Play Hard

Мирон смотрит в потухшие глаза Евстигнеева и понимает, что снова пропал. Что-то странное и доселе неизвестное разрывается где-то внутри, заставляя судорожно метаться взглядом по лицу напротив. В летнем сумраке глаза Евстигнеева всегда более завораживающие, но сейчас они еще печальнее, чем раньше. И эти глаза Мирон пару дней назад так подло променял на другие, более веселые и живые, о чем сейчас сожалеет. Мимолетное влечение, с кем не бывает. Вот не бывает. У Евстигнеева не бывает. И Мирон это прекрасно знает, от этого ненавидит себя еще сильней. Ему нет оправдания даже перед самим собой. Мирон прекрасно осознает, что такое Ваня не простит. Он и сам бы вряд ли простил такое. Мирон чувствует, что все чувства, все эмоции, связанные с Ванькой, сейчас кажутся такими яркими и невыносимыми, что хочется кричать. Покорить Эверест, спрыгнуть с моста без страховки — все, что угодно, лишь бы вернуть все назад. Лишь бы в глазах Вани появился тот огонек, который согревал все и всех на расстоянии километра. Кажется, будто мир сузился до одной маленькой точки, и больше нет ничего другого и быть не может. Но Евстигнеев смотрит на него с искренним безразличием и тоской. От его взгляда не то что холодно, от него застывает все живое в округе. По его лицу видно, что он просто устал от всего происходящего и хочет домой. Он слегка дрожит от ветра, ибо снова вышел на улицу в одной толстовке без куртки. Ваня накидывает капюшон на растрепанные патлы, но, кажется, его это не особо спасает, ему все еще зябко. Ему не нужно делать вид, что ему не больно и плевать — в этом его огромное преимущество. Он сгорел дотла, а возродиться из пепла пока не стремится. Да и нужно ли? — Вань... — голос Мирона растворяется в шуме дороги. — Не надо, все нормально, — отмахивается тот, отводя взгляд в сторону. Не нужно, хватит. Все кончилось... — растворяется в городских сумерках. Мирон ждёт, что последует дальше. Удар, крики, обвинения, страстное прощание — хоть что-нибудь. Он надеется хотя бы увидеть, что страдает не только он, но... Евстигнеев готов уже развернуться и зайти в свою парадную, чтобы никогда больше не видеть Фёдорова. Он уже вычеркнул его из своей жизни и ждет, что так же поступит Мирон. Потому что так надо, так правильно, так делают все, у кого есть сила. А Мирон сильный, Ванька это хорошо знает и помнит. И он сильный, и, возможно, даже больше, чем Фёдоров. — Скажи хоть что-нибудь... — не выдерживает Мирон и ловит на себе уставший взгляд. — А надо ли? — безразличие гулким эхом бьет по черепной коробке. — Блять, да! Как будто это нужно только мне! — срывается Мирон. Вот сейчас. Он достучится. Он покажет Ваньке, что происходит. — Ну, на самом деле да, — Евстигнеев закуривает. — Это нужно только тебе. Пока Мирон в шоке разевает рот, как рыба на суше, Ваня смотрит куда-то в сторону, пуская кольца дыма. — Я уже все решил, Мир, — добавляет он. — Мне надо двигаться дальше, строить свое будущее. И там тебя быть не должно. — Блять, Вань, не говори такими фразами, аж тошно, — лицо непроизвольно кривится. — Ты просто так возьмешь все и бросишь? Нашу империю? Мы же строили все вместе, а ты возьмешь и разрушишь все?! — Твою империю, Федоров, — Евстигнеев грустно усмехается и стряхивает пепел со штанины. — Я помог сделать тебе жизнь, а теперь, пожалуйста, не мешай мне делать свою. — Ты хуже, чем враг, Вань... Ты — предатель, — вырывается само собой, и Мирон не успевает прикусить язык. В следующую секунду он слышит смех. Надрывный такой, отчаянный. Ему страшно посмотреть на Ваню, ведь хуже обвинения сейчас он не смог бы придумать. — Я?! — Ваня запрокидывает голову и снова смеется. — И это говоришь мне ТЫ? Мирон уже мысленно отвесил себе нехилую пощечину, но сказанного не вернешь. Ваня смотрит уже не безразлично, и это почему-то нравится Фёдорову. В глазах Евстигнеева горит огонь, только горит он от ненависти и злости. — Я никогда не предавал тебя, Мирон, и ты это знаешь, — Ваня глубоко вздыхает и выкидывает окурок в сторону паребрика. — Но если ты решил выставить меня в этой ситуации виноватым — твое право. Я не опровергну, но и подтверждать твою версию не намерен. Хочешь, чтоб я был предателем? Получай. С этими словами он разворачивается спиной к Фёдорову и идет в сторону парадной. Мирон смотрит, как закрывается дверь за спиной Евстигнеева, и понимает, что снова все испортил.