Baby, did you forget to take your meds?

Микки очень часто желал людям смерти. Но его жена опять побила все рекорды. Сегодня она вытащила его из кровати в 8 утра и потащила в какой-то блядский магазин для детей, где проходил праздник в честь открытия. Якобы Евгению нужно купить какие-то погремушки, а им всем немного "повеселиться", мотивируя это тем, что Микки должен проявлять заботу. Кто бы, еб твою мать, проявил заботу к его ушам? Это место было заполнено детьми, они орали, топали ногами, бегали, плакали. И их дебильные родители, вместо того чтобы их успокоить, спокойно выбирали детское питание, смеясь пересказывали друг другу истории о том, как их чадо разрисовало стену или белый кожаный диван, делились рецептами крем-супа и обсуждали, насколько коричневым должен быть цвет детских какашек. Если бы Микки спросили, как выглядит ад, он бы, не задумываясь, назвал это место. Блять, и его сын был самым тихим в этом хаосе. Он молча, но с интересом наблюдал, как светловолосая девочка и темнокожий парень дерутся из-за пластмассового паровоза. - Какого хуя мы забыли в этом месте?! – Микки со злостью схватил Светлану за руку. Она зашипела от боли. - Я же говорила тебе. Ты должен проявлять заботу. Нам нужно сделать несколько фоток, как будто мы счастливая семья. К тому же в этом магазине работает моя подруга, она сделает нам скидку. Я ей пару раз отлизывала. – Светлана освободила свою руку от захвата. – Это всего на час. Побудь с Евгением, мне надо встретиться с Мариной. - Блять, да сколько вас тут русских развелось? – Он перевел взгляд на мирно сидящего в коляске Ева. – И что мне с ним делать? Светлана фыркнула. - Представь, что ты его отец. Настоящий отец. Знаешь, такой, которому не насрать. – Она развернулась и скрылась в толпе орущих детей. Микки присел возле коляски, чтобы оказаться на одном уровне с Евгением. - Хей, привет! Мальчик перевел на него взгляд, и две пары голубых глаз встретились. И Микки в который раз испугался тому, как сын похож на него. Он подумал о том, что бы сейчас сделал Йен. Уж он бы точно смог понять, как вести себя с почти трехлетним ребенком, если бы ебучая Светлана оставила его с ним. Микки со вздохом поднялся. - Давай прокатимся? - Он огляделся, выбрал место, где было меньше всего людей, и покатил коляску в том направлении. - Я слышал, что ты любишь жирафов? Тоже нравится оранжевый цвет? Не самый лучший выбор, парень. Он, знаешь ли, очень, сука, горячий этот цвет. Выбрал бы лучше синий, как все парни, или на крайняк зеленый. Но не ебучий оранжевый. Блять, что он несет? Какого хуя Светлана бросила его с ребенком, не оставив какую-то инструкцию по применению? Они шли мимо рядов с детским питанием, памперсами, огромными упаковками присыпки, и Микки хотелось свалить отсюда как можно скорее. Он никогда не лез во всю эту детскую поебень. Даже когда они жили все вместе, этим занимался Йен. Он, казалось, получает истинное удовольствие от всей этой возни, памперсов, детской каши и какашек. И Микки никогда не позволит себе даже и думать о том, что, возможно, Йену просто нравилось возиться с его ребенком. Это слишком, блять, больно. Он замечает дверь выхода и, послав все нахуй, выкатывает коляску на улицу, видит впереди какую-то забегаловку и направляется туда. Микки отправляет Светлане смс: «Мы в кафе напротив» и со спокойной душой усаживает на удивление спокойного Евгения за столик. Тот лишь крепко сжимает в руках какую-то игрушку, странно смахивающую на зайца. Конечно же, сука, оранжевого. К ним подходит улыбающаяся девушка, которая смотрит на Евгения взглядом, полным умиления. Но потом она поворачивается к его отцу, встречается с ним глазами, и вся ее веселость мгновенно меркнет. Потому что Микки, блять, недоволен. Он мог бы сидеть дома, или выбивать из кого-то долги, или выслеживать рыжего уебка, или просто дрочить. Но он должен возиться с ребенком, как ебучая мамашка, пока его настоящая мать отлизывает какой-то шлюхе. - Что…что желаете? – вежливо спрашивает девушка, снова переводя взгляд на Евгения, который ей улыбается. Ну, прямо как Йен. Все достойны его улыбки. - Пиво? – Микки вопросительно поднимает бровь, заранее зная ответ. - У нас нет алкоголя. Это семейное кафе. Конечно, еб твою мать. - Тогда кофе. Черный. И ему… что там, блять, обычно пьют дети? Сок? Кока-колу? Молоко? Девушка неодобрительно хмурится. Она приседает возле Ева и спрашивает этим сюскающе-детским голосом, от которого Микки хочется блевать: - Будешь сок? У нас есть апельсиновый. Кто это у тебя такой? Зайчик? Почему он оранжевый? Евгений лишь улыбается еще шире. - Давайте кофе и сок. – Недовольно кидает ей Микки, стараясь прекратить весь этот цирк. Его бесит, когда люди разговаривают с его сыном так, как будто он умственно отсталый. Он просто мелкий. Но не тупой. Девушка снова хмурится, но встает и уходит. Микки вздыхает с облегчением. Он набирает номер Светланы, но слышит лишь гудки. Она, походу, заметно увлеклась, отрабатывая скидку. Микки смотрит на Ева и думает о том, как бы все было, если бы его не посадили. Могли бы они с Йеном вернуться к части жили-долго-и-счастливо (правда, плюс жена-проститутка, ее лизалка и два брата-наркомана) или действительно разошлись бы? Он бы и правда смог оставить Йена? Или просто выбил бы из него всю эту дурь, которую наплела ему Моника, и заставил бы передумать? Счастлив ли сейчас Йен? И был ли он по-настоящему счастлив с ним, со всей этой хуйней с женитьбой, ребенком, расставаниями, разбитыми губами и простреленными конечностями. Рыжик всегда хотел всю эту ебучую нежность, свидания, как у пары педиков, поцелуи под луной. И, блять, если бы Микки знал. Если бы он знал, как будет больно, он бы дал ему все это. Всю эту романтическую хуйню. Только бы не было сейчас внутри этой дыры, в которую, казалось, влезла бы вся гребанная вселенная и еще осталось бы место. Микки думал о том, что он никогда не умел ладить с детьми. Что он никогда и не хотел уметь с ними ладить. Но сейчас он хотел подружиться с Евгением. Потому что Йен умел. Умеет. Потому что Йен его любит. Потому что у пацана такие же голубые глаза, как и у него самого. Потому что он должен о ком-то заботиться в этом мире. Или вся эта любовь, которую пробудил в нем Рыжик, вся эта долбанная любовь просто сожрет его. Сотрет в гребанный порошок. Размажет. Не оставит на нем живого места. Микки смотрел на Евгения, и ему хотелось улыбаться. Первый раз за одиннадцать месяцев ему хотелось улыбаться. Но тут мальчик замечает что-то в окне и начинает радостно кричать. Микки в растерянности следит за его взглядом и … Блять. Блять. Только не сейчас. Он еще не готов, он еще не собрал по кускам свою разъебанную жизнь. Он еще не… Сука. На противоположной стороне улицы – Йен. Его волосы стали длиннее с их последней встречи в тюрьме и сейчас были растрепаны, а одна прядь упала на глаза. Из-под куртки выглядывала привычная клетчатая рубашка. Он выглядит таким знакомым. Таким родным. Йен стоит вполоборота к Микки и Евгению, оживленно болтая о чем-то с темнокожим парнем, сжимая в руке стакан с кофе, другой рукой он жестикулирует, что-то показывая, и иногда касается рукава стоящего напротив парня. Тот смеется над словами Йена, поднимает руку и убирает прядь медных волос, которая упала на глаза. Микки сжимает кулаки. Ему так сильно хочется пустить их в ход, он почти готов встать, выйти на улицу и переломать темнокожему все его ебучие пальцы. Но брюнет справляется с собой. Он не должен так реагировать. Нет, блять, не должен. Евгений тем временем подвигается ближе к окну и начинает колотить маленькими ладошками по стеклу и кричать: - Дядя Ен! Дядя Ен! Йен, как будто заметив что-то, поворачивается, пару секунд блуждает взглядом по витрине и наконец замечает Микки. Ловит его взгляд, и стакан с кофе выпадает из его рук. И Микки, наконец, видит. Блять, Йен. Что с тобой? Кто сделал это с тобой? Кто нарисовал эти ужасные синяки под твоими глазами? Кто залил кипятком огонь в твоих глазах? Откуда эта ебучая вселенская усталость в твоем взгляде? И Микки разрешает себе. На одну гребанную минуту разрешает себе смотреть на него, пожирать его взглядом. Обнимать. Ненавидеть. Так хотеть прикоснуться. Йен делает шаг в их сторону, и Микки как будто включается. Он резко вскакивает, сбивая при этом подошедшую официантку, поднос с грохотом падает на пол, но парень совершенно не замечает этого. Он хватает Евгения, засовывает его в коляску, поворачивается к официантке и тоном, от которого у нее идут мурашки по коже, шипит: - Черный выход? Она лишь показывает рукой в нужном направлении, и Микки, в полной тишине, под любопытными взглядами посетителей, срывается в направлении выхода. Блять. Блять. Сука. Все опять пошло по пизде. Он не может успокоить бешеный стук сердца, его руки не хотят слушаться, он сжимает пальцами ручку коляски так, что они побелели. Микки уверен: сегодня точно гребанный четверг.