Господин и Мечтатель

      Костюм у меня, само собой разумеется, был. Довольно старый, но ещё вполне приличный. Правда пиджак великоват в плечах – странно, помнится, парой лет раньше он был мне впору?.. Я долго рассматривал себя в зеркале, висевшем в коридоре, и не мог определиться, выгляжу ли я нормально. Я чувствовал какое-то несоответствие облику группы, и проблема заключалась не в наряде – нет, тут что-то другое, едва уловимое. «Больше уверенности», – всплыла в мыслях подсказка. Анри ведь не раз это говорил. Действительно, может, я был слишком зажат? Я постарался изобразить из себя взрослого, достаточно раскрепощённого и независимого человека, напустить на себя таинственности, будто я скрывал в своей голове действительно стоящие и глубокие мысли – словом, я пытался держаться как Анри. Но очень скоро я устыдился кривой и неискренней улыбки, которую увидел в отражении, и с обречённым вздохом опустил голову. «Ничего, ещё успею всему научиться», – мысленно заверил я себя, но надежда моя была слаба. Дней до выступления оставалось всё меньше.       Я как раз начал снимать пиджак, когда мать обнаружила меня и остановилась, уперев руки в боки. – О! Куда это ты вырядился, сынок? – насмешливо фыркнула она. Меня же передёрнуло от слова «сынок». Нет, спасибо, лучше уж я буду никем. – Да так, захотелось примерить и всё, – с деланным безразличием пожал я плечами. – Как это – просто захотелось примерить? – тут же вгрызлась матушка в мою реплику. – Ну-у-у… вот так, – не придумав никакой отговорки на этот случай, я попытался отмахнуться. – И часто ты просто так надеваешь костюмы и любуешься на себя в зеркало? – последовал другой кусачий вопрос. Пристальный взгляд матери также приобрёл оттенок пренебрежения, и от этого я раздражённо выпалил: – Нет, но почему мне не могло захотеться сделать это?! Она не ответила мне, но своего взгляда не отвела, даже наоборот, стала сильнее всматриваться в меня, будто что-то упорно выискивала. Лишь спустя какое-то время я услышал брезгливое: – Где ты эту рубашку откопал? Постирай хотя бы. С этими словами она ушла, не дожидаясь моей реакции. Я мог только бросить ей в спину гневное, но бессильное: – Да что ты несёшь!.. Хоть я и понимал, что она намеренно деморализовала меня такими замечаниями, чтобы как-то восстановить свою разрушенную сущность, и их следовало пропускать мимо ушей, я целых полчаса потратил на лихорадочный осмотр идеальной выглаженной белоснежной рубашки. Это была такая мелочь – но мелочь, имевшая отношение к тому большому и интимному секрету, который я старался уберечь во что бы то ни стало.       Её звали Линда Шмидт, и ей был всего двадцать один год на момент моего рождения. А когда ей исполнилось двадцать четыре, тот, кого называли моим отцом, ушёл. И больше он не появлялся. Я не помню его совершенно, и никакой роли в моей жизни он не сыграл. Ну, кроме того, что спровоцировал появление этой самой жизни. Передал её Линде, словно какую-то венерическую болезнь, и чем старше я становился, тем хуже было её состояние. Как ни странно.       С самого детства я помнил её строгой и сердитой, часто также печальной и довольно редко – нежной. Тщетно я всё время пытался понять, чем разозлил её, и искал у неё прощения и признания. Только в тринадцать лет я осознал, что разозлил её одним своим появлением на свет, и корень всех проблем она видела лишь во мне. К тому времени у неё уже закрепилась привычка пропустить рюмку-другую после работы и накричать на меня или отвесить подзатыльник – неважно, за что. Своеобразный ритуал. А дальше – больше. Нет, она меня не била в общепринятом смысле этого слова: могла грубо оттолкнуть к стене, резко и больно дёрнуть за руку, тот же подзатыльник дать… Ничего серьёзного. Никаких побоев и синяков. Но всё же это было насилие, которое я долго не осознавал – никто не рассказал мне вовремя, что так быть не должно. Поэтому я не обратился в полицию даже после той намеренно брошенной мне в голову бутылки. Она громко разбилась об стену, и пара осколков влетела мне в ладонь – впрочем, к порезам было не привыкать. А затем я прятался от матери в комнате, изо всех сил прижимаясь к двери, хотя она даже не ломилась ко мне, только кричала снаружи. Я был слишком поражён, чтобы что-то предпринимать. На следующий день она убеждала меня в том, что ничего не было, и я всё выдумал, преувеличил. И я действительно чуть не поверил в это.       Я задаюсь вопросом: могло ли её отношение привести меня к тому, что я начал считать, будто вся злость – в крови, и единственный способ избавиться от неё – выпустить кровь? Могло ли это повлиять на то, что позже произошло между мной и Анри?.. Впрочем, наплевать уже. Беспрестанные рефлексии начинают мне надоедать.       Тем же днём, когда я после неудачной примерки костюма лежал на кровати в наушниках, ровное течение мелодии нарушил звук оповещения. Едва услышав его, я схватил телефон в руки. Это был Анри.       «Как день, Мечтатель? :)» Недолго думая, я ответил:       «Могло быть и лучше. А ты как?» Я было положил телефон около подушки, где он и лежал до этого, как вдруг снова пришло сообщение. Я удивился быстрому ответу и, посмотрев на экран, увидел:       «Но почему же?» Он проигнорировал мой вопрос – значит, он ждал от меня честного ответа. Я вздохнул и напечатал:       «Матушка снова дурит меня». Мой ответ оказался сразу же прочитан. Вопрос:       «Каким образом?» Я замялся, так как, с одной стороны, хотел доверять Анри, а с другой – боялся показаться нытиком. В итоге через пару минут я выдал:       «Ох… она умудрилась внушить мне, что у меня грязная рубашка, хотя на ней не было ни единого пятна. Знаю, звучит как пустяк… но ты бы видел, как она это сказала…»       «Бедняга :( возможно, стоит научиться не принимать это близко к сердцу?» Ну разумеется, дорогой Анри! Если бы я ещё знал, как это сделать... Я не стал, однако, писать то, что подумал. И в тот же момент я услышал крик с кухни: – Кайн, иди есть! – Иду, мама! – отозвался я, но не сдвинулся с места. Я решил сначала ответить. Моя реплика была расплывчатой и неуверенной:       «Пожалуй, да, надо бы как-то… прости, что рассказываю это тебе»       «Да что ты, petit, я всегда готов выслушать ^_^» Увидев последнее сообщение, я невольно улыбнулся. – Кайн, чёрт возьми, где ты там?! – донёсся до меня уже злобный крик. Я раздражённо цокнул языком и соскочил с кровати, крича в ответ: – Да иду я, иду! – убирая телефон в карман, я успел заметить, как Анри начал что-то печатать, но не стал смотреть – дальнейшее промедление в случае с моей матерью было недопустимо.       На кухне я обнаружил, что она уже приступила к трапезе. Встретившись с её укоризненным взглядом, я мысленно пожелал, чтобы это скорее закончилось, и сел напротив неё. В полном молчании мы поедали недосоленный суп, иногда бряцая ложками, и всё время я находился в напряжении – только бы ничего не сказала, только бы ничего не сказала. Мне очень хотелось проверить личные сообщения, но я держался: нельзя было давать матери повода для ругани… – Что ты с таким лицом сидишь? Хотя она и сама его найдёт, если захочет. – С каким? – спросил я. – Недовольный такой… будто едой моей брезгуешь… – пробурчала она, нахмурившись. Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. – И вовсе я не брезгую. С чего ты взяла? – Да ты себя видел! – мать со звоном бросила ложку в пустую тарелку и встала из-за стола. – Да что такое?! – Весь аппетит портишь миной своей! – с этими словами она решительно пошла прочь с кухни. – Но ты ведь уже поела! – с негодованием парировал я. Мать, никак не отреагировав на это, очень скоро вернулась обратно и протянула мне деньги. – Купи мне… – Мне не продают. – Я сразу же отрезал, зная наперёд, что она попросит. – А я говорю, купи, – с нажимом повторила она. – Мама, мне алкоголь не продают! – я резко поднялся со стула и собрался пойти к себе в комнату, но мать вцепилась мне в плечо и резко оттянула назад. – Что за отговорки! Сейчас же пойдёшь и купишь! – Почему сама не сходишь? – утомлённо вздохнул я. – Я имею право посидеть дома и отдохнуть! – патетически воскликнула она, взяв мою руку и насильно вложив туда купюры. – Но… – Иди давай! И я пошёл, так как ничего другого мне не оставалось. Я, конечно, мог дальше продолжать препираться и довести всё до скандала, а потом весь вечер погано себя чувствовать, но я выбрал меньшее из зол. Едва выйдя из дома, я решил, что не буду даже пытаться потакать её разрушительным желаниям. Ясное дело, я не мог вернуться без бутылки, поэтому проще было… не возвращаться в тот день вообще.       «Мечтатель, а ты когда-нибудь слышал группу Sadist School? Эти электронщики… они просто порвали в клочья все мои прежние представления о музыке. Они, в самом деле, определяют определение. Звучит странно, но, по-моему, если не слышал их – значит, не слышал ничего».       Я стоял около пятиэтажного дома, прячась от разразившегося дождя под карнизом. Впрочем, он не особо-то спасал – вода лилась с крыши прямо перед моим носом. Я больше часа просто бродил по городу, прослушивая всё, что у меня было в коллекции на телефоне. Я бы послушал и группу, о которой Анри мне так восторженно писал, но, к сожалению, не мог даже ответить ему – стандартные «проблемы с подключением» и «не удалось отправить сообщение». Интересно, и почему они назывались Sadist School? Должно быть, играли что-то жёсткое и мрачное? В любом случае, мои вкусы отнюдь не исключали такой музыки, да и разве стал бы Анри советовать мне что-то плохое?..       Так как уже становилось темно, а дождь и не думал прекращаться, я оказался в затруднительном положении. Я решительно не хотел возвращаться домой – тем более, если мать за всё время моего отсутствия так мне и не позвонила, то она, скорее всего, уже напилась без моей помощи. Но и пойти мне было некуда. Я, правда, мог доехать до Марка, жившего на другом конце города, но у него наверняка были свои дела. Раньше я, бывало, напрашивался к нему в гости под предлогом того, что мы давно не проводили время вместе, хотя на самом деле я убегал от того, что творилось в собственном доме. Марк с лёгким смятением, но всё же без вопросов принимал меня, а затем выслушивал мои бесконечные извинения по поводу внезапного визита. Я никогда не рассказывал ему о своих отношениях с матерью и её зависимости, но подозреваю, что он и сам догадывался об этом. Нет, пожалуй, мне было бы слишком неловко навязываться ему в очередной раз. И я отбросил эту идею.       Холодный ветер... и старые дешёвые кеды промокли насквозь и, похоже, собирались в скором времени развалиться. Надо было думать быстрее... ох, Анри! Анри жил всего через квартал от того места, где я стоял. Но… как же я мог прийти к нему вот так просто?! Он был в курсе напряжённой обстановки дома, я мог сказать ему честно, да. Но разве это его проблемы? Он что, обязывался выслушивать мои жалобы?..       «Я всегда готов выслушать».       Впрочем…       Грянула устрашающая молния, и мои сомнения отошли на задний план – всё же мне не хотелось быть убитым каким-нибудь деревом. Я выскочил под дождь и, расплёскивая воду из луж, побежал к заветному старому дому. На ходу я успел выдумать предлог для посещения: у меня не было нот для некоторых его песен, которые мне предстояло играть, и я как раз проходил мимо и решил забрать их. «Да, точно! Умница Кайн!» – радостно похвалил я себя в мыслях, хоть и понимал, что теоретически мог попросить Анри переслать их мне по интернету. Но раз уж так вышло… Я решил, что попытаюсь хотя бы переждать у него дождь, а потом – будь что будет.

***

      И вот я оказался у открытой двери его квартиры; с моей одежды стекали капли воды, а сам я дрожал от холода. – Извини за беспокойство, я ненадолго, просто нужно кое-что… – пробормотал я. Анри безо всякого удивления впустил меня, сказав: – О, как раз ожидал тебя. – Что-о-о? – а вот я как раз был сильно удивлён. – Но откуда ты... узнал… Я неловко остановился на пороге, закрыв за собой дверь. Волосы Анри были заплетены в косу, и я нашёл это очень милым и контрастирующим с его серьёзным видом; сам он был одет в те же клетчатые брюки и чёрную футболку, в которых я видел его в прошлый свой визит неделю назад. Он усмехнулся: – Люди зовут это интуицией. Но я полагаю, что поведение людей и их поступки можно легко предсказать, если внимательно наблюдаешь за ними, и всего-то. – Тут он подошёл ко мне и стянул с меня куртку, добавив: – Ты проходи в комнату, располагайся. Я повиновался и сел на старый жёсткий диван в гостиной. Мне снова бросилась в глаза та фраза, «Твоё сердце – моя жажда». Она была прямо передо мной, от неё некуда было деться. Словно предзнаменование чего-то неотвратимого, но я не понимал, чего именно. Анри зашёл и сел рядом со мной. И тогда я поинтересовался: – И как же ты выяснил, что я приду к тебе сегодня под ночь? Анри расслабленно прилёг на спинку дивана и спокойно, последовательно поведал мне свои рассуждения: – Что ж, Мечтатель. Ты часто упоминал в переписке о ссорах со своей матерью. «Часто?! Ох, наверное, я надоел ему ужасно, надо прекратить!» – мелькнула у меня паническая мысль на этих словах, но я лишь молчаливо кивнул. – И каждый раз, когда такое происходило, ты уходил погулять на часок-другой. И возвращался ты всегда с неохотой, о чём тоже писал мне. «Какой кошмар!» – вновь ужаснулся я себе. – Так же и сегодня. Но пропал ты неожиданно, даже не ответив на моё последнее сообщение, что для тебя нехарактерно – ты внимательный собеседник. «И на том спасибо». Я отчего-то почувствовал себя весьма неудобно. – Я подумал: возможно, произошло что-то серьёзное, заставившее тебя буквально сбежать из дома? А затем хлынул дождь, но ты так и не появился в сети – обычно же ты онлайн при любой подвернувшейся возможности. Я не мог этого не заметить, так как мы достаточно часто и регулярно общаемся. «Не мог не заметить». Эти слова согрели меня изнутри. – Вряд ли сегодня ты хотел возвращаться домой, значит, ты решил пойти в место, где тебя могут принять. А я как раз живу сравнительно недалеко. Вот тебе и разгадка. – Анри с улыбкой развёл руками. – Вау… – восхищённо выдал я и тут же спохватился: – Но ты не подумай, я не собираюсь навязываться! Мне бы просто дождь переждать… а вообще я тут вспомнил, что надо бы ноты для песен взять… вот. – Я замолк и мысленно обругал себя за бессвязность. Неужели я не мог спокойно и чётко сказать ему всё это, чёрт возьми?! Анри же задумчиво посмотрел в окно. – Похоже, дождь ещё целую ночь будет идти. – Оу… – сконфуженно протянул я. – Если хочешь – оставайся до завтра. – А ничего?.. – засомневался я. – У меня никаких дел, и ты мне не мешаешь, – пожал он плечами. От этого мои сомнения никуда не делись, поэтому я всё ещё сидел в напряжении. И тут я вспомнил о его сообщении и решил сменить тему: – Кстати, та группа, о которой ты писал… я никогда не слышал её. – Так сейчас мы это исправим! – оживился Анри и, поднявшись с дивана, ушёл в свою комнату. Спустя буквально пару секунд он показался в дверном проёме и махнул мне рукой: – Иди сюда! Я нерешительно подошёл и встал на пороге, наблюдая, как Анри роется в шкафу. Его комната была совсем небольшой по сравнению с гостиной; большую часть пространства занимали широкая двуспальная кровать, на которой лежал небрежно раскрытый ноутбук, и книжный шкаф до потолка. У подножья кровати стояли две музыкальные колонки, а рядом с книжным шкафом стоял ещё один, в котором, как я увидел, хранилась одежда и две большие коробки. В одной из них Анри и нашёл немного помятый выпуск некоего независимого издания, посвящённого андерграунду электронной музыки. Он пролистал до нужной страницы и вручил журнал мне со словами: – Тут есть фотография и интервью с ними, можешь почитать. Кстати, присаживайся. Хватит уже так стесняться, мне самому неловко от тебя. Я был смущён его упрёком и поспешил сесть на край кровати. Тем временем Анри взял ноутбук и подключил к нему колонки, а затем приземлился рядом со мной. В журнале всю страницу занимала фотография, где на совершенно белом фоне были запечатлены два человека. Мужчина и женщина. Мужчина был довольно худым и низким, обладал крючковатым носом и стоял прямо в закрытой позе – со скрещенными на груди руками. Его глаза скрывали чёрные квадратные очки, тёмные волосы на голове торчали во все стороны и казались пластмассовыми из-за обилия лака, а также прекрасно сочетались с бледной кожей и мрачным безразличием на лице. Одет же он был в серую футболку, на которой красовался логотип группы Skinny Puppy, чёрные брюки и высокие военные ботинки. Такие же брюки и ботинки носила и женщина; кроме этого на ней была белая рубашка и зелёный клетчатый пиджак поверх неё. Она была заметно выше мужчины, стояла в доминантной позе с немного расставленными в стороны ногами и сжимала в руках плеть, а на её лице – кстати, у неё тоже были очки с тёмными стёклами – наблюдалась коварная улыбка, почти перешедшая в оскал. И никакой яркой помады – впрочем, и без неё хватало экспрессии. Виски были выбриты, короткие чёрные волосы – прилизаны лаком. Я с удивлением подумал, что очень редко видел подобный образ у женщин в музыке – по крайней мере, не мог с ходу припомнить хоть одну исполнительницу, которая бы так выглядела. Это было для меня необычно и в то же время здорово, поэтому, посмотрев на фотографию, я сразу же дико захотел услышать группу.       Моё желание сбылось очень скоро: Анри выбрал на компьютере песню и включил её. – Одна из любимых, – прокомментировал он и, отставив ноутбук в сторону, плюхнулся на кровать. Я зачем-то упал вслед за ним, подняв журнал над собой – не мог налюбоваться на фотографию. Музыка сразу же захватила меня своим бодрым и жёстким ритмом. Звучание напоминало мне… ох, я даже не знал, что оно напоминало. Это было сразу всё, что я люблю, и в то же время – ничто из этого. Чётко угадывались разве что элементы нойза в сочетании с атмосферной синтезаторной партией. Нечто относительно танцевальное, но заслуживавшее более вдумчивого прослушивания. И я ожидал услышать какой угодно вокал, но только не тот, который услышал. Чистый, практический оперный женский голос, с лёгкостью способный достичь практически любой ноты, но, впрочем, не срывавшийся на слишком высокое пение. И он как бы… не вязался с образом певицы?.. Честно говоря, я с трудом сопоставил внешность и голос. В припеве же звучал хрипящий шёпот мужчины, повторявший одни и те же слова: «Je connais tes secrets, à l'infini, je connais». В целом лирика была мне не очень понятна, так как я не знал французского, но создавалось ощущение чего-то мрачного и в то же время привлекательного.       Я положил журнал себе на грудь и повернул голову в сторону Анри. Тот лежал с закрытыми глазами, уронив запястье на лоб, и едва слышно повторял строчки песни. Я заворожено наблюдал за ним вплоть до окончания музыки. Эти звуки, эти движения шепчущих губ, это непринуждённое лежание вдвоём на кровати сливались воедино, создавая неповторимую атмосферу, и если бы так продолжалось чуть дольше, я бы, клянусь, поцеловал своего полубога. К сожалению ли, к счастью, но мне не хватило пяти минут, чтобы набраться смелости и наглости. Анри открыл глаза, и я, слишком поздно об этом спохватившись, уже не стал отводить взгляда. – И как тебе? – спросил он у меня отстранённо, почти сонно. – Они классные! – живо ответил я и снова взялся за журнал. Я показал Анри на фотографию и спросил: – Это правда она поёт? – À cent percent, – подтвердил он. – Странная, конечно, дама, но с прекрасным голосом. – Почему странная? Мне она нравится! – вступился я, сам не зная, отчего эта исполнительница мне так импонировала всего лишь после одной прослушанной песни. – А можешь ещё их включить? – Я знал, что ты быстро втянешься, – усмехнулся Анри и поднялся к ноутбуку. – Могу тебе одолжить их альбом, если хочешь. – Хочу! – с радостью закивал я и решил, наконец, прочесть интервью. «SADIST SCHOOL: “МЫ ПОЖЕРТВОВАЛИ ШКОЛЬНОЙ ДРУЖБОЙ РАДИ МЕЧТЫ”» – гласил заголовок. Интригующе. Я быстро прошёлся по кратким сведениям о группе, узнав, что её участников звали Бертран и Даниэль, и что она была образована в некоем маленьком французском городке, о котором я никогда не слышал. Ключевым моментом в их истории был разрыв связей с общим школьным другом, через которого они познакомились, чем и объяснялся заголовок статьи. Все трое вместе играли панк-рок, но постепенно Бертран и Даниэль отдалились от третьего члена группы по причине несовпадения взглядов, и это привело к серьёзному конфликту и распаду первоначальной группы. Дальше следовали стандартные вопросы, касавшиеся процесса создания музыки, а также личных предпочтений музыкантов. Всё как надо, как в типичном интервью.       «В: Итак, за пять лет существования проекта вы успели добиться популярности в определённых кругах и стать своего рода новой сенсацией тёмной сцены. И, мне кажется, вы та группа, чьё творчество с ходу не оценит неподготовленный слушатель, однако, если вы чем-то зацепите человека, то он уже навсегда останется вашим фанатом. Хотите ли вы большей популярности, или для вас главное – самовыражение? БЕРТРАН: Лучше пусть нас слушают лишь те, кто способен оценить по достоинству. Я рад тому, чего мы достигли, и мне не нужно большего, на самом деле. ДАНИЭЛЬ: Ради широкой известности нам бы пришлось, наверное, как-то упростить свою музыку, сделать её примитивной. Это не то, к чему мы стремимся. Кратко говоря, мы делаем только то, что нам самим по кайфу. В: В ваших фотографиях, как и в лирике, часто можно обнаружить явные или неявные намёки на садомазохизм, саморазрушение, различные сексуальные девиации и т.п. Да и, собственно, само название группы говорящее. Значит ли это, что вы увлечены культурой БДСМ? БЕРТРАН: Лично я – не увлечён. Мне просто нравится находить прекрасное в том, что может показаться отвратительным другим людям. Я пытаюсь воплотить в творчестве абсолютно все образы, возникающие в моей голове, какими бы провокационными и фантасмагоричными они порой ни были. ДАНИЭЛЬ: А я не скрываю своих деструктивных наклонностей. И название я предложила. Впрочем, я не трону того, кто этого не желает – ведь правда, Бертран? Я не особо люблю причисления к чему бы то ни было, все эти ярлыки и прочее, но если вам так удобнее, можете называть меня Госпожой (смеётся). В: Ха-ха, учту это. А что ещё вас привлекает, кроме эстетики отвратительного? БЕРТРАН: Жареная картошечка. ДАНИЭЛЬ: И чем больше – тем лучше. В: Вот как! Я тоже её люблю. Но я имел в виду, скорее, различные фетиши … БЕРТРАН: (невозмутимо) А чем вам это не фетиш? В: Молчу-молчу. Кстати, что там с новым альбомом?..»       Между тем, заиграла другая их песня; она звучала более таинственно и сексуально, а необыкновенному вокалу Даниэль всё время вторил вкрадчивый шёпот Бертрана. Анри лёг обратно, однако в этот раз чуть ближе ко мне – и я не мог не заволноваться, но постарался не подать виду. Я ощутил аромат его одеколона и, вдохнув, на мгновение прикрыл глаза от наслаждения. – Нравится мой новый парфюм? – игриво спросил Анри. Я тут же смущённо уткнулся в статью. – Угу, – тихо ответил я ему уже из-под журнала. – Хэээй, – протянул он, отводя журнал от моего лица. Последовал вопрос с искренним удивлением: – Ну чего ты так стесняешься, Мечтатель? Я промолчал в ответ и попытался снова спрятаться, но безуспешно. Под моё возмущённо-разочарованное мычание журнал полетел в сторону с лёгкой руки Анри; сам он наклонился надо мной, заставив меня замереть. Перед внимательными синими глазами и улыбающимися губами я почувствовал себя полностью беззащитным. Кровь приливала к голове, сердце снова разгонялось. Я под контролем. Таинственно-сексуальная музыка, голос Даниэль, запах нового парфюма, синие глаза, плохое освещение. Я под контролем. Шум дождя за окном, и я здесь, и моя мать точно напилась до беспамятства, невозможно вернуться домой, невозможно долго оставаться, но если Анри позволит... Я под контролем!       Он смотрел на меня долго, а может, пару секунд, а может, эти секунды всегда были долгими, но я не замечал раньше, и вся эта атмосфера, она снова возникла из мелочей, собравшихся воедино; я чувствовал, как она меня накрывала, захватывала, уничтожала, заставляла думать лишь о его губах. И вот я уже затаил дыхание, готовясь к чему-то… к чему? Что должно было произойти? Я должен был решиться или должен был подождать? Или здесь был третий вариант? Я умирал от неведения. А мой полубог Анри, он всего лишь поморгал и непосредственно спросил: – Может, перекусим? И наваждения как не бывало... – О… не знаю даже, можно, наверное, – ответил я ему откуда-то из себя, ещё не оправившись от своих переживаний. Тогда Анри отстранился и встал с кровати. Пошёл из комнаты, жестом позвав меня за собой. Я потряс головой, избавляясь от навязчивых мыслей, и вышел следом за ним. Он достал из холодильника готовые бутерброды со словами: – Прости, ничего другого нет. – Да ерунда! – махнул я рукой. – Кофе, чай, что-то покрепче? – предложил Анри. – Давай мне кофе покрепче, – недолго думая, сказал я. – Отличный выбор! – одобрил он. Через пару минут две чашки чёрного кофе оказались на столе. Анри сел напротив и, хлебнув напитка, сказал: – Кстати, насчёт нот не беспокойся, я всё предоставлю. Учить нужно не очень много, главное – сможешь ли ты приходить на репетиции два-три раза в неделю? – Я постараюсь, – неуверенно протянул я. – Я надеюсь, – немного строго произнёс Анри, и мы оба замолчали, приступив к еде. На фоне играла уже другая музыка, не принадлежавшая Sadist School, но всё равно незнакомая для меня. Спустя пару минут, когда начался припев, я услышал негромкий голос Анри:       «Alone a broken heart can’t mend       Still we search how long it takes       Are we slaves to our own fears?       Break the silence, show your tears»       Он смотрел куда-то в сторону и не замечал моего восхищённого взгляда. Пока он подпевал, в моей памяти всплывали все концерты его группы. Все наши приветпока. Вечер, когда я принёс цветы… Его голос всегда, при любых обстоятельствах был шикарным, и даже в такой простой, неформальной обстановке, на кухне старой квартиры, спонтанно, без образа и безо всякой цели я был готов слушать его до бесконечности. И когда музыка затихла, я признался: – Ты прекрасно поёшь. Анри скосил глаза на меня и ответил: – Уж как умею. – Правда! – заверил я его. – Спасибо. – Тень улыбки отразилась на его лице. Я не мог не улыбнуться тоже. Тут я вспомнил о том, что хотел задать пару вопросов, и уж было открыл рот, но Анри внезапно опередил меня: – Мечтатель, а какая у тебя любимая книга? – Я только что собирался об этом спросить! – обескуражено произнёс я. – Извини, – виновато пожал плечами Анри; в его глазах я заметил весёлые искорки, и мне стало от этого уютно и легко на душе. – Даже не знаю… – я слегка задумался. – Наверное, «О дивный новый мир» Хаксли. Давно ничего нового не читал, если честно. – Весьма интересное произведение, – хмыкнул Анри. – А у тебя что любимое? – поинтересовался я. – «Заводной апельсин», – тут же выдал он ответ. – Ого! Я тоже её как-то читал…       И так полночи мы провели в разговорах, не уходя с кухни, и к тому же порядком наелись за это время. Я даже практически позабыл о своём стеснении – настолько дружелюбным и простым казался Анри tête-à-tête. Мать всё ещё не звонила и не писала, и я был рад, что мне вовсе не приходилось вспоминать о ней. Чудесный вечер, чудесная ночь. Абсолютно всё было чудесно, о да. Но что-то обязано было произойти, чтобы внести смуту в эту чудесность.       Примерно к трём часам ночи я начал сильно зевать и протирать глаза. – Спать пора, наверное, – заметил Анри, вставая со стула. Я поднялся вслед за ним, и тут мне в голову ударила внезапная мысль, которой следовало бы прийти раньше. – Ох чёрт! – простонал я, прислонившись к стене. – Что такое? – спросил Анри. – Мне же в школу ещё… – я сполз вниз и сел на полу. – Ну почему же ты раньше мне не сказал, petit? – вздохнул Анри и опустился рядом со мной. – Я бы ещё вспомнил об этом! – развёл я руками. – Может теперь не спать вообще? – Ни в коем случае, – он покачал головой и, потянув меня за руку, добавил: – Пойдём. Анри решительно встал с пола, и я послушно следовал за ним, думая уже о том, сколько будильников мне нужно завести на утро, но… он неожиданно загрёб меня в объятия и прильнул к моим губам.       В ту секунду меня будто пронзили тысячи мельчайших игл. Ноги тотчас стали ватными и подкосились – я не знаю, как я вообще сохранил равновесие. Моё лицо – в его руках, мои трясущиеся руки – тянулись к нему, сердце – трепетало, в голове – хаос и мрак. Я совершенно не понимал, что мне делать, и не мог ни о чём думать, поэтому тело, охваченное жаром и дрожью, решило за меня – и вот я уже в эйфории закрыл прежде испуганные глаза, робко обнял Анри и стал отвечать на его внезапный, долгий поцелуй. Забылась школа, забылась мать, забылась музыка, забылось всё – для меня не осталось ничего вокруг, кроме привкуса кофе и нежных прикосновений.       Я под контролем…