Cursed love

«Как жаль, что нельзя начать жить по-новому»

      По правде говоря, Антон потерял счёт времени с того момента, как его тело увезли отсюда, а те самые дяди с автоматами, которые начинают поиски людей только через три дня (а ещё лучше сразу после смерти пропавшего), навсегда удалились из этого треклятого места. Как и следовало ожидать, полицейские здесь ничего не нашли, списав на несчастный случай и опьянение Шастуна. Парень откровенно смеялся с этого в первые минуты, как услышал заявление низенького капитана полиции, «прояснившего» всю ситуацию Позову, но после окончательно поник и ещё долгое время стоял на одном месте и смотрел на чёртову дыру в стене, которую когда-то занимала дверь.       Дело было закрыто. Шастун Антон Андреевич, девятнадцати лет от роду, в состоянии алкогольного опьянения въебался в пень на просёлочной дороге, получил несколько лёгких повреждений, а после каким-то чёртом попёрся в чащу леса, а не вышел на трассу (ну, он же был совсем в дрова! ничего не соображал!). Тут он и напоролся на какой-то железный предмет, предположительно, часть арматуры, что неожиданно оказалась в столовой и даже была измазана его кровью. Поэтому ваш друг сам виноват в своей смерти.       Блядство.       Хотя если бы полицейский озвучил версию об убийстве Антона призраками, Шастун смеялся бы куда сильнее, можно сказать, истерически, так, как гогочат люди в соответствующих заведениях с мягкими белыми стенами.       Блядство в квадрате.       Шумно вздохнув, Антон потёр ладонью шею и поудобнее устроился на подоконнике в одной из комнат усадьбы. Кричать, бросаться вещами и просто по-младенчески рыдать больше не хотелось; казалось, Шастун смирился. Он просто хотел курить. Впервые за очень долгое время он действительно хотел выкурить одну-единственную сигарету. Но это было невозможно, и проблема была вовсе не в том, что он находился в лесу, а в радиусе километра не было ни одного ларька. Он был призраком, ну или что-то около того. По всем законам чёртовой вселенной его просто не должно было существовать. Это противоестественно, противозаконно и просто «нет, сука, нет!».       — Саша боится к тебе подходить, — знакомый голос проронил практически около самого уха, отчего Антон дёрнулся и чуть не вывалился из окна к чёртовой матери; его спасло только то, что крепкие руки ухватили за пояс и притянули к вожатому. — Сколько раз я просил не сидеть тебя на подоконниках?! — голос мгновенно стал строже, и Антон, не видя лица Попова, готов был поклясться, что тот точно свёл брови к носу, а голубые глаза превратились в бушующий океан.       Антон несколько раз дёрнулся, пытаясь выбраться из объятий пионервожатого больше для вида, чем на самом деле, а после сдался, обмякнув. Отстраняться не хотелось вовсе — рядом с Арсением было тепло и спокойно, даже сейчас, когда никакой опасности не было и, по правде говоря, никогда больше и не будет.       Ведь мёртвым ничего не страшно.       — А сколько раз я просил тебя не подкрадываться сзади? — буркнул Шастун и сложил руки на груди, прислоняясь головой к чужому плечу.       Казалось, что эта ситуация повторялась уже в сотый раз, а во фразах уже не было и намёка на злость. Это было уже своеобразным ритуалом каждое новое утро, день, вечер и ночь, как доброе утро, приятного аппетита или спокойной ночи. Просто фразы. Фразы, которые обычно приятнее всего произносить близким.       — Почему Саша боится? — Антон наконец-то вспомнил про маленького мальчика, но отрываться от пионервожатого так и не спешил, как и пионервожатый не особо стремился отпускать Шастуна. — Разве я такой страшный? — усмешка.       — Ты угрюмый, — тут же отозвался Арсений, опаляя горячим дыханием кожу на шее парня. — Дети не любят, когда взрослые испытывают негативные эмоции, будь то злость или грусть. Он боится, что ты на него накричишь, если он попросит тебя поиграть с ним.       Антон дёрнулся всем телом и наконец отстранился от Попова, оборачиваясь к нему лицом и серьёзно заглядывая в глаза.       — Ты же знаешь, что я никогда не… — начал было Антон, но Арсений его перебил, делая шаг навстречу, подходя почти вплотную и как-то странно смотря снизу вверх.       — Я знаю, да и он знает, что ты никогда не поднимешь на него голос или руку, но он всё равно не хочет видеть тебя грустным. Прошёл почти месяц… Он просто чувствует, что тебе плохо, но ничем не может помочь, хотя и очень хочет — это его удручает, — Попов пожал плечами. — Он просто не знает, как сделать так, чтобы ты улыбался.       И тут неожиданно уголки губ Антона дрогнули и поползли вверх, а из груди вырвался смех. Арсений и сам не сдержал улыбки, почему-то опуская глаза вниз, на грязную и кое-где порванную обувь парня.       — Ты никого не перепутал? — вопросил Шастун, немного склоняя голову вбок. — Мне показалось, что этого хочешь ты, а не Саша, — улыбка на устах обоих стала шире.       Арсений снова поднял взгляд на Антона и неожиданно закусил губу. И в этот самый момент Шастун почувствовал, как фантомное сердце с невероятной скоростью застучало где-то под рёбрами, а что-то внутри буквально испытывало физическую нехватку Арсения в крови. Антон не знал, что с ним происходит, не знал, в общем-то, уже совсем ничего в этом новом мире, но одно было ясно точно — если он сейчас же не поцелует пионервожатого, то точно умрёт во второй раз. И на этот раз окончательно.       И только мозг Антона послал телу сигнал как можно скорее поцеловать Попова, как тот опередил его. Чужие губы бесцеремонно накрыли его. Потребовалось всего пару секунд, чтобы парень пришёл в себя и ответил на поцелуй, притягивая пионервожатого ближе к себе, желая полностью ощущать чужое тело, чувствовать себя в полной безопасности, под надёжной защитой.       Антон будто бы снова чувствовал себя живым, буквально ощущал как застывшая кровь снова начала циркулировать по венам, а сердце отбивало чечётку где-то в черепной коробке.       Напоследок прикусив нижнюю губу молодого человека, Арсений медленно отстранился, протягивая ниточку слюны между их губами. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, после чего Антон негромко усмехнулся и хотел было пошутить, что только что целовался с самым настоящим дедом, как счастливое лицо Арсения сменило обеспокоенное и даже испуганное.       — Только не это, — просипел Арсений, — чёрт, чёрт, чёрт! — он резко сорвался с места и рванул прочь из комнаты, в коридор, оставляя Шастуна в полной растерянности.       Не успел парень даже крикнуть Попову что-то вслед, как увидел на противоположной стене свет от фонарика. Быстро обернувшись лицом к окну, Антон не сдержал ёмкого «блять» и ринулся следом за пионервожатым.       Шастун искренне надеялся, что ещё долго не увидит никого из живых в этих стенах. Он не хотел видеть, как умирают люди, не хотел ощущать, как кто-то смертельно напуган, не хотел снова видеть маленьких монстров в действии. Не хотел.       Чёртовски не хотел.       Но по всем законам несправедливости, в сторону усадьбы направлялись два любопытных лба. Всё, что успел увидеть Антон в ночной темноте в окне — две светлые макушки. Кажется, это были подростки.       Неугомонные и вездесущие, готовые нарваться на неприятности.       Чёртовы подростки!       Сбежав на первый этаж, Антон чуть не налетел на Арсения, что замер около лестницы. Он с испугом наблюдал за двумя парнишками лет шестнадцати, что с интересом разглядывали всё вокруг, не забывая делиться впечатлениями и вставляя неуместные шутки. Они были так увлечены своими исканиями чего-то, возможно, очень ценного в старой рухляди, что и не заметили, что рядом неожиданно появились два маленьких проказника в окровавленной одежде, похожих, как капельки воды.       Перед глазами Антона ярко всплыла картина той первой ночи, как он очутился в этих стенах. Он вспомнил, как впервые увидел этих маленьких кровожадных убийц в столовой; вспомнил, как благодаря какой-то несчастной палке не умер в первую же ночь и хотел было рвануть вперёд, распугать близнецов и спасти этих слишком уверенных и бесстрашных подростков. Но не успел он и шагу сделать, как Арсений преградил ему путь рукой.       — Это бесполезно, — пионервожатый шумно вздохнул и посмотрел на Антона. — Раз в десять лет, Тош, — эти слова заставили Антона невольно сделать шаг назад, из-за чего парень чуть не налетел на первую ступеньку и не растянулся на лестнице. — Они, — Арсений кивнул в сторону подростков, — даже не видет нас. Видят только их.       И будто бы в подтверждение слов пионервожатого, один из близнецов дёрнул подростка за джинсовую куртку, заставив её обладателя обратить на себя внимание. Вскрикнув от испуга, привлекая внимание своего друга, паренёк устремился куда-то вглубь усадьбы. Второй подросток поспешил за ним, гонимый близнецами-убийцами.       — Что с ними будет? — зачем-то спросил Антон, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.       — Пойдём, поиграем с Сашей, — вместо ответа вымолвил Арсений и протянул Антону руку, за которую тот без промедления схватился, — он и вправду просил.       В последний раз окинув взглядом уже пустую комнату, Арсений двинулся вперёд и потянул за собой Антона, чьи ноги стали ватными, вот-вот грозясь подвести и подогнуться. Антон слышал, как кричали подростки, слышал, как падало что-то на кухне, но упорно переставлял непослушные ноги за пионервожатым, к маленькому десятилетнему мальчику, который слишком много натерпелся за свою короткую жизнь.       Он должен научиться с этим мириться, должен научиться жить в новом мире, где его не существует как такового, исключение — день раз в десять лет. Он должен научиться жить заново, с маленьким Сашей, которому нужна забота; с Арсением, который нужен Антону и этими маленькими детьми повсюду, воплощениями смерти.       Он не должен игнорировать смерть, он должен научиться жить с ней.       Жить проклятой жизнью. Отдаваться проклятой любви.       — Поиграем? — тонкий голосок отвлёк Антона от размышлений и заставил обратить своё внимание на чернявого растрёпанного мальчика, которого так сильно захотелось обнять в эту секунду.       — Поиграем, — утвердительный кивок, а после крепкие объятия детских ручек и тёплая, хоть и вымученная улыбка Арсения.       И в этот момент Антон почему-то явственно ощутил, что научится. Правда научится жить этой не-жизнью. Научится отдавать и принимать эту проклятую любовь. Делить её с этими двумя не-призраками.       Своей новой семьёй.