***
Шон Ренард не готов к такому повороту. Битва не на жизнь, а на смерть — вот чего он ждал. Меч наготове, мышцы напряжены. Но противник сам падает к его ногам. Прямо на пол, без видимых на то причин, будто внезапно решил прикинуться мертвым перед хищником. Шон растерянно переминается с ноги на ногу, припоминая, что он вроде как пришел убить Гримма, но рука не поднимается всадить меч в неподвижное тело. Он настороженно тыкает острием в щеку, отмечает кровавые разводы на футболке и качает головой. «Держи друзей близко, а врагов — еще ближе», — бубнит он как мантру, запихивая в машину бывшего подчиненного, который по прежнему совершенно инертен и не подает признаков жизни. Остается надеяться, что Гримм не вздумает отдать концы по дороге, потому что в его планы не входит тащить домой труп.***
Адалинда не верит в чудеса. Она верит в магию и собственные силы. Но видимо в какой-то момент ее мольбы обернулись заклинаниями, потому что чудо предстает перед ее глазами. Точнее, лежит на диване. Пятна крови на одежде навевают тревожные мысли, но серьезных видимых повреждений не наблюдается, только ссадина на щеке и синяк под глазом. Поза расслабленная, почти уютная; будто он просто прилег отдохнуть, а это совсем на него не похоже. Так или иначе, поверженный Гримм плохо вписывается в шикарный интерьер и ее картину мира. — Ты же сама этого хотела, вот пожалуйста. Можете дальше спокойно играть в семью, — Ренард раздраженно вытирает руки о штаны, жест для Принца недостойный и кричит о растрепанных чувствах. — Вот так просто? — не верит своим ушам девушка. — Бонапарт мертв, а это был его план. У меня нет времени на то, чтобы разводить драму. Адалинда с опаской разглядывает неподвижную фигуру. — Что ты с ним сделал? Подойти ближе она не решается до сих пор, подозревая, что это очередная уловка, и стоит ей сделать шаг вперед, как проклятья обрушатся на нее и всю ее семью. — Я его пальцем не тронул. Ему здорово досталось от Бонапарта, но он был в порядке. До тех пор, пока не потерял сознание. — В порядке? Мне не кажется, что он в порядке. — Поверь, если бы я вовремя не вмешался, все было бы гораздо хуже, — спешит заверить Шон. — Что ты сделал с Бонапартом? — Мы убили его, — от радостного голоса дочки холодок бежит по спине. Девочка крадется к дивану с любопытством разглядывая безобидного Гримма. — Мы сделали это вместе. Да, папа? — Диана, солнышко, что ты такое говоришь? — во взгляде старшей ведьмы отчетливо читается поражение. Но стоит ей на секунду закрыть лицо руками, как сцена меняется. Ник по прежнему лежит, но пальцы его крепко обвивают протянутую руку девочки. Он открывает глаза, Диана кричит. Кричит не как ведьма, а как очень напуганный маленький ребенок. — Что ты делаешь? — Адалинда кидается на помощь дочурке, готовая отправить Гримма обратно в нокдаун, если потребуется; но он сам ослабляет хватку. Диана тут же бросается к матери, прячась в ее объятьях. — Не смотри на него, — умоляет она с ужасом в распахнутых голубых глазах. — Не смотри, не смотри! Он неправильный! — Милая, — Адалинда опускается на колени, гладит малышку по голове. — Он Гримм, как его мама. Ты уже видела Гриммов. Диана мотает головой, шмыгая носом. — Нет, он неправильный. — В каком смысле? — девушка мягко придерживает дочь за плечи, внимательно вглядываясь в ее лицо. Девочка понижает голос до шепота. — Он мертвый.***
Ник полагает, что у того, кто наградил ведьму столь ангельским терпением, довольно дерзкое чувство юмора. Все остальное в его жизни не смешно. Сам он немного не в фокусе последние дни. Сна ни в одном глазу, и сотня незавершенных дел. Договориться с Ренардом легко: Ник слушает весомые аргументы, послушно кивает. Не верит ни единому слову, но в памяти жарким пламенем горит мифический адский котел имени Монро, и он думает, что рано или поздно каждый свое получит. Будни расцветают обыденностью. Вечером он перетаскивает дохлых везенов в одну кучу, потому что проще сжечь к чертовой матери, чем строчить тома небылиц в рапортах. Врет Монро, что Хэнк его прикроет, врет Хэнку, что они с Монро что-нибудь придумают. В итоге следы будто заметаются сами. Потом из трубки на него шипит голос бывшего капитана, и он думает, что довольно удобно было бы иметь знакомого мэра. Но не в этот раз. Днем он как ни в чем ни бывало ходит на работу, чистит клинок от крови, салон машины и лишние файлы на компе; выбрасывает негодную обувь и одежду, покупает недвижимость. Новый дом просторный и унылый: ни секретных тоннелей, ни защитных ставней на окнах. Он уже понял, что если их захотят найти, то найдут в любом случае. Ночью когда вокруг совсем тихо, из темноты ему слышится знакомое «Ники». А в его жизни был всего один человек, который имел право называть его уменьшительно-ласкательным. Диана кричит постоянно. Внутри все сжимается под затравленным взглядом маленькой ведьмочки, которая наблюдает за ним из укромных уголков унылого дома. Стоит обернуться, и след ее простыл. Только топот разносится эхом. Он не любит, когда его называют мертвым. Но не винит ее больше: из зеркала на него смотрит чудовище с черными глазами, и руки по локоть в крови. Пальцы тянутся проверить пульс, но заключения врача гласит, что Николас Беркхардт жив и невредим. Кто он такой, чтобы спорить? Адалинда деликатно обходит ситуацию стороной. Ник хмурится в ожидании расспросов, но она лишь осторожно интересуется самочувствием и отступает, вновь оставляя его в догадках, кто наградил ведьму столь ангельским терпением. Он бы и сам рад позаимствовать немножко. — С другой стороны, ты единственный, кого она боится, — Адалинда с поразительной стойкостью пытается во всем найти светлую сторону. — Я не хочу, чтобы она меня боялась. — Ничего, она еще успеет убедиться, что ты не такой уж страшный. Дай ей время. Ник предполагал, что совместная жизнь с ведьмой полна сюрпризов. Но не думал, что ему придется исполнять роль «злой мачехи».***
Адалинда не знает, с чем связано ее плохое предчувствие. Она ожидала ядерного взрыва, но бомба оказалась петардой. Вроде как никто не пострадал, но что-то разбилось, и осколки никак не хотят склеиваться обратно. Ник все время куда-то уходит; возвращается поздно, редко и как-то не полностью, словно часть его остается на работе, с друзьями, в незавершенных битвах. На языке вертится сотня вопросов, но что она может спросить? Он купил для них дом, после такого не задаются вопросами. Все по-настоящему. Они делят спальню на двоих, делят ребенка, делят вежливое молчание по утрам на кухне. — Почему она сказала, что они вместе убили Бонапарта? Ее там даже не было. Я не видел. Такие вопросы спонтанно на ум не приходят. Они приходят к рассвету, когда большую часть ночи лежишь без сна, прокручивая в голове события минувших дней. — Полагаю это связано с ее новым талантом, — спокойно отвечает она. Лишь бы не спугнуть. — Диана умеет управлять людьми. Как марионетками. — Она делала это ранее? Его руки скрещены на груди, и разговор более похож на следственный допрос. Ей странно, что он не состоялся ранее. — Она пыталась свести нас с Шоном. — О боже. Она же ребенок, как это вообще возможно? — Она ведьма, — пытается объяснить Адалинда. — Ты знаешь, как это бывает. — Я знаю? — Когда большая сила затмевает разум и сложно понять, где заканчивается эта сила и начинаешься ты сам. — Я знаю, кто я, — перебивает он, а ей слышится «я знаю, кто ты» в его словах. Она помнит, как месяцы назад она стояла на чужой кухне. Келли только родился, ей все время хотелось спать, но страшно было лишний раз сомкнуть глаз. Розали была очень любезна, как бальзам на пошатнувшиеся нервы. Розали можно было довериться. Ник — другое дело, она совершенно не представляла, чего можно ожидать от него. А он сделал ей бутерброд и улыбнулся. — Она жизнь тебе спасла, между прочим, — напоминает Адалинда, глядя в чашку. — И не только тебе. Бонапарт был чудовищем. Он убил Мейснера и убил бы вас всех, если бы она не вмешалась. — Она ведь совсем ребенок… Хочется вернуться обратно на ту чужую кухню, повторить все заново. Но Ник не улыбается в последнее время. Он куда больше похож на того мрачного Гримма, который когда-то угрожал ей расправой. Она поднимает на него упрямый взгляд, едва сдерживаясь, чтобы не схлынуть. — Она сделала то, чего ты не смог. Извини, но я рада, что ты сейчас жив. — Не знаю, — он качает головой. — Судя по словам Дианы, я мертв.