаешься ближе, мягкость свитшота, чувствуешь заветное тепло тела, неужели ты наконец-то достиг своего? Но он отстраняет тебя, снова по-отечески строго и мягко. – Хватит. Хочется взвыть от незаконченности, болезненный стояк ноет в штанах. – Почему ты вообще позволяешь мне? Он берет тебя за талию и ссаживает с себя, поднимаясь на ноги. Отряхивается. Смотрит на твоё обиженное лицо ребенка, вот-вот готового расплакаться. – Всем нам нравится иметь поклонников, Пашка. И уходя, хлопает дверью. Остаешься только ты и пустая банка «Балтики» на полу. «Поклонников». «Пашка». Может, всё не так плохо? Может, ещё не всё потеряно? Ведь поклонников, в конце концов, можно ебать. Верно? Ключевое слово: а вдруг.