***
Я все больше винил себя, что не послушал совета Майкрофта и не поговорил с Шерлоком о кокаине хотя бы в Лионе, когда он вполне был в состоянии выслушать меня. Когда он уехал во Францию, я на другой день зашел в «Диоген» и остался на ужин. — Хотите написать Шерлоку? — предложил Майкрофт, благодушно поглядывая на рябчиков под соусом из голубики с трюфелями. — Вы сможете сделать это после ужина, и послезавтра ему передадут письмо. — Так быстро? По вашим каналам, вероятно? Господи, я совсем разучился писать письма — Шерлок приучил меня к языку телеграфа. — По нашим, по нашим, конечно. Ничего, справитесь, дорогой, вы же писатель. А ему будет приятно получить от вас письмо, которое точно никто посторонний не прочитает. Последние годы Шерлок и меня письмами не балует. А в детстве он любил их писать... — Правда? Хотя легко себе представить — иначе как бы он общался с вами. — О, никто не получал в школе столько писем, сколько я, — начал Майкрофт, и я подумал, что услышу интересную историю о детстве, но внезапно он сменил тему и не возвращался к разговору о Шерлоке до самого конца ужина. Потом мы перешли в кресла к коньяку и сигарам. — Вы сегодня так задумчивы, Джон. Скучаете по нему? — спросил Майкрофт. — Конечно. Тем более он не взял меня с собой. Но, значит, не смог, что поделаешь. Это было правдой. Хотя не прошло и пары дней с отъезда Холмса, а я уже скучал по нему, и так было всегда, хотя мы уже шесть лет прожили вместе. — Простите за вопрос, дорогой: вы случайно не поссорились с Шерлоком? — внезапно спросил Майкрофт. — Накануне отъезда он был у меня, и мне показалось, что он... слишком задумчив. — Нет, мы не ссорились, — покачал я головой. — Трудно поссориться с человеком, который проводит неделю в молчании и почти все время лежа на диване. — Ах, вот как... я опять же скажу — не обижайтесь. Какая-то мысль его гложет. А мысль его может мучить очень долго, иногда годами, прежде чем он выскажет ее. Как раз в последнюю нашу встречу он задал мне вопрос, который, по его словам, хотел задать на протяжении более чем двадцати лет, но решился лишь сейчас. — Какой, если не секрет? — Не секрет. Он напомнил мне один случай... садитесь удобнее, я расскажу вам. Я немного повозился в кресле. — Ну вот, я готов. — Недалеко от нашего дома у реки росла ива, — приступил к рассказу Майкрофт, привычно сложив руки на животе. — Она росла у воды, но наклонялась не над водой, а над берегом. Ствол внизу был очень удобный, широкий... Мне было тринадцать лет, и я уже считал себя абсолютно взрослым, но на каникулах летом все еще любил читать книги, сидя на этом стволе. Шерлок знал, что, когда я читаю, мне лучше не мешать. Но ему не сиделось на одном месте. И он забирался наверх, на ветки, и свешивался оттуда, как маленькая обезьянка. Я невольно улыбнулся: — Хорошо, что он этого не слышит. — О, он был очень подвижным мальчиком. И я всегда опасался, что ветки не выдержат и он свалится, так что чтение частенько заканчивалось очень быстро — и мы куда-то шли. Впрочем, это так, предыстория. Когда мне пришло время уезжать, я попросил его — именно попросил — при отце и няньке, чтобы он не лазил без меня на старую иву. Я сказал ему, что ветки довольно тонкие, а он за каникулы сильно вырос и, стало быть, потяжелел, и я не хотел бы, чтобы он свалился и сломал себе шею. Надо было взять с него обещание, но я ограничился простой просьбой. И уехал. Как я уже говорил, Шерлок писал мне часто, два письма в неделю были нормой, иногда чаще, и он всегда очень подробно рассказывал обо всем, что с ним происходит. И тогда он продолжал писать как обычно, но о том, что случилось через два дня после моего отъезда, я узнал не от него, а от отца. — Он, конечно, полез на дерево, — кивнул я. — Да. Отец написал мне, что Шерлок не внял моей просьбе и полез на иву. Как я и опасался, ветка надломилась, и он свалился. Разбил колени, губу, нос. Выбил молочный зуб. Не смертельно в результате, но... отец написал об этом, констатируя факт — брат меня не послушался и получил по заслугам. Правда, и няню наказали за то, что не уследила. Я помню, тогда тон письма меня несколько покоробил: от нашего отца трудно было ждать сочувствия, но, в конце концов, Шерлоку было всего шесть лет... Я долго думал, написать ли ему или нет, но решил, что раз он сам не пишет об этом, то лучше сделать вид, будто я ничего не знаю. Возможно, думал я, он не рассказывает об этом, потому что ему стыдно... Я не учел, увы, что отец сказал ему о письме ко мне. — И как Шерлок отнесся к этому? Обиделся на отца или решил, что раз отец написал, то ему можно не волноваться? Ваше молчание было воспринято как? Как нежелание еще больше журить его? — В том и дело... — Майкрофт вздохнул. — Никогда в детстве мы не обсуждали этот случай. И, надо сказать, я забыл о нем совершенно. И вот три недели назад Шерлок мне сам напомнил. Собственно, я перехожу к тому, с чего начал. Оказывается, он все прошедшие годы помнил ту историю, хотел задать мне вопрос — и не решался. — Не может быть. В детстве — я бы понял, но потом-то? — я был удивлен. — Ну вот представьте себе. В некоторых вещах он... может долго молчать, да. Особенно если понимает что-то неправильно. Отец тогда не преминул сказать, что напишет мне о его проступке. Я молчал, не желая Шерлока смущать, а он полагал, что я сержусь на него. Это я к тому, что иногда даже между близкими людьми возникает недопонимание. Никто не виноват. Но лучше все прояснять сразу. Так вот, он напомнил мне про иву, и я спросил: «Очень больно было?» Очевидно, не так ли? Я никак не ожидал, что он произведет такой эффект. Собственно, это, видимо, и побудило его задать вопрос, который мучил его так долго: будь я тогда дома, как отреагировал бы на случившееся?.. Он сказал, что сотни раз «проигрывал» для себя эту ситуацию и наш возможный разговор. Иногда представлял , что я сержусь и ругаю его, иногда, как он сказал, «надеялся, что ты меня пожалел бы». Я нахмурился: — Мне, к сожалению, не нужно было задавать вопросы — само лежание на диване красноречиво отвечало на незаданные. А вот вопрос о причине… зачем опять? Не уверен, что Шерлок может на него ответить что-то, кроме «захотелось». — У всего есть причины, доктор. Даже если Шерлок их не понимает или понимает неправильно, как в случае с ивой. Что ж, и Шерлок понимает не все. — У кокаина может быть две причины: вообще — и сейчас. Вообще… ну, тут, боюсь, ни один медик не сможет разобраться. А вот сейчас — тут я не понимаю. — И я не понимаю, увы. Но уверен, что причина есть, и очень хотел бы понять. Сейчас, однако, я просто хочу сказать... Шерлок уезжал в плохом настроении. И дело было не в кокаине — во всяком случае, не только в нем. Да и какая, в общем-то, разница... Просто напишите ему то, что ему будет приятно прочитать. Он мог неправильно истолковать ваши слова... или, возможно, молчание по каким-то вопросам. Он может посчитать, что вам... стало безразлично его состояние. А безразличие – это очень болезненно для него. — Шерлок сам взял с меня слово молчать по поводу кокаина, и вы это знаете, — сказал я. — Верность слову – несомненное достоинство джентльмена, — мягко промолвил Майкрофт. — Впрочем, я ведь тоже молчал тогда из самых лучших побуждений. Но видите, мое молчание было истолковано им совсем неверно — и он не мог это забыть. Вы знаете Шерлока уж как минимум не хуже, чем я. Слово, конечно, серьезная вещь, но… Мой брат с детства привык к тому, что его дела не очень-то волнуют окружающих. В общем, я лучше рискнул бы не сдержать слово, чем выглядеть в его глазах равнодушным.***
И вот я не внял совету Майкрофта и отложил разговор на потом. Конечно же Холмс подумал, что я просто ждал подходящего момента, чтобы порвать с ним под благовидным предлогом. Дни ожиданий я провел практически без сна и почти без еды. Наконец, в среду около полудня я услышал, как миссис Хадсон кричит мне снизу: «Мистер Майкрофт приехал, доктор!». К тому времени я уже не метался по квартире, как зверь в клетке, а без сил лежал на диване в гостиной. Услышав голос миссис Хадсон, я хотел вскочить, но смог только сесть. Меня шатало. Потом я подумал: «Господи, а что я скажу Майкрофту?» — и меня затрясло. Когда он вошел в гостиную, я как-то смог подняться, а когда он протянул ко мне руки, не выдержал, бросился ему в объятия и заплакал. — Ну все, дорогой мой, не надо так, все будет хорошо, — говорил Майкрофт, гладя меня по спине. — Мы найдем Шерлока. Я уверен, все будет в порядке. Что случилось, расскажите мне. Я еще как-то держался, но, ощутив дружескую поддержку, потерял остатки воли. Не вцепись я в плечи Майкрофта, уже рухнул бы на пол. Он усадил меня на диван, сел рядом и повторил свой вопрос. Я сбивчиво рассказал ему о нашей ссоре. Я даже не стал говорить, что не знаю, где искать Шерлока, — тут слова были излишни. — Джон, дорогой, я обещаю, что найду его, — заговорил Майкрофт, ободряюще похлопывая меня по руке. — Я уверен, с ним все в порядке, ну, наверное, в относительном, и он наверняка чувствует себя не лучше, чем вы, но глобально — ничего страшного. Я его привезу, и вы помиритесь, все будет в порядке, мой хороший. Я знаю Шерлока, если бы он... он написал бы мне, Джон, или просто приехал бы в Париж, с него сталось бы. Знаете что? Давайте-ка вы примете снотворное, разденетесь и ляжете в постель. А когда проснетесь — он уже будет здесь, я обещаю, даю слово. Что вы прописали бы пациенту в таком состоянии, как у вас? Какие таблетки или уколы, ну-ка? Джон? — Снотворное? — пробормотал я. Фигура Майкрофта уже расплывалась у меня перед глазами. Но при упоминании об уколе меня передернуло. Я хватался за Майкрофта, как утопающий за соломинку, и стал упрашивать его взять меня с собой. Он обнял меня за плечи и прижал к себе. — Ну-ну, Джон, пожалуйста, вам надо поспать. При вас я не смогу оторвать ему голову за все его фокусы, а именно это я собираюсь сделать, а потом уже привезти его сюда. Джон, милый, я не уйду, пока вы не заснете, так что давайте не будем спорить. Чем раньше вы ляжете, тем раньше я пойду искать Шерлока. Где ваш саквояж, лекарства? Наверху? Майкрофт помог мне встать и отвел наверх, в спальню. Он заставил меня принять снотворное, потом я напился воды, и мне немного полегчало. Майкрофт настоял, чтобы я лег в постель как полагается, и мне пришлось раздеться и натянуть на себя ночную рубашку. Закутавшись в одеяло, я обхватил себя за плечи, пытаясь согреться. Майкрофт сел на край кровати и гладил меня по волосам. Вскоре я перестал чувствовать его ладонь. Майкрофт Холмс Я получил телеграмму Джона вечером в среду. Только через сутки, бросив все дела, я смог добраться до Лондона. Поехал сразу на Бейкер-стрит. Джона я нашел в ужасном состоянии, почти полностью истощенным. Когда он рассказал мне о ссоре, я почувствовал себя косвенно виновным в ней. Ведь я убеждал Джона, что им надо поговорить о кокаине. Но выходило, что я был прав, и Шерлок действительно внушил себе мысль, что Джону плевать... В чем я был уверен абсолютно, так это в том, что Шерлок ждет моего появления. Я должен был вернуться в воскресенье, через три дня. Я полагал, что даже в самом ужасном расположении духа брат не сделает ничего совсем уж кардинального, не поговорив со мной. Следовательно, он находится в таком месте, где я смогу легко найти его. Мне удалось успокоить Джона, уговорить его выпить снотворного и лечь. Я подождал, пока он уснет. Глядя на его измученное лицо, я клялся себе, что устрою брату настоящую головомойку. Поцеловав спящего доктора в висок, я спустился в гостиную. Открыв бюро, я не обнаружил там ключей от моей квартиры. Джон, видимо, был так напуган исчезновением Шерлока, что даже не подумал о ключах. Поскольку я не собирался возвращаться раньше выходных, и даже отпустил на время всю прислугу, ключи можно было взять только для того, чтобы... впрочем, что гадать, проверить было легко. Я спустился вниз и остановил проезжающий кэб. Дома царила абсолютная тишина, свет не горел. Вешалка в прихожей была пуста. Я прошел в гостевую комнату и не нашел там брата. Постояв на пороге, я вспомнил, как в детстве Шерлок, когда я уезжал в школу, приходил ночевать тайком в мою комнату. Я прошел в спальню. Брат был там. Лежал, свернувшись, на кровати, подтянув колени чуть ли не к подбородку. Рядом на тумбочке, где у меня обычно лежит книга и стоит лампа, валялся шприц и несколько ампул, воротничок, манжеты и какие-то салфетки... Пальто брата было брошено на стул, поверх него — пиджак. Он оставался в рубашке и расстегнутом жилете. Вид у Шерлока был не лучше, чем у Джона. Осунувшийся донельзя, с синяками под глазами. Все мои намерения отругать его тут же канули в Лету, когда я наклонился над кроватью. Мне очень хотелось поцеловать брата, но я побоялся, что во сне он примет меня за Джона, ведь именно его появления он наверняка ждал. Я боялся разочаровать его. Не зная, что делать, я выпрямился и уже решил отойти, когда Шерлок вдруг, не открывая глаз, прошептал: «Я не сплю, Майкрофт». Это меняло дело, я сел на кровать и обнял его. — Воскресенье уже, да? — пробормотал Шерлок заплетающимся языком. — Ты же вернулся, ты собирался... Посмотри, что ж... Я почувствовал, как он съежился под моими руками. Бедный мальчик, он явно стыдился сейчас самого себя. — Джон не пришел, — прошептал Шерлок. — Я его понимаю. Вот все и закончилось. Мой взгляд упал на склянки с кокаином. Три пустые. Я не мог сказать, сколько же миллиграммов раствора было в каждой, я в этом ничего не смыслил. Но, видимо, кокаин у Шерлока закончился. Знать бы, когда он сделал себе последний укол. — Сегодня пятница, мой мальчик. И прошло три с половиной дня, как ты ушел с Бейкер-стрит. Ты ушел около полудня, а Джон вернулся через пару часов. И все это время он ждет тебя дома, мой дорогой, и места себе не находит. Позавчера он не выдержал и послал мне телеграмму. — У нас в голове есть что-то такое... иногда это другой человек, настоящий, настоящие желания, мы можем их не высказать никогда вслух. — Я не сразу понял, что брат имеет в виду, и подумал, было, что это бред. — Майкрофт, волноваться положено. Джон — порядочный человек. Но он ведь знает, где у нас лежали ключи от твоей квартиры. Он сам ими пользовался. На самом деле он не хотел меня видеть. Это все понятно — долг, жалость. Он ведь в глубине души винит себя, что не помог своему брату. Джону надо бежать от меня подальше и жить своей жизнью, но он же упрямый. — Глупый ты мой мальчик... Ты исходишь из неверной предпосылки, родной. Даже из двух, пожалуй. Во-первых, про ключи. Ну да, он знает, где они лежат. Но он про них не вспомнил, вообще не подумал, что ты мог взять их и пойти сюда. Он толком и не смотрел в ящике, увидел, что ты забрал шприц, и запаниковал. Он полагал, вероятно, что ты отсиживаешься в одном из своих убежищ. А что касается брата, то, знаешь, солнышко, это для нас с тобой слово «брат» значит больше, чем все остальное. А Джон со своим братом не были друзьями. Так что винит он себя сейчас за вашу ссору куда больше, чем за то, что не помог тогда брату. Я ведь только что был на Бейкер-стрит, мой мальчик, и видел Джона. — Майкрофт, ты не понимаешь... — шепот брата стал еле различим. — Мы помиримся... сейчас... но все равно итог будет один. Ты не понимаешь... я не могу с этим справиться. Это ложь, что кокаин не вызывает зависимости. Да, у меня не бывает рвоты и прочей мерзости, как у морфиниста, когда он долго не может сделать укол. Но лучше бы так... я боюсь сойти с ума. Я впервые испытал противное чувство бессилия, но мне нельзя было раскисать сейчас. Я вновь заговорил, поглаживая брата по плечу: — Это ты не понимаешь, Шерлок. Я знаю про зависимость, я не сомневался в этом почти с самого начала. И я знаю, что ты уже давно колешься снова, шприц на тумбочке, увы, не удивил меня. Джон говорил мне, мы пытались с ним понять, на что ты реагируешь, в чем система... он очень переживал все это время, но считал, что не имеет права начать разговор, потому что когда-то давно дал тебе слово не говорить с тобой о кокаине. И я виноват отчасти, Шерлок, совсем недавно я посоветовал ему плюнуть на уговор и высказать тебе, как его это мучает. Вот и подумай — я не мог ничего сказать, чтобы не вышло, будто он жалуется мне, а он — чтобы не нарушить данное слово. И оба мы постоянно думали об этом. А ты считал, что я не знаю вообще, а он не обращает внимания, так ведь? Мы виноваты не меньше тебя, если не больше... но я хочу сказать, дорогой мой, это наша общая беда и общая боль. Ты остановился один раз — и несколько лет все было хорошо. Я верю, что ты сможешь сделать это опять. Но если ты не сможешь справиться — нам всем троим придется жить с этим. Ни Джон, ни я не разлюбим тебя, что бы ты ни делал и ни говорил. Никогда. Шерлок закрыл лицо ладонями. — Мне нужен морфий, совсем немного. Только чтобы прийти в себя. Я сделал вид, что не услышал. — Знаешь, мой мальчик, — сказал я, — могло ведь быть наоборот. Давно, когда ты только начинал колоть кокаин, я тоже попробовал. Хотел понять, что тебя привлекает. Мне не понравилось. Но ведь могло понравиться, правда? И могло получиться так, что сейчас ты оказался бы на моем месте, а я на твоем. Вот поставь себя на мое место и скажи: ты мне сейчас дал бы морфий из собственных рук, зная, что он несет, зная, что этим ты приближаешь мою смерть, пусть на немного — но приближаешь? Честно скажи. Шерлок взглянул на меня. Мне стало не по себе, будто на меня смотрел совершенно чужой человек. — Мне нужен морфий, — повторил он. — Ты же хочешь, чтобы я встал, правда? Тысячи больных сейчас получают морфий, Майкрофт, разве он приближает их к смерти? Я могу обойтись и без него, но тогда я пролежу здесь еще дня два-три. Я того и ждал, чтобы убраться отсюда до твоего приезда. — Не ври мне, мальчик, — сказал я. — Ты не собирался убираться отсюда до моего приезда. Просто ответь на мой вопрос — ты готов своими руками делать мою жизнь короче — хоть на дни, хоть на часы. Если да — я дам. У меня есть морфий. Шерлок затрясло. Он обхватил подушку, уткнулся в нее и завыл. Я машинально схватился за сердце, но тут же взял себя в руки, приподнял брата, прижал к себе и зашептал ему на ухо: — Пожалуйста, мальчик мой, пожалуйста, я всегда делаю все, что ты просишь, но я не могу убивать тебя, не делай этого со мной. Ты справишься так, родной мой, я знаю. Я дал Джону снотворное, он проспит еще несколько часов. Мы приедем до того, как он проснется. Тебе надо будет просто лечь рядом с ним — и все. Даже не надо будет ничего говорить. Ну хочешь, я тебя на руках донесу? Ты сможешь, я знаю. Я смог бы, значит, и ты сможешь. А потом мы будем снижать дозу понемногу, мы сможем это победить, вместе. Шерлок сначала напрягся, и я подумал, что он сейчас попытается вырваться, но он скоро обмяк и беззвучно заплакал. Мы просидели, обнявшись, часа два. Все это время я что-то говорил брату на ухо, но спроси меня — что именно, я и сам не вспомню, и, думаю, Шерлок не вспомнит тоже. Я думал только, как успокоить его, а он под конец даже слегка улыбался моим словам о том, что, конечно же, он три дня сидел голодный. Потом, не сговариваясь, мы встали, и я повел брата умываться. В шкафу в их с Джоном комнате нашлась чистая рубашка, воротничок и манжеты. Через три часа мы вышли на улицу. Шерлок шел сам, хотя я готов был в самом деле нести его, если придется. Мой кучер вместе со всей прислугой должен был вернуться не раньше вечера субботы, но нам повезло встретить редкий ночной кэб. Уже светало, когда мы добрались до Бейкер-стрит. Миссис Хадсон еще не вставала; спала, судя по всему, и горничная. Мы поднялись в квартиру. Было тихо. Я помог брату раздеться и надеть халат, отвел, как ребенка, в спальню наверху. Джон еще не просыпался, слава богу. Хорошо, что я настоял на снотворном, без него он мог бы проснуться раньше. Шерлок лег рядом с Джоном, я прикрыл его пледом, а потом спустился в гостиную. Ехать домой? А мало ли что еще натворят эти мальчишки? И то сказать — один не спит три дня, второй не ест... Но честно признаться, у меня, после почти суток в поездке из Парижа сюда, а потом событий этой ночи, уже не осталось сил добраться до дому. Я сел на диван с намерением просто посидеть до прихода миссис Хадсон, потом попросить кофе — а там видно будет. Джон Уотсон Мне показалось, что это продолжение сна: будто я не один в комнате, кто-то ходит, шепчет. Я вновь уснул, и не знаю, сколько прошло времени, когда я почувствовал, что кто-то обнимает меня поверх одеяла. Разумеется, это мог быть только Холмс. Еще не проснувшись окончательно, я погладил его руку и прижал ее к себе, а потом вздрогнул и открыл глаза. — Вы проснулись? — спросил он. — Да. Кажется. Я попытался повернуться, но Холмс не позволил: прижался ко мне, дыша в затылок. — Что это было, Джон? Какое-то наваждение. Почему я не пришел сразу домой? Откуда я мог знать почему? Голос Холмса звучал слабо, и это меня волновало больше. — Если и было — так уже прошло. Дайте мне посмотреть на вас, дорогой. Мне удалось повернуться на спину. Наверняка я сам выглядел не лучше, чем Холмс. — Лучше не смотреть... подозреваю, — пробормотал он. — Хотя что уж теперь. Я ждал вас. В спальне горела лампа, я повернул лицо Холмса к свету. Он нахмурился и опустил голову. — Откуда же я знал, где вы? — вздохнул я, решительно притянув его к себе. — Всем известно, что я тугодум. — Да бросьте вы... не рассказ пишете. Это не вы тугодум, дорогой, это я идиот. Я был у Майкрофта... в смысле — в квартире Майкрофта. Я забрал ключи... и думал, что вы придете туда, когда заметите это, потом решил, что вы не хотите меня видеть. Мне бы никогда не пришло в голову, что Холмс с запасом кокаина может уйти на квартиру к брату. Даже в спокойном состоянии я бы ни за что о таком не подумал, а уж при тогдашней панике… — Я решил, что вы в одном из своих убежищ. — Я уже понял. Вру... сам не понял бы — Майкрофт сказал. Простите, Джон. Я не знаю, что на меня нашло. Мне показалось, что я стал вам в тягость. — И я подумал ровно то же самое. — Это-то с чего бы? Я запнулся. Видимо, Холмс не помнил того, что наговорил мне в тот день, когда я ушел из дома, иначе бы он не задавал такой вопрос. Конечно, когда я остыл, я понял, что эти слова не стоит принимать на веру. — Вас не было так долго… — Я потерял счет дням. Все слилось в какой-то странный ком... — тут голос Холмса задрожал, — не бросайте меня, Джон, я не выживу без вас. — Боже мой… милый, ни за что на свете! — Я сжал его в объятиях. — Вы же знаете, что я люблю вас! — Знали бы вы, как мне необходимо, чтобы вы меня любили. Потому что сам я себя не люблю... я себя презираю, Джон. А там, у брата, пока я... я понял, что ненавижу себя. Я вздохнул. — Шерлок, разве мы с Майкрофтом безмозглые существа? Мы ведь любим вас — и вовсе не вопреки чему-то. И даже не за что-то. А просто потому что вы — это вы. За что же вы сами так с собой поступаете? — Не знаю. Но иначе я не умею. Я помогаю людям, как могу... а близким причиняю боль постоянно. Я люблю вас. И брата. И мне надо быть уверенным, что вы оба любите меня. Хотя я знаю, что любить меня не за что. Даже сейчас... я ведь должен пообещать вам, что больше никогда... что не притронусь... а я даже на это не способен, Джон. — Дорогой, не надо ничего обещать. Но и я буду умнее и молчать теперь не стану. Если получится перетерпеть — это будет наша с вами маленькая победа. Не получится — мы попробуем еще. — Не молчите. А обещать... давайте все же пообещаем друг другу одну вещь, Джон. Это банально, но... если вдруг такое повторится... я имею в виду — ссора... кто меня знает... пообещайте мне сделать все, чтобы помириться сразу. И если я не буду в состоянии соображать трезво — просто напомните мне мои слова. А я обещаю не обижаться ни на что, чего бы ни услышал от вас. Никогда. Я обещал. Мы еще долго шептались, но оба были измученными, и я чувствовал, что Холмс начинает засыпать, язык у него уже заплетался. Я собирался сказать ему, чтобы он раздевался и ложился уже как положено, и вдруг вспомнил нечто важное. — Значит, вас Майкрофт привез? — спросил я. — А сам он где? Поехал домой? — Ох… Уверен, что нет. Наверное, внизу сидит, ждет. Мы кое-как выбрались из постели, я натянул халат. Обоих слегка пошатывало, но мы благополучно спустились вниз, поддерживая друг друга, вошли в гостиную и остолбенели: Майкрофт сидел на диване и спал. Даже похрапывал слегка. Трость его была прислонена к столу, на котором лежала шляпа. Но пальто Майкрофт так и не снял. — И что делать? — спросил я. — Попробовать уложить — так проснется. — Подождем, — растерянно отозвался Холмс. Майкрофт занял как раз середину дивана, и мы, не сговариваясь, уселись по обе стороны от него. Сначала я потихоньку привалился к его боку, потом Холмс. Майкрофт все не просыпался. Под его уютное похрапывание я и сам задремал. Наверное, мы трое выглядели бы комично, если бы не события, собравшие нас на этом диване. Когда я проснулся, было уже время ланча. В камине горел огонь. Значит, миссис Хадсон с утра заходила в комнату. Я был уверен, что заходила именно она. Учитывая события последних дней, она бы сначала провела своеобразную разведку, а уже потом допустила бы в комнаты горничную. Когда мы все окончательно проснулись, Майкрофт убедился, что мы помирились, на ланч не остался и уехал в «Диоген», велев на прощание вести себя хорошо. Я слышал, как он потом внизу давал наставления миссис Хадсон никого к нам не пускать и не беспокоить нас. Мы запоздало позавтракали. Я поел с аппетитом, а Холмс — как мог. Потом мы оба по очереди приняли ванну и проспали до вечера. Ужинали мы у Майкрофта. Никто больше не упоминал о происшедшем. Мы относительно благополучно прожили два месяца. Холмс держался и даже обращался ко мне с просьбой отвлечь его, когда вновь появлялось желание сделать укол. В конце июня я увез его в деревню. Сама по себе эта поездка заслуживает особого рассказа, и я, возможно, однажды возьмусь за перо. Но напрасно я радовался затишью. Как после жарких летних дней случаются грозы, так и наша мирная жизнь внезапно дала трещину в середине июля.