Far-Far-Scape и все-все-все

Персонажи: Пилот, Мойя, упоминается Велорек Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: G Предупреждения: POV Краткое содержание: Немного о первой встрече Пилота и Мойи, немного о пилотах и левиафанах, немного — о выборе и расплате. Примечание: недоприквел к постканонной главе комикса «Алая заря».

***

…Wratxeksewaquatriksramen forteirateranneverasi doienngraxiseqweretxew… «…нет зова сильнее народу Дойена зова далеких солнц нет чести выше служения детям Кахану, как им нет долга выше плыть кораблем сквозь бездонное море звезд…» Каждый представитель моего народа мечтает подняться к звездам. Но наш единственный путь исполнить свою мечту — это стать симбионтом живого космического корабля. Стать пилотом Левиафана. Такой шанс выпадает нам лишь однажды в несколько циклов: когда на Дойен прилетает их молодняк. Когда это время приходит, те из нас, кто получил одобрение старейшин, отправляются к Высокой лагуне. Старейшины говорят, она была воздвигнута миллионы циклов назад самими Строителями, чтобы левиафаны могли спускаться к планете. Там, на этой пристани, они выбирают себе пилотов. Кому-то из нас везет, и после первого же восхождения к лагуне они отправляются к звездам, кому-то приходится проходить ритуал встречи по нескольку раз. А некоторым не удается даже пройти суд старейшин. Эти пилоты так никогда и не увидят, каким прекрасным может быть звездное небо с вершины Высокой лагуны. Я тоже не должен был этого увидеть. Но я хотел летать, как и каждый пилот. И я единственный, кто ради этого нарушил законы Дойена. Я поднялся к Высокой лагуне, чтобы дождаться левиафанов, а дождался миротворцев… Наша раса — результат долгой целенаправленной эволюции. Когда Строители наделили душой свои корабли, а затем ушли, мы оказались единственными, кто смог войти с ними в контакт. Левиафаны тосковали — вся их жизнь была служением своим хозяевам, которых они носили среди звезд. И, потеряв их, они искали способы оставаться кем были. Их создали кораблями. А кораблям нужны экипажи. Нужно быть пилотом, чтобы понять, почему наша раса отринула другие пути и превратила себя в симбионтов. Заболоченные джунгли и густые туманы — таков Дойен, мир пилотов. Влажная планета в кольцах далекого солнца у самой границы Серого космоса. У нас никогда не было много света — из-за туманов, и потому что наше солнце горячо и тускло. Зато когда туманы расходились — очень редко и совсем ненадолго — мы видели бездонное море звезд. Звезды отражались в воде, звезды падали с неба, и на жалкие десятки микрот мы могли представить себя посреди космоса, полного их света. Оказаться там по-настоящему, увидеть миры, которые они освещают, было нашей заветной мечтой. Левиафаны подарили нам эту мечту, а мы подарили им экипажи. Я был недостаточно хорош и не смог получить одобрения старейшин. Оказался слишком несдержан и своеволен. Для пилота, чей путь — служение, это неприемлемо. И я почти сразу доказал, что старейшины были правы. Я до сих пор помню боль Мойи. Эта боль стала моей, когда тот миротворец, Велорек, подсоединил меня к системам корабля и разбудил моего будущего левиафана. «Ты не будешь готов, к тому, что случится» — сказал он. Я был достаточно самоуверенным, чтобы заверить его, что кричать не буду. — Будешь, — ответил он. И я кричал. Это было то, ради чего пилоты превратили себя в симбионтов. Спросите любого себацианского специалиста — и он расскажет, сколько у существа, которое живет в открытом космосе, органов восприятия, и насколько они мощны и тонко настроены. Мы, пилоты, раса, которая осознанно развивала свое восприятие — оказываемся оглушенными тем количеством информации, которое обрушивается на нас в первые моменты контакта. Мойя плакала от боли, я кричал от ужаса. Мне никогда не было так страшно — я никогда не знал раньше, что может быть столько боли. Моей боли. Нашей общей. Я разом оказался за гранью, а Мойя била нервными импульсами, раня себя и меня без разбора. Она требовала своего пилота, и я знал, что она ощущает меня чужаком. Я чувствовал ее страх и тоску, боль ее потери — и уже кричал вместе с ней. Ее чувства стали моими, а я понял, что старейшины были правы, что я преступник, и что левиафан, с которым я хотел лететь к звездам, лишился из-за меня чего-то очень важного. Память о том, что я чужак, стала моей, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь назвать этот космос и эти звезды — своими. Мне кажется, я так и не дотянулся до них, хоть и свободно летаю с левиафаном. Ведь я получил это не по праву. Старейшины говорили — если чего-то хочешь, ты должен знать, чем готов ради этого пожертвовать. Я думал, что готов на все. Но я не знал, что значит служить левиафану, и что платить придется его болью. Потеря Мойи оказалась больше, чем я когда-нибудь смогу себе простить. Я стал примерным пилотом, старательно исполнял свой долг. Я должен был следовать законам нашей расы и чтить наши кодексы, служить кораблю и экипажу, чтобы сравнять чаши весов. И мне кажется, Мойя все-таки приняла меня, почти излечилась от потери. Я чувствую ее тепло, когда она молчит, ее согласие, когда мы что-то решаем, когда заботимся об экипаже. Нам с Мойей нравится наш экипаж. Я думаю, они нам подходят. Большинство из них — бунтари и преступники по законам их миров. Почти как я. И Мойе тоже нравится, как наша жизнь, благодаря им, обретает смысл. Я наблюдаю за ними. Мне кажется, с их помощью я смогу разобраться со своими сложностями. Они ведь как-то разбираются. И, возможно, однажды я найду в себе силы признать, что моей вины с прежним пилотом не было. Ведь, если бы не согласился я — нашелся бы другой пилот. Дойен большой. Не добром, так принуждением. А мне хватило дерзости, а может, даже, отваги, чтобы переступить через наши законы и взять то, чего я хотел. За это я плачу, переживая боль Мойи как свою. Все-таки Велорек был прав, хоть миротворцам и нельзя верить. Может быть, однажды я найду силы и смогу перестать винить себя за свой выбор. И, может быть, тогда я, наконец, смогу дотянуться до звезд.