Господин и Мечтатель

      Я родился и прожил почти всю свою жизнь в небольшом, но достаточно цивильном городе, поэтому не чувствовал отрезанности от мира или чего-то в таком роде. Теперь же я стою на балконе десятого этажа, а под моими ногами расстилается ночной Дюссельдорф. Теплый и мягкий ветер дует мне в лицо, бережно подхватывает дым, идущий от сигареты, и уносит его вдаль. Раньше я никогда не курил, но сейчас мне нужно быть спокойным любой ценой. Здесь не так, как в моём родном неприметном городе – погода теплее, дома на улицах выше, людей намного больше. Прошло три месяца с моего переезда – вернее сказать, побега – а я так и не оправился до конца. Мне нравилось на своей малой родине, но я не уверен, что когда-либо туда вернусь.       А в ту субботу, когда я принёс цветы... Он тоже курил. Он спросил меня: – Красивая песня, не правда ли? И я спросил его: – Но почему именно мне?.. Он затянулся с закрытыми глазами. Выдохнул. Не открывая глаз, ответил: – Я просто хотел сделать что-нибудь приятное для тебя. Чтобы ты порадовался. – Ох… не стоило… – я сильно смутился, почувствовав, как эти слова пронзили моё сердце. Даже дыхание сбилось. Было совсем темно и безлюдно. Мы сидели на скамейке в уже закрывшемся городском парке – тайком перелезли через забор. Анри почему-то не захотел дольше находиться в клубе и уволок меня с собой, оставив своих товарищей по группе в недоумении. А я был только рад этому. Был рад, что не пошёл домой, хоть и боялся того, что ждёт меня там позже. Был рад, что не ответил ни на один звонок. Был рад, что находился рядом с человеком, которым так восхищался. Был рад, что услышал: – Стоило. Ты должен оставаться Мечтателем. Я едва ли мог думать о чём-то. Я пребывал в эйфории от единственного светлого и яркого события в своей жизни на тот момент. И я осмелился задать ещё один вопрос: – Кто такой Мечтатель и почему ты меня так зовёшь? – Ну, это же очевидно! – усмехнулся он. – Мечтатель – это ты. – И всё же я не понимаю… – недоумевал я. Анри промолчал и улыбнулся мне так, будто я был любопытным ребёнком. Я ощутил себя глупым в тот момент и прокрутил в памяти все предшествующие события, побоявшись, что допустил какую-то грубую ошибку. Но всё так и оставалось тёмным для меня. – Всё дело в твоём взгляде, – спустя минуту всё же снизошёл до объяснения Анри. – Знаешь, я заметил его даже до того, как ты подошёл ко мне впервые – кстати, я был приятно удивлён, что у нас есть такой преданный фанат. Никто из толпы больше так не слушает, так не смотрит. Ни у кого в жизни я не видел таких глаз, полных надежды. – Тут он почему-то грустно вздохнул. – Полных мечтаний о чём-то… далёком. По тебе сразу видно, что ты во что-то сильно веришь, и это здорово. Поэтому и придумалось такое прозвище для тебя. Я был так поражён, что не нашёлся, что на это ответить. Анри добродушно рассмеялся: – Ты чего застыл как статуя? – Прости… – я помотал головой. – Это было неожиданно, понимаешь… мне же… никогда такого не говорили… Мой голос будто угасал с каждым словом – до того сильно я сомневался в уместности своих реплик. И всё же я собрался с силами и выдал ещё фразу: – Спасибо тебе огромное… Анри удивлённо приподнял брови: – Да было бы за что благодарить, petit. В глазах вдруг невыносимо зажгло, и я отвернулся от Анри, закрыв лицо рукавом. Я больше не мог держать это в себе. – Эй, что с тобой? – услышал я. Я промолчал, так как боялся прозвучать жалко и плаксиво. Слёзы уже впитывались в серую ткань маленьким мокрым пятном. Я почувствовал, как Анри схватил меня за руку и осторожно, но решительно отвёл её от моего лица; я предстал перед ним шмыгающим носом и с покрасневшими глазами. – Расскажи мне, что случилось? – мягко спросил он. Что случилось? Да всего лишь моя никчёмная жизнь. Я почему-то вспомнил о своей матери-алкоголичке и о том, как неделей раньше в мою голову прилетела бутылка, от которой я едва успел увернуться, но полностью избежать удара не удалось. Это было впервые – дальше ругани обычно не заходило. Я будто ощутил ту боль в голове вновь, и комок подступил к горлу вместе с новым приступом слёз. Видя расширившиеся от беспокойства глаза Анри, я изо всех сил проклинал себя за излишнюю эмоциональность и слабость. – Бедный маленький Кайн, – тихо произнёс он. В следующий миг сигарета из его руки полетела в урну, а я оказался укрыт его объятиями. Я, сотрясаясь от рвущихся наружу рыданий, уткнулся головой в его грудь и почувствовал себя защищённым, как никогда. Я не знаю, сколько слёз я отдал ему в ту ночь, но точно уверен, что именно с этого момента и начиналась наша дружба.       А дружба с самого начала была в некоторой степени асимметричной.       Я это понимал, но я не был против. Я охотно считал его своим наставником, покровителем, полагался на его опыт, верил каждому его слову. Я продолжал восхищаться и любить его с ещё большей силой. Немного времени прошло перед тем, как я познакомился с остальной группой: барабанщика со светлым ирокезом звали Хайнц, а худого клавишника с чёрным андеркатом – Рейн. Они показались мне просто отличными ребятами.       Я переписывался с Анри в те дни, когда не мог увидеться с ним, и у него была поначалу раздражавшая и расстраивавшая меня привычка порой долго не отвечать на сообщения и пропадать из сети после того, как я написал. Однако его ответы всегда были достаточно подробными и наполненными эмоциями, а за своё отсутствие он извинялся и оправдывал его работой – и я верил. Я знал, что он то и дело менял свои подработки, но большую часть времени проводил за творчеством. Со временем я привык к этому. Мы беседовали в основном поздно вечером и на отвлечённые темы, и эти беседы, в ходе которых я понемногу узнавал его лучше, стали моей отдушиной в повседневной жизни.       А в какой-то момент к этому прибавилась другая вещь. Я неожиданно для себя заметил дома пыльное старое пианино – обычно я проходил мимо и совсем не смотрел на него. Неизвестно чем ведомый, я сел за него и, со скрипом открыв крышку, положил пальцы на клавиши. В детстве я, конечно, учился играть, но забросил, когда у матери начались эти проблемы… В тот час её не было дома, и я, нервно закусив губу, рискнул вспомнить одну из давным-давно разученных композиций. Я взял начальный аккорд – и инструмент издал приятный, глуховатый звук в ответ. Вместе со звуком появилось небольшое эхо, которое тут же рассеялось в воздухе и впиталось в стены. Несколько секунд посидев в тишине, чтобы осознать этот звук, я повторил его, но в этот раз уже последовало продолжение. Я играл неуверенно, часто ошибался, а дальше середины песни и вовсе не мог вспомнить нот. В итоге я махнул рукой и ушёл, позабыв об этом.       Однако на следующий день я снова подошёл к пианино, снова сел за него и попытался играть. И на следующий за ним день тоже, и потом тоже… Скоро у меня вошло в привычку делать это каждый раз, когда выдавались минуты одиночества дома – я боялся непредсказуемой реакции своей матери, ведь, что бы я ни делал, ей никогда ничего не нравилось. Это занятие было чем-то настолько интимным, шатким и требующим бережного отношения, что я не мог позволить ей узнать. Я пытался играть классические произведения, подбирал на слух песни La Petite Mort и других любимых групп и иногда даже пел, но так как я всегда стеснялся своего же голоса, я быстро умолкал. И, тем не менее, всё шло к тому, чтобы я начал сочинять что-то своё.       Анри далеко не сразу узнал об этом.       Но однажды я впервые оказался у него в гостях. Не один – вместе с Рейном и Хайнцем. Его квартира на последнем этаже старого дома, под самой крышей, и служила группе главным прибежищем: там они всегда собирались для репетиций. И я был приглашён на одну из них в качестве... хм… избранного слушателя? Я не задумывался об этом. Я едва досидел до конца уроков, и стоило только звонку прозвенеть, как я сорвался с места, даже не попрощавшись с Марком.       В квартире было две комнаты. Одна – большая гостиная, освобождённая от любой громоздкой мебели и вместо того занятая музыкальными инструментами и аппаратурой. Другая же – поменьше, и это была спальня; через приоткрытую дверь я заметил там высокий книжный шкаф и подумал, что надо бы спросить у Анри об его любимых книгах. Обои на стенах были старыми, местами сорванными и сплошь исписанными различными фразами. Самая большая и броская была написана красным маркером:       «Твоё сердце – моя жажда».       И я, к сожалению, довольно долго не понимал её смысл до конца.       Пока Хайнц и Анри увлечённо препирались о чём-то над листком с нотами, а Рейн скучающе сидел в углу в обнимку с «Гибсоном», принадлежавшим Анри, я пребывал в раздумьях об интересной мелодии, которая пришла мне в голову утром. Она настолько захватила меня, что я подошёл к включенному синтезатору. Никто не обращал на меня внимания, и я украдкой попробовал сыграть эту мелодию. Первый раз был неудачным. Я попробовал сыграть по-другому, но мне всё ещё не нравилось, как она звучала. Совсем не так, как я представлял. И я стал перебирать все возможные варианты. Октавой ниже или выше? Темп быстрее или медленнее? И какой эффект можно наложить на этот звук?..       Я настолько в это погрузился, что не заметил, как музыканты замолкли. И не заметил, как Анри подошёл ко мне и наклонился настолько близко, что его волосы упали на моё плечо. – Ты умеешь играть и даже не сказал об этом? – пробудил меня его негромкий голос. Я вздрогнул от неожиданности и отстранился. – И вовсе я не умею играть! – запротестовал я. – А что же ты сейчас делал, по-твоему? – усмехнулся Хайнц, сложив руки. Я стушевался. – Ну… я имею в виду… я учился играть в детстве, но потом забросил. А теперь снова начал, наверное… – Мечтатель, – прервал меня Анри. – Да?.. – Больше уверенности. – Он подмигнул мне. Я слегка покраснел и промолчал в ответ. Тогда он спросил: – Что ты играл? – Да так, придумалось чего-то. – Твоя собственная песня? – удивился Рейн. – Не песня… просто мелодия какая-то… Я уже начинал жалеть, что привлёк к себе столько внимания. Анри внимательно посмотрел на меня, а затем сказал: – А можешь повторить? Я обречённо вздохнул и, немного поколебавшись, сыграл пару вариаций, казавшихся мне наиболее удачными. Снабдил их своим неуклюжим комментарием: – Банально как-то, но я и не талант в этом деле. – Да что ты говоришь, petit! – Анри вдруг как-то оживился и решительно направился к Рейну, а тот, видимо, уже понимая, к чему это шло, с готовностью протянул ему гитару. – Продолжай играть, пожалуйста. Любой из вариантов. – Ладно… – я оторопело посмотрел на него и всё-таки продолжил. Анри тем временем повесил на себя гитару и, прислушавшись к моей партии, стал играть некий ритм на заглушенных струнах. Затем он перешёл к более определённой и открытой мелодии, и я с удивлением осознал, что вместе мы звучали достаточно неплохо, если не хорошо. Рейн и Хайнц оценивающе смотрели то на меня, то на Анри, каждый из них пару раз задумчиво хмыкнул, и в конце концов Рейн выдал: – Довольно энергично. Экстравертно, я бы сказал. – Почему бы и нет? – спросил Анри, прекратив играть; я затих вслед за ним. – Думаю, разнообразить звучание – хорошая идея. – А я не говорю, что это плохо. Твоя музыка, тебе решать. – Рейн пожал плечами и обратился ко мне: – Мечтатель, нам нужна письменная запись твоей придумки. Если ты сам не против, конечно. – О, я не против, всё будет! – простодушно и радостно, хоть и не без некоторого внутреннего замешательства, согласился я. – Хайнц, а ты что думаешь? – поинтересовался Анри. – Сюда бы бластбит… – мечтательно произнёс он. – Что-то слишком специфично, – поморщился в ответ вокалист. – Ладно, ладно, – отмахнулся барабанщик. – Неплохая вещица. Только скажи мне, как я должен играть. – Ты должен играть хорошо, хотя бы иногда, – фыркнул Анри, и Хайнц закатил глаза под насмешки Рейна. Потом Анри развернулся и подошёл ко мне. – Ты просто молодец, Мечтатель. – Его большая тёплая рука потрепала меня по волосам, и я невольно расплылся в улыбке. Тут я почувствовал вибрацию телефона в кармане. Извинившись, я поспешил удалиться на кухню.       Звонила мать.       Я раздосадовано вздохнул и постарался настроить себя на сдержанность. Ни в коем случае не срываться. Что бы она мне ни сказала. Клавиша «Ответить». Смертельно спокойный я: – Алло, мама. – Кайн! Где ты шляешься весь день? – она сразу же плюнула в меня этим вопросом, словно ядом. – Я с друзьями, мам. – С какими ещё друзьями?! Где ты сейчас? Всё как обычно. Меня почти тошнило от этого. – Это только моё дело. – Ах, только твоё? С каких это пор ты стал таким независимым? – С тех пор, как родился и получил свои естественные права. – Идиот!.. И дальше она пустилась в привычную тираду, которую я решил для своего же блага пропустить мимо ушей. Но всё же до меня долетали некоторые её слова. Немного о никчёмности. Немного об эгоизме. Немного о дурном характере. Немного о неуважении. Немного о моей похожести на отца, которого я никогда не видел. Её фирменное блюдо с гарниром из оскорблений и под соусом из крика: – Ты меня вообще слушаешь, чёрт возьми?! Конечно нет. Если бы я перестал слушать раньше – было бы ещё лучше. Клавиша «Завершить вызов». Так просто и решительно. Но, разумеется, маме не могло хватить одной попытки. «Отклонить». «Отклонить». «Отклонить». «Выключить телефон?» – «Да». В общем-то, разговор получился, что надо. С минимальными потерями. Но всё же на душе было мерзко – я никогда не понимал, как можно избавиться от этого осадка после ссор с ней. Как можно стать полностью невосприимчивым к её пожирающим эмоциям. Я был бы рад узнать это... Немного позже Анри обнаружил меня с ногами забравшимся на стул у стены. – Почему же Мечтатель так хмур? Я молчаливо поднял взгляд на него. Он был таким простым и домашним в своей чёрной футболке без рисунка, мешковатых брюках в клетку и с растрёпанными волосами. И загадочности как будто вовсе не было. Но при всём этом он не терял для меня своей божественной силы, предназначения которой я не знал. – Проблемы дома? – понимающе спросил он. Я кратко кивнул, не желая распространяться на эту тему. Анри встал рядом со мной, прижавшись к стене, и задумчиво начал: – Знаешь, у нас есть к тебе одно предложение... – Какое? – я тут же оживился. – Выступить с нами. Моё сердце тут же сделало сильный «ту-дум» – о, иначе это и не назовёшь. – Что? – я тупо уставился на Анри, совершенно не веря в то, что услышал. – В следующем месяце у нас запланировано выступление в «Логове Дэна». Я думаю, к тому времени я точно закончу новую песню. И я предлагаю тебе, как автору идеи, побыть нашим клавишником. – Но я же… не умею играть! Зачем так?! – тут же воспротивился я, панически схватившись руками за голову. Анри с умилённой улыбкой ожидаемо отмахнулся от этой реплики. – Ещё месяц впереди, Мечтатель. Всё, что от тебя требуется – чёрный костюм и больше уверенности. – Ох, чёрт... я даже не знаю… – вздохнул я и обнял свои колени, положив на них голову. – Я правда очень хочу, чтобы ты с нами выступил. И, повторюсь, больше уверенности, у тебя всё получится. – Анри говорил дружелюбно, но с каким-то тайным нажимом – хотя, возможно, мне показалось. Я посмотрел на него вновь и потерялся в синих глазах. Синих… да, они определённо были синие… – Подумай над этим до завтра, пожалуйста, – добавил он, видя моё оцепенение, и после этих слов ушёл обратно в комнату. Я вскоре последовал за ним, прокручивая в мыслях снова и снова неожиданное и будоражащее предложение – я почему-то уже наперёд знал, что не смогу отказаться, как бы меня это ни пугало. Наверняка выступать будем достаточно поздно – получится ли у меня сбежать из дома в это время?.. Надо больше практиковаться… мать слишком рано приходит домой… пропустить школу хоть раз?.. Попроситься к Анри в гости? Ходить к нему время от времени?.. И речи быть не может! Я и так слишком навязчив!..       К этим мыслям примешивался также мой восторг по поводу того, что я подарил любимой группе новую песню. Я считал, что они оказали мне честь, пригласив выступить с ними. Как же, такой бездарный я на одной сцене с La Petite Mort! И мечтать об этом не мог! Я не замечал в этом никакого подвоха и думать о нём не хотел.       Кто угодно бы на моём месте не хотел думать, оправдываюсь теперь я перед собой.       И, чёрт, мне надо принять свой прозак. Из синей коробки – определённо, она синяя.