Пропущенные сцены

      Обжигающее пойло пролилось в глотку, оставляя мерзкое послевкусие, которое так и хотелось чем-то заесть. Но я демонстративно отставил кружку в сторону, берясь за карты — если эта девка может пить без закуски, то смогу и я.       — Эй, Младший, я думаю, тебе на сегодня хватит, — и мой желудок был согласен с гномом как никогда, отозвавшись глухим бурчанием. Мысленно я велел ему заткнуться — еще не хватало, чтобы какая-то бессловесная часть тела мне указывала.       Отупело изучая расклад игры, я несколько секунд пытался подобрать в ответ что-то крутое, что поставит вескую точку в разговоре:       — Я в норме. Могу выпить еще столько же, — и в тот момент фраза показалась мне очень весомой.       Но Варрика она не сильно впечатлила. Неодобрительно покачав головой, он наполнил свою кружку, незаметно переставляя бутылку подальше от меня:       — Не сомневаюсь, что ты можешь. Вопрос в том, кто тебя потащит домой. И на меня даже не рассчитывай.       — Не будь занудой, Варрик, — вклинилась пиратка, ловко возвращая посудину на место. — Не видишь, мальчик хочет показать себя мужчиной.       И как всегда, её поддержка отдавала откровенным издевательством, примерно, как почти голые сиськи, вываленные на стол будто в качестве финальной ставки. Готов поспорить, с моим братом она так не язвит. И не сверкает разрезом в тонкущей рубашке, давая оценить, что под ней ничего нет. Или делает все тоже самое, но по-другому. Как-то так, как женщины делают, когда хотят соблазнить, а не посмеяться.       — А не боишься того, что я могу показать? — постарался как можно грознее сказать я, концентрируясь взглядом на полускрытом веером карт лице.       В ответ Изабелла с интересом уставилась на меня, наклонившись ближе и почти промурылкав:       — То есть ты хочешь сыграть на раздевание? Погоди, я сниму платок и сапоги.       — Не в моей комнате, Ривенийка, — вовремя вклинился Варрик, спасая меня от жалкого молчания и хлопанья ртом, как выброшенная на берег рыба. — Заканчиваем игру, а потом можешь тащить Младшего за любые бочки.       — Ну уж нет, я не нанималась работать портовым грузчиком.       И меня хватило только на то, чтобы сделать долгий утвердительный глоток из каким-то чудом оказавшейся наполненной кружки.       То, что это было ошибкой, я понял через неизвестное количество времени, обнаружив себя посреди темного Нижнего города, совсем рядом с поворотом к эльфинажу. В ухо ввинтились далекие голоса гуляющих работяг, призывные возгласы дешевых проституток, а в нос садануло букетом запахов из мочи и помоев. Прожив тут год, это сочетание впору было называть родным. Когда-то я с трудом не терялся на этих кривых улочках, а сейчас стоило заметить знакомый выщербленный угол, как в голове будто карта развернулась. Правда события между комнатой в «Висельнике» и этой точкой вспоминались с трудом, местами проваливаясь в темноту.       «Тееемную и бездооонную», — всплыли в голове немелодичные завывания какого-то пьяного поэта. Или просто перебравшего забулдыги — их там сложно отличить. Заплетающиеся ноги уверенно несли меня к дому, в то время как разум весело кружился, постоянно пытаясь улететь. То и дело мысли накрывало чернотой, после которой я обнаруживал себя еще на пару домов ближе к лачуге Гамлена. Земля под ногами кренилась как палуба корабля, да и тошнило как от хорошей качки. По-моему, я даже упал пару раз, по крайней мере грязи на руках и коленях прибавилось. Хорошо, что все бандиты Нижнего города за милю обходили наше жилище — сейчас я не смог бы и меча достать. Через пару шагов я вспомнил, что вообще забыл оружие в «Висельнике». Под столом. Или за дверью? Надо будет забрать, пока Гаррет не узнал. Не хватало еще его осуждающего молчания. Совсем как отец — не кричит, не ругается, а молчит и таращится этими своими глазищами. Как представил его рожу, захотелось прямо сейчас плюнуть на все, и пойти обратно за оружием. Но знакомая выщербленная дверь показалась из-за поворота, маня как маяк, и я решил отложить подвиг до утра. А братец может катиться в задницу к любимым демонам вместе со своим неодобрением!       Уверенно взобравшись по лестнице, я решительно распахнул дверь, готовый и к сетованиям матери, и к ворчанию Гамлена. И в следующую секунду затылок со всего размаху встретился с каменным полом, а дыхание вышибло весом нашего «щеночка», со всей собачьей радости бросившегося меня встречать. Не успел я вырвать глоток воздуха, как нос и глаза оказались залеплены горячим мокрым языком, а потом облизыванию подверглись и лоб, и волосы, и уши. В перерывах между восторженным «умыванием» я успел с трудом захрипеть:       — Слезь с меня, дурья башка! Ты меня раздавишь!       Меховая туша обиженно заскулила, но послушно спрыгнула в сторону, прощально припечатав лапами.       Кое-как поднявшись, опираясь на стену, я ощупал затылок. Крови не было, а лишний десяток синяков за травму не считается. Пес виновато посмотрел на меня снизу вверх, прижав острые уши, от чего мне стало стыдно.       — Ладно, я не сержусь, — потрепал я Плюша по голове, за что мою ладонь снова облизали. — Я тоже рад тебя видеть. Только никому не говори, хорошо.       А рассказывать оказалось некому. Ни брата, ни дяди, ни мамы. Ладно первые два — их могло занести куда Создатель не заглядывал, но куда могла пойти мама? С некоторым недоумением я оглядел пустой темный дом, даже обошел все три комнаты, но не встретил никого, кроме крутящегося под ногами мабари. Тому, походу, понравилось меня ронять — он то и дело порывался опереться лапами или боднуть головой.       — Фу, отстань. Иди, приставай к Гаррету, — машинально отмахнулся я от него, подходя к столу, заваленному бумагами.       В глаза бросилось развернутое послание, прижатое к столу чернильницей. Подсветив его свечой, я обнаружил, что мама просит не волноваться и собралась ночевать у своей новой знакомой в Верхнем городе. Ну да, она же теперь одержима идеей возвращения величия Амеллов. И Гаррет ей всячески потакает, охотно обсуждая как они выкупят особняк, как отреставрируют комнаты, повесят везде гербы. От этих разговоров меня тошнит! Проклятый дом и проклятое прошлое, из-за которого мы застряли в наводненном храмовниками городе и якшаемся с чокнутыми одержимыми! Ладно мама, ей есть что вспоминать, но за что тут уцепился Гаррет?       Я ощутил, как злость начинает затапливать сознание и сделал несколько глубоких вдохов, медленно выпуская воздух через нос. Как учили на тренировках. Нет смысла яриться без причины и цели. Сейчас я только горшки побить могу, а их и так целых немного осталось.       Чтобы как-то отвлечься, я посмотрел другие пришедшие письма. Парочка адресовывалась Гаррету и одно мне. Чтобы понять последнее потребовалось дважды прочитать имя на мятом конверте, но, вне сомнений, это письмо было моим. За все время жизни в Киркволле мне еще не приходило сообщений, будто о моем существовании никто и не знал. Особо смешно, что это Гаррету стоило бы исчезнуть, пока храмовники не заинтересовались его подвигами. Жизнь вообще любит дурацкие шутки.       Поставив свечу на стол, я присел на колченогий табурет и развязал бечевку, скреплявшую конверт. С первых же строк по веселому округлому почерку я понял кто являлась отправительницей — Персик, симпатичная и болтливая девушка, вечно то подкалывавшая меня, то лезшая обниматься. Когда-то мне казалось, что между нами могло быть что-то кроме дружбы, но затем перед ней замаячил мой братец. Что она в нем нашла? Бессловесная каланча, как волк вечно глядящая в лес. Но Персик проела мне плешь, требуя их познакомить и дотошно спрашивая обо всех конкурентках. Если бы я только мог сказать ей к кому на самом деле бегал брат! Её бы наверно стошнило. А над ним на следующий день потешалась бы вся деревня, и нам пришлось бы переезжать. Нет. Даже ради удовольствия видеть Гаррета посмешищем я бы не стал вредить семье.       Но теперь Персик писала мне, а не ему. Может сейчас, когда нас разделяло море, она осознала, что стоило обратить внимание на настоящего парня? Тем более, я же старался, дарил ей подарки, намекал — чего еще девушке надо? Явно это было куда больше рассеянного молчания Гаррета.       И буквально с первых же строк мои надежды получили сокрушительный удар под дых. «Как там твой брат? Не могу его забыть. Почему ты не познакомил нас?» Как наяву передо мной всплыло миловидное личико с рыжими веснушками и полными губами, которые Персик наверняка кусала, выводя эти строки. Так же, как когда она ловила взгляд Гаррета, не замечая, что я смотрю на неё в упор! Она и остальные девчонки в деревне — они таращились на него как заколдованные.       Дверь за спиной скрипнула, и я поспешно отбросил письмо, будто влез в чужую переписку. Хотя почти так оно и было — в мыслях Персика не было места для меня. Я ей был нужен только как посредник. Лишняя ступень. Помеха.       — Тихо, Плюш, ты же меня уронишь, — сквозь радостный лай раздался знакомый негромкий смех, прошедшийся по нервам наждаком. — Прости, что не взял тебя с собой, но кому-то нужно было охранять дом. А кто с этим справится лучше героического мабари?       — А я тебе не подхожу? — не сдержавшись огрызнулся я, даже не оборачиваясь к вошедшему брату. — Или я хуже «героического мабари»?       — Тебя не было дома, — спокойно отозвался Гаррет, проходя в комнату и закрывая за собой дверь. — Да и не хочешь же ты поспорить с Плюшем за звание лучшей сторожевой собаки?       Очередная идиотская шутка, сказанная неизменно дружелюбным тоном, окончательно вывела из себя. Я понял, что еще слово, и я ему врежу так, что все зубы повылетают! А потом Плюш загрызет меня за нападение на хозяина. Эта псина давно возглавляет список поклонников моего братца, уступая только канализационному магу и большеглазой эльфийке. Те двое в Гаррете скоро дыру своими взглядами протрут.       — Да пошел ты! — бросил я первое, что пришло в голову. С Гарретом оно приходило часто.       Резко поднявшись, я ушел в комнату, заваливаясь на второй ярус кровати прямо в одежде. Мысли бурлили, как котелок с наваристой похлебкой, то и дело выплескиваясь злым бурчанием или ударом по столбикам, поддерживающим третий ярус кровати. Некоторое время из комнаты доносились звуки шагов, собачий лай, голос Гаррета, стук доставаемого горшка с остывшим ужином. Прислушиваясь, я сам не заметил, как начал засыпать. Голова кружилась от принятого алкоголя, пытаясь куда-то улететь, а вместе с ней улетали злость и обида. Было бы чего жалеть — подумаешь, с собакой сравнил, подумаешь, девчонка из Лотеринга.       В этот момент из-за двери раздался шорох бумаги, и я подскочил, со всей дури врезавшись в раму верхней кровати — письмо Персика осталось лежать на самом виду! Врут, что у воинов голова каменная. Удар выбил искры из глаз, не дав тут же вылететь и отобрать послание. К моменту, когда я спрыгнул на пол, шелест бумаги сменился скрипом половиц, тихим стуком каблуков сапог и цоканьем собачьих когтей.       — Нет, спи здесь! Ты опять заслюнявишь все одеяло, — ответом Гаррету был обиженный скулеж, но тот был непреклонен. — Обещаю, когда у меня будет свой дом, ты сможешь спать со мной на одной кровати. А пока подожди до следующей вылазки на Рваный берег.       Дверь в комнату открылась, впуская в комнату тусклый свет свечи. Гаррет зашел как ни в чем не бывало, закрыл дверь на засов и направился к кровати. Выглядел брат паршиво — запыленная куртка украсилась парой новых прорех, на щеке виднелся длинный ожог, почти достающий до завитка татуировки на подбородке, а в мешках под глазами можно было хранить годовой запас зерна. Сейчас братец смотрелся куда старше своих лет, и от этого еще больше напоминал отца. Тот тоже часто приходил едва не падая от усталости, но всегда находил время, чтобы пожелать всем нам спокойной ночи.       — Чего не спишь? — спросил он так безмятежно, что кольнуло сомнение. А успел ли он прочитать? Или может не заметил?       — Ты читал письмо? — спросил я, отчаянно стараясь не шататься, чтобы не выдать своего состояния.       — Которое?       — Которое мое! — глупая попытка уйти от ответа снова меня разозлила. Совсем за дурака меня держит? — Я слышал, как ты рылся в бумагах! Ты его прочитал?       — А, да, извини, — виновато ответил Гаррет, будто случайно перепутал носки, а не влез своими грязными лапами в мою жизнь, прочитав самое унизительное, что мне когда-либо писали! — Оно лежало на столе, я не заметил, что это было твое. Мне очень жаль. Дай пройти, пожалуйста, я валюсь с ног.       И с этими словами попытался взобраться по лестнице на свой третий ярус, словно ничего не случилось. Даже для моего высокомерного братца такая выходка была верхом наглости. Прочитать в чужом письме, как девушка тебе признается в любви, и после этого отделаться дешевыми извинениями — не выйдет!       — Ты никуда не пойдешь! — резким рывком я дернул Гаррета на себя, а когда тот потерял равновесие, швырнул в ближайшую стену.       В порыве праведного гнева я даже не удивился, что обычно терпеливый брат тихо зашипел от боли. Слабак, как все маги!       Не давая тому прийти в себя, я схватил Гаррета за плечи, встряхивая того, как мешок с мясом, дополнительно прикладывая седой головой о каменную кладку.       — Ты специально влез в мое письмо! Мало тебе того, что ты забрал у меня девушку, так еще решил поиздеваться? — мой голос становился все громче, перекрывая яростный лай Плюша, пытающегося вломиться в запертую верь. — Зачем ты это делаешь? Тебе что, мало того, что ты уже отнял? Тебе надо еще посмеяться над глупым младшим братом?!       Распалившись, я не заметил, как Гаррет успел приподнять руки, а в следующую секунду уже моя спина встретилась с углом тумбы. Взрыв Разума — самое первое заклинание, выученное Гарретом. Я летал от него еще когда был ребенком, и каждый раз родители выговаривали за это брату. Чтобы он не смел применять магию на тех, кто слабее. Если бы они знали, как меня это злило! Но сейчас их не было рядом, и брат навис надо мной, зло сверкая голубыми глазами. Когда он заговорил, я не сразу понял, что эти яростные рычащие слова исходят из горла вечно спокойного как дружелюбный вол Гаррета:       — Мне от твоей глупости не смеяться хочется, а сдохнуть, — я замер, пригвождённый к полу и интонацией, и словами. В миг передо мной вместо знакомого, хоть и ненавистного родственника, оказался чужак. И этот совершенно незнакомый человек смотрел на меня с жгучей, разрывающей ненавистью. — Я забрал твою девушку? А что еще? Может звание героя? Место главы семьи? Или лидерство в отряде? Может ты хочешь еще поспорить за внимание мамы?       — И хочу! — нашел в себе силы огрызнуться я. — Ты все это себе присвоил! Ты не дал мне даже шанса проявить себя!       — И когда это было? — ядом в голосе Гаррета можно было отравить весь Киркволл.       — Когда ты играл в угрюмый булыжник с соратниками? Или, когда нас спрашивали кто главный, молчал, яростно пялясь на меня? А может когда после смерти отца ты и пальцем о палец не ударил, чтобы поддержать семью, и только огрызался на мои попытки наладить жизнь заново? Да за весь последний год ты подал голос всего раз, когда не захотел драться с ферелденцами! Все остальное время, даже если тебе что-то не нравится, ты засовываешь язык в задницу и только за спиной решаешься тявкать против!       Его слова больно били по отравленному алкоголем разуму, никак не пробиваясь сквозь обуявшие эмоции. А злой сарказм вызывал желание только встать и врезать еще раз! Сейчас я бы стал спорить с братом даже, если бы он доказывал, что небо голубое.       — А какой мне смысл стараться, если все смотрят только на тебя? Если мама считает тебя продолжателем рода! Она даже не обращает на меня внимания! И отец не обращал! Все всегда крутилось вокруг вас с Бетани! Наши маги! Наши особенные! — в следующую секунду моя голова мотнулась в сторону от удара. Не волшебного — вполне себе физического и неплохо поставленного. Хорошо хоть Гаррет не носил латных перчаток — сломал бы челюсть.       — Отец любил тебя, придурок! Он в тебя верил, тренировал как мог, — в голове гудело, и я не сразу понял почему голос брата как будто дал трещину. — Ты не помнишь, как он учил тебя фехтованию? Как гордился тобой? А мама… ты наверно считаешь это особой любовью, когда она изо дня в день обвиняла меня в смерти Бетани? Мы вместе отпрыгнули от того огра, но смерть Бетани осталась на моей совести! Если это — любовь, которую ты жаждешь, то забери её! Забери всю вину за гибель сестры, возьми себе свои обвинения в павшем Лотеринге, подавись последствиями каждого решения, которое я принимал, пока ты молча прятался за моей спиной! Возьми себе все это, и дай мне хоть одну ночь спать без кошмаров!       На последней фразе, выплюнутой как проклятье, туман в моей голове под отступил, и я услышал. Нет, не слова. Они все еще бесили, и вызывали желание встать и добавить. Но в сорвавшемся на крик обычно ровном голосе я услышал то, чего никогда в жизни не видел — слезы. Ни когда умер отец, ни когда погибла Бетани — брат никогда не плакал. Прямо как сестра, он молча таращился в пустоту, порой выныривая, чтобы сказать слова поддержки или пойти, сделать что-то по хозяйству. Только иногда его голова опускалась, будто под тяжестью раздавливающей его ответственности. И вот теперь я сам застыл, разрываясь между не утихшим гневом и духом соперничества, и внезапно кольнувшим состраданием.       В шоке потерев лоб, я ощутил, что ладонь почему-то мокрая. В удивлении посмотрев на пальцы, я обнаружил, что они густо окрашены красным. Кровь? Моя? Но откуда? Вроде о кровать ударился не сильно, да и об тумбу тоже… Или не моя? Взгляд с трудом сфокусировался на фигуре брата, и сразу же натолкнулся на темное пятно на рукаве куртки. Похоже, рана была перевязана кое-как, и от моих действий открылась — струйка крови протекла сквозь рукав, проступив на кисти и капая с пальцев на пол. При виде этого меня снова накрыла волна возмущения. Где тот лекарь шарахается, когда он так нужен?! Почему он позволил Гаррету ходить в таком состоянии? Чем он там занят? Кормит демонов или помогает малефикарам бежать из Круга?       — Брат… — начал было я, но Гаррет прервал меня резким жестом. Встряхнувшись, он будто вернул себе часть утраченного контроля, снова став сильным, стойким и раздражающе-идеальным.       — Просто иди уже спать! Я открыл было рот, чтобы поспорить. Сказать, что ему надо перестать геройствовать и нормально перевязать рану. Я же не хочу, чтобы он помер тут! Но в этот момент тяжелое облако заклинания Сна опустилось на разум, обрывая все слова и мысли.       Когда я проснулся, мир был прежним. Гаррет спал на третьем ярусе, мама вернулась, Плюш весело прыгал вокруг меня, будто ничего не случилось, только голова раскалывалась нестерпимо, да во рту будто кошки насрали. Письмо Персика лежало на столе. Я вовремя убрал его до того, как оно попало в руки дяди.       На все попытки поговорить о вчерашнем брат шутил, что мне все привиделось спьяну. На вопрос о ране смеясь показал абсолютно здоровую руку. Я подыграл ему, сделав вид, что в самом деле поехал крышей от выпитого алкоголя. Мой брат гордый. Почти такой же гордый, как я. Вот только он всегда забывает вовремя мыть пол, прошлым вечером впитавший тяжелые кровавые капли. Я мог бы показать ему их, но я не буду. Он знатно проорался на меня вчера, может теперь часть кошмаров обойдет его стороной. У меня еще будет шанс напомнить ему о прочитанном письме, может даже врезать за то, что увел у меня девчонку.       Мы оба упрямцы, совсем как говорил отец. И я все еще ненавижу Гаррета за его проклятый героизм, за магию, за возраст, за все, чего не досталось мне. Но я больше не хочу видеть как он улыбается, истекая кровью.