Play Hard

Вечер выдается долгим и изнуряющим. Но еще больше прибивает к земле ожидание. Ожидание нового потока слов. Один молчит, второй говорит. Руками жестикулирует, аргументы приводит. А второй просто сидит и курит. Сказать нечего. — Завязывал бы ты с этим, Вань. — С чем же? — Со мной. Взгляд останавливается и фокусируется лишь в одной точке. Глаза больше не ищут, за что бы зацепиться. Голос Мирона уставший, измученный. Парня бесит все на данный момент. От микрофона до стакана на столе. И причиной всему этому является Евстигнеев. — Тебе это не поможет, — говорит Мирон и указывает на пачку сигарет, которая лежит рядом с диваном. Обрывки фраз — точные удары по самому живому. Евстигнеев лишь курит одну за одной. И молчит. — Вань, ты слышишь? Рудбой устало вздыхает и поднимает голову, встречаясь взглядом с Мироном. — Да. — Тогда, все... все норм? — уточняет Федоров, явно нервничая. Вот именно сейчас. Именно на этом моменте он сомневается в своем решении. Но слов уже не воротишь. — Конечно, базара нет, — Ваня выдавливает уставшую улыбку и снова затягивается. — Я тогда пойду. Не провожай. Сбегает, поджав хвост, думает Рудбой. Когда дверь за Мироном захлопывается, Евстигнеев резко вскакивает на ноги и сметает все с рабочего стола. На пол летит все: микрофоны, аппаратура, собственный телефон, бутылки с водой. Нам надо прекратить, это все плохо кончится... Уже закончилось. Мы привяжемся... Уже привязался. И Ваня понимает это только сейчас. Раньше было проще. Секс до выступления? Ок, пожалуйста. Секс после в душной гримерке? Без вопросов, самому нужна разрядка. Прийти в три часа ночи в номер, чтобы уснуть вместе? Хм, странно, но допустим. А потом дозы стали увеличиваться. За все время их «отношений» они не целовались. Просто заходили в гримерку и «нагибали» друг друга по очереди. Но однажды Мирон нарушил еще одно табу. Губы были искусанные, горячие и сухие. Но, черт возьми, что же они творили в тот момент! Евстигнеев мог поклясться, что это был лучший секс в его гребаной жизни. Делиться тайнами, фобиями, вставать на защиту друг друга, устраивать шуточные потасовки вдвоем или всей бандой — кажется, это и было их некой семейной жизнью. Гром грянул резко и неожиданно. Мирон был нервным, вечно выходил из студии, а возвращался еще более взвинченным и пропахшим куревом. Евстигнеев не идиот. Он почти сразу начал понимать, что сегодня будет «жарко». И совершенно не там, где хотелось бы. Я так больше не могу. После этой фразы Ваня закурил первую сигарету. Надо закругляться, пока все об этом не узнали, понимаешь? Вторая. Признай, что это было лишь развлечением! Третья. Четвертая. Пятая. Шестая. Очень сложно делать вид, что между вами ничего нет, правда? Но куда сложнее делать вид, что ничего не было. Ничего не осталось. Иван смотрит на свое отражение в одном из зеркал и морщится от отвращения. Теперь ты действительно самостоятельный монстр...