Titanium

|Таймлайн - семь лет после войны.| Гарри Поттер искренне любил свою вот уже два года жену, но её постоянно меняющееся настроение, при условие того, что она была беременной слизеринкой, выводило его из себя. - Манго. Гарри отрывал взгляд от газеты и переводил его на часы (до работы оставалось пятнадцать минут), а затем притворялся, будто не расслышал. - Прости, что, дорогая? - Я хочу манго, - терпеливо повторяла Панси. После этого он должен был метнуться а какой-нибудь остров, сорвать плод прямо с дерева и принести его жене – таким образом проходил каждый завтрак в их небольшом поместье, доставшемся ему по наследству от отца в день совершеннолетия. - Ты наелся, любимый? Гарри уже собирался машинально посмотреть на часы, когда до него дошёл смысл сказанного. Последний раз он так удивлялся, пожалуй, только когда Паркинсон (уже два года как Поттер) появилась на его пороге дождливым вечером с сообщением о том, что подлая натура Драко Малфоя не изменилась ни на грамм – он перехватывал сов с её письмами к Гарри и не позволял ей читать письма самого Поттера, а то, что получил тогда Гарри, было написано его рукой. Кроме всего прочего, он систематически изменял ей с Дафной Гринграсс… - В общем, я понятия не имею, зачем вообще он собирался на мне жениться, - закончила тогда свою печальную эпопею Панси, уже сидящая перед камином с чашкой обжигающе-горячего чая в длинных тонких пальцах. В общем, с тех пор его теперь уже жене ещё ни разу не удалось потрясти его также сильно, как в тот раз – разве что сообщением о своей беременности, когда он кинулся её обнимать и они снесли её любимую вазу. Гарри тогда буквально светился от счастья, а Панси неделю с ним не разговаривала. Прерывание же ритуала с очередным экзотическим фруктом было чем-то настолько из ряда вон выходящим, что Гарри Поттер замер на месте, ошалело глядя на Панси. Та улыбалась ему наигранно-доброжелательно, и он достаточно хорошо знал свою жену (как же ему нравилось это слово), чтобы понимать, что это не предвещало ничего хорошего. - Что-то не так, милая? - Всё нормально, - с нажимом произнесла уже-не-Паркинсон, тонким слоем намазывая масло а хлеб. - Что-то точно не так. Я забыл про день рождения твоей мамы? - Он был полгода назад! – раздражённо закатила глаза Панси. - До годовщины нашей свадьбы ещё далеко. Прости, солнце, с этой работой… - День нашей встречи. Гарри Поттер виновато замолк. Днём их встречи было принято считать тот самый вечер (какой парадокс) в библиотеке, и Поттер совершенно не представлял, как мог про него забыть. - Понимаешь, мы уже два года как женаты, а эта дата для меня намного важнее ,чем… - Два года и три месяца. - Да. Два года и три месяца, - Гарри поднялся из-за стола и, обойдя его, наклонился к жене, чтобы чмокнуть её на прощание, но она ловко увернулась, и он лишь прошептал, - Спасибо за завтрак. Тот день выдался особо сумасшедшим – в Аврорате других, впрочем, и не бывало. Но Гарри Поттер не был бы Гарри Поттером, если бы не попытался исправить то, что сделал (а точнее, не сделал – не поздравил) утром. Купив букет тюльпанов (розы – это пошло, Поттер!) в обыкновенном маггловском ларьке, он неспешным шагом отправился в сторону скрытого от чужих глаз поместья, уже предвкушая радостную улыбку давно всё простившей миссис Поттер. - Кошелёк. Быстро. Он развернулся и недоумённо глянул на паренька лет двадцати. - Простите? Гарри Поттер даже не успел достать палочку прежде, чем почувствовал холодную сталь между рёбрами. Потом были резкая боль, больничные болезненно-белые стены, противный запах медикаментов и набатом лишь одна мысль в голове: «не сообщайте Панси». Кажется, он даже смог что-то прошептать, но его, видимо, не так поняли – именно к такому выводу он пришёл, когда, очнувшись, увидел обеспокоенное лицо жены. - Как ты, Панси? – спросил он непослушными губами. - Как я? Ты два часа лежал с железкой между рёбрами! То, что ты выжил – настоящее чудо! А ты спрашиваешь, как я?! - Тебе вредно волноваться, Панси, - прошептал он. Именно тогда Паркинсон позволила себе залиться слезами, но всё же отчаянно старалась улыбаться, бормоча при этом что-то неразборчивое: - Я больше не буду волноваться, никогда-никогда. Ведь ты живой, я больше не переживаю, я не волнуюсь, теперь всё будет хорошо, теперь всё-всё будет хорошо. Прости, что я кричала на тебя утром, это было так глупо, я сама расстроилась, когда ты ушёл, я так переживала, у меня сердце было не на месте. Но теперь всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо… А Гарри лишь гладил свою глупенькую эмоциональную (кто говорил, что Панси Паркинсон холодная?) жену по мягким волосам, которые так любил гладить, а потом целовал губы, которые обожал целовать, и думал, что теперь у них – уже два года три месяца как мужа и жены – всё непременно будет хорошо. Потому что иначе просто не может быть. Ведь они заслужили это – право на счастье. Ведь они устояли, удержались на ногах даже под гнётом пуль, больно ранящих в самое сердце. Они заслужили. И у них непременно всё будет хорошо.