О прошедшем и грядущем

Буря бушевала за каменными стенами: слышались раскаты грома и шум морского прибоя. Визерис испуганно отшатнулся от окна, когда ослепительно белый отблеск молнии резко осветил комнату. Но тут же забыл про страшную грозу, когда услышал донёсшийся со стороны смежных покоев вскрик матери. И только сейчас обратил внимание на Рейнис, испуганно прижавшуюся к его ногам: трёхлетнее дитя совершенно не понимало происходящего. Мать оставила её на попечение Визериса и наказала дожидаться здесь, пока она не поможет королеве. Принцу же хотелось быть рядом со своей матерью, а не сидеть в пустой тёмной комнате, подбадривая Рейнис, которая всё порывалась побежать к Элии и спрятаться под её крылышком от звуков бури и гнетущей атмосферы, царившей в этом неприветливом замке. — Я хочу к маме, Визерис, пусти, — в очередной раз пролепетала девочка, когда он крепко сжал её руку. — Нет, она велела быть здесь, — отрезал принц. — Мне страшно, — Рейнис насупилась и внезапно спросила: — Как думаешь, а что сейчас с Балерионом? Мы его так и не взяли с собой. — Всё хорошо с твоим «дракончиком», — Визерис поспешил успокоить принцессу, помня о её беспредельной любви и привязанности к чёрному котёнку. — Он себя не даст в обиду. Обрадованная его словами, Рейнис даже улыбнулась и вновь притихла, задумавшись о чём-то своём, детском, не имеющем отношение ко взрослым страхам и печалям. Визерису показалось, что он вновь услышал голос матери — на этот раз слабый полустон — но очередной раскат грома перебил его. И именно в это мгновение мальчик ощутил, что у него внутри всё холодеет. А если мама умрёт? Что же тогда будет? Ни разу ещё такая мысль не посещала его голову, и вот сейчас она словно приклеилась к нему намертво, заставляя чувствовать себя таким слабым и маленьким среди этой бесконечной беспощадной бури и темноты, которая несла за собой ужасные события, навсегда перечеркнувшие его жизненный путь. Отныне он был разделён на две части, и Визерис чувствовал всем нутром, что вторая окажется гораздо более безрадостной. И вот отворилась дверь и показалось лицо Элии, освещаемое огоньком от подсвечника в её руке. Оно было бледное и осунувшееся, словно у призрака. Слёзы по сыну и мужу ещё не обсохли на нём, а Элия уже взвалила на себя новый груз: её взгляд не говорил ничего хорошего. В нём отражались перенесённая боль и страдания, терзавшие сейчас её сердце. Визерис сразу всё понял. Его собственное сердце ухнуло куда-то вниз, комок подступил к горлу, а в глазах защипало. Рейнис бросилась к матери, обняв её колени. Элия погладила дочь по волосам, но смотрела она только на принца. — Идём, Визерис, королева хочет тебя увидеть, — тихо сказала она, и Визерис прошёл за ней в покои. Рейла, полностью обессиленная, лежала на постели, простыни были мокры от пота. Её белые волосы разметались, а на щеках выступила болезненная краснота. Эта вымотанная женщина, охваченная жаром, не была похожа на мать Визериса. Его мать, королева, была статной, здоровой, красивой. И невероятно сильной. Визерис знал, что ей не раз приходилось рожать, что у него могли быть ещё братья и сестра, которых Боги пожелали отнять. Неужели сейчас она не выдержала этого испытания? И умрёт здесь, далеко от Королевской Гавани, а там все предатели и узурпатор будут ликовать, потому что для них это радость, потому что они ненавидят Таргариенов. А у Визериса больше не будет матери. На ватных ногах он подошёл к постели и опустился на колени у изголовья. Мейстер, до этого суетившийся рядом с кроватью, почтительно отступил в сторону. Фиалковые глаза Рейлы уже подёрнулись мутной дымкой; она смотрела как будто сквозь Визериса, а не на него. И всё же слабая улыбка тронула её губы, когда она протянула к сыну руку и дрожащими пальцами погладила его волосы. Принц не мог вымолвить ни слова, он лишь смотрел в лицо матери, будто завороженный. Рейла вздохнула в последний раз, рука её упала вниз и безвольно повисла, а веки прикрылись. Губы Визериса задрожали. Он вздрогнул, когда чужая рука коснулась плеча — это подошедшая сзади Элия мягко подняла его с пола. — Мама умерла, — сочувственно пояснила она ему, словно ребёнку. Хотя Визерис ведь и был ребёнком — всего-то восьми лет — но уже не ощущал себя таковым. Его детство рано подошло к концу. — Но не горюй сильно, потому что ты не один: я всегда буду заботиться о тебе. Элия, безмерно добрая женщина, не так давно потерявшая собственного сына, готова была заменить мать ему, принцу-сироте. Визерис был благодарен ей за это, но всё равно чувствовал себя одиноким изгнанником. Огромные, широко распахнутые глаза Рейнис мелькнули в полутьме — она тоже понимала, что принцу сейчас грустно и плохо, и сама вложила свою маленькую ладонь в его руку, согревая теплом своей кожи. И Визерис вдруг вспомнил. — А что с ребёнком? Кто у меня: брат или сестра? Элия вздохнула. — Дитя появилось на свет мёртвым. Это была девочка. «Почему Боги шлют нам столько зла? — с обидой подумал Визерис. — Они словно хотят, чтобы все Таргариены вымерли. Но этого не случится. Я выживу, — пообещал он себе». — Когда мы отправимся в Дорн? — спросил он однажды у Элии. Принцесса в это время расчёсывала волосы Рейнис, которая сидела у неё на коленях. Девочке не досталось серебро Таргариенов: её волосы были так же темны, как и у матери, а кожа была того же оливкового цвета. И только фиалковые глаза выдавали в ней принадлежность к их роду. Это было необычное сочетание, хотя Визерис в душе хотел, чтобы она была больше похожа на него, как и его брат, и родители. — Ах, хотела бы я ответить тебе, мой принц, — виновато произнесла Элия, — но не могу. Море по-прежнему закрыто для нас, а других путей добраться туда нет. Но я помню, что обещала. Настанет день, когда мы все окажемся в Дорне, и там никто не посмеет нас тронуть. Там нас защитят. По глазам женщины Визерис видел, как сильно она стремится попасть домой. А он никогда не видел Дорна, никогда не мечтал попасть туда, но хотел этого теперь сильнее всего лишь потому, что там защитят. Там будет конец всем невзгодам. Однако обещанию Элии не суждено было сбыться. Наутро после смерти королевы их ждала ещё одна несчастливая новость: флот, служивший для Драконьего камня оберегом от наступления, был разбит о скалы. Относительное спокойствие, на протяжении нескольких месяцев царившее в их пристанище, в одночасье сменилось суматохой. Здесь больше не было безопасно. Визерис помнил встревоженное лицо Виллема Дарри, когда он объявил им: «Остров осаждён». Помнил, с каким беспокойством смотрела на него Элия. Как они сговаривались о чём-то, поспешно и взволнованно. Как Элия поцеловала дочь, а затем обняла его самого. И как очень быстро их вдвоём отвели на корабль. Элия не пошла за ними, она осталась, и больше Визерис никогда не видел её. Позже он узнал, что принцесса сама сдалась захватчикам, чтобы выкроить время на побег для него и Рейнис.

***

Прошедшие годы стёрли многие воспоминания, обратив их в пепел. Та последняя, роковая ночь на Драконьем камне теперь казалась Визерису бесконечно далёкой, словно он когда-то видел это во сне. От того маленького мальчика, каким он был, ничего не осталось уже. Не было больше и верного Виллема Дарри, который был единственным человеком после Элии, заботившемся о последних Таргариенах. Он и Рейнис оказались брошены всеми. Но Рейнис осталась прежней. В ней, теперь тринадцатилетней, Визерис всё ещё видел ту славную девочку, немного робкую, но неизменно весёлую, понимающую его чувства с малых лет и идущую с ним бок о бок. Они скитались вместе по вольным городам в поисках места, где их приютили бы, но отовсюду были гонимы. Визерис не терял надежды, скрепя сердце ущемляя собственную гордость, выпрашивая кров и еду повсюду, где только мог. Это было невероятной мукой для принца, наследника Семи королевств — он не был каким-то бродягой — но первоначальный стыд давно обратился в гнев. Визерис копил его в себе, холил и лелеял, как пламя в очаге, разжигая всё сильнее. Даже Рейнис больше не могла подарить ему успокоение. Её доброта и кроткость не помогали, а порой и раздражали Визериса. Он часто велел ей молчать, мог оборвать на полуслове и даже причинить боль. Потом жалел об этом: он любил её, но со своей сущностью бороться не мог. Он хотел быть сильным, а Рейнис была слишком мягка для этого мира: без него она не выжила бы. — Я так голодна, Визерис, — она осмелилась тихо подать голос из-за его спины, пока они шли по узкой, грязной и пыльной городской улочке. — Я знаю, — сказал он с резкостью. — Я ведь сам не ел столько же. Но нам не на что больше купить еды. Рейнис покорно затихла. Визерис всё же оглянулся на неё: она выглядела истощённой и бледной, гораздо хуже него. Им редко перепадало что-то сытное в последнее время, а тело её было слабым и гораздо чаще требовало подкрепления. Визерис вздохнул. — Подожди здесь. Я скоро вернусь. Рейнис прислонилась к обшарпанной стене. Проходили минуты, а Визерис всё не возвращался, и она уже начинала бояться: вдруг что-то случилось? Но страхи развеялись, когда он всё же появился. И не с пустыми руками. — Вот, я купил лепёшек, немного мяса и вина, — он протянул ей котомку, в которой хранились их немногочисленные пожитки. — Как, ты ведь сказал, что у нас ничего нет? — изумилась Рейнис. — Нет, кое-что всё-таки было. Я же всегда носил с собой корону моей матери. — И ты её продал?! — она даже рот приоткрыла, округлив свои большие красивые глаза. — Да, — коротко бросил Визерис. — Ты сказала, что голодна, и я её продал. Рейнис так и не нашлась что ответить: она не ожидала такого поступка, она знала, как Визерис дорожил этой короной. И было в этом что-то, заставившее её сердце болезненно сжаться от чувства вины. — Можешь не винить себя, — понимающе сказал Визерис. — Я совсем не жалею. Конечно, это было ложью. Он жалел, отдавая самую дорогую для него вещь, и будет жалеть ещё больше. Но ему достаточно было вспомнить девочку Рейнис, вложившую ладонь в его руку, её мать, готовую принять его как сына, и сомневаться в своём выборе почему-то не захотелось. — Когда я стану наконец королём, у меня будет корона гораздо лучше и красивее, — вдруг заявил он. — А еда сейчас важнее. Мы с тобой последние, и ты, как и я, ценнее всего, любой короны. — Ты будешь мудрым королём, — серьёзно сказала Рейнис. — Представь, тебя будут называть когда-нибудь — Визерис Мудрый. Или Великий. «Пока что меня называют только Королём-Попрошайкой», — горько усмехнулся Визерис в своих мыслях. Но он продолжал верить: однажды всё изменится. И то, что как минимум один человек тоже верил в это, придавало ему сил.