Если бы...

Вечернюю молитву девушка уже закончила и сейчас стояла на коленях перед узким окном в котором светила луна. Осторожный скрип двери позади неё был так тих, что еврейка даже не обратила на него никакого внимания, это было непростительно глупо с ее стороны, потому что уже через мгновение тонкая ткань накрыла девичью голову. Сладкий приторный запах от которого закружилась голова и помутилось сознание. Девушка отчаянно билась в сильных руках злодея, но вскоре движения ее стали слабыми, вялыми и через пару минут она беспомощно откинула голову на тяжело вздымающуюся грудь противника. Храмовник отнял от лица Ревекки тряпку, пропитанную сонным зельем, и обнял, крепко, но вместе с тем бережно прижимая девушку к груди. Губы мужчины коснулись черных волос, с которых в пылу сопротивления слетело покрывало, и он с наслаждением вдохнул ее запах. – Мой прекрасный цветок Израиля. – прошептал он... Наутро один из тюремщиков осужденной вошёл в узкую келью с подносом, на котором в простой глиняной миске сладко пахла густая каша и краюха свежеиспеченного хлеба. Закрыв за собой дверь, младший послушник повернулся к келье лицом и замер, поднос с завтраком выпал из его разом ослабевших пальцев. На грохот разбившийся посуды рывком открылась дверь. Уже через четверть часа прецепторию лихорадило, как растревоженный улей: был поднят мост и заперты ворота, гудел набат, рыцари и оруженосцы, послушники и обслуга носились по всей территории прецептории, пытаясь найти хоть малейший след. Сам гроссмейстер в сопровождении трёх своих прецепторов решительным шагом вошёл в келью, где содержалась в ожидании Божьего суда колдунья Ревекка из Йорка. Келья была пуста, на полу у порога темнело пятно, наспех вытертая каша забилась в щели между плитами, покрывающими пол, а между узкой, грубо сколоченной лежанкой с тощим тюфяком набитым соломой, вместо матраса, и небольшой бойницей окна на каменных плитах были начертаны несколько символов и стояли три потухшие свечи. – Колдунья! –проскрежетал Лука Бомануар – Как есть колдунья! Где брат прецептор Бриан? – Ваша Милость, – почтительно поклонился Альберт Мальвуазен – брат Бриан ещё вчера вечером изъявил желание провести ночь в молельне за покаянием и ещё не вышел оттуда. – Он точно не покидал молельню? – строгим голосом спросил глава ордена, направляясь к пресловутой молельне. – Я оставил у его двери своих преданных людей, они предупреждены о том, чтобы при малейшей попытке нашего славного брата Бриана покинуть молельню, они обязаны незамедлительно доложить мне. Но за всю ночь никто ни разу не потревожил мой покой. Двери в молельню были закрыты и около них на самом деле сидели двое молодцов в темной одежде послушников. Они тут же вскочили и низко поклонились гроссмейстеру и его свите. – Открывалась ли эта дверь ночью? – спросил Бомануар. – Нет, Ваша светлость, дверь была закрыта на всю ночь. Брат Бриан молился и мы иногда могли слышать его голос. Других дверей здесь нет... – но гроссмейстер ордена тамплиеров уже не слушал их, отворив дверь, он вошёл в небольшое полутемное помещение с низким потолком и поражено замер почти на пороге. Энергичный и деятельный, гордый и упрямый храмовник, источник постоянных интриг и мятежей внутри ордена, а порой и за его пределами, молился перед аналоем. И не просто молился, обнаженный по пояс, со следами ударов плети на смуглой коже, Бриан де Буагильбер страстно возносил молитву, периодически хлеща свои плечи специальной плеткой. Боманур склонил свою голову и тихонько обратился к своей свите: – Вот... Вот, братие, достойное покаяние, смывающее любой грех. Брат Бриан достоин почитания, как ревностный католик. – Альберт Мальвуазен, который вообще впервые увидел друга за подобным занятием, вытаращился на него (может его друг сошел с ума и именно поэтому ударился в религию) и невольно перекрестился. Этот жест запустил цепную реакцию, все тамплиеры, бывшие свидетелями этого чуда, шутка ли, кающийся Буагильбер, начали крестится и возносить молитвы во славу Господа, справедливого и милосердного, а Лука Бомануар торжественно прошел к Бриану и, положив свою старческую, но ещё крепкую и сильную руку ему на голову, прочитал краткую молитву отпущения грехов, после чего собственноручно поднял с колен – Ступай в свою келью, брат Бриан. – Да, теперь когда мой разум очистился, а душа обрела небесный покой, мне стоит набраться сил перед предстоящим поединком. – Эээ... Поединка не будет. – замялся гроссмейстер. – Как? – воскликнул надменный храмовник – Неужели, ваша милость решила помиловать колдунью... – Нет! Конечно нет! – поспешно проговорил Бомануар – Дьявол помог бежать своей дочери. Этой ночью колдунья Ревекка покинула келью и прецепторию, воззвав к своему богопротивному господину. – Бриан опустил голову, его черные кудри рассыпались по плечам, закрыли лицо и невольную усмешку – Но мы найдём ее, обязательно найдём. – уговаривал рыцаря с отеческой лаской в голосе великий магистр, ведя его, точно неразумное дитё, за руку вон из кельи. В своей келье Бриан, даже не став смывать с тела кровь и пот, рухнул на неширокую жесткую кровать и блаженно вытянулся, гроссмейстер напоил его разведенным водой вином и укрыл одеялом, после чего на цыпочках удалился, плотно прикрыв за собой дверь. Храмовник смотрел на покрытый копотью потолок и улыбался. У него получилось, все получилось, немного терпения, лицемерная маска покаяния, несколько минут унижения, но зато теперь его Эндорская волшебница жива и в безопасности. В молельне был потайной ход, настолько древний, что о нём не знал сам Альберт, не особо часто бывавший там с молитвой. Секрет потайной комнаты разузнал и поведал Бриану верный Гуго, оруженосец, он же раздобыл снотворное зелье, помог вынести спящую Ревекку из ее кельи во время смены караула и с великой осторожностью уложить девушку в телегу с соломой. Бриан предусмотрел все и сейчас верные ему люди везли его сокровище в потайное убежище, там она поживет некоторое время, а когда улягутся страсти, он приедет к ней. Приедет, чтобы вновь увидеть ставшее таким дорогим и близким личико, чтобы осыпать эту непокорную красавицу горячими поцелуями и нежными словами, а потом увезти в Палестину, в свою прецепторию, где он терпеливо, день за днём, лаской и нежностью завоюет сердце и душу своей строгой гордячки. «Скоро, – сонно думал храмовник, почти проваливаясь в объятия Морфея – совсем скоро».