–
Мэнни это взбесило еще тогда, когда они встречались строго по рабочим вопросам. Так вышло, что русские были заинтересованы в своих людях в полиции и конкретно в Мэнни, но, видимо, все-таки не настолько, чтобы он виделся с кем-то кроме мафиозного сынка, амбициозного, энергичного и ужасно раздражающего. Его люди вытаскивали Мэнни на встречи после тяжелого рабочего дня и прямо из квартиры, едва ли не спящего из постели, а после нескольких успешных договоров без лишних объяснений отвезли в загородный дом, где проходила какая-то русская попойка. Та продолжалась уже, видимо, не первый день, или русские действительно моментально обрастали грязью после первого же стакана, судя по тому, как они, пахнущие давно не стиранной одеждой, либо уже без признаков сознания валялись на диванах, либо с угрюмыми лицами сновали туда-сюда в темноте. Станислав, очевидно, тоже был здесь, в очередной напрочь засранной комнате, где за большим столом в углу группа людей с гоготом перекидывалась в карты. Перед ними стояли пустые и полупустые бутылки с дешевым бухлом, пластиковые стаканы и блюдо с нарезанным арбузом. Какая-то смеющаяся женщина в узкой водолазке и меховом жилете запустила руку под резинку штанов своего соседа по столу и возила ей туда-сюда. Радио играло заунывную песню с ноющим и скрипящим инструментом, похожим на французский аккордеон. На полу у входа лежала мокрая-мокрая газета. Мэнни поморщился. Станислав сидел на единственном в комнате диване, такой же пьяный, как и остальные, и шумно разговаривал с рыжей толстушкой. Ее большие груди, лежавшие на ребрах, были едва прикрыты купальником и сильно тряслись, когда она хохотала и лапала Станислава за внутреннюю сторону бедра. Он не возражал и немного пересел только тогда, когда Мэнни буквально поставили перед ним – сопровождающие не трогали его, но он почти физически чувствовал их крепкие руки на плечах, и это очень злило его всю дорогу сюда. – Мэнни Пардо, мой бесценный осведомитель, – Станислав развел руками, и Мэнни подумал, что он сейчас расцелует его в обе щеки, как это показывают в кино, но он только поднялся, покачивая своим стаканом. Мэнни оценил, что тот был из стекла. – Я очень хотел увидеть тебя. Что будешь пить? – Я не пью, – качнул головой Мэнни, чувствуя, что его голос почти не слышно за этим сраным аккордеоном. – Не здесь, – но Станислав неприятно улыбнулся, еще шире растянув рот. – Здесь такие штуки не работают. – О’кей, – с ответной неприязнью протянул Мэнни. – Что у вас есть? Но, к его неожиданности, Станислав не предложил ему взять себе любую свободную бутылку с плавающим окурком, а повел куда-то вглубь дома, где обнаружился довольно приличный бар. Станислав плеснул Мэнни рома на дно толстого стакана, был расположен, много и дергано улыбался, легко пил подающую спиртом водку и очень хотел поговорить наедине. Но, как это часто бывает, его то и дело отвлекали, не давая толком разговориться, просили подойти то туда, то сюда, и в конце концов Мэнни вовсе остался один. Он аккуратно цедил свой ром, стараясь не отходить далеко от бара, и хотя ему пришлось еще выпить стопку водки – когда его облепила недружелюбная толпа, не настроенная на отказ, – на оставшуюся половину вечера он обзавелся полной коробкой теплого апельсинового сока. А к полуночи, когда что-то, и так нихрена не похожее на вечеринку, окончательно приобрело оттенок пьяной насильственной оргии, Мэнни все-таки решил ехать домой. Станислав поймал его на лестнице, пока он искал телефон в этом богом забытом месте, и, сообразив суть проблемы, с жесткой доброжелательностью настоял на том, чтобы самому отвезти Мэнни обратно. – Ты пьян, – скептически сказал Мэнни. – Ты тоже, – с нервным смешком икнул Станислав. Мэнни не возразил, но подумал, что ехать куда-то ночью с пьяным русским за рулем – одна из самых дерьмовых затей в его жизни. Как ни странно, он всерьез не считал остальные свои затеи дерьмовыми. Только эту, где он все-таки сел в выебистый Понтиак и позволил Станиславу неожиданно трезво завести его и тронуться с места, тяжело хрустя гравием дорожки. Мэнни транслировал молчаливое осуждение и искоса изучал неприятное ему лицо – неприятного ему человека – в зеркале заднего вида. Пьяные, по-лягушачьи выпуклые глаза и постоянно облизываемый широкий рот, тоже как у лягушки. Глубокий темный шрам с рваными краями, блестевший от скопившегося пота; он рассекал толстую бровь и ветвился от скулы вниз, некрасиво вспарывая левую ноздрю курносого носа. Сережка, остро напоминавшая о войне. Нервные крепкие руки с ободранными костяшками; пальцы беспокойно барабанили по блестящему рулю. – Ты хороший парень, Мэнни, – неожиданно сказал Станислав, понятия не имея, о чем тот думал, и сворачивая на пустое, узкое шоссе. – Не идейный, не пиздишь, не хочешь слишком нажиться. Я думал, что ты нас кинешь, вопрос был, раньше или позже. Но мы уже столько прошли вместе, и ты все еще здесь. Я думаю, что могу доверять тебе, Мэнни, и мне это нравится. – О’кей, – прохладно согласился Мэнни. Этот душещипательный разговор в стиле криминального боевика утомил его еще до того, как начался. – И я рад, что ты сегодня приехал сюда, – Станислав продолжил, как будто ему было все равно, отвечает Мэнни или нет. – Меня уже доебали эти стремные рожи, захотелось чего-нибудь новенького. И ничего, что ты особо не разговорчивый, если ты переживаешь об этом. Парням все равно похуй, они ужираются мгновенно и не поняли бы и половины из того, что ты можешь сказать. А мне было просто радостно на тебя смотреть. Ты понимаешь? – Нет, – коротко ответил Мэнни. Ему совсем не было радостно или вроде того. – Ты, конечно, староват, но еще ничего, – простецки отметил Станислав. – Не в обиду. Ты хороший такой. Просто… не моя возрастная категория, – его верхняя губа немного нервно дернулась. – Ты пытаешься меня склеить? – прямо спросил Мэнни. Он не был уверен, думал так на самом деле или нет, но ему захотелось пораньше прояснить это. – Это что, ужасно выглядит, да? – нездорово оскалился Станислав. – Я чутка нервничаю, наверное. Слегка перебрал, может быть. Но с тобой что-то немного так… Ты мне понравился сегодня. Ты не запускаешь себя, это правильно. Плечи у тебя здоровские. Хорошо пахнешь. Ты занимался сегодня чем-то, до того, как парни тебя забрали? Тягал штангу или типа того? Я думаю, ты тягаешь штангу. Ох, блядь, я думаю об этом прямо сейчас, – его речь была медленной, но довольно дерганой и путаной, и Мэнни куда больше беспокоило, что они продолжали ехать, когда Станислав был в таком состоянии, чем то, что именно он говорил. Он понял, к чему именно были последние слова, только когда боковым зрением отметил, как член Станислава слегка натянул тонкие льняные брюки. Мэнни удержался от того, чтобы открыто опустить взгляд; это была одна из тех отвратительных вещей, которые так и притягивают твое внимание, на которые никак нельзя не смотреть. Станислав сегодня надел брюки на голое тело, и его длинный член свободно лежал в левой штанине, хорошо обтянутый светлой тканью, знай разглядывай. Но Мэнни определенно не хотел ничего разглядывать. Ему было мерзко. Ситуация была мерзкой. Липкой, с привкусом сладковатой рвоты и алкоголя из лягушачьего рта. – Это отвратительно, – тихо сказал Мэнни, постепенно закипая. – Ты отвратителен. – Мне нравится твой голос, – отрывисто сказал Станислав, а вот Мэнни совсем не понравилась его интонация. Станислав очевидно его не слушал, его взгляд не уходил от дороги, а левая рука легла на бедро. Он погладил член через брюки открытой ладонью. Стрелка на индикаторе боеготовности Мэнни Пардо миновала синий сектор и переместилась на желтый. Он не сказал ничего только потому, что его магнум по-прежнему лежал в плечевой кобуре под кожанкой, и пока это оставалось так, на самом деле все было в порядке. – Мне кажется, ты как-то напряжен, – походя отметил Станислав. – Я тоже, – опять оскалился, более агрессивно. – У меня такой стояк на тебя. У меня вообще хуево стоит под кислотой, думаю, лучше сразу тебе узнать, если ты на это рассчитываешь. Та бабенка, рыжая которая, с охуенными дойками, я с ней сидел, вот она пьет как сука и когда напьется – лапать меня любит. Но если я закинулся уже – то все, никак, хотя руки у нее хорошие. Но ты не парься, у нас ничего серьезного, мы с ней так, дружим. То есть было дело, она меня трахнула несколько раз. В смысле, мне нравилось с ней засыпать, просто, знаешь, как с человеком, а с утра башка трещит пиздец, ногой не пошевелить, и она меня сначала руками дрочила, потом сверху залезала и скакала хорошо так, как не каждая может, а ей ничего, даже живот не мешал. Способ у нее такой похмелье снимать. Неплохой. Но мы давно не… ничего. Потому что, я говорю – под кислотой вообще не вариант. Даже хорошую девочку снимешь или с парнишей из таких пересечешься – они тебя вроде приласкают, где надо, а хуй там. Но с тобой… не знаю, вроде ничего такого нет, а яйца аж звенят. Может, я тебя не знаю, конечно, но я и их не знаю, да? Но ты нормальный. Не будешь за деньги, за дружбу там, связи, за чего у отца попросить. Нормально. Ты мне этим и нравишься. Он говорил и говорил, и уже сжал член четырьмя пальцами, надрачивая через тонкий лен. Мэнни подумал, что хуже, чем ехать куда-то с пьяным русским, может быть только ехать куда-то с пьяным, обдолбанным и дрочащим русским. – Да, пиздец как ты мне нравишься, – Станислав выдохнул, крепко зажав пальцами под головкой, и после вернул ладонь на руль, наконец обращая внимание на Мэнни. – Все, у меня уже на полную. Давай тогда… – Давай тогда что? – голос у Мэнни был холодным и хриплым от долгого молчания. – Я не собираюсь делать с тобой ничего, что включает в себя слово "мы". Трахаться, пить или даже зависать где-нибудь. – Почему? – просто и непонимающе спросил Станислав. – Ты такой хороший. Как этот парень из кино, он еще там такого ублюдка играл… не помню… Но вы похожи. Красивые ублюдки, – он снова ощерился, смешливо и с тем злым подтекстом, который Мэнни примечал у всех русских. Как у диких куньих в клетках, приветливых до той поры, пока кормушка полная. – Нет, – брезгливые морщины у рта Мэнни стали глубже. – Что "нет"? – Не называй меня так, как будто мы уже хреновы любовники, – отрезал Мэнни. – А как тебя называть? – тут же липко зацепился Станислав. – Детектив? Так тебе больше нравится, как по работе? Или Мануэль? У тебя красивое имя, почему ты его стесняешься? – Все. Останови машину, – этот вопрос вызвал у Мэнни новую волну злости, проистекавшей откуда-то из размытых детских воспоминаний. Католическая церковь и смешки других детей – все равны перед Господом, кроме иммигрантов; сухая мексиканка с тугим пучком и вытянутым лицом – его мать, полная ненависти; que te follen, maricón – толчок в грудь со школьных ступеней; яичница с картошкой по праздникам и размокшие картонные стельки в ботинках; постоянно воспаленные, трескавшиеся от стоматита губы – в классе смеются и зовут его педиком Мануэлем, который наверняка сосет даже лучше своей черножопой мамаши; у его первой любви кудри куклы Барби и острые ногти – она спрашивает, почему он такой, и больно щиплет за живот и яйца. И хотя тогда, сидя в выебистом Понтиаке 77-го года, Мэнни, конечно, не вспомнил ничего из этого, подсознательное отвращение к таким вопросам коснулось его лица, еще углубив морщины. – Ты что, хочешь прямо на обочине? – голос Станислава тем временем остался странным, как будто диким, как будто рассеянным, как будто возбужденным. – Останови машину, – спокойно повторил Мэнни. – Не, подожди, мы можем… – Останови свою гребаную тачку, – Мэнни не повысил голос, но Станислав наконец послушался его, сворачивая с шоссе. Припарковался и щелкнул кнопкой центрального замка, блокируя двери. – Вот, Мэнни Пардо, я остановился, – его лягушачьи глазищи пьяно и зло смеялись. Желтый сектор был пройден, пошел оранжевый. Мэнни приценился к ситуации. Тянуться через Станислава к кнопке было очевидно глупо, последствия начинались с неудобного захвата и заканчивались перебитой рукой – тот был возбужден и зол. Мэнни тоже. Но при прочих равных на стороне Станислава оставались мощное молодое тело, пониженная чувствительность из-за водки и кислоты и отсутствие точки невозврата – он, не задумываясь, мог сделать с Мэнни куда больше, чем Мэнни мог сделать с ним. Убей Станислава – попрощайся с карьерой, здоровьем и жизнью, ровно в таком порядке. Убей старого копа Мэнни – и мир не слишком запарится этим. Значит, предпочтительнее было разговаривать. Так унизительно. Каждая еще не сказанная фраза казалась такой унизительной. Мэнни втянул воздух носом и полностью принял вину за ситуацию, в которой оказался по собственной глупости. – Иди сюда, мальчик, – он сказал решительно и сухо, протягивая руку и хватая Станислава за шею. Притянул к себе, прижал широким ртом к своим губам, так же сухо и колюче, чуть-чуть прикусил. Противно. На вкус обожгло водкой. Ладонь со облезшими костяшками развязно легла на бедро. У Мэнни всегда была хорошая реакция. Хорошее тело. Пусть и не такое хорошее, как у молодого русского, но Станислав вздрогнул, только когда дуло магнума уже было прижато к его чуток небритому подбородку снизу. Мэнни отстранился, удержав желание вытереть рот. – Ты можешь попросить, если чего-то захотел. Зачем это? – рот Станислава скривился, но Мэнни его не слушал. Для Мэнни отсюда было два выхода. Первый – заставить Станислава разблокировать двери и уйти. Поначалу выглядело неплохо, но по факту Мэнни пришлось бы идти до города либо через ночной лес без единого ориентира, либо по той же – единственной здесь – дороге. А на машине Станиславу не составило бы труда, отойдя, поехать за ним. Какие у этого могли быть последствия, Мэнни не хотел думать. Исключить их можно было бы, вырубив Станислава рукоятью магнума, но это сходу обещало еще с десяток проблем. Мэнни не имел ничего против тюремной психологии и жестких последствий сказанных слов. Мэнни считал, что малолетних курильщиков нужно заставлять выкуривать пачку за раз. Оранжевый сектор оказался самым коротким – Мэнни всегда предпочитал мир в красном цвете. Возбуждение от злости легко разогрело тело. – Снимай это дерьмо, – тихо сказал он, кивая на накинутый Станиславом перед выходом кардиган. Станислав послушался, и Мэнни взял его за волосы, безучастно утыкая лицом в свое бедро. Он тщательно связал широкие запястья, придерживая голову локтем. Кардиган был хорошим, не тянущимся и тонким, не веревка, конечно, но Мэнни вязал людей и более неудобными вещами. – У тебя тоже стоит, – когда Станислав отметил это, возя щекой по его бедру, Мэнни уже не мог разозлиться сильнее. Он был очень и очень зол, и это легко приливало кровь к груди, ладоням и паху. И Мэнни думал не о том, почему Станислав так неожиданно спокоен, а о том, что не мастурбировал неделю или даже больше. Обычно он брал в прокате на выходные одну кассету с какой-нибудь популярной драмой – для души – и другую, из тех, что не слишком внимательно выбираешь в подсобке за шторой – для тела, – но на этой неделе у него не было выходных. Даже желания по-быстрому передернуть в душе не было, на самом деле. Только непроходящий стресс множился, плавно перетекая в раздражение, в злость, которые лучше было бы действительно снять под штангой, а еще лучше – с Дженни из соседнего отдела, но никак, никак не здесь, с этим перевозбужденным русским под кислотой, подтекавшим в брюки и уткнувшимся носом в складку на джинсах между бедром и лобком. Мэнни взял Станислава за волосы еще раз, рукой с магнумом, и немного выгнул его шею, торопливо расстегивая молнию. От поплывших пятен в подмышках футболки Станислава подавало липким и до омерзения сладковатым потом. Мэнни приспустил трусы одной рукой, доставая член, короткий и толстый – Станислав будет шутить потом, что тот в ширину больше, чем в длину. Когда Мэнни был подростком, он очень стеснялся этого, как будто какой-то нормальный хер обрубили наполовину, а то и на две трети. Но, так или иначе, некрасивый, необрезанный, едко пахший потом после целого дня сперва на работе, а после – в пропитанном водкой русском доме, его член твердо торчал в густых и жестких темно-русых волосах, и Мэнни молча впихнул его в рот Станислава, приставив магнум к его затылку. Тепло. Мокро. Язык на секунду плотно уперся в головку и сразу соскользнул под шкурку. Мэнни вздохнул, положив вторую руку на растрепанный затылок, и рывком насадил Станислава до конца, губами до тугих, покрытых влажной шерстью яиц. Неровные зубы прошлись по стволу, и Мэнни зашипел, перехватывая Станислава за шею, зажимая большим и средним пальцами болевые точки за ушами. Но пара-другая толчков – и стало полегче, зубы еще чутка драли нежную кожу, но в противовес Станислав так и натирал мягким языком открытую головку. Мэнни поймал себя на том, что хрипло дышит через рот. Быстрее. Он сам слегка приподнимал бедра, как следует зажав Станиславу шею, и дуло магнума стукалось о его затылок с каждым толчком. У Мэнни слегка плыл взгляд, больше от темноты, но он не был уверен, отвернувшись и почему-то бесчувственно смотря, как крепко натянувший брючину Станислава член подергивался от ответного возбуждения. Мэнни безотчетно зажал напрягшуюся шею еще сильнее, не давая вывернуться, и Станислав шумно сглотнул, а потом вдруг начал вылизывать его член, обвивая длинным языком. Тесно, влажно, тесно. Член Станислава дернулся еще раз, и на брючине живо начало расплываться мокрое пятно от спермы, почти сразу потекшей вниз по бедру. Мэнни вздохнул, и по его телу пробежало мгновенное напряжение, за секунду до того, как он легко кончил в теплый и влажный рот. Он откинулся на подголовник, часто дыша, и убрал магнум от головы Станислава. Тот медленно поднялся, губы у него были странно сжаты, а Мэнни все смотрел на него, довольно безучастно, вяло держа на прицеле. Он подумал, что если Станислав не проглотил, то сейчас плюнет его же спермой ему в лицо. Он сам, Мэнни, сделал бы так, если бы кто-то насильно трахнул его в рот. Станислав пьяно смотрел на него секунду или две, а потом раскрыл губы, вытягивая свой длиннющий язык, и густая белесая сперма потекла с него вниз, на футболку, на отставленное колено, на темно-серую обивку сиденья. Это было так нахрен странно, но Мэнни не мог оторвать от этого взгляд. Только когда последняя, почти прозрачная, капля сорвалась вниз, он быстро застегнулся одной рукой, не убирая магнум, потянулся щелкнуть кнопкой замка и вышел наружу. Дорога до более-менее оживленной трассы, где он смог поймать машину, была свежей от наконец-то опустившейся январской прохлады, бодрой и легкой. Станислав не преследовал его. Уже дома, перед сном, накрывшись тонкой простыней, которая, он знал, утром облепит все тело, Мэнни свернулся на боку, поджав ноги, и торопливо отдрочил себе еще раз, закрыв глаза и представляя, как его сперма течет по языку выебистого малолетнего гангстера. Они встретились через пару недель в минимаркете у дороги. Медленно соображавший после тяжелой ночной смены Мэнни изучал полку с макаронами опухшими от усталости глазами, пытаясь сложить в голове числа на ценниках. – Ты возьмешь уже что-нибудь? – он не забыл голос Станислава, но отвык от него. И чуток подобрался, поворачивая голову. Станислав тоже выглядел довольно уставшим и не выспавшимся. Одетый в легкое белое пальто, он опять был неаккуратно расчесан, под его веками расплылись темные круги, а в левом глазу лопнула пара сосудов. Мэнни спокойно подумал, смогут ли они со Станиславом нормально поговорить, или тот уже решил пустить его по кругу между своими парнями за сделанное. Все из этого было предусмотрено. Ничего не нервировало. Но выгорел первый вариант. – Тогда не хватило – теперь решил следить за мной? – Мэнни все-таки определился и положил в корзину две коробки спагетти. Со скидкой они выходили по цене одной. – Серьезно? – Станислав еще больше округлил свои и так лягушачьи глаза. – Нет, просто возвращался домой и увидел твою машину на стоянке. – У нас полштата разъезжает на полицейских фордах, с чего ты взял, что она моя? – Мэнни вспомнил, что у него закончился хлеб, и направился в соседний отдел. – Проверить стоило, – пожал плечами Станислав. – К тому же я все равно захотел пивка, – он помахал висевшей в пальцах упаковкой Будвайзера на шесть банок; пленка больно врезалась в кожу. Мэнни хмыкнул и, ничего не сказав, кинул хлеб в хрустком пакете в корзину. Станислав тоже замолчал и просто продолжил идти за ним, шаркая подошвами и лениво оглядывая стеллажи. Только на кассе он скептически осмотрел то, что Мэнни выложил на прилавок – замороженные равиоли со шпинатом, соевые сосиски и три бутылки несладкого йогурта. – Ты правда это ешь? – спросил Станислав. – Ты что, вегетарианец или как их там? – Нет, просто это вкусно, – спокойно ответил Мэнни, докладывая к остальному спагетти, хлеб и презервативы. Станислав фыркнул. – Я оплачу. И еще мое пиво, – он шлепнул на прилавок упаковку и покопался в карманах пальто, доставая мятую двадцатку. Мэнни проигнорировал все это, укладывая продукты в пакет. Уже на выходе, открывая первую банку и отпивая сочный глоток, Станислав спросил: – У тебя кто-то есть, да? Почему мне не сказал? – С чего ты это взял? – Мэнни был удивительно спокоен, выуживая ключи от машины из кармана кожанки. Свежие порывы январского ветра ласкали его потрепанное лицо, и он чувствовал себя так умиротворенно и правильно, как это может быть в Майами только в январе, только на почти пустой стоянке с двумя автомобилями и байком и только после бессонной ночи. Как когда что бы ты ни сказал или ни сделал – это останется в настоящем моменте навсегда и не будет иметь никаких последствий. – Ты взял резинки, – Станислав покосился на него, хлебая свое пиво. – М-м, – Мэнни кивнул, принимая аргумент. – Нет, у меня никого нет, – он тяжело зашагал к машине. – Тогда зачем? – Станислав спросил это, как ребенок, широкими шагами идя за ним след в след. – Предыдущие кончились, – коротко ответил Мэнни. Он щелкнул кнопкой на брелке, открыл дверь и положил пакет на пассажирское сиденье. – Ясно. Станислав покачнулся с носка на пятку. Модные кожаные лоферы с красным отливом слащаво скрипнули. Какой-то мятый паренек-байкер, очевидно заехавший в магазин только взять кофе в автомате, тоже вышел со своим стаканчиком на стоянку, щурясь от утреннего света и поддергивая воротник поло под курткой. Мэнни глянул на него и обошел машину, откровенно собираясь сесть в нее и поехать домой. – Слушай, Мэнни, – Станислав остановил его, когда пальцы уже легли на ручку, – если тебе нужно играть во все эти игры, ну, в "плохого копа" – о’кей, давай поиграем, – он обошел машину вслед за Мэнни, вставая достаточно близко, чтобы тот оперся на дверцу спиной, приподняв голову и тоже щурясь. – Мне нужно, чтобы ты от меня отъебался, – прямолинейно отрезал Мэнни. – Нет, нет, – но Станислав покачал головой, допивая банку одним глотком и кидая за спину. Паренек, цедивший свой кофе, неодобрительно посмотрел в его сторону, но ничего не сказал. – Эти штуки тоже не работают. Ты ничего не можешь с этим сделать, Мэнни Пардо. – Ты думаешь? – спросил Мэнни, скрестив руки на груди. Его стрелка привычно колебалась между желтым и оранжевым. – А что? – Станислав дернул краем рта. Качнулся еще раз и вдруг свободной рукой попросту взял Мэнни за яйца, заставив вздрогнуть. Сжал покрепче, захватывая промежность, очертил большим пальцем молнию и лежавший под ней член. – Что ты сделаешь? Достанешь свой хренов магнум и выбьешь мне мозги прямо здесь? Дашь по роже? Позовешь того парня на помощь? – Я думаю, – спокойно сказал Мэнни, – что просто уеду отсюда, – он ощущал приятное тепло от длинных пальцев Станислава, поглаживавших его ширинку вверх-вниз. Понимал, что парню с кофе ничего не было видно с его места, пальто Станислава закрывало ему обзор. Чувствовал себя свободно и легко, нащупывая ручку за спиной и с громким щелчком потягивая ее на себя. – О’кей, погоди, – Станислав тут же пошел на попятную, поднимая ладони, – давай начнем сначала, Мэнни Пардо. Вот мои руки, прямо здесь, – он оперся на крышу машины, наверняка оцарапав своей пивной упаковкой, так и зажатой в левой руке, и ненавязчиво прижал Мэнни еще сильнее, не давая так просто открыть дверь, прижался поднимавшимся крепким животом и твердым членом под острой пряжкой ремня. Мэнни посмотрел Станиславу в глаза, снизу вверх. Раздраенные, злые, влажные. На щеках сухая, шелушащаяся кожа, особенно вдоль шрама, губы потрескались, язык опять скользнул облизать их неприятной привычкой. – Вам помочь? – январский ветер донес вопрос откуда-то извне. Паренек с кофе болтал своим стаканом, и Мэнни подумал, что он сумасшедший. Он должен был знать, в каком районе остановился и кто здесь носит выебисто дорогое белое. Это того не стоило бы, парень, по нынешним расценкам жизнь этого старого копа обошлась бы не дороже упаковки Будвайзера, а никто не хотел бы сдохнуть из-за упаковки Будвайзера. И Мэнни уже собрался ответить, когда Станислав ткнулся в его недовольно приоткрытый рот мокрыми губами. Колюче, дезориентирующе, рывком – и сразу отстранился. Мэнни медленно закрыл рот и глянул на него, как на сумасшедшего тоже. Губы Станислава нервически дернулись, и он больно вжал бедра в бедра Мэнни. Под ремнем у него все было горячим и твердым. Мэнни считал все это как что-то очень странное, одним пьяным рывком выбившее их обоих за рамки, как провокацию и повод. Но, что врать, Мэнни любил, когда ему давали повод. Он схватился за расстегнутый ворот Станислава, с силой стягивая его. Необычно. Приятно. Отвратительно. Не так, как он привык. И так. У Станислава зло бегали глаза, он явно не понимал, что делать, но наклонился опять, поцеловал на пробу. Прижался к мягким губам, закусил разок и сразу, сорвавшись, – глубоко, с языком, жадно вылизывая, отдавая на вкус и запах пивом поверх нечищеного рта, застарелым потом от пальто и прогорклыми сальными волосами. Он не мог ждать, что за пережавший вены ворот Мэнни только притянет его крепче, сталкиваясь с ним зубами. Мэнни же никак не думал, что будет жарко и омерзительно сосаться с вечно пьяным мафиозным сынком на стоянке минимаркета, но он делал именно это. И это было вроде тем же самым, что и обычно, но совсем не тем, совсем не та расстановка сил, к которой он привык, и голову даже с его ростом приходилось задирать, и было очень много холодной, бесчувственной ярости, ощущаемого физически отторжения и этого приятного чувства, когда делаешь что-то, что каждый другой день осуждают ты и все. Мэнни действительно нравилось это чувство, и он открыл глаза, не переставая вкусываться в рот Станислава, глядя через его плечо на так и стоявшего паренька с его сраным кофе. Тот как застыл и только пялился, и пар от стакана обвивал его лицо. А Мэнни вдруг ужасно захотелось, чтобы он сейчас доебался до них. Стрелка горячо вибрировала между оранжевым и красным, и Мэнни хотелось спровоцировать кого угодно, чтобы разбить его лицо в кровь. Ему никогда ничего не было за это, и он хотел спровоцировать того парня и Станислава тоже. И оторвался от душного рта, откидывая голову, смотря в глаза и собираясь вот прямо сейчас послать нахер и двинуть коленом. Но Станислав все еще понятия не имел, о чем думал Мэнни, и снова ловко сунул руку ему между ног, тиская яйца. И Мэнни зарычал, опять невольно прикрывая глаза, крепче стягивая ворот в руке и толкаясь бедрами. Злое возбуждение крутило мышцы и требовало выхода, без разницы, какого. Станислав быстро надрочил ему прямо там, через джинсы – рычание заведенного байка, прохладный ветер щекоткой по ушам, какие-то тихие звуки в искривленный удовольствием рот, – и Мэнни так же быстро спустил себе в трусы, промочив их насквозь. У Мэнни всегда были проблемы с самоконтролем. – К тебе? – и только когда Станислав так нелепо спросил это между их теплыми губами, Мэнни не выдержал и тихо, хрипло засмеялся, так и не открывая глаз. У него подрагивали колени, и он чувствовал, что немного все-таки течет по ноге, оставляя влажную полосу на джинсах. Он знал, что каких-то вещей никогда-никогда не будет. – "Шведская эротика"? – спросил Станислав, щелкая пальцем по коробке кассеты, когда Мэнни вышел из душа. Сперма на джинсах уже высохла, и он не стал переодеваться, только кинул трусы в стирку и чуток ополоснулся прохладной водой. – Ты поставил воду? – не ответил Мэнни, глянув на закипавшую кастрюлю на плите. Его не беспокоило, что Станислав наверняка заглянул во все углы – он и так мог бы это сделать в любой момент, привезя своих ребят на внеплановый обыск. А скрывать Мэнни было нечего. Не от этого русского. Не у себя дома. – Я и кассету могу поставить, – Станислав тем временем со смешком вытянул язык, но и на это Мэнни не ответил, и он бросил кассету на диван, направляясь к плите. – Да, ужасно жрать хочу. Нашел у тебя банку песто, можно залить спагетти, нормально будет. Мэнни прислонился к стене, пока Станислав залез в поставленный на разделочный стол пакет, доставая спагетти. Он сломал их перед тем, как закинуть в кастрюлю, и искоса глянул на Мэнни, еще копаясь в пакете. – Вскроем, пока готовится? – он спросил непосредственно, доставая презервативы. – В прошлый раз и без них неплохо было, нет? – прямолинейно отметил Мэнни, опять скрещивая руки на груди. – Я не о том, что было в прошлый раз, – задранный край рта Станислава выглядел неестественно. – И я могу быть снизу, если тебя это парит. Мэнни хмыкнул. Как ни странно, предложение на тот момент показалось ему вполне приемлемым. Мэнни вообще считал, что давать в жопу можно, даже если ты пидор, на двух условиях. Если очень хочется или если ты удолбан в хлам. Мэнни был толерантен. Но ни то, ни другое никогда не относилось к нему. Но и то, и другое, видимо, всегда относилось к Станиславу. Хотя, наверное, Мэнни все-таки предпочел бы очередные отсос или дрочку, если бы он что-нибудь предпочел. У него были некоторые проблемы с сексуальной сферой, не с той, где он дрочил на кровати под "Шведскую эротику", а с той, в которой участвовали другие люди. Он брезговал проститутками – у него не было денег на проституток, – но, даже если бы, он мог перепихнуться разве что со старыми знакомыми всех полицейских, теми, которые дадут по дружбе и так же по дружбе расскажут всем, как именно он любит трахаться и какой у него короткий член. Не вариант. Дженни, как он узнал неделю назад, познакомилась с кем-то еще в декабре и собиралась выйти за него в конце февраля. Мэнни, очевидно, на эту свадьбу приглашения не получил. И знакомиться сам он тоже не умел. То есть после разрыва с Дженни, если это можно было так назвать, он поехал в старый добрый клуб на четырнадцатой улице, где познакомился с одной девицей лет тридцати. Он пил тоник, она – джин, и он много и плохо шутил об этом. Эти шутки были такими же плохими, как их секс у него дома. И если и дальше его выбор стоял между тем, чтобы пытаться завалить очередную блондиночку с минимальными затратами и кончать с ней, фантазируя о Ким Бесинджер, тем, чтобы торопливо, сжав зубы, мастурбировать субботними вечерами, и тем, чтобы прямо сейчас трахнуть готового на все малолетнего мафиози… да, Мэнни достаточно опустился до этого в своем одиночестве, он не хотел бы врать хотя бы себе. Он оттолкнулся от стены и молча подошел к Станиславу. Тот пока развернулся, прижавшись поясницей к столу, и Мэнни был не слишком уверен, куда деть руки. Прямой, наглый и дерганый взгляд раскосых глаз еще смущал, и Мэнни попросту схватился за ремень Станислава, не глядя, рывком расщелкивая пряжку. Станислав наклонился к нему слегка, пока он вытягивал ремень, и неловкий поцелуй вышел коротким и кусачим. Мэнни, не отвлекаясь, так же грубо расстегнул брюки, не касаясь снова поднятого члена даже через белье, но не решился спустить их прямо так, не желая ничего видеть, и, наверное, им обоим стало легче, когда Станислав развернулся, опираясь на стол обеими ладонями. Так не было нужды смотреть друг на друга, целоваться или заниматься еще какой-нибудь хренью. Собранная складками рубашка прилипла к пояснице там, где был ремень; Станислав сам стянул свои брюки на бедра одной рукой. Зад у него был бледноватым и мускулистым, жестким даже не на ощупь, а на взгляд, с редкими вьющимися волосками вниз от поясницы и понизу ягодиц. И Мэнни мог бы закрыть глаза и догнаться привычными уже фантазиями, но нет. Он уже находился в том состоянии, где любая так отставленная жопа заводила его. Мэнни сам торопливо расстегнулся и еще немного подрочил себе, чтобы был потверже. Принял упаковку из протянутой назад руки Станислава, наскоро вскрыл и натянул резинку, еще приласкав член тремя пальцами. Приподнялся на носки, придерживая рукой, и схватился за бедро, пытаясь вставить. Вышло не особо, было слишком туго. Мэнни чертыхнулся, сплюнул на кончики пальцев, обтер головку, и со второго раза пошло лучше. Станислав вздохнул, покачнувшись, и еще прогнулся в спине. Вперед-назад, тесно, давяще и чуток больно – Мэнни вошел в три грубых толчка, чувствуя приятно раскатившийся по животу жар, и принялся натягивать Станислава быстрыми рывками, крепко держась за жесткие бедра. Он чувствовал, что второй раз не получится сразу кончить, и не спешил, то и дело замедлялся, качаясь на носках и сухо шлепаясь бедрами о голые бедра – тихо и заводяще звякали пуговица и молния на расстегнутой ширинке и немного ныли яйца с каждым неторопливым, почти выскальзывавшим толчком, – а Станислав часто дышал, как будто утомленно опустившись на локти. Он надрочил себе уже ближе к концу, после того, как Мэнни, не переставая натягивать его, потянулся выключить спагетти, и после того, как он неожиданно, резко спустил, задрожав и больно вцепившись в бедра. Станислав скользил рукой по своему члену, размазывая липкую смазку, буквально несколько секунд, и с рычащим выдохом щедро обкончал Мэнни весь разделочный стол. Но можно это все было назвать удачным или нет – каждый оставил свое мнение при себе. Они не говорили об этом и ни о чем, когда ели разваренные спагетти с холодным соусом. Мэнни тогда вырубился прямо за столом, ужасно уставший, просто на несколько секунд прикрыв глаза сидя. А когда он проснулся парой часов позже, квартира уже была пуста. Наверное, к лучшему. В следующий раз они увиделись в начале февраля. Мэнни отметил на расстеленной перед ним карте большую часть полицейских засад, оставив за собой те, которые не угрожали бы самому Станиславу и его приближенным. Станислав отстраненно поблагодарил его, а его люди после впихнули Мэнни не конверт с деньгами, но его обещание, прохладно выпроваживая. В конце февраля они переспали еще раз. Мэнни тогда заехал в автокафе, ранним-ранним утром, немного возбужденный и болезненно бодрый от всего выпитого за последние два дня кофе. Он решил взять огромный бургер с яйцом, двойную порцию картофельных оладий и еще кофе с молоком, когда поймал себя на том, что откровенно пялится на загорелые, тяжелые груди женщины на раздаче. Ей было немного за сорок, над пухлыми накрашенными губами у нее были маленькие усики, а так любимые Мэнни осветленные кудри куклы Барби вились из-под шапочки. Мэнни не трахался ни с кем больше месяца, в паху было приятно тепло, чем-то средним между рассеянными мыслями о ее толстых ляжках и желанием помочиться. Мэнни решил, что терять ему все равно нечего. – Спасибо, – он взял пакет и улыбнулся, чуть подаваясь из окна машины. – А у тебя смена только началась или уже заканчивается? Ты такая милая. Я могу тебя подвезти. Женщина пожевала губу, отметив, как его взгляд жадно скользнул в вырез ее хлопковой футболки. – Думаешь, раз я мексиканка и работаю в забегаловке, то побоюсь отказать копу? – она оперлась на стойку. – Езжай давай, мои девочки созрели не для парня на подержанной тачке. И хотя, может быть, она только дразнилась, Мэнни не захотелось с этим разбираться. Он просто хмыкнул и отъехал от окошка, не смотря в зеркало заднего вида. Уже окрепший стояк немного отвлекал его, и он подумал остановиться где-нибудь и передернуть, когда ему на глаза попался висевший на стене таксофон. Мэнни посомневался несколько секунд, но все-таки припарковался и вышел из машины, копаясь по карманам в поисках мелочи. Тяжелая трубка холодила руку, слабые порывы ветра ласкали волосы, а долгие гудки на той стороне длились, казалось, не меньше минуты, пока ему наконец не ответил заспанный голос: – Что за мудак звонит в четыре утра? – Хозяина позови, – флегматично сказал Мэнни, перестукивая пальцами по крышке автомата. – Че? А хер тебе не отсосать? Спят здесь все уже, блядь. – Я сказал, хозяина позови, – пожестче повторил Мэнни. Ворчание и удар трубкой о стол были ему ответом. Он слышал еще какой-то стук, голоса и далекий грохот, похожий на выстрел. Или ему показалось. В любом случае, трубкой снова зашуршали. – Че надо? – голос Станислава был ужасно сонным и искаженным, но узнаваемым. – Это я. Мэнни. Приедешь? – Мэнни закрутил провод и отпустил, не без интереса изучая пошлые картинки на стене рядом. – Когда? Сейчас? – Ну да. – Ты охерел сюда звонить с этим? Сейчас, наверное, часов шесть. – Четыре, – спокойно поправил его Мэнни, – и у меня жестко стоит, когда я думаю о том, что ты приедешь. А еще я взял оладьи. Ты любишь оладьи? – Что? Засунь себе эти оладьи в жопу! Я тебе зачем этот номер дал? Чтоб ты по делу звонил, сука, а не с этой херней! – Я хочу тебя, – Мэнни невозмутимо проводил взглядом пролетевшую крикливую чайку. – Иди подрочи. И нахуй тоже иди, – и Станислав бросил трубку. Мэнни пожал плечами, возвращая трубку на рычаг. И чего еще он, в принципе, ждал? Он не стал запирать дверь, откатил столик с телевизором к кровати и расположился на ней в майке и трусах, разложив завтрак перед собой. Когда Станислав появился на пороге, злой, растрепанный, в запачканном чем-то зеленым понизу пальто, Мэнни уже прикончил бургер и макал первый оладий в кетчуп, в который раз посмеиваясь над повтором "Альфа". – Ты уже? – вместо очередного наезда, вместо всего сходу спросил Станислав, скидывая пальто на пол и сразу расстегивая манжеты. Мэнни с набитым ртом помотал головой, ища пульт в складках покрывала. Он успел выключить телевизор до того, как Станислав стянул свои лоферы и залез на постель в одних брюках, наваливаясь сверху, хватая за плечи. – Позвонишь еще раз в такую рань – и твоя жопа пожалеет об этом больше, чем ты, – сказал он без улыбки. Его глаза были огромными, высохшими и плохо сфокусированными. Мэнни обхватил его ногами, сглатывая прожеванный наконец оладий, и укусил ободранные, сухие губы. Что это не было необходимо, Мэнни понял уже потом, но от того, как они опять сосались, со вкусом картошки, кетчупа и сладкого кофе с молоком, его член снова быстро встал, немного еще капая в мягкие семейные трусы. Станислав расстегнул свои брюки одной рукой, держа Мэнни за плечи и целуя его рот в рот, и сдернул вниз, прижимаясь крепче. Что он так остался совсем голым, в одних носках, Мэнни тоже понял позже. Когда Станислав отстранился и сел на колени. Мэнни ощущал, что его член, тершийся между ног, был немного приподнят, когда они целовались, но теперь он снова мягко лежал между бедер. Мэнни против воли почувствовал неловкость. Ему было немного неприятно от того, что этот длинный обрезанный член – венозный и нежно-розовый под жесткими черными волосами на лобке и крепким, слабо загорелым животом, утренний свет безжалостен к тому, чего ты не хочешь видеть – касался его покрывала, но еще неприятнее было трахаться с человеком, который не хотел этого. Так что Мэнни тоже сел и, помявшись, сплюнул в ладонь, подаваясь вперед и пробуя завести Станислава рукой. Он дрочил ему через отвращение и сочувствие, попытавшись снова скупо поцеловать, но Станислав сам отстранился, перехватив его запястье. – Я тебе уже говорил. Давай просто потрахаемся. Ему было только немного за двадцать, и Мэнни не очень понимал, как это все работало в таком свежем, насыщенном тестостероном организме. И не знал – хотел ли узнать? – как Станислав ощущал под кислотой то, что они делали, что видел под своими лягушачьими веками, когда Мэнни положил его на живот и взял презервативы с тумбочки. Неважно. Важно – спустить трусы на бедра, привычно натянуть резинку, побольше тягучей, кофейной слюны, упор на левую руку. В этот раз получилось мягче и легче, Мэнни торопливо втолкнулся и лег сверху. Хотя все равно было тесно, очень тесно, болезненно горячо и так ноюще, будто выскользнет или вытащишь – и оставишь вместе с резинкой кусок кожи. Но Мэнни понравилось. Он был предельно возбужден и трахал Станислава рывками, с тяжелыми вздохами, ритмично двигая одними бедрами и упираясь на руки. Станислав молча сжимал покрывало, сведя руки под головой, и волосы рассыпались по его мускулистой спине, почти как у женщины. Но Мэнни ничего не выдумывал по этому поводу, рваным, тянущим ритмом доводя себя до оргазма. Как ни странно, ему было достаточно срывавшегося в покрывало дыхания и напряженной, покрытой липким потом спины. Ближе к концу они перешли на четвереньки, Мэнни дышал уже много тяжелее, совсем не выходя и только ритмично долбя все так же не слишком зажимавшийся зад мелкими-мелкими толчками. Он не хотел отвлекаться, но опять неясно почему почувствовал себя неловко, когда Станислав потянулся себе между ног. Мэнни хрипло вздохнул. Ему не хотелось вмешиваться в это и чувствовать что-то по этому поводу. Но и не хотелось, чтобы это выглядело так, будто ему совсем плевать. Мэнни немного замедлился – этими глубокими сокращениями между тяжелыми толчками Станислав сдавливал его член так сладко – и осторожно сместил руку Станиславу на бедро. Потянул немного, чувствуя под пальцами влажную кожу, и скользнул дальше, к чужой ладони, под нее, нерешительно беря мягкий, болтавшийся между бедер член в руку. Тот был весь влажным от смазки, и Мэнни помял его немного, слабо и аккуратно подрочил, неудобно вывернув запястье. Станислав вздохнул глубоко, убирая руку, роняя голову, и его член все-таки напрягся немного. Мэнни встал поудобнее, возвращаясь к прежнему ритму, и через пару минут добил несколькими жесткими толчками, с удовольствием кончая, но не стал выходить, прижимая за бедро и еще поглаживая слегка набухший член. Станислав крупно вздрогнул несколько раз, и его жидкая-жидкая сперма потекла на покрывало. Мэнни не хотел думать об этом, о том, что придется опять нести белье в прачечную, о том, что он не может сделать этого прямо сейчас. Он просто вытащил член и стянул презерватив, завязал и бросил у кровати, пока Станислав все тяжело дышал, задрав плечи. У него мелко подрагивали бедра, но он пришел в себя скорее, чем неловкость от висевшего молчания начала раздражать Мэнни. Станислав по-свойски потянулся за свалившимся с тарелки от резких толчков оладьем, собрал им подтекший кетчуп по краю и сунул в рот. – Там еще идет "Альф"? – он тяжело перевернулся на спину, жуя оладий и обтирая член, как будто ничего особенного не произошло. Мэнни пожал плечами и подобрал упавший на пол пульт. Он не слишком умел говорить после секса, но "Альф" всегда мог спасти положение. Так что они ели оладьи и молча смотрели телевизор, Мэнни – прислонившись спиной к стене, Станислав – полулежа, перекинув руку через голую грудь. Кажется, он и не собирался уходить, и это напрягало Мэнни. Особенно когда Станислав обернулся к нему и перелег ближе, уронив голову между его локтем и напряженным боком. – Это было круто, – скупо сказал он, редко моргая. Мэнни хмыкнул, бросая на него короткий взгляд, и немного почесал за ухом, показывая, что услышал. Когда он опустил взгляд в следующий раз, после того, как началась реклама, Станислав уже задремал. Он спал нервно, хмурясь, и его пальцы слабо подергивались, сжимаясь. Мэнни тоже ужасно хотел спать, и раз уж Станислав раскинулся почти на всю кровать, он, не имея физических сил выяснять это и желания идти куда-то еще, только убрал пустую уже тарелку, выключил телевизор и попытался кое-как свернуться рядом. Станислав почти проснулся от этого, он даже открыл полностью расфокусированные глаза и, что-то проворчав, повернулся на бок, закинул руку на Мэнни и прижался еще ближе, снова отрубаясь. Мэнни к этому моменту было уже все равно, и он предпочел заснуть хотя бы так. Что они делали, когда проснулись, он уже не помнил. Первый раз для самого Мэнни был довольно сладким. Тогда он познакомился с одной девушкой, так грубо, так быстро. Она танцевала в клубе. Он свернул ей шею. На ней была спортивная куртка цвета морской волны поверх закрытого черного купальника. Он бил ее отверткой в лицо, когда она уже умерла, и никак не мог остановиться. Ее волосы залила кровь, а согнутые посмертной судорогой пальцы хрустнули, и длинные ногти вошли под кожу, когда он поднимал ее и нечаянно наступил на ладонь. Его лицо ужасно вспотело под трикотажной маской, и его тошнило от темноты и всего трясло. Он не был уверен, что все это могло обойтись так просто. Он был зол от всего, от того, как они все всю жизнь смотрят на него, и от одной мысли, что он о чем-нибудь забыл. Он не был уверен, зачем сделал это опять, через столько лет после… Он не был уверен. Ужасно заведенный, никак не могущий избавиться от нервной трясучки, он приехал к Станиславу, чуть не раздолбав его Понтиак при парковке. И Мэнни не хотелось думать, как он будет объясняться с парнями на входе, но, к счастью, делать этого ему не пришлось. Станислава он встретил, только выйдя из лифта – тот по-русски кричал на какого-то пригнувшегося парня с аккуратным лицом, и втолкнул его в лифт мимо протиснувшегося Мэнни, с размаху задвинув дребезжащую решетку. – Мэнни, какими судьбами? – Станислав выдохнул, откидывая упавшую на лицо прядь, и почти искренне улыбнулся. – Я очень нервничаю, – тихо ответил ему Мэнни, стараясь не думать о тощем мужике, сидевшем за столом за их спинами и, словно натуральная секретарша в кино, подпиливавшем ногти. – Мне нужно что-нибудь. У Станислава на все такие просьбы был один ответ. – Тебе смешать с кокой? – зайдя к себе и заперев двери, он подошел к столу, заглядывая в валявшиеся на нем пустые пластиковые стаканы и выбирая тот, что почище. Мэнни качнул головой, и Станислав пожал плечами, выбирая ему капсулу из чаши. – Я сам только приехал, а тут опять этот пидор, он меня заебал уже, – он открыл стоявшую на том же столе теплую бутылку кока-колы, налил в выбранный наконец стакан и протянул Мэнни запить. Как лекарство. В понимании Станислава здесь не было разницы. – Я ему говорю, хватит ходить, мне срать на твои сроки, поставки либо есть, либо нет, и если нет – с воскресенья это станет твоей проблемой, не моей, – он забрал стакан обратно и опустошил в него пару капсул для себя. Мэнни не было интересно, о чем Станислав говорил, и, не зная, что делать, он просто сел на диван, разглаживая джинсы на коленях. Станислав опустился рядом, неспешно рассказывая ему про того парня и потягивая свою кока-колу, но Мэнни даже под присягой не смог бы вспомнить ни слова из его неожиданно внятной и спокойной речи. Мэнни думал о том, что перчатки, куртка и маска остались в пакете в его машине, все в брызгах крови, но их можно было замыть, о том, что отвертка была самая ходовая, с распродажи, и он купил ее давно и не в Майами, о том, что откатившуюся жемчужину с сережки он подобрал, а других украшений на ней не было, по крайней мере, ему так показалось, показалось, что он не оставил ничего в той темноте… Мэнни вздрогнул, когда Станислав вдруг завалился головой ему на колени. Он вытянулся на диване, закинув ноги на подлокотник, и заглянул Мэнни в лицо. – Тебе нужно расслабиться, – сказал он, отпивая еще из своего стакана. – Если ты продолжишь так нервничать, хреново будет. – Я думал, это твое дерьмо меня расслабит, – агрессивно ответил Мэнни. – Это дерьмо поможет тебе расслабиться, – спокойно сказал Станислав. – Это не панацея. – Какая разница, если оно все равно нихера не работает? – нервно огрызнулся Мэнни. – Сколько там прошло? – Ш-ш, – шикнул на него Станислав. Он тяжело сел, залпом допил стакан и взял еще одну капсулу. Запил ее прямо из бутылки, прикрутил крышку и лег обратно. – Ш-ш, – кажется, он тоже решил перестать слушать и взять все в свои руки. – Мы с тобой немного полетаем, Мэнни. Все будет хорошо, – он лениво сунул руку Мэнни под футболку, неспешно задирая, поглаживая напряженный волосатый живот. "Зачем ты это?" – захотел спросить Мэнни, но почему-то не нашел в себе сил даже на вопрос. Он резко почувствовал себя таким уставшим и изнуренным, что просто откинулся на спинку дивана, позволяя Станиславу гладить его и выше, по груди, ласково потирая соски подушечками пальцев. Только сердце в какой-то момент забилось неожиданно гулко, и, видимо, Мэнни напрягся, потому что тогда же Станислав повернулся, свесив свои длинные ноги с подлокотника, и принялся успокаивающе и влажно целовать его живот, вылизывая пупок. Станислав взялся за ремень одной рукой, сунув под него пальцы, а вторую положил поверх мягкого члена, медленными-медленными надавливаниями поглаживая его через джинсы. Это показалось приятным и неожиданно не раздражающим. И долгим. Таким долгим, что Мэнни даже не заметил, когда ему стало очень тепло – не только в паху, тепло разлилось по щекам, плечам, груди и бедрам – и когда ушла нервная дрожь. Станислав определенно знал толк во всем этом, и Мэнни, пожалуй, доверял ему. Он не возражал и тогда, когда Станислав потянул его футболку наверх, приподнимаясь и проводя своим длинным языком по вспотевшей подмышке. Язык у него такой длинный и витой, и член тоже, и ноги, подумал Мэнни, как у морского змея. Змеи обвивают тебя и душат своими кольцами, подумал Мэнни, когда Станислав забрался ему на колени, скинув свою короткую белую кожанку на пол. Мэнни не думал о том, почему он думал именно так, пока они раздевались. Он чувствовал себя нормально, расщелкивая ремень, и смотря, как Станислав торопливо стягивает свое поло и расстегивает брюки. Он чувствовал себя нормально, не помня, когда успел разуться и оказаться совершенно голым, под такими же голыми, обнаженными поцелуями, голыми до того, что больно. Он чувствовал, что прошло очень много времени. Ламповые блики растекались влажными пятнами, мощные мышцы Станислава перетекали под голой кожей, а его выдохи втекали во вдохи Мэнни между одним непрекращающимся поцелуем тела с телом. И хотя Мэнни иногда здорово отключался, с темными нервическими провалами, Станислав встречал его из них каждый раз, голодный и мокрый, открывая ему в своих зеленых глазах врата в самый Эдем. Но Мэнни все равно стало полегче, когда эти провалы прекратились и когда он понял, что просто валялся на диване голым, а Станислав сосал ему усердно и очень влажно, сидя на полу, и заросшие темно-русыми волосами ноги Мэнни расслабленно свешивались с его плеч. Почувствовав себя лучше, Мэнни немного поерзал и протянул руку, заплетая ловко гнущиеся пальцы в черные волосы. Ему снова стало хорошо, очень красиво, и каждое движение Станислава прокатывалось сердечным ритмом по телу. Мэнни не очень ощущал что-то, кроме этого единственно необходимого ритма, и какое-то время еще силился понять, в какой части пространства были его ноги и сколько лет отделяло его самого от его же ладони в чужих волосах. Мэнни чувствовал себя так странно, как будто его голова и сознание были так далеко от тела, как будто их разделял тянущийся, словно сладкая жвачка, Млечный Путь. Мэнни ощущал собственную бесконечную протяженность и губы и зубы гигантского змея, вцепившиеся где-то посреди его липких поворотов. Они тянули и жрали его, и сознание Мэнни пульсировало, поддаваясь им с каждым жадным глотком. И только на самой грани он поймал то, что его опять ужасно повело и начало отключать, и приоткрыл закрывшиеся когда-то глаза. Реальность вернулась необыкновенно яркими пятнами – черными, золотыми, белыми и красными, – и Мэнни вздохнул, сползая ниже, чуть свешивая зад с дивана. Кажется, его член немного опустился за прошедшее время, несмотря на такие острые ощущения. – Давай с пальцами, – Мэнни попросил тихо – не просящим тоном. Он любил такую штуку даже с женщинами, всегда легко заводился от нее и быстро кончал. И Станислав согласно сплюнул себе на средний палец, всовывая его в туго сжавшийся зад. Жар разлился по телу Мэнни солеными волнами и распустился диковинными кислотными цветами; он машинально, не совсем осознавая это, гладил себя по животу и вцепился в спинку дивана, сочно прогибаясь. А когда Станислав добавил второй палец, Атлантический океан затопил Мэнни с головой, апокалиптическим цунами, предсмертной отрыжкой Нептуна от побережья до самой Джорджии. И Мэнни кончил Станиславу в рот так быстро – Мэнни кончал Станиславу в рот так долго, – постанывая от того, как ласково и медленно тот гладил пальцами его простату, ленивыми солнечными вспышками, одной, накатывавшей на другую. Станислав поднялся к нему, скользнув твердым членом по голому волосатому животу, даже в расслабленном состоянии подтянутому и довольно жесткому, и оттянул нижнюю губу, контрастом нежную на ощупь. Он сплюнул сперму Мэнни ему же в рот, и это было неожиданно. Неожиданно, возбуждающе и вдруг смешно. Мэнни понял, что давно не смеялся так, зажав рот и пытаясь сглотнуть. И не понял, как липкие поцелуи после того, как он отсмеялся, перешли в то, что он выгнулся на сидевшем Станиславе, упершись ступнями в его колени, а руками – позади на спинку дивана, и насаживался на его член. Только что это было переплетением змеиного клубка, чувственным и водянисто-влажным, а теперь Станислав жестко долбил его зад до самых скрученных кишок, рывками поднимая сильные бедра, а Мэнни только старался удержаться на скользкой коже. Но когда все мышцы были так напряжены, что-то внутри него почему-то перестало зажиматься, и Мэнни мог бы даже сказать, что ему было хорошо. Глубоко и хорошо. Когда Станислав рывком опустил его себе на бедра, задом по стволу до поджатых яиц, Мэнни определенно задохнулся, чуть не сломав себе запястья. Станислав воткнул в него свой горяченный хер, обжегший болью и ласковым давлением на простату, на все внутри, мощным болезненным толчком в открытое сердце. И когда он двинулся первый раз, немного вперед-назад, Мэнни застонал в голос. У него мгновенно заныл напряженный живот, он ощущал член внутри себя чище крюка, на котором трепещет обезвоженная рыба, и понимал, что сам с него никогда не слезет. Любое движение плохо слушавшимися ногами вызывало тягучую теплую волну, расходившуюся кругами по телу от накрепко засунутого, задвинутого вглубь него члена, и это было слишком много, было невыносимо двигаться, невыносимо, когда Станислав медленно двигался, и Мэнни захотелось закричать. Его собственный невозможно твердый член прижался к животу, к жестким русым волосам, и из него обильно текло с каждым глубоким толчком. Станислав что-то еще влажно прошептал ему на ухо, но Мэнни не разобрал и половины. Услышал только "чтобы не было так больно" и хотел было сказать, что даже не уверен, больно ли ему вообще, когда Станислав вдруг положил свою ладонь ему на пах и ласково помял, пропуская между пальцев. Он начал дрочить осторожно, но быстро, с сочным хлюпаньем толкаясь внутрь, а Мэнни так и задыхался от того, как скользко и мягко ездил член в его заду, и как он сам – всем ощущаемым телом – погружался в такую же мягкую и влажную ладонь. Голова кружилась, и кожа вспыхивала, как под кислотным дождем, обжигавшим и разъедавшим. Мэнни понял, что в нем больше не было воздуха, не было ничего, только накатывавшая пульсация где-то внизу, расходившаяся со скоростью лесного пожара. Он дрожал. Он кончал целую вечность и один день, глядя, как жидкая белесая сперма плещется на ковер и спазматически плавясь в ожидании каждого нового ее толчка, чтобы снова протяжно застонать, напрягаясь всем телом. Когда сперма уже потекла густыми каплями, Мэнни был окончательно выжат и измучен. Он откинулся на Станислава, весь мокрый от пота, и тот положил его на диван, как-то незаметно выходя и ложась рядом. Тихий, успокаивающий поцелуй пришелся в щеку, второй – в сухие губы. Станислав обволок Мэнни своими кольцами, заслоняя бездну потолка, и Мэнни с трудом, но чувствовал его твердый член, упершийся в бедро. Мэнни захотел спросить. Или спросил, потому что Станислав ответил ему: – Не, сегодня я с тобой не хочу кончать. Не идет как-то. Мне просто хорошо. Он закинул ногу поверх бедер Мэнни, гладил его по груди, давая успокоиться, и иногда они долго и медленно целовались, и темный шрам обвивал щеку Станислава фантасмагорическими узорами, стекая на шею. Мэнни долго любовался им, касаясь открытой ладонью, как слепой, пока Станислав не вернул его в реальность. – Никогда еще не был ситтером, – он сказал со смешком, расчесывая волосы Мэнни пальцами. – Что это? – спросил Мэнни. Ему казалось, что он забыл все слова и хочет узнать их заново прямо сейчас. Станислав задумался, накручивая его короткую прядь на палец. – Это человек, в котором очень много любви, – наконец уверенно ответил он. Мэнни это почему-то очень тронуло. Он лежал, осмысляя это прекрасное понятие, и смотрел в одну точку. И чем дольше он осмыслял, тем больше ему хотелось плакать от самих этих незнакомых слов, от всех других, которые нарастали вокруг них звеньями свисающих цепочек, от того, что неизвестное они скрывали за собой. Он чувствовал себя очень открытым и чувствовал, что его ресницы намокли. Он вытер их тыльной стороной ладони. – О чем ты думаешь? – неожиданно внимательно спросил его Станислав, поворачивая лицо. – Хей, Мэнни, не отключайся. О чем ты думаешь? Мэнни не ответил, резко поворачиваясь и утыкаясь носом в его подмышку, сладко, кислотно пахнущую потом. – Нахуй, – глухо пробормотал он. – Нахуй это все, – он очень хотел, но не мог остановить слезы от внезапной боли в груди и чего-то еще. Станислав снова запустил ладонь в его волосы. – Слушай, давай я закажу пиццу, – он предложил вдруг. – Ты любишь пиццу? Не, нахер, все любят пиццу. И минералки еще. Все будет круто, Мэнни, сюда быстро доставляют. Я только схожу к телефону, – и он поднялся, оставляя Мэнни одного, так надолго, что с ума сойти можно. Мэнни чувствовал себя ребенком, открытым и беззащитным. Мэнни был ребенком целый год и еще один день. Это очень много. Но когда Станислав вернулся, он немного успокоился, двигаясь, когда тот завалился обратно к спинке дивана, и с удовольствием принимая протянутый стакан с теплой кока-колой. Год прошел, и он больше не хотел об этом вспоминать. Второй раз для Мэнни был горячим. Он припарковался на почти пустой стоянке, напротив Понтиака, и побарабанил пальцами по рулю, косясь на пакет острых чипсов, лежавший на пассажирском сиденье. Есть не хотелось, но очень хотелось себя хоть чем-то занять. Голова немного ныла, и он все-таки открыл пакет, нетерпеливо поглядывая в сторону главного входа. Станислав появился скоро, торопливо шагая к машине Мэнни. Он замедлил шаг, только когда заметил, что Мэнни сидел за рулем и спокойно ел чипсы. И Станислав наверняка хотел что-нибудь сказать по этому поводу, открывая дверь, но парень в багажнике среагировал на новый звук и в очередной раз попытался раскачать машину перекатываниями, громко мыча в скотч. Станислав покосился назад, прикрыл рот и ухмыльнулся, просто садясь на пассажирское сиденье. – Очередной плохой парень? – спросил он, закрыв дверь. – О-о, очень плохой, – Мэнни оскалился, продолжая неторопливо есть. Станислав ответил ему агрессивной улыбкой, внимательно оглядывая с головы до ног. – У тебя глаза просто убитые, ты знаешь? – он хмыкнул. – Ты под чем? – Мет, – коротко ответил Мэнни. – Этот, – кивнул в сторону багажника, – барыжил понемногу. А я очень нервничаю в последнее время. – Осторожнее, детектив, – Станислав закинул руку на спинку сиденья. – У этой дряни отходняки с непривычки дерьмовые, по нервам бьют только так. Лизергин поласковее будет, тебе он вообще хорошо идет. – Нет, я не собираюсь опускаться, как ты, – Мэнни пожал плечами. – Просто устал, надо было скинуть напряжение и взбодриться. Этот парень с метом очень вовремя подвернулся. Во всех смыслах. Только у меня от него стояк дикий. Я вообще поэтому и приехал. Давай на заднее сиденье? – он отложил пакет, облизывая крошки с пальцев. – Мэнни, я работаю, – глаза Станислава были внимательными и спокойными, но его рот исказила снисходительная улыбка. – У меня там поставщики, и они долго ждать не будут. – М-м. Нет. Трахни меня, – прямолинейно сказал Мэнни, как и обычно, не слушая его. На губах у него тоже остались крошки от чипсов. – Серьезно? – Станислав даже немного опешил, когда Мэнни безразлично отстегнул ремень и, приподнявшись, просто полез между кресел на заднее сиденье. – Ты вообще прикидываешь, что они обо мне подумают? Если кто-то решит спуститься или хотя бы в окно глянуть – а мы тут тачку раскачиваем. – Серьезно? – неожиданно передразнил его Мэнни, садясь сзади и расстегивая молнию на джинсах. Куртку он снял уже давно, потея от метамфетаминового жара. – Тебе не похуй? Станислав коротко и согласно хохотнул, тоже приподнимаясь. – У тебя резинки есть? – В бардачке посмотри, – Мэнни развязал и скинул кроссовки и, неудобно извернувшись, стянул джинсы. Его ужасно и хорошо вело, член стоял, как у подростка – на трусах даже осталось липкое пятно, – и зад туго зажимался. Желание было невыносимым, хоть расчеши себе все в кровь. Станислав, прихватив презервативы, тоже неудобно перелез назад, когда Мэнни уже скинул одежду под сиденье, и быстро расстегнулся, не собираясь раздеваться и только выправляя уже чуток набухший от крови, но еще мягковатый член и подтянутые, упругие яйца. Мэнни раздраженно фыркнул и, не думая, наклонился к его паху. Он не умел сосать, но при заданных условиях ему достаточно было просто взять в рот и пару раз прогнать за щеку, даже не распробовав. И Станислав прикусил губу, почти сразу упираясь ладонью ему в лоб и отстраняя. Мигом затвердевший член выскользнул изо рта Мэнни и шлепнул по рубашке, оставив на ней мокрый след от слюны. – Мне надо взять свои слова обратно, – сказал Станислав, натягивая презерватив, пока Мэнни кое-как развернулся, не слишком удобно вставая на четвереньки, опираясь руками на узкое сиденье, – у тебя охуительные отношения с метом. Он послюнил большой палец и немного поимел Мэнни в зад. По краю шло небольшое воспаление, но ни одного из них это не беспокоило. Зад у Мэнни был крепким и подтянутым, густо покрытым золотистыми волосками, и Станислав чуток огладил его перед тем, как вставить, запустил руку под сползшую футболку, плотно проводя ладонью по напряженной мускулистой спине, влажной от пота. Мэнни сцепил зубы. Желание отдрочить себе прямо сейчас, предельно уже разогнавшись фантазиями, было невыносимым. "Все равно закапаю всю обивку еще до того, как он войдет", – отстраненно и холодно подумал Мэнни. Но длинная ладонь только раз еще проехалась по спине, задирая футболку до загривка, и Станислав наконец прижал и неспешно втолкнул целиком горячую и гладкую головку, жестко растягивая вспыхнувший жжением воспаленный зад. Мэнни хрипло вздохнул, кусая нижнюю губу, и переступил дрожавшими от возбуждения коленями. Станислав пока удобнее оперся правой ногой на пол, принимаясь натягивать Мэнни на член тугими и медленными толчками. И хотя, даже пригнув голову, Станислав все время задевал ей потолок машины, и левую ногу пришлось неудобно подогнуть, это вправду было ничего по сравнению с тем, что Мэнни щедро давал ему присунуть в свой горячий и крепкий зад, неумело прогибаясь в спине. И правая рука Мэнни тоже все время соскальзывала с сиденья, и приходилось почти ломать и так напряженную поясницу, чтобы не биться головой о дверцу, но и это не шло ни в какое сравнение с тем, как Станислав мерно задвигался в нем еще до того, как задвинул на полную, и хрипло дышал с каждым тесным толчком. Мэнни уронил голову, впиваясь пальцами в бежевую алькантару и живо подмахивая. Дыхание обжигало губы, сердце билось быстрее, чем у дикого зайца, и болезненно крутило мышцы живота. – Твою мать, – выдохнул Станислав, сгребая его футболку в кулак, – какой тесный ты, – он размашисто двинулся еще несколько раз, и резко натянул Мэнни за бедро, вставляя до конца, шлепнувшись яйцами. И Мэнни хрипло застонал от того, как горячо и больно стало в паху, а от тут же последовавших быстрых-быстрых толчков ему намертво и еще больнее свело что-то внутри. Станислав долбил его так глубоко и мерно, раздирая чувствительную, воспаленную каемку, и частое дыхание холодило горло даже в потной и липкой духоте торопливой ебли на заднем сиденье. Мэнни окончательно перестал держать равновесие в какой-то момент, ударившись лбом о дверцу, и уперся ладонями в запотевшее стекло. Было так неудобно, и руки опять соскальзывали, зато, как ему казалось, так Станислав входил глубже, хотя куда еще, блядь, глубже. Но длинный член заполнял его зад целиком с частыми шлепками бедер о бедра и расходившимся аж до груди жаром – и Мэнни понял, что больше не может. Он опустил руку, едва держась за скользкое стекло одной ладонью, и схватил свой член, сразу наглаживая. – Ох, блядь-блядь-блядь… – он надрочил себе совсем быстро и кончил с протяжной судорогой, упершись лбом во влажное стекло, крепко стискивая пальцы на головке и заливая спермой обивку сиденья. Станислав вышел из него рывком и, судя по звукам, быстро стянул резинку, принимаясь дрочить себе. Несколько долгих секунд тяжелого, изможденного дыхания – и горячая, жидкая сперма брызнула Мэнни на спину и ягодицы. И это было противно, но не слишком. По крайней мере, не хуже, чем то, что они делали только что. Но, пожалуй, Мэнни действительно не стоило слишком увлекаться такими вещами. Даже пошевелиться было тяжело, ноги невыносимо затекли, поясница агонически ныла, и все было в липкой сперме, хуже, чем в порнофильме. Мэнни вытер пот над верхней губой, осторожно опускаясь на локти. Станислав за его спиной молча застегнулся и наклонился, оставляя колючий поцелуй где-то над бедром. – Спасибо, детектив. У меня сейчас вправду еще работа, но ты, если выходить совсем пиздецово будешь, бахни пивка, только немного, и звони, я приеду. Мэнни только обессиленно кивнул, не распрямляясь, и Станислав быстро вылез из машины, хлопнув дверью. Но мет даже не собирался отпускать, расцветая новым горчившим приступом эйфории и продлевая удовольствие, оставляя слабые оргазмические вспышки бродить по телу, выливаясь наружу еще подтекавшими каплями спермы. И энергия возвращалась вместе с этим; Мэнни наконец хрустнул поясницей, кое-как садясь. Парень в багажнике совсем затих, видимо, находясь под отвратительным впечатлением, и Мэнни с нервическим смешком захотелось спросить, каково ему там. Подумать только, совсем недавно он сам, Мэнни, мог бы быть на его месте. Он чувствовал себя очень открытым и свободным, думая об этом. Нет, он никогда больше не окажется в багажнике.–
Это был первый раз для каждого из них. И второй. Третий, четвертый, пятый, бессчетный. Множество раз и множество вещей – но вопрос остался прежним. Было ли им на самом деле хорошо? Хотя Мэнни и знал ответ на этот вопрос. О да, Мэнни хорошо знал ответ.–
– Пока нет, – Станислав ухмыляется; начатая четыре года назад, их игра должна продолжаться. Но взгляд Мэнни устало смягчается. Его бесит все это, и все это нравится ему, но переутомление последних дней гасит вспыхнувшее было острое и раздраженное желание поддерживать двусмысленные разговоры. – Давай сейчас по-быстрому, – прямо предлагает он, – мне сегодня еще через весь город мотаться. – Не проблема, детектив, – Станислав смотрит исподлобья и развязывает пояс халата, скидывая его с плеч. Мэнни спокойно разглядывает его, вспотевшего и голого, и никак не может вспомнить, повернул ли он ключ в двери. У Станислава действительно хорошее тело; покатые, упругие мышцы груди и живота, очерченные резким рельефом спинной мускулатуры, обхват мощных рук на зависть любому парню из тренажерки и эта витая жилка на сильном бедре. Мэнни склоняет голову; если отбросить все игры, ему по-своему нравится смотреть на все это, это что-то естественно красивое, какая-то безупречная форма, которая ему нравится в себе, в человеке вообще – и в Станиславе тоже. Так что он даже, может быть, немного любуется, чувствуя себя мальчишкой, втихую подрачивающим через карман на статую Давида. Тем более что малость передернуть ему сейчас действительно не помешает – кровь тепло приливает к паху, но недостаточно, чтобы у него встал так сразу. – Пососешь мне? – без особой надежды спрашивает Мэнни. Насколько он знает Станислава, тот сейчас явно не в настроении для хорошего, ласкового отсоса. – Я правда очень устал. – Могу подрочить, – дергает плечом Станислав. – Если ты хочешь. Мы не обязаны трахаться, если серьезно. И у меня все равно не встанет. – Я хочу, – но Мэнни кивает, – давай. Он наконец стягивает кожанку, чувствуя, что мокрая насквозь футболка уже накрепко облепила тело. На ней даже не видно пятен от пота, настолько мокро, и Мэнни только чувствует, как горячие, едкие капли струятся из-под крепко затянутой кобуры. Он достает презерватив из внутреннего кармана, зажимая между пальцев, и кладет руку на колено. Станислав забирается на диван с ногами, живо переползает к Мэнни и садится рядом. Сразу лезет и мнет яйца, ласкает их ладонью, мешая расстегнуть молнию, и Мэнни со смешками целуется, ласково и влажно сосется с ним, неловко приподнимаясь и кое-как спуская джинсы вместе с трусами на бедра. Пахнет неприятно, смесью пота и мочи от влажного белья, которое Мэнни не менял уже пару дней, так и не заезжая домой, но Станислав не без удовольствия втягивает этот запах носом и принимает чуть потяжелевший член в руку. Мэнни тяжело вздыхает и хватается за спинку дивана, подаваясь бедрами. Станислав немного гоняет ему шкурку, оттягивает ее большим пальцем, потирая головку, и член постепенно твердеет в его руке. Станислав перехватывает левой ладонью, сует правую под мокрую футболку, поглаживая твердый, напряженный живот, лезет дальше, к взмокшей волосатой груди, защипывает сосок, мягко покручивая между пальцев. Смотрит Мэнни в сухие, опухшие от недосыпа глаза и выдыхает сквозь зубы. – А, похуй, – вытаскивает руку из-под футболки и наклоняется, беря в рот. Он сосет не очень долго, только пока член совсем не окрепнет, и надрачивает заодно рукой, через раз пропуская за щеку, чтобы Мэнни было видно, как головка упирается в нее изнутри, натягивая влажный, в этом свете отдающий темно-красным шрам. Теперь Мэнни знает, откуда он, знает и жалеет, что не видел, как Станислав, хохоча, взрезал свое лицо охотничьим ножом, пока оторопевшие колумбийцы тупо смотрели на это. Станиславу тогда очень нужно было выиграть время. Мэнни тоже очень нужно время. Не для того, чтобы у него встал, но и для этого тоже. Мэнни все гладит Станислава по затылку, вталкивая член в его теплый рот, пока тот не отстраняется и не принимается сосать его яйца. Хорошо так заглатывая, лаская языком и гладя большим пальцем внутреннюю сторону бедра. Раздражающая Мэнни острая серьга мерно качается в ухе. Станислав вытаскивает презерватив из пальцев Мэнни, открывает не глядя и только тогда откидывает голову. Он сам надевает резинку на член, тесно обласкивая пальцами, подрачивает еще пару раз и легко разворачивается, становясь на четвереньки, спиной к Мэнни. Его зад выглядит с каждым годом только лучше – хорошие, развитые мышцы слегка напряжены, а темная выпуклая родинка привычно оказывается под большим пальцем – зажать ее, раздвигая ягодицы, опуская взгляд по редким волоскам к совсем темной коже вокруг нежно-розовой каемки входа, сладко и слегка разъебанной, готовой принять его, Мэнни, некрасивый член. В Мэнни просыпается жадный собственник, когда он переступает на коленях, пристраиваясь удобнее, и ему нравится думать, что это все только для него. От липковатого зада пахнет теплым потом, и Мэнни прикусывает губу, аккуратно вталкивая головку внутрь. У него нет желания засадить сразу, в удовольствие и неспешно всунуть, и какой-то неуместный вздох срывается между тем, как он слабыми толчками двигается поначалу, смотря, как свободно расходится от них нежно-розовый вход, и тем, как плотно прижимается густо заросшим русыми волосами лобком к бледным ягодицам. И еще раз туда-сюда, не слишком быстро и размашисто – ты идешь на какие-то уступки своему телу. Мэнни опять вздыхает и ебет Станислава мелкими, сочными движениями, почти не вытаскивая, только погружаясь глубже в мягкое нутро и чувствуя, как тот податливо сжимает мышцы. Он утыкается лбом в диван и бросает с тихим смешком: – Хей, детектив? Приласкаешь меня, а? – и это очень просто – и очень грязно. У Мэнни потные и липкие пальцы, и он лезет ими под напряженный живот, берет во всю ладонь и длинный мягкий член, и в контраст туго подтянутые волосатые яйца, ласкает и мнет грубовато, и на каждое сжатие его ладони Станислав отзывается тесным сжатием мышц. Мэнни дрочит ему ласково и не больно, входя так глубоко, как может себе позволить, и у Станислава ощутимо подрагивают бедра; он сжимает кулаки, жарко выдыхая и торопливо подмахивая. Диван слабо поскрипывает; Мэнни все-таки немного вытаскивает и, покатав во рту сухую слюну, сочно сплевывает вниз, на свой член и чуток между ягодиц. Он без труда вталкивает член обратно во влажный зад, шлепнувшись яйцами о промежность, и наклоняется, хватая Станислава свободной рукой под живот и имея его совсем по-собачьи. Станислав запрокидывает голову, косит расширенными зрачками и низко шепчет на русском: – Ох, мать твою, ну и ебливый же ты пидор, Мэнни. – Ага, я тоже тебя люблю, – дыхание у Мэнни срывается, и ему тяжело отвечать, даже саркастично, из-за этого и того, что он не понимает ни слова, но Станислав только смеется, выгибаясь, как дикий кот. И вдруг хватает воздух ртом, вздрагивая. – Блядь, – он жмурится и выгибается еще. – Блядь, блядь. Мэнни чувствует, как что-то течет по его пальцам, но он даже не уверен, это так много смазки разом или, наоборот, совсем немного обыкновенной для Станислава жидкой спермы. – Не, ты не прекращай, – Станислав тяжело дышит, удобнее устраиваясь в руках Мэнни. – Мне хорошо и… хер знает, давай еще. Мэнни не тратит дыхание на ответ – как будто он может не согласиться – и продолжает покрывать Станислава торопливо, чувствуя частые, жадные сокращения, принимающие его член. Ему очень жарко, и он уже почти готов кончить, когда в дверь стучат. Что-то спрашивают по-русски, и Станислав так же по-русски зло кричит в ответ, но Мэнни все равно, что там о них подумают. Нет, не так. Мэнни нравится все, что там о них подумают. Он тяжело выдыхает, не слишком отвлекаясь и еще натягивая Станислава, и накатившей приязнью влажно целует его вспотевшее плечо. Мэнни сдерживается, сколько может, и только почувствовав опять прокатившуюся по мощной спине долгую дрожь и еще одну жидкую струйку, потекшую по руке, все-таки выходит и торопливо стаскивает резинку, хватая член тремя пальцами. Станислав изможденно опускается на локти, и его раскрытый, теплый и влажный зад вызывает единственное желание вставить в него снова. Мэнни думает об этом, сплевывая в руку и кусая губы, гоняя шкурку туда-сюда. Он кончает, схватив Станислава за бедро, сочными, густыми брызгами поверх раскрытого входа, между ягодиц и на поясницу. И ему нравится смотреть на это, нравится, когда в паху все сводит, когда дыхание опять сбивается, и он не может закрыть глаза, зажимая член и глядя только, как его сперма заливает этот крепкий зад, оставаясь белесыми потеками на темной коже, подтекая к промежности. Мэнни чувствует себя очень хорошо. Как в ласковых кислотных объятиях. Он наклоняется, придержав футболку, чтобы не запачкать ее спермой, и еще раз целует в плечо. Станислав вздрагивает в ответ и медленно ложится на живот, пальцами ноги спихивая брошенную резинку на пол. Мэнни хмыкает, чувствуя что-то неясное – и одновременно слабый укол вины. – Слушай, мне действительно надо бежать, – это выходит еще прохладнее, чем он думал. – Сейчас поеду в отдел, разберусь там со всем – и на Санни-Айлс опять, – он отстраняется и подтягивает джинсы, быстро застегиваясь и успокаивая частое дыхание. – Бумаги не забудь, – Станислав бормочет, уткнувшись лицом в диван. – Ага, сейчас заберу, – Мэнни поднимает свою куртку и накидывает ее на еще больше взмокшие плечи. – И я тебе позвоню на неделе, как разгребу все дела, – он еще раз проверяет, не забыл ли чего, и направляется к двери. – Ты всем так говоришь, как возьмешь свое, детектив? – оборачивается на полпути; Станислав так и лежит на диване, щекой на предплечье, такой голый, цыганский и блестящий от пота и его, Мэнни, спермы, и ухмыляется краем лягушачьего рта. – Мое? – в ответ агрессивно улыбается Мэнни. – Отъебись, – Станислав отвечает ему опять на русском и смеется, переворачиваясь на спину.–
Мэнни остается в участке и занимается рутинной работой, параллельно сидя на телефоне. Сегодня ему даже не снились тревожные кошмары, и он чувствует себя довольно флегматично, разбираясь с чужими, написанными ужасным почерком отчетами. Ровные строки, уверенно переписываемые его же рукой, успокаивают его и возвращают привычное самообладание, хотя он и продолжает злиться на множество вещей, и стрелка его внутреннего индикатора никак не хочет возвращаться хотя бы в желтый сектор. Но, так или иначе, он отвечает на очередной звонок, прижимая трубку плечом и щурясь в попытке разобрать мелко вписанные между строк слова. – Полиция Майа… – Мэнни, – Джонсон перебивает его, – слушай, направь нам кого-нибудь из переговорщиков. На двадцатую, мы все еще здесь. – М-м, Дэвид вроде уехал еще утром, но я могу вызвать вам мобильную группу. Или сам приехать, – Мэнни машинально пожимает плечами, чуть не роняя трубку. – Что там у вас? – Не, шеф тебя сюда не допустит после прошлого раза… – Джонсон произносит еще что-то, но шорох в трубке заглушает звук. – Стоит один раз облажаться, ага, – недовольно говорит Мэнни, но Джонсон, кажется, его тоже не слышит, пытаясь докричаться через шум в трубке: – Я говорю, тут один парень устроил адскую бойню и заперся на этаже. Сказал, у него там заложники. Спецназ, если что, готов его взять, но шеф не хочет рисковать, так что вызывай группу – и скорее бы. – О’кей, – соглашается Мэнни, собираясь уже нажать на рычаг. – А, и еще, слушай, передай там нашим, пусть пришлют лабораторию. И подними на всякий бумаги по делу Петрова, да. – Петрова? – удивляется Мэнни. – Так ему же мозги вынесли два месяца назад, у нас по нему уже закрыто все. – Да не, не того. Однофамильца. Этого, главного их, Станислава, – карандаш в руке Мэнни вздрагивает, но через секунду он спокойно ставит дату на очередном листе. – Взяли все-таки? И что, как он, уже дает показания? – так же спокойно спрашивает он. – Не думаю, что он в состоянии, – у Джонсона срывается циничный смешок. – Суицид, судя по всему, с крыши прыгнул. Лестера аж вырвало, кости и кишки все наружу, половина лица в такое месиво – только по второй, со шрамом, и можно опознать. Так что давай лабораторию, будем разбираться. Мэнни крепко сжимает карандаш, внимательно глядя на только что исписанный лист. Буквы на нем необыкновенно ровные и четкие. – Я все-таки приеду, – говорит он сухо и, не дожидаясь ответа Джонсона, бросает трубку. Когда Мэнни приезжает, все оборачиваются на его машину, но незаинтересованно отводят взгляды, когда понимают, что это всего лишь он. Люди ходят, курят и негромко переговариваются, но ждут здесь не его. Тело на асфальте прикрыто влажной красной простыней. Мэнни на секунду замирает. "Месиво", – сказал ему Джонсон, и Мэнни не собирается подходить и смотреть. Подозрительно и бесполезно. Подозрительно. Бесполезно. Внутрь пройти несложно, Мэнни даже не запоминает, что говорит парнишке из новеньких на входе. Сложнее подняться наверх, хотя лифт приезжает быстро. От первого этажа до второго. Мэнни листает Miami Herald, то и дело кладя газету на бедро и надкусывая бутерброд с ветчиной, запивая его приторно-сладким кофе с молоком из большой кружки. Ступней он забрался под халат Станислава, поглаживая его привставший член. Станислав вяло следит за каким-то клипом по MTV и объедает жареную сосиску с вилки. Это никогда больше не повторится. Это осталось в прошлом. От второго этажа до третьего. Мэнни не любит диско, но лет десять назад, когда он еще только начинал работать в полиции, он неплохо танцевал твист. Старый добрый Чабби Чекер, скрипящие ботинки, скинутый к черту пиджак, задирающиеся брючины с цветастыми носками под ними. У Станислава какой-то природный талант твистовать, он смеется и задыхается. Это никогда больше не повторится. Третий этаж. Лифт тяжело останавливается. В Таллахасси выясняется, что Мэнни не умеет играть в автоматах, и Станислав искренне ужасается этому. Глаза от мета у обоих совсем черные, когда они едут на окраину, где находят торговый центр с потрепанными автоматами, отгоняют от одного пару школьников и учатся водить Пакмана по уровням. У Станислава полный карман купленных жетонов, но Мэнни не уверен в том, что это именно они, когда тот плотно прижимается к его спине, кладя руки на рычаг и кнопку поверх его рук. Сосредоточенный мозг легко въезжает в логику кислотных уровней, ладонь обхватывает рычаг, и рычаг обхватывает ладонь, змей жарко дышит над открытым воротом рубашки. Никогда больше. Двери открываются так долго; Мэнни четко чувствует сползающую по виску каплю пота. Коридор ослепляет его зеленым светом. – Эй, тебе нельзя здесь находиться, – здоровый мужик в спецназовской форме сразу примечает его и размашисто шагает навстречу. Но его взгляд цепляется за нашивку, и голос слегка смягчается. – Ситуация у нас под контролем. – Очень на то похоже, – холодно говорит Мэнни. Оранжевый-оранжевый-оранжевый. – Я беру командование на себя. – Ты не можешь этого сделать, – не будь нашивки, спецназовец мог бы и простецки въебать Мэнни, но правила субординации написаны для всех. – Просто наблюдай, – но Мэнни отмахивается от него, отталкивая плечом и шагая дальше по коридору. Никто его не останавливает. Возможно, они думают, что он и есть тот переговорщик. Ему плевать. Кровавый след тянется от боковой двери. Между парой особо сочных пятен валяется латексная маска зебры. Они. Опять они. Всегда они. Кровь капает на стрелку, кровь заливает индикатор, окрашивая его красным. Никто ни о чем не спрашивает Мэнни, когда он попросту распахивает последнюю дверь. Парень в мокрой черной футболке и бронежилете стоит прямо перед ним, потерянно опустив руки. Какие-то пустые, пропащие глаза, едва видные в тусклом свете, глядят на Мэнни из багровых тигриных глазниц. Некрасивая большеглазая девушка с мокрым от крови животом лежит между ними двумя, мертво смотря в потолок. Жирдяй с разбитой в мясо головой валяется в стороне. Никаких заложников. Конечно. – Ну, что у нас тут? – Мэнни не знает, как владеет своим голосом, кто говорит сейчас за него, оставаясь таким спокойным. – Маскарад? – он достает магнум естественно и походя, и руки парня в тигриной маске – Тони, он зовет себя Тони, ты же отлично помнишь – рефлекторно, дергано поднимаются. Он так и молчит. – Еще одна группа мстителей, если не ошибаюсь? – голос слегка вздрагивает где-то на середине предложения, ломая его и обрушивая края. – Не стреляйте, – бессильно вдруг говорит Тони. У него неожиданно совсем мальчишеский голос. – Я сдаюсь. С меня хватит, – как будто он на самом деле может сказать это и пойти домой. – Просто арестуйте меня, и покончим с этим, хорошо? Хватит с меня войны, – он не опускает рук, но и не держит их ровно и высоко. Он просто стоит, едва не падая. – Да? – голос Мэнни дрожит все напряженнее. Стрелка достигает самого края. – Ты хочешь свои "пятнадцать минут славы"? – тонкая трещина идет по стеклу индикатора. Стрелка бешено вибрирует. – Ну, а я так не думаю, – трещины расползаются стремительно, с таким хрустом, с каким ломаются кости, если сброситься с четвертого этажа на асфальт. – Знаешь, что происходит с такими бандитами, как ты? – и это последнее, что спрашивает Мэнни. Стекло ломается в какой-то момент, и ломается пружина стрелки. Красная-красная кровь течет по индикатору, лопается сосудом в высохшем от декабрьской жары глазу, хлещет на пол, заливая ноги. Мэнни хочется закричать. Мэнни задерживает дыхание. Он чувствует кровь на своих руках, в своих ботинках и на своем лице, и наконец отдает ей контроль. И вышибает Тони мозги.