Play Hard

— А здесь мы повесим твои фотографии. Здорово, правда? Ваня безучастно улыбается и смотрит на ещё не покрашенную стену. Серая, неказистая. Совсем как я, проносится в голове Евстигнеева, но он быстро отметает от себя эти мысли. Нет, не время самобичевания. Это будет после. — В какой цвет покрасим? — спрашивает он, вздыхая. — Я нашёл очень много вариантов, но их надо смотреть, сейчас! Этот вихрь вылетает из комнаты, оставляя Евстигнеева одного со своими мыслями. Именно сейчас Ване не хочется думать, ему не хочется сравнивать, но… Мирон бы так не сделал. Он бы не стал вешать фото Евстигнеева на видное место, он бы запрятал их в своей комнате и подписал на каждой: «Мое. Никому не покажу!» Мирон всегда был скрытным, но слишком сентиментальным. Наверное, он до сих пор хранит их общие фотографии. А может, и сжег их нахрен, как это сделал Ваня. Переезд в новую квартиру Евстигнеев перенес нормально, а вот поменять город он решил спонтанно. Из туманного Питера он перебрался в Москву. Наверное потому, что поначалу боялся встретить свое прошлое на улицах или в барах. Боялся того, чего в принципе случиться не могло. Ведь тот, кого он боялся встретить, давно уехал. Ведь ничто не должно тянуть назад, говорил Мирон. Ничто не должно соблазнять тебя прошлым, считал он. Ничто и никто. Если ты больше не общаешься с человеком, как раньше, то лучше оборвать все контакты. Так говорил Мирон. Говорил, а сделал Ваня. А этот… как его там? А, Миша. Этот Миша делает из всего некий культ поклонения Ваньке, что последнему совершенно не нравится, но… черт возьми, вас когда-нибудь до одури любили? Пусть фанатично, пусть с бешеной ревностью, но все же? Вот и Евстигнеева нет, а ему хочется. Пусть даже так, пусть не тот, кого он хотел бы видеть рядом, главное ведь — быть любимым, а не любить, верно? Пожалуйста, скажите, что это так… И Ванька не может не сравнивать. Вечные параллели, вечные «а вот Мирон бы…», которые Евстигнеев само собой не озвучивает. Быть «заменой» разве кому-то может понравиться? Вряд ли. Вот Ванька и молчит, лишь изредка раздражается и вновь вспоминает Фёдорова. Интересно, а как он там? В Лондоне сейчас дожди… — Вань, ты слушаешь? Евстигнеев вздрагивает и сталкивается с укоризненным взглядом карих глаз. А у Мирона были голубые… Черт, хватит! — Конечно, слушаю, — улыбается Ваня, хотя внутри зверь ревет и воет от безысходности. Нет. Он любит этого парня. Серьезно. Если кто-то его обидит, Евстигнеев костьми ляжет, но прикончит гада. Он никогда не посмеет сделать этому парню больно, так как сам сталкивался с таким. Чем он будет лучше…? Нет. На это имя пора поставить табу. Разумеется, Мирон никогда не узнает, с кем Евстигнеев сравнивает своего нового дружка. Никогда не узнает, что почти каждую ночь, сжимая кулаки, выкуривая очередную сигарету, Евстигнеев вспоминает о том, как хорошо им было. Никогда не узнает… А может, оно и к лучшему? И Мирон никогда не постучится в старую дверь. Он привык отпускать прошлое и не оглядываться назад. Раз закончилось, значит все. И возвращать все обратно он не собирается. Хотя, возможно, Евстигнеев был бы рад, но... Мирон никогда больше не вернётся в Россию, ведь, кроме Евстигнеева, здесь его давно уже ничего не держало. А Евстигнеев так и будет дальше сравнивать. Неосознанно и не специально. Только… Он разгребет твой бардак в голове, квартире, Он будет знать тебя от и до… Он будет самым лучшим мужчиной в мире, Кроме… ну ты сам знаешь, кого… …только почему снова начинают сниться кошмары?