Contre bonnes moeurs

- Я бы там остался, знаешь. Там так хорошо, не так как здесь, - даже повзрослев, Леопольд не изменился. Его даже по голосу можно было принять за пятнадцатилетнего подростка. - Я знаю, но твои родители мне бы не простили, если бы я тебя украл, - хихикнул Кенни, чмокнул белобрысого парня прямо в макушку и поправил его черно-белый шарф. - О, а вот и наш чемодан. Маккормик легким движением подхватил красный увесистый багаж. - Пойдем быстрее: думаю, мы еще успеем на ближайший автобус, - и они направились к выходу из аэропорта. Баттерс шел чуть позади и мурлыкал под нос какую-то забавную песенку. Он был под впечатлением от поездки в Париж и замечтался, вспоминая, как оно всё было; не заметил какого-то спешащего мужчину в деловом костюме. Тот налетел на бедного мечтателя и опрокинул бумажный стаканчик с, благо, уже остывшим кофе, облив его с ног до головы. - Эй, что ты вытворяешь? - тут же среагировал Кенни. Он бросил чемодан и двинулся к бизнесмену. Тот, проорав что-то невнятное и, по всей видимости, матерное, двинул со всей силы «защитнику» в нос, и растворился в толпе туристов из Китая, галдящих как прибрежные чайки. - Кен, ты в порядке? - вскрикнул Лео, подбежав к зажимающему полосатым шарфом кровь спутнику. После гнусавых ругательств, и чего-то типа «да норм, бывало и хуже», Кеннет стащил с тебя куртку и укутал вымокшего в кофе Леопольда в свою куртку, - не дай Бог тот простудится, родители ж не простят. Теперь они точно должны поспешить на автобус, а то ждать три часа как-то не очень хотелось. Баттерс отобрал У Кенни чемодан, потому что нос не переставал кровоточить. Когда-то оражево-желтый шарф уже почти полностью окрасился в кровавый цвет, но салфетки были где-то далеко, непонятно где. Они вышли из стеклянных дверей аэропорта. Леопольд всё семенил вокруг Кенни, всё спрашивал, всё ли в порядке. А потом раздался какой-то, будто хлопок. И он тут же замолчал. И повалился на землю. Кеннет оглянулся. По его сиреневой куртке, той, что была на Стотче растеклось красное пятно. Такое же, как и на его шарфе. Но он не успел даже понять, что произошло. Раздался еще один хлопок. Вдруг, внезапно сильно заболела голова. И стеклянная дверь почему-то разбилась. Ноги подкосились. Стоять стало трудно. Он как будто провалился под лед, в холодную воду. Все тело онемело. - Баттерс... - шепот. Рука, тянущаяся к лежащему на полу. Все расплывается в глазах. И люди почему-то бросились врассыпную... *** Обычно, я не запоминал сны. И даже не пытался вспоминать поутру. Но был один, что снился где-то раз в пару месяцев, иногда и того реже, - вот его бы я с радостью забыл. Темный, как будто на когда-то яркой картине вымыли краски, макнув в грязную жижу. Там Кристоф. Он, еще ребенок, как еще тогда, давно, в детстве. Лежит на сырой земле. Кругом взрывы, слышен лай собак. Даже сквозь сон (а я понимаю, так или иначе, что это просто сон,) дико болит всё тело. И нет возможности пошевелиться. Я просто смотрю, как тело Крота вдруг сводит судорогой, и он начинает хрипеть. Он умирает. Медленно и мучительно. Пытается подняться. Или хотя бы ползти. У него несколько рваных ран, из которых течет густая кровь. Такое чувство, что это не закончится никогда. Кровь медленно течет. Он медленно ползет. А я обездвижен. Вынужден молча смотреть. Я пытаюсь кричать. Ни слова. Лишь лай. И взрывы. А потом, спустя вечность, я просыпаюсь. Я не сразу понимаю, где я. И даже кто я. А потом наваждение проходит. Я снова могу двигаться. Но та картина еще долго не выходит из мыслей. И мерзкое чувство не отпускает. Презрение к себе от невозможности помочь да и элементарно что-либо сделать. Гул в ушах. Но, со временем, всё это рассасывается, до тех пор, пока не приснится снова. Нынче этот сон мне снится каждый день. Хотя, не совсем так. Меня держат взаперти. Перед ноющими глазами серая бетонная стена, каждое пятнышко на которой уже давно изучено вдоль и поперёк. Ни одного окна в комнате. Единственный свет, тусклый, от лампы в торшере без абажура, - за спиной. Железная дверь, которая мерзко скрипит. Вентиляционная решетка под самым потолком, слишком узкое отверстие, чтобы в него протиснуться, на такой же скучной серой бетонной стене справа от меня. Я не знаю, сколько времени прошло. И не знаю, сколько еще пройдет. Я не могу ничего сделать. Запястья ноют от туго замотанной липкой ленты. Ноги тоже приклеены к ножкам металлического стула. Позвоночник уже давно свело. Я уже почти привык к этой боли. Рядом со мной стоит питательная капельница. Видимо, кто-то хочет, чтобы я жил, но он не намерен меня кормить по-человечески. Кажется, у меня переломаны ребра. Меня несколько раз избивали. И пытали. Не так, как я когда-то практиковал выуживание информации, - менее жестоко. Хотя, в данном случае, классификация нанесения увечий не котируется вовсе; одно дело, когда пытаешь ты, и совершенно другое, когда пытают тебя. Тут уже не имеет значения тяжесть травм. Остается лишь факт - боль. Пару дней назад человек, который меняет пакет с живительной смесью в очередной не ограничился стандартными процедурами, и, помимо прочего, избил меня до потери сознания. Но, почему-то перед тем, как я отключился, я услышал «прости меня, пожалуйста». Но, может, мне просто это показалось. Забавно, на самом деле, что творит с человеком его собственное сознание. Голова иногда болела так, что мне являлись какие-то диковинные видения. Серая стена превращалась в красную. Слышались звуки. Иногда я даже слышал, как кровь течет по венам, чувствовал, как она пульсирует. Бывало, что я на самом деле начинал галлюцинировать. Возможно, я просто спал, но это трудно было назвать сном. Не было ранее ничего подобного. Слишком ярко. Слишком тепло, а потом холодно. Я физически чувствовал, как Кристоф ко мне прикасается. Я отчетливо понимал, что, мало-помалу схожу с ума. Помню, когда-то давно, как будто в прошлой жизни, меня куда-то везли. Долго. В фургоне стоял невыносимый запах.. потными носками пахло, кажется. И, должно быть, мне вкалывали какие-то опиаты, ибо проблески сознания были редки. А запах сумасводяще-сильный. Кто-то громко говорил. Они и смеялись иногда. Во мне начала прогрессировать ненависть к себе. Из-за того, что я реально не мог ничего сделать. Я уже несколько раз попадал в безвыходные положения, но мне удавалось выбраться. Однако, не на этот раз. Беспомощность. Полная. Как в том моём сне, который уже больше походил на реальность. Признаться, я бы уже и не удивился, если бы передо мной на самом деле оказался умирающий, но борящийся за жизнь Крот. Я кусаю до крови губы. Наверное, это единственное, что я сейчас могу. Я пытаюсь не думать о том, что происходит, почему меня здесь держат. Потому что это очевидно. Я попался. Зря я тогда, давным-давно, поехал за Кристофом и позволил Южному Парку засосать меня в свой омут безысходности. Но, почему-то меня не отпускает ощущение, что я еще туда вернусь. Видимо, там точно закопан какой-то магнит. Или это уже предсмертная агония. Я схожу с ума. *** Я с трудом открываю глаза. Кто-то копошится у меня за спиной. Внезапно рукам возвращается подвижность. В кончики пальцев будто врезаются сотни игл. А под кожу будто кто-то затолкал вату. Я не чувствую рук, а малейшее движение причиняет несносную боль, от которой хочется взвыть. - Тихо, - раздается шепот. Даже если бы я и хотел сказать что-нибудь, то не смог бы. Мне опять снился тот сон. Я подаюсь вперед,- тело не слушается, - и я падаю со стула, к которому был прикован, распластавшись на холодном бетонном полу. Кто-то тут же подхватывает меня и тащит к выходу. Я пытаюсь, изо всех сил пытаюсь переставлять ноги, но они плохо слушаются. С этими ватными мышцами так трудно справиться. Я пытаюсь понять, что же, всё таки происходит, но не могу. Куда меня ведут? Зачем? Кто ты? - У нас мало времени. Держись, чел, только держись, - я не узнаю этот голос. Едва ли я бы узнай чей-либо. Как же больно. Всё болит. Чья-то сильная рука придерживает меня. Длинный и узкий коридор, в котором мало дверей, скорее одни стены, такие же, как и в моей камере. Похоже на склад. Такой длинный-длинный. Ноги по прежнему с трудом отвечают на сигналы, подаваемые мозгом. В глазах всё плывет. Я понемногу начинаю приходить в себя. Выстрелы? Или мне кажется? В ушах по прежнему гудит. Тот парень, что вытащил меня, вдруг отпускает меня на пол. Я рухаю как мешок с картошкой, честное слово. Но боль, мало-помалу начинает спадать. Я уже могу нормально сжать пальцы, невидимые иголки всё равно впиваются в кожу, но их уже не так много. Нет, мне не показалось. Парень отстреливается. Я уже могу различать то, что происходит вокруг. Молодой человек, одетый в темно-синий комбинезон, за темными волосами не могу разглядеть лицо. Крот, ты ли это? Тусклое подобие радости вспыхивает где-то глубоко в душе. Но, нет, это точно не Кристоф. Другая фигура. Рост ниже. Да и представить себе не могу, чтобы он позволил себе отрастить настолько длинные длинные волосы, чтобы челка могла хоть как-то попасть в глаза и, не дай Бог, помешать. Да и прямые уж слишком, эти волосы. И кожа намного светлее. А куда делись все шрамы? И почему я решил, что Крот станет моим «принцем на белом коне»? А тот парень, вдруг, сдавленно вскрикивает. Попали. Задели правое плечо. Ткань одежды тут же чернеет. Но он продолжает палить в тех, кто в другом конце коридора. Нет, это точно не Крот. Но, тогда, кто? - Есть еще пушка? - с трудом выговариваю я. Он, без колебаний, запускает руку в карман кидает мне Беретту 93R. Старенькая какая. Девятый калибр. Магазин на двадцать патронов. Тело помнит. Рука ложится мгновенно. Не люблю стрелковое оружие, но приходилось иметь с ним дело. А, что есть, того не отнять. Даже если всё тело практически атрофировалось, не важно. Практически, не значит совсем. Я пытаюсь фокусировать зрение, как могу, но промахиваюсь куда чаще, чем попадаю. Возможно, будь я сейчас в более адекватном состоянии, съел бы себя заживо от чувства стыда, но притупленное ощущение реальности не позволяет корить себя за непоподания по целям. Да и не люблю я пистолеты и ружья и... неважно. Я бы и с заточкой не справился. Щелчок. В меня кидают новый магазин. Перезарядка. Щелчок. Вдвоем справляемся довольно быстро. Пальба, командные крики и вопли раненных вскоре стихают. Парень снова дает мне опору, - идти ещё трудно. Видимо, я был слишком долго обездвижен. Или же мне кололи какую-то несусветную хрень, состав которой я бы побоялся даже представить. Вероятнее всего, что и то, и другое. Боже, да какого хрена? Хотя, и он на меня немного опирается. Даже зажав ранение, невозможно предотвратить кровопотерю и последующую симптоматику. Вскоре мы выбираемся из здания. За тяжелой железной дверью нас сразу же накрывает сильный ливень. Одежда в мгновенье промокает. Не сговариваясь, мы баррикадируем дверь мусорным контейнером. Невдалеке стоит автомобиль, к которому и мы и направляемся уже бегом. К телу возвращается подвижность, что не может не радовать. Возможно, это вброс адреналина. Да не важно. Только сейчас, при приглушенном свете уличного фонаря в этой подворотне, я могу его разглядеть. Лицо мне кажется отдаленно знакомым. Но не таким. - Ты меня, наверное, не помнишь, - он угадывает мой вопрос.- Стэн Марш. Но я помню. Я не успел ничего сказать. Стэн скорчился от боли, схватившись за плечо. Недолго думая, я стягиваю с себя пиджак, точнее те лохмотья, что от него остались, и туго затягиваю его рану. Пуля прошла навылет. А, значит, остановить кровотечение сейчас важнее всего. Сзади послышался шум, и через зеркало заднего вида я увидел, как группа людей всё же вышибла заблокированную дверь, из которой мы недавно вышли. Нельзя было медлить. Стэн повернул ключ зажигания, и машина рванула с места. Выстрелы вслед утихли как только мы свернули за угол дома. Я оставил и без того тщетные попытки проанализировать происходящее как только мы выехали на ярко освещенную дорогу и слились с густым автомобильным потоком. Да и грохот проливного дождя напрочь выбивал все мысли из головы. Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь еде из первого попавшегося фастфуда. Загребущими руками, подчинившийся безумно голодным глазам, я заказал себе больше, чем смог осилить. По-началу, я даже не ощутил вкуса еды, но, вскоре, разваливающийся гамбургер показался мне едва ли не самым вкусным, что я когда-либо ел. Стэн с каким-то странным умилением смотрел, как я поглощаю пищу. Но я даже вспомнить не смог, когда, в принципе, ел в последний раз, поэтому с каким-то животным остервенение поглощал пищу, несмотря на смущающий взгляд. Шестьдесят два дня. Два гребыных месяца. Столько прошло с тех пор, как я вышел из заброшенного дома в Южном парке. Уже зима, конец декабря. Кажется, завтра Рождество. В Южном парке сейчас снег и дикий холод, дети скоро будут распаковывать свои подарки и возносить хвальбы Санте/родителям. А у меня никогда не было Рождества как такового. Единственным и, наверное, лучшим, подарком, был для меня когда-то Крот, уставший после задания и заснувший прямо на полу, под внезапно и наспех наряженной ёлкой. Снег в Южном парке всегда такой чистый. А здесь, в Сиэтле почему-то только дождь. Хотя, в Сиэтле всегда дождь. И летом, и зимой. Да, я оказался в Сиэтле. Меня сюда перевезли мои похитители. Раньше я никогда не бывал в этом городе, поэтому, в каком-то смысле, благодарен им. Красивый город. Я успел им полюбоваться, пока Стэн увозил меня в неизвестном направлении. Я решил пока не задавать вопросов, а довериться ему. Выхода всё равно не было. В крайнем случае, меня более никто не удерживал насильно, и при мне было оружие, - еще пять патронов. Но я, все же, надеюсь, что мне не придется пустить их в ход. Но, тем не менее, ствол в доступности, и, если что, я не побоюсь им воспользоваться. После перекуса и недолгого кружения по городу, мы выезжаем в пригород и останавливаемся возле неказистого мотеля. Вряд ли нас станут здесь искать. Какой-то привет из прошлого века. Не сказал бы, что он совсем уж ветхий, но, была бы моя воля, я бы проехал мимо; лучше бы уж в автомобиле заночевал, чем в таком месте. В прежние времена. Сейчас я был готов на что угодно, что хоть отдаленно напоминало матрас с подушкой. И я был не в восторге, что за меня платят. Как и в забегаловке, после оплаты номера на две ночи, я пообещал своему спутнику, что возмещу всё, как только смогу. Я не доверял Стэну. Да и как я мог? И, едва ли, мог выдавить из себя что-либо. Я чувствовал дикую слабость, но как только мы вошли в номер, я ринулся в ванную комнату. Я не стал смотреться в зеркало - подозревал, что увиденное меня вышибет из колеи окончательно. На ощупь я уже понял, что лицо заросло как никогда. И потом разило за километр. О грязи и моральном дискомфорте я бы даже не стал заикаться. Мне впору было выйти сейчас на улицы и просить милостыни. Поэтому я, без размышлений, сбросил когда-то рубашку, когда-то джинсы и когда-то дорогие итальянские туфли и залез под душ. Напор был слабый, но ни с чем не сравнимо то чувство, когда ты буквально физически смываешь с себя время. Те чудовищные два месяца. Когда я вылез из душевой кабинки (кажется, я пробыл там целую вечность), заметил, что на дверной ручке висит пакет. Новая одежда и белье, бритва, пена для бритья, дезодорант, зубная щетка в упаковке и паста. Как будто у меня покопались в мозгу. Всё, что мне было просто необходимо на данный момент. Хотя, довольно очевидно. Жаль, только геля для волос и моего любимого одеколона не было; да и одежда из супермаркета - дешевые футболка, кофта и штаны, которые были на пару размеров больше - , но я бы был свиньёй, если бы ткнул носом Стэна в эту оплошность. Я был безмерно благодарен, поэтому добрую четверть часа по окончанию приведения себя в порядок, в том числе и аккуратному сбривания отросшей, мать её, натуральной бороды, я мялся возле двери уборной, не зная, что и сказать по выходу. Я бы и шутканул, отворив дверь и продекламировав что-то типа «та-дам, а вот и я» и песенку бы целую спел, но мы же не в какой-то чёртовой комедии, чтобы так появляться, поэтому я просто повернул ручку двери и вышел. Стэн сидел на одной из двух кроватей. В его руке поблескивал стакан, а изо рта торчала недавно прикуренная сигарета. Тихо бормотал телевизор, - какое-то стэнд-ап-шоу. - Будешь? - не дожидаясь ответа, Стэнли налил мне стакан виски и кинул в него три кубика льда из рядом стоящего мотельного, заранее заготовленного кубка. Я молча принял стакан. Сделал пару глотков и не смог удержаться, чтобы не скорчить гримасу. Алкоголь показался слишком крепким, я ведь так долго не пил. Жижа тепло разлилась по организму, как будто по всем конечностям. Даже в пальцах ног я почувствовал тепло. - Чипсы? - Нет, спасибо,- никогда не любил сею вредность. - Ну ладно, - сухо проговорил Стэнли, отправив себе в рот пару рифленых круглешков, и снова уткнулся взглядом в телевизор. Я уселся на свободную кровать, поболтал стаканом, наблюдая, как лед бултыхается и бьётся о края стакана. Сделал еще глоток. Снова тепло растеклось по организму. Потерянность - вот, как бы я охарактеризовал себя в нынешний момент. Я боялся лишний раз моргнуть. - Спасибо, - подразумевая всё происходящее и произошедшее, выдавил я из себя, когда шоу закончилось и Стэн повернулся ко мне. Его стакан опустел и он, с мастерством бармена, наполнил его заново. Он лишь улыбнулся. Но так, что я понял, что за эту его помощь мне нет долга, от чего стало еще паршивее на душе. Как будто он сам возвращает мне то, что задолжал. Но едва ли он мне был чем-то должен. Я бы ещё совсем недавно поклясться мог, что при первой же встрече, он сровнял бы меня с землей. Дело было в Венди. Еще в младших классах у нас была с ним негласная борьба за неё. Позже, в универе, мы с Тестабургер случайно столкнулись в коридорах Гарварда. Я еще тогда удивился, что она смогла туда поступить. Она меня узнала, ну и как-то само собой всё закрутилось. Кто же знал, а она мне не удосужилась сообщить, что помолвлена. Всегда думал, что, Боже упаси, судьба столкнет меня со Стэном Маршем, и вот она, моя погибель. Но, то ли время лечит, то ли этот парниша куда неординарнее, чем я предполагал, и чем положено быть простой деревенщине, - вот он, на соседней койке ночлежки, подливает мне янтарную жидкость в стеклянную тару. Странный тип, таких бы бояться и обходить стороной, но, почему-то я, в очередной раз почуял в нем родственную душу. Да и, судя по всему (да что уж там? Он, фактически, вытащил меня из какого-то там круга ада), он во мне тоже. Криво замотанное его ранение по прежнему кровоточило, ума не приложу, как он умудрился столько продержаться, да еще и наведаться в супермаркет (о боже мой!). Конечно, он уже снял мой когда-то пиджак, и попытался сам обработать себе плечо, но, тем не менее, кровь не останавливалась. Поэтому я предложил ему свою помощь. Конечно же он не отказался. В тумбочке возле кроватей нашёлся швейный набор. И Библия. Мать её, Библия. «Ну и где этот ваш с'раный Боженька?» Я прыснул, в мозгу всплыла едва ли забытая фразочка , произносимая с непередаваемым акцентом. Стэн, наверное, подумал, что я был куда более метафоричен, мол настолько потерял веру во Всевышнего, что ухохатываюсь над стечением обстоятельств. В каком-то смысле, оно так и было, однако, возможно, этот приятель из детства и мой спаситель, по совместительству, знал куда более, чем я думал. Опять... Я молча зашил его раненные участки кожи под ключицей и за лопаткой , продезинфицировав всё, в том числе и дешевые нитки, которыми орудовал, тем же виски, что улетал с какой-то невообразимой скоростью. А потом я уснул. Буквально провалился в глубокий сон. Настолько глубокий, что даже пушечный выстрел не сумел бы меня разбудить. На этот раз я всё запомнил. Наверное, я еще никогда не спал так крепко. И так спокойно. Мне снился родной Оксфорд. Парк, недалеко от дома тётки. Я частенько туда сбегал, когда получал очередную взбучку ни за что. Там было большое дерево. Ива, кажется. Сероватая грубая кора. Длинные гибкие ветви, густо покрытые листьями, свисали до самой земли, образовывая как будто стену. Однажды, она зацвела. Я и знать не мог, что у меня аллергия на пыльцу, но я все равно приходил туда, и мучился, чихая и расчесывая глаза, ведь это место было мне как дом. Я даже подумывал своим тогда еще неокрепшим умом перебраться туда жить: там было так спокойно и умиротворенно. На широкой ветке, которая была низко, в доступности, я хранил несколько книг, которые уволакивал из дома тайком. Я проводил там много времени, слишком много. И никто не знал об этом месте (по крайней мере, я так думал, пока не нашел использованный презерватив). Мне снилось, что я снова сижу под этим деревом. Читаю книгу. Всё так тихо. Тепло. Сквозь листья пробивается солнечный свет, падает на страницы замысловатым узором. История интересная. Я почти наизусть знаю строки, по которым вожу глазами. Как будто дежавю, противно становится, - не люблю дежавю. Это самое мерзкое чувство, которое можно испытать: ты будто проваливаешься в кроличью нору, и от того, что сопротивляешься ничего не меняется. А потом ты, вдруг, выныриваешь. Странное чувство. Особенно во сне. И вот он я, сижу под деревом. Читаю книгу. Голдинг. Повелитель Мух. Мне когда-то так нравилось это чтиво. В детстве. А, когда я перечитал его в уже зрелом возрасте, меня переполнило каким-то негативом. Что-то внутри перемкнуло, и я стал смотреть на жизнь по-другому. Наверное, всё, что было в Южном парке, когда-то давно, когда я еще там учился, каким-то образом, в моем сознании слилось с сим повествованием, и я уже не смог отличить одного от другого. Наверное, сама атмосфера «брошенности» даже развитых-не-по-годам-детей засела в мозгу, как чертова заноза, которую не достать. И, вот, даже спустя столько лет, мы все остались всё теми же детьми, которые пытаются бороться за что-то: за власть, за жизнь, кто за что. И никакого смысла в этом нет. Мы все что-то себе и другим доказываем. Мы пытаемся звать на помощь. Пусть даже и подсознательно. У нас есть «вождь». Кто он? Джек или Ральф. Оба сидят у нас в мозгу. У каждого. Мы продолжаем строить шалаши, в которых можно найти временное укрытие и иногда даже дизайнерскую мебель, но надолго ли? Внутри нас есть и Хрюша. В нас кто-то или что-то умирает, и это становится для нас очередной психологической травмой. Каждый носит в голове необитаемый остров, на котором есть всё. Всё и никакого здравого смысла. Мы просто все выросшие дети, в которых идет борьба зверя и морали. Мы просто чуть больше знаем. Но, по сути, и это ничего не значит. Ветви-ивы-стена раздвигается, и оттуда, сквозь яркий солнечный свет проступает реальность. Грязно-желтая стена с какой-то пейзажной картиной. Самый дешевый, какой только можно было найти, наверное даже мой ровесник, телевизор, покрытый толстым слоем пыли. Пыльные шторы из давно выцветшей ткани, из под которых пробивается тусклый дневной свет. Тумбочка с трезвонящим телефоном. Мерзкая трель пронзает и без того болящий мозг. Какого черта? Где я? Кто я? Как паззл собираются недавние события. Но комната пуста. Стэна нет. В комнате пусто. Голова болит так, будто накануне была дичайшая вечеринка. Но, по сути, организм избавлялся от долговременного отравления, очевидно же. А сколько я вообще спал? Телефон перестаёт звонить. Но, спустя минуту, снова разражается той же тошнотворно-громкой трелью. Перебарывая желание излить на свет Божий собственное нутро, поднимаю трубку: -Да? - Зд`равствуй, пид`р ты с`раный, с 'Рождеством тебя, п'риду'рок, - как будто нарочно выбирая слова с со сложными согласными, цедит наконец-то знакомый голос на той стороне. Я в Сиэтле, что в штате Вашингтон. Далеко на северо-западе от Южного парка, что в Колорадо. Кристоф на востоке, в Питтсбурге, Пенсильвания. Тысячи километров. Если быть точным, то четыре. Четыре тысячи километров. А голос из трубки рядом. Не было долгих разговоров и обменов любезностями. Лишь две координаты на карте и порция информации. Сухой обмен и обещание. Обещание, которое значило куда более, чем что-либо. Ведь прошло два месяца с нашей последней встречи. Всё было куда запутаннее, чем можно было бы себе представить. Я, конечно, прокололся тогда, потеряв бдительность, но, оказывается, на меня вышли совсем не те, под кого я пытался подкопать. Другая, аналогичная преступная организация, которая, в свое время, объявила охоту на нашу. О них я знал довольно много. И это было очередным поводом обсыпать себя всевозможными ругательствами, что не догадался ранее. Ума не приложу, как им удалось меня выследить. Кучка а-ля сектантов, которые с попеременным успехом убирали неугодных их вере в какого-то очередного вымышленного существа, и которые погрязли с головами в теорию заговора. И, судя по всему, изначально они не были в курсе кто я, и что я стал нежелателен и у своих. Однако, положение было бедственным - меня пытали, я следовал протоколу, который сам когда-то и продумал, как мог. Не было откровений, не было вранья, но и не было молчания. Хотя, я мог и упустить кое-что. Как ни странно, сложившаяся ситуация имела и плюсы: как бы долго те не решались на «ход конем», «пешкой» или же вовсе «гамбит», - ведь, сдай они меня, открылись бы, а не сдай - подкосили бы собственные позиции иначе. Вербовать меня в свои ряды тоже было опасно, видимо. Очередная группа дилетантов с умником в услужении. Тем не менее, исключать вероятность повсеместного разоблачения личности не было рациональным. Придется накинуть очередной виток конспирации. Всё, ведь, уже давно перешло за грани разумного. Банальное отмщение, в принципе, особое извращение. Между делом, можно было бы и накрыть местную банду, но мне не было уже до них дела, - судя по всему, в том числе и по словам Стэна, накануне мы перебили большую часть. Вероятно, развитие событий будет следующим: остатки этой нерадивой армии примкнут к относительно вражескому фронту под предлогом новых геолокаций, инфы и скудных, но кадров. Самое вероятное развитие событий, если не полный развал. Тогда одним выстрелом - двух зайцев. Если мстить, то всем. Да просто почему бы и нет? Я попытался встать, но слабость не позволила. Может несколько минут, а, может, несколько часов, черт его знает, я провалялся в кровати, но, в конечном итоге, переборов себя, я поднялся. Тупая головная боль, сопровождаемая подташниванием, не позволяли стоять на ногах ровно. На двери висела записка. «Оставайся здесь столько, сколько считаешь нужным. В тумбочке ключ. Тебе позвонят. Прости, что оставил. Еще увидимся. Стэн.» Какой кривой почерк. Настолько, что не с первого раза прочёл. На всякий случай я решил обыскать весь номер. В тумбочке, действительно оказался ключ. От машины. Выглянув на улицу через окно, я нажал на кнопку разблокировки дверей. Промигал и звякнул недалеко припаркованный Приус, мать его,- но уже лучше, чем ничего. Вот уж не думал, что Стэнли настолько печётся об окружающей среде, что и в виде «пожертвования» подсунул мне гибрид. Там еще было несколько стодолларовых купюр. Я мысленно обматерил его с ног до головы. На кресле (предусмотрительно со стороны Марша) лежал пуховик, видимо из того же магазина, что и вся одежда, что была куплена накануне, - мне, ведь, предстояло вернуться в холодный Южный парк. Я уже мечтал вернуться в личную зону комфорта, представляя себе, что возвращаюсь в свою квартиру и облачаюсь в одну из оранжевых рубашек, дорогие брюки, стильный пиджак. Меня будто молнией пронзило. На мгновение я утерял способность видеть. Ладонь ощупала шею. Крестик. Где мой крестик? Тот самый, что был подарен мне родителем. Ничего. Его нет. И я вспоминаю. Тошнота подступает к горлу, и я уже не в силах бороться с рефлексом, молниеносно бросаюсь в уборную и едва ли не душу выблёвываю из себя в проржавевшую раковину. Как бы я хотел быть не собой, - по сути, моя жизни ничего не значила. Совсем ничего. Меня уже дважды не должно было быть. И я застрял в какой-то пустоте. Выпускник элитнейшего колледжа, нынче без личности и с гнетущей аддикцией к физической расправе над теми, кто решил пошатнуть и без того моё нестабильное постоянство. Тем не менее, в жизни у меня более ничего не осталось, а, значит, я не смогу сделать шаг дальше, не избавившись от этого уже загноившегося заусенца. Я уже готов к тому, что полностью освежую собственную метафизическую руку, сдирая его, этот заусенец. Я уже готов ко всему. У меня ничего не осталось, а, значит, мне нечего терять. Мои же глаза смотрят на меня крайне недоброжелательно сквозь зеркало. Я бы мог долго анализировать, вглядываться в собственные зрачки, дивиться землистому оттенку своей кожи, думать о личном экзистенциальном назначении, жизненном пути, чувствах, ощущениях, но, задвинув подобные мысли далеко вглубь, я вышел из ванной комнаты, собрал жалкие манатки, подхватил пуховик, сгрёб со стола ключ от машины и вышел на улицу. И так слишком много времени прошло, нельзя более терять ни мгновения. Нужно закончить то, что требуется. (А требуется ли? Может, мне стоит забыть всё и начать с нуля?) В очередной раз отогнал от себя мысли о безоблачном бизнесе по продаже мягкой мебели где-то там, на родине. Нет. Нет-нет-нет. Это было бы слишком просто. И неинтересно. Когда-то давно меня укусил странный клещ, который, вместо энцефалита, заразил меня неоднозначным заболеванием под названием «La Resistance». Сопротивление. Как есть. Всегда. *** И, тем не менее, большую часть времени, я, кажется, был в отключке. И что же мне кололи? О том, была ли продезинфицирована игла, я даже боюсь думать. Не думать. Не думать. Не думать.. *** Меня ждала долгая дорога. Солнце, заслонённое тяжелыми облаками, клонилось к закату. Дождь барабанил по капоту и стеклам дешёвой машины. Из колонок доносился какой-то старинный инди-рок, - машина не моя, радио плохо ловило, в бардачке нашлась дюжина дисков, предусмотрительный Стэн, черт его дери, позаботился и о моём энтертейнменте. По правде говоря, из-за этой находки мне захотелось вколотить ему его зубы в его же глотку. Но это желание испарилось как только я завёл этот драндулет и выехал с территории мотеля, оказался на дороге и нажал на кнопку «плэй». Много часов. Много миль. Редкие встречные автомобили. Я выбрал старые трассы. Логичнее было бы воспользоваться новыми автобанами, и лавировать, на высокой скорости между машинами наслаждаясь приливами адреналина, но на более древних дорогах можно было вдавить педаль в пол и не беспокоиться о том, чтобы случайно не влететь в чей-нибудь бампер, вдруг почувствовав слабость в конечностях или испытав в очередной раз подступающую к горлу рвоту. Я старался не думать. Вслушивался в тексты исполнителей, что то и дело взвывали, буквально выворачивая души наружу. В основном песни о любви. О том, как им больно от того, что они любят, от того, как им хорошо, что они любят. А я никогда не мог понять этого того самого, о чём они там поют, о том, о чём все говорят, о том чувстве, что, по идее, крутит эту нашу Землю. У меня были всегда влечения, которые, по сути, всегда были, наверное, чересчур обоснованы логикой. У меня был Крот, который более, чем кто-либо вписывался в эти мои логические рамки. Любовь? Я люблю, когда всё по моему. Я люблю красивые вещи. Я люблю выпить вкусный напиток вечером в вычурном баре. Я люблю грозу (и, будто, нарочно, нависшие облака пронзило молнией, и, где-то там, вдалеке, громыхнуло). Я люблю ощущения, когда кожа, априори плотная, но тонкая по факту, поддается и расходится под острым лезвием, - нет, я не маньяк-убийца (хотя, эта грань уж слишком тонка), я хирург до мозга костей, и мне всё равно, что у меня под рукой, скальпель или нож для резки мяса; и пусть я и отучился на психолога-криминалиста, я всегда буду благодарен той симпатичной ассистентке декана хирургического отделения за то, что пускала меня на некоторые лекции и в анатомический театр. Я люблю свою коллекцию холодного оружия разных эпох и культур, за которую выложил целое состояние, и которая теперь пылится в недрах моей любимой квартиры в запорошенном снегом городке в горах Колорадо, куда я и держу свой путь. Я люблю одиночество. Люблю подумать. Но я люблю и когда кто-то рядом. Нет, конечно, не каждый встречный. И не толпа. А тот, кто понимает с полуслова. Люблю когда этот кто-то прикасается ко мне, люблю и прикасаться к нему. Люблю эти чувства от прикосновений, которые растекаются по всему телу непередаваемым словами теплом. И эти шрамы. И раз за разом их изучать. И эти вьющиеся волосы, в которые так приятно запускать пальцы. Тонкий запах дешёвого табака от кожи. Люблю ли я Кристофа? Сложно сказать. Он будто врос в меня, стал частью меня. «Игрушка для развлечения» уж давно не подходящий эпитет, да и, на самом деле, никогда не был таковым. Я никогда не смогу оставить его позади. Но люблю ли я его?.. Солнце давно закатилось за линию, что якобы должна была быть горизонтом. Чем дальше я углублялся в материк, тем реже становился дождь, а разрастающаяся буря давно осталась позади. Вскоре облака вовсе расступились, и небо засыпало бесчисленным количеством звезд. Я бы и остановился, просто так, где-нибудь на обочине, полюбоваться чудным видом, но мне хотелось побыстрее добраться в точку назначения. Быть может, я еще застану это зрелище на заправке, но, судя по всему, следующая остановка (и перекусить, кстати, не помешало бы) предстоит только на рассвете. Хотя, в какой-то мере, насладиться небом можно и сквозь лобовое стекло. Прошло ещё несколько часов монотонной дороги. Заряд аккумулятора в машине заканчивался. От унылого неизменного пейзажа и мелодичных завываний очередного сверхэмоционального исполнителя, веки отяжелели и стали смыкаться. Я, всё же, не полностью восстановился, - усталость и слабость брали своё. Но я не мог позволить себе остановиться посреди поля где-то в глубине Айдахо. Пару раз меня едва не сносило в кювет. Я бил себя по щекам, пытался проснуться. Даже опустил стекло, чтобы холодный воздух и мелкий и мокрый снег не давали мне вырубиться. И мысли уже давно испарились из головы. Я решил доехать хотя бы до ближайшей заправки. В крайнем случае, если оная не подвернется в течение часа, тормознуть и дать глазам отдых. Однако, мне повезло. Минут через сорок вдалеке замаячила неоновая вывеска. Сельская забегаловка с бензоколонкой при ней. Я, конечно же, свернул. Заглушив мотор, я осекся. Запихал за пояс ствол, на всякий случай. Боже мой, какое захолустье. Когда мы с Кротом были еще детьми, частенько пробирались в кинотеатры на всякие фильмы ужасов. Преимущественно, они были настолько паршивыми, что, вместо того, чтобы пугать, они нас настолько веселили, что, бывало, наш смех выдавал нас с потрохами, и нас взашей выгоняли из зала. Так вот это место, дайнер-заправка в центре бескрайнего поля, идеально подходило для локации, где очередной мужик в обплёванной и замызганной алкоголичке с бензопилой на перевес гоняется за визжащими студентками с внушительных размеров бюстами. Стеклянная дверца премерзко скрипнула проржавевшими петлями, разбудив задремавшую за прилавком женщину в выцветшем розовом платьице, должно быть формата три-икс-эль, и местами заляпанном фартуке, сжавшую в пальцах давно истлевший окурок. Она всполошилась, как напуганная курица, выкинула бычок куда-то под прилавок и начала деловито что-то строчить в блокнот, упорно делая вид, что не замечает меня. Я к ней подошёл и наиграно покашлял. Она не подняла головы, продолжая выводить закорючки на бумаге. - Доброй ночи, мэм, - попытался обратить на себя её внимание я. - Чё надо? - противным голосом чуть ли не гавкнула она, всё так же уставившись в блокнот. Я слишком устал, чтобы язвить в ответ, поэтому просто заказал яичницу с тостами и кофе. Зачем-то ещё взял сигарет, несмотря на нарастающую головную боль. Должно быть, подсознательно проностальгировал по запаху табака. Дама искоса посмотрела на меня и небрежно предложила присесть, мол принесёт всё. Я занял столик, который по виду был наименее загаженным. Как ни странно, еда оказалась вполне съедобной. Даже вкусной. Возможно, я настолько отвык от добротной пищи. Или же был намного голоднее, чем ощущал. Допивая жидкий кофе, я закурил. Слабость немного отступила, но спать хотелось по прежнему. Круглые и простецкие часы, криво висящие прямо над головой женщины в униформе, громко тикали на всё помещение. 4:50. Рассвет ещё не скоро. До Южного парка ещё далеко. А за окном всё моросит этот холодный и мокрый снег с дождём. Небо затянуло будто густой дымкой, так что звёзд не было видно вовсе. В каком-то смысле мне претила мысль, что я, на данный момент владею технологичной машиной, не портящей окружающей среды, и заранее предвидел мину той тучной дамы, когда подойду к ней со штепселем и скромным и однозначным вопросом «куда вставить?». Я оставил это на завтра. То есть уже сегодня. Спать пришлось в машине. Я устроился на заднем сидении, свернув под головой куртку. Пистолет под рукой. Тесно, неудобно. На этот раз мне не снилось ничего. За что огромное спасибо моему мозгу. Из-за дискомфорта я проспал недолго, но отдохнуть, тем не менее, смог. «Наполнив бак» (даже запах бензина вспомнился) и позавтракав сэндвичем с ветчиной и сыром, который тоже вышел очень таким себе ничего на вкус и на удивление сытным, я двинулся дальше в путь. Было трудно, но я старательно отгонял все мысли, какие только лезли в голову. Я пристально разглядывал пустой пейзаж и вслушивался в тексты песен, что доносились из динамиков. Через какое-то время я уже стал подпевать. Поздним вечером, уже после пересечения границы Вайоминга и Колорадо, мне снова пришлось остановиться для дозарядки. Да и спина болела от долгого сидения за рулем, в одной позе. Снова пришлось испытать на себе саркастичный взгляд. Я решил оставить последние пару сотен миль на последующий день. Ни буфета, ни дайнера на этой заправке не оказалось. Кассир рассказал о небольшом мотельчике, что стоит в отдалении от трассы. Туда я и направился. На следующем съезде я свернул и углубился в лес. На полянке стоял скромный домик-коробка, на нём висела перегоревшая табличка, и ничто не говорило о том, что гостиница принимает гостей, тем не менее, я припарковался и пошёл к двери с надписью «администрация». Заперто. Я постучался. Внутри раздалось шебуршение. Кто-то выругался. Замок щёлкнул, и передо мной предстал заросший щетиной мужик, от которого за километр разило бадягой.. Денег на номер у меня, конечно, хватало, но уж чересчур высокая цена была оглашена, да и я не хотел оставаться с полупустыми карманами, поэтому попытался поторговаться. Дядька оказался сговорчивым, но крайне неприятным в общении. И как-то странно на меня косился. А вот номер оказался вполне аккуратным, хоть и немного пыльным. Через какое-то время, тот мужик принёс мне ужин - скромную порцию, видимо, готового обеда из супермаркета, небрежно выложенную на тарелку. После еды меня стало резко клонить в сон. Я лег прямо на застеленную кровать, даже не раздевшись. Среди ночи, ближе к утру, сквозь дрёму, я что-то услышал. Веки были настолько тяжёлыми, что я не сразу смог их разлепить. А когда я, всё же, открыл глаза, пару секунд я не мог привыкнуть к темноте и ничего различить. Но в комнате я был явно не один. То, что произошло далее, заняло катастрофически мало времени, но мне показалось, что мгновения тянулись бесконечно долго. Сначала я услышал тяжелое дыхание. Потом тяжелые и неровные шаги. Тот свиноподобный выпивоха всем телом навалился на меня и буквально принялся душить, зажимая широкой и вонючей ладонью рот и нос. Сначала меня будто молнией пронзило, и я не мог и пальцем пошевелить. Тут я почувствовал какие-то манипуляции в области паха. Наконец-то придя в себя и осознав, что происходит, я запустил руку под подушку. Пистолета, который я так надеялся там найти, не было, да и вокруг всё было словно размазано. Естественно, закрались подозрения, что моё вчерашнее блюдо было с особой приправой. Мужик заметил, что я жестикуирую, и, значит, могу вырваться, поэтому отпустил мое лицо и попытался поймать мои запястья. Я не дал ему этого сделать. Собрав все оставшиеся и возможные силы, я схватил лампу с тумбочки и всадил ее в голову этой грязной сволочи, скинув его с себя. Он рухнул на пол рядом с кроватью. Я воспользовался моментом, вскочил и подбежал к столу, именно там я оставил накануне ствол. Щелчок предохранителя. Два выстрела. Тишина. И тут словно в голове кто-то дёрнул рычаг. Нервы сдали окончательно. Колени подкосились. И вся та боль, что я испытывал за всю свою жизнь и, в том числе за последние несколько месяцев, сдавила грудь, едва ли не кроша и без того переломанные рёбра. Мне не хотелось быть собой. Мне уже ничего не хотелось. Я так и просидел на полу, обхватив колени, глядя в пустоту, до самого рассвета. *** Когда я въехал в Южный парк, меня охватило состояние жамевю: я не мог понять - туда ли я приехал? Всё казалось чужим, инородным. Но улицы, каким-то образом сами меня привели туда, куда мне нужно было добраться. Я припарковал автомобиль у обочины между двух точно таких же машин другого цвета. Какое-то время мне не хотелось выходить, я потерянно оглядывал местные архитектурные изыски, словно в первый, но, на деле, в тысячный раз. Внутри меня что-то бунтовало, и мысли о том, чтобы сбежать к чертям собачьим, себя не помня, не давали покоя. Но куда? И, главное, зачем? И это начало меня не на шутку злить. Когда побелели костяшки пальцев от того, насколько рьяно я сжимал руль, я прочувствовал на себе то, о чем рассказывал престарелый препод когда-то давно, еще когда я был на первом курсе и конспектировал, изощренно перефразируя лекции, даваемые студентам скучно и косноязычно. Стадии принятия ситуации. Но которой из них, столько ведь произошло? Понятное дело, что я начал копаться в себе, чего делать не стоило ни в коем случае. Я это понимал так ясно. Но не мог перестать. Наверное, то же самое чувствует наркоман, когда вновь даёт себе обещание, что эта доза - последняя. Я бы до бесконечности мог сидеть в машине, смотреть как пушистые комочки слипшихся снежинок медленно падают с неба на едва ли живой городок в горах, о котором, наверное, никто из цивилизованного мира и слыхом не слыхивал. Но торговаться, как было положено по сформулированной трактовке последовательностей выхода к мнимому просветлению, я не собирался. Метафизический товар не представлял для меня ценности, а, посему, я всё же вышел из машины. Пройдя два квартала, я удостоверился, что за мной никто не следит, да и что, в принципе, никого нет поблизости, я свернул за угол, в один из тех переулочков, что ведут в тупик. Мне пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться и дернуть за конец пожарной лестницы. Пружинка сработала, и железяка, громко проскрипев, опустилась передо мной. Слишком громко. Я снова оглянулся, но никто, судя по всему, и не собирался реагировать. Я преодолел пять пролётов, ладони сводило холодом от соприкосновения с холодным металлом, но самое сложное было впереди. Куртка, приобретенная Стэном в Сиэтле, не была предназначена для морозов, что каждую зиму накрывали горные местности даже более южных, чем Вашинктон, штатов. Я продрог едва ли не до мозга костей. А предстояло мне пробраться по тонкому и шаткому карнизу около сорока метров. Не так уж и много, если бы не спазмы мышц. Перспектива навернуться с шестого этажа и переломать остальные кости, не считая и без того, недавно переставших ныть - наверное, от холода, - ребер, не особо радовала. Но делать было нечего, да и спускаться вниз не очень-то хотелось. С горем пополам, я добрался. Это окно всегда было открыто, ибо у меня всегда должен был быть запасной как и путь отхода, так и путь «прихода». Я даже поразился, насколько неквалифицированно моё прежнее начальство, учитывая слой пыли, что покрыла все поверхности, и то, что абсолютно всё, что было, осталось на своих местах в моей квартире. Неужели никто так и не додумался прошманать от и до обитель неугодного криминального деятеля? С таким же успехом я бы мог не подвергать себя неудобствам, маясь в полуразрушенном-пережитке-прошлого-домике-на-окраине. На этот раз мне нужно было собрать всё, что было мне хоть как-то дорого, по плану, независимо от того, какие подозрения это могло бы на меня навлечь. Да, чёрт подери, кто станет хоть что-то здесь искать, особенно спустя столько времени? И когда я застегнул молнию последней сумки на меня накатилась настолько всепоглощающая пустота, что я даже пошевелиться едва ли мог. Все воспоминания нахлынули как цунами. Будто кто-то воткнул мне гарпун в позвоночник, парализовало. Обиднее всего, что я прекрасно понимал, что со мной творилось, что эта слабость - психосоматическая. Мне нужна была помощь. Наплевав на все планы и предостережения, я кое-как добрался до тумбочки со стационарным телефоном (едва ли я им когда-либо пользовался). Номер по памяти. Пара гудков. - Ты что, блять, тво'ришь?.. *** Кристоф, как мог, пытался абстрагироваться. Пытался отделить работу от жизни. Поэтому и задания он слушал вполуха и вполсилы выполнял поручения. Часто попадал впросак, часто получал ранения и оплеухи от вышестоящего. У него не было доступа к информации как таковой, да и его нарочно не подпускали. Он старался никак не выдавать себя, что было крайне сложно: хоть, в конторке редко бывало более трёх человек, что-то выкрасть оттуда казалось нереальным. Коллегам доверять было нельзя. Крот делал невозможное. И приносил всё, что умыкал в старенький покосившийся домик на окраине города, где скрывался молодой человек, которого ему, Кроту, когда-то было поручено убрать. Первое время, за брюнетом следили; он и сам замечал несколько раз, как за ним по городу ездили одни и те же автомобили. Через пару недель слежка утихла, и он начал усиленно копать под своих работодателей. Поиски мало что давали, куда более он узнавал от Грегори. Но общая картинка, тем не менее, не складывалась. В паззле не хватало слишком много деталей. И, как будто нарочно, Кроту доставались задания, которые находились всё дальше и дальше от города. Но он как можно быстрее расправлялся с делом, чтобы вернуться назад. Парень делал всё, чтобы ухватиться за любую ниточку. С неохотой ему пришлось связаться со сторонним лицом. По его просьбе, старый знакомый, Кевин Стули, который как-то уж совсем нездорово любил компьютеры и всё, что с ними связано, взломал базу данных. Этот случай навлёк очередную волну подозрений. И Крота незамедлительно отправили на другой край страны с пустяковым заданием. Конечно же, это было слишком очевидно, поэтому он не стал рассказывать Грегори ничего, лишь попрощался и уехал. Вернувшись через полторы недели, Крот никого не застал в, кажется, уже не первый день пустующем доме. И всё указывало на то, что дело неладно. Первым делом он поехал в подвал бара, туда, где можно было что-то выведать. Но поиски результатов не дали. Складывалось впечатление, будто Грегори сквозь землю канул. Несколько дней парень находился в сомнамбулическом состоянии. И винил всех и себя. Он даже умудрился напиться вдребадан и подраться с каким-то пожилым завсегдатаем сельского лофт-бара, в котором, трясущимися руками, протирал стаканы, подавал напитки и всё жаловался на неугодность этого нового помещения сам Скиттер. Но, после, взял себя в руки. Чтобы найти хоть что-то, нужно было кардинально изменить подход к делу. Слишком много всего было нужно. Кристоф был не силён замыслах. Он обратился к Кевину за советом, - этот молодой человек вывел его на другого старого знакомого, которому, по его словам, можно было довериться. К сожалению, Кайл Брофловски давно переехал из Южного парка. И было нелегко его найти. Обосновавшись в просторном доме в пригороде Питтсбурга, в Пенсильвании, Кайл давно обзавёлся семьёй и вёл обширную юридическую практику. В тайне от родных иногда проводил независимые расследования, поэтому и не испытывал нужды ни в чём. После долгого телефонного разговора, у Крота, наконец-то появился первоначальный план действия. Через несколько дней практически разваленное здание старого Скиттер-бара полыхало ярким пламенем. В огне были уничтожены все документы и погибли четверо человек, в том числе и, якобы, Кристоф. Явный поджог, который невозможно было замаскировать под короткое замыкание. А полицию, будто бы подкупили со стороны, чтобы не было раскрыто назначение подвального помещения. Да они и не горели желанием тратить свое время на каких-то там пироманов. Так или иначе, главной целью не было выведение дел сего предприятия на чистую воду. Тем не менее, помимо заметания следов, со стороны Крота, эти действия несли характер провокации по отношению к начальству. По правде говоря, он сам не очень понимал львиную долю того, что предложил ему Кайл, но, по большому счету, выбора не было, и, если тот рыжий еврей на другой стороне страны и был той небезызвестной «спасительной соломинкой», то за неё и нужно было хвататься. Парень в последний раз вернулся в свою квартиру. Так уж вышло, что он не появлялся там уже лет сто, не меньше. Затхлый запах табака и чего-то то ли прокисшего, то ли протухшего, тут же ударил в нос. Однако, некогда было ни убираться, ни мыть посуду, ни выгребать испорченные продукты (если они вообще там были, теперь это уже не важно). Из глубины шкафа были выужены две большие сумки. Одна наполнилась буквально в пару минут, а всё ее содержимое было указано списком в любой инструкции в аэропорту, например, в графе, озаглавленной жирными красными буквами «НЕЛЬЗЯ»: огнестрелка, колющие-режущее предметы, взрывоопасное всяческое, ядовитые жижи и еще много чего, что придумало человечество для запугивания, пыток, истязательств и смертоубийства. Во вторую сумку легли личные вещи - парочка самых нужных вещей, и несколько туго-замотанных пакетов с хрустящими купюрами с изображением Бенжамина Франклина. Крот мало тратил, и, фактически всё, что он зарабатывал, хранилось в импровизированной банковской ячейке в глубине его шкафа, куда он заглядывал только ради того, чтобы закопать очередную долю нажитого. На вокзале случилась какая-то накладка, и поезд, которого ожидал Кристоф, так и не прибыл. Вероятно из-за того, что все нормальные люди уже перестали путешествовать сим видом транспорта. До Пенсильвании ехать на собственном авто было довольно опасно. Следующий поезд был обещан в новый день. И так, с запозданием на целые сутки, из Южного парка, слегка запорошенного первым снегом, Крот прибыл в уже заплывший слякотью от перманентного перепада температур воздуха Питтсбург, где на станции его встретил молодой человек с кудрявыми рыжими волосами и такой же кудрявой и с рыжими волосами дочкой. Стэнли Марш, давний друг Кайла, ветеран войны в Ираке, несколько лет назад депортированный на родину, с позором изгнанный из рядов солдат за чрезмерное пьянство, но с некими почестями за свершенные деяния на службе быстро вышел на связь. С помощью каких-то потусторонних, казалось бы, или едва ли не демонических сил, Брофловски смог отследить, куда подевался Грегори, и, очень тонко и прямо-таки ажурно, Стэн стал «засланным казачком» в рядах странной и весьма неорганизованной организации на другом конце страны. Тем временем, на востоке Соединенных Штатов Америки, милая и гостеприимная женщина с именем, которое трудно произнести среднестатистическому англосаксонцу и, уж тем более, представителю романской языковой группы, коим является Кристоф, начала нервничать и закатывать скандалы из-за того, что, Кайл, её муж - некогда примерный семьянин, проводит чуть ли не всё своё время (и даже отпуск взял не для того, чтобы свозить её и детей на какой-нибудь пляж с коралловыми рифами и диковинными рыбками) с подозрительным смуглым мужчиной, погруженным настолько в свои мысли, что практически не ронял ни слова, как минимум, в ее присутствии, который, к тому же по выходным вкушал приготовленную ею пищу со всей семьёй за каждым воскресным ужином, и лишь благодарил за еду на ломаном английском. «У нас не курят,» - уже как гимн звучало в этом доме. - А как же Ханука? - возразила она, когда Кайл сообщил, что ему на какое-то время придётся возвратиться в родной город. - Неужели ты не почтишь, - о, как язвительно выделила это слово жена, - нас своим присутствием? Неужели тебе-таки плевать, - словно яд выступил на её губах, - на собственных детей? - Я должен увидеться со Стэном, прости, - едва дрогнув голосом, твердо сказал Кайл. - Опять этот Стэн. Можно подумать, что он тебе дороже, чем... - далее её слова было не разобрать, ибо она удалилась вглубь уютно обустроенного для супружеской жизни с тремя отпрысками дома. А Кайл аккуратно запихнул чемодан в багажник, обошел машину, сел за руль. Кристоф заметил определенную грусть во взгляде своего спутника, когда тот взглянул на него, прежде чем нажать на педаль газа и тронуться в путь. А когда Крот, утомленный очередным отстрелом прежних сослуживцев, чутко дремал, на изрыгающем пыль от любого малейшего движения матрасе, том самом, что лежал посреди комнаты полуразвалившегося заброшенного домика на окраине города где-то в горах Колорадо, раздался звонок. И определился номер, с которого ему никогда не звонили, но который, тем не менее был вбит в память телефона. *** И вот мы встретились. Признаться, я нервничал, как чёртов школьник перед экзаменами. Особенно, учитывая, что я последнюю четверть часа провел в скрюченном положении, лежа в густом слое пыли между кухонным гарнитуром и барной стойкой. Когда ко мне обратился Кайл, я не смог ничего ответить. Стоял себе, как истукан, и тупо смотрел в область коленки, а потом ширинки Кристофа, резко одёрнул себя и рассеянным взглядом уткнулся в стену. Я попытался среагировать как-то адекватно, но тщетно. Что-то внутри настолько переклинило, что, скажи я хоть что-то, - чувствую, вышла бы какая-то несуразица. Можно было бы списать это на какую-то там ментальную травму, как у «простых смертных». Однако, я был слишком подкован в теме, и все, кто находился, в этой комнате, знали это, во всяком случае, так можно было бы предположить. Мне, так или иначе, пришлось напустить на себя маску вменяемости, пусть я и выказал слабину, попросив помощи. - Ага, - только и смог я вымолвить. Стэн, понял, в чем дело, поэтому уволок рыжего парня в соседнюю комнату, ту, что когда-то была моим кабинетом. И за что я ему безмерно благодарен, в очередной раз. Кристоф всё это время молчал. Он был в том же состоянии, что и я. И мы остались наедине друг с другом. Спустя несколько тупых и гулких минут я нашел в себе силы и подошел к нему. Самое сложное было выйти из этого исступления. Практически невозможным казалось переступление той черты, что сковала нас обоих, но пришлось сделать над собой усилие. За стеной раздается звонкий смех. А я утыкаюсь лицом в плечо Криса. Я ощущаю его дыхание на затылке. Размеренное и спокойное. А у меня пульс уже в висках отдается. Мне стыдно за мою слабость, отчего восприятие реальности уходит на периферию. Я не могу поднять и руки, чтобы хотя бы дотронуться до него. Но, почувствовав его ладони у себя на спине, мои, сами по себе, уже ощущают тепло его кожи сквозь тонкую, абсолютно не по сезону майку. Я не знаю (и знать не хочу), сколько времени мы так проводим. А потом он аккуратно снимает с меня куртку. Она определенно мешает. Где-то внутри меня просыпается что-то, названия чему я не могу дать, и я снимаю с него футболку. И даже в настолько тусклом свете от закатного солнца, освещающего комнату через окно с наполовину задернутой шторой, замечаю на его теле по меньшей мере три новых глубоких шрама, недавно затянувшихся коркой. А потом он снимает с меня майку. И он отступает на несколько шагов. Признаться, за последние дни, если я и смотрел в зеркало, то только на лицо, а взгляд я нынче опускаю на себя впервые. Темное, сине-бурое с желтоватыми очертаниями, приукрашенное сумеречным светом пятно в области солнечного сплетения, криво перетекающее на правую подгрудную область, еще мелкие, разбросанные по всему торсу, несколько ссадин на плечах, ключицах и одна грубая над бедром. - Я убью тебя, уёбок, - сквозь зубы; Крот, кажется, определенно, знает больше, чем я. Он срывается с места, распахивает дверь в кабинет, где, судя по всему, Кайл и Стэн решили предаться давним воспоминаниям. *** На следующее утро я просыпаюсь. Кристоф тихо похрапывает. Пусть еще поспит. Я подхожу к окну. Тусклое солнце продирается сквозь дымку, затянувшую ломаный горами горизонт. Южный парк так изменился. Уже нет тех домиков, окруженных лужайками. Остались только новостройки-кондоминиумы, модные заведения и чересчур деревенские жители в чересчур современном мире. Я одергиваю занавеску. Поднимается столб пыли. Я чихаю. Оглядываюсь. Крис даже ухом не повёл. Но из соседней комнаты буквально выползает заспанный Стэнли в одних трусах. У него под глазом красуется багровый синяк. - Добр утр, - выговаривает он. И за ним захлопывается дверь в ванную комнату.