***
Сиэль приходит в себя среди прохладных ослепительно белых стен. Он по уши укрыт одеялом и практически не чувствует левой ноги. Он уже умер? Это ад? А где же черти с лопатами, кипящие котлы? Сумбурные мысли одна за другой возникают в его голове. Дверь открывается, пропуская врача и медсестру. — Дмитрий Князев? — Да… А вы — Сатана? — Странно, вроде гематомы мозга у вас не наблюдалось, — хмыкает доктор. — Нет, я врач, вас доставили сюда на машине «Скорой помощи» с переломом. — Точно врач? — криво усмехаясь, спрашивает Сиэль. — Простите, я шучу, это, видимо, нервное. Защитная реакция организма. — Ну, это хорошо. Больной шутит, значит, больной идет на поправку. Вы, надо сказать, родились в рубашке, после такого-то полета — всего лишь перелом левой ноги. Мы сделали все необходимое, кость срастется примерно за месяц, а пока придётся обзавестись костылями. Вот молодому человеку, на которого вы упали, повезло меньше. Он сейчас в реанимации. — Себастьян! — Сиэль мгновенно меняется в лице, а сердце начинает биться чаще. — Как он? Он будет жить? — Он в глубокой коме, состояние оценивается как критическое. Если в течение суток не наступит улучшения, возможно, придется отключить аппараты жизнеобеспечения. — Нет! А можно к нему? — В отделение интенсивной терапии посетителям категорически нельзя. А вам несколько дней вообще не стоит не вставать с кровати, мы еще не знаем, какими последствиями для вас обернется ваше падение. Врач решительно уходит, не затрудняя себя выслушиванием умоляющего бормотания Сиэля, но медсестра остается, чтобы сделать парню укол анальгетика. — Пожалуйста! Мне нужно к нему как-то попасть! Он мой лучший друг. Вы только представьте, он умрёт, а я буду продолжать тут лежать, как бревно! Прошу, мне нужно с ним хотя бы попрощаться! Сиэль делает самое грустное и жалобное выражение лица, на какое только способен, чтобы растрогать молоденькую медсестру. Даже Кот из «Шрека», увидев его, пошёл бы нервно курить. Пуская в ход все свое обаяние, он берет её руку и нежно целует. — Ну хорошо, врач уходит в пять, — наконец сдается порозовевшая девушка. — Я приду за вами с инвалидной коляской. Только ни слова никому, мне за это может сильно влететь.***
Как же медленно тянется время в этой проклятой больнице! Сиэль вертится в кровати, как на иголках, мучительно отсчитывая каждую минуту до заветных пяти часов. Наконец медсестра, как и обещала, появляется в дверях, толкая перед собой неуклюжую сидячую коляску. Сиэль, измученный ожиданием, тянется к внутреннему карману брошенного на стуле плаща, и несколько зеленых купюр перекочевывают в карман халатика девушки. Теперь бы пересесть в коляску, но, оказывается, он ещё слишком слаб для подобных упражнений. Нога отказывается повиноваться, голова идет кругом, к горлу подкатывает тошнота. — Обопритесь на меня, я помогу, — услужливо склоняется над ним девушка, белокурый локон касается его лица. Пришлось послушаться. Горько вспомнился Себастьян, который всегда и во всем его поддерживал. — Какое же это унижение — быть таким беспомощным! — ожесточенно цедит сквозь зубы Сиэль. Медсестра с лёгкостью покатила его через длинный больничный коридор до заветной двери. Как же тяжело видеть его таким! Обнажённое недвижимое тело под тонкой простыней утыкано множеством катетеров. Из горла торчит дыхательная трубка. Кардиограмма чертит почти прямую линию, фиксируя редкие и слабые сокращения сердца. Сиэль чувствует, как в глазах снова закипают слезы. — У вас пять минут. Я, пожалуй, покараулю у дверей. Постарайтесь не шуметь и будьте готовы по моей команде немедленно выйти, — говорит медсестра и тактично уходит. — Себастьян, — дотрагивается юноша до его ледяной руки. — Себа, очнись… Я же не смогу жить без тебя! Крупные слёзы катятся по щекам парня, падая на лицо и грудь дворецкого. Он по-прежнему невыносимо красив — лицо безмятежно и расслаблено, будто вылеплено из воска. Глаза прикрыты опущенными веками, и сердце Сиэля болезненно сжимается при мысли о том, что ему никогда больше не окунуться в их гипнотический чайный омут, не увидеть в них обжигающе-алую ревность или пламенную багровую страсть. Сильные руки больше не согреют его своим теплом, длинные музыкальные пальцы никогда не приласкают. Как же больно осознавать это «никогда»! — Себастьян, это я, идиот, во всем виноват! Зачем было докапываться до правды, зачем было рушить с таким трудом построенные отношения без оглядки на будущее? Ведь я был так счастлив! Больше никогда и ни с кем я не испытаю этого чувства. Он обессиленно падает на край больничной койки и захлебывается в беззвучных рыданиях. Себастьян по-прежнему лежит, бледный и недвижимый, словно большая фарфоровая кукла. — Знаешь, Себастьян, я покончу с собой, если ты умрёшь. Потеряв тебя, я понял, что не смогу жить один. Я люблю тебя… Он прикасается к холодным бескровным губам дворецкого и дарит ему последний прощальный поцелуй. — Прощай, Себастьян! — он все ещё внимательно смотрит на лицо дворецкого, и кажется — ещё секунда, и тот очнется, шёлковые черные ресницы взлетят вверх и распахнутся карие глаза, а пересохшие губы произнесут его имя… Отчаяние захлестывает Сиэля с головой и толкает на последний безрассудный поступок. Борясь со слабостью, он доезжает до больничного окна, с трудом открывает защелку, и, ухватившись руками за подоконник, из последних сил пытается перевалить через него непослушное тело. — Сиэль! — сквозь яростный стук пульса в висках он вдруг слышит тихий хрип и не верит ушам. От неожиданности юноша неуклюже падает обратно в колясочное кресло. — Сиэль! Он бросается к койке Себастьяна и теперь уже не верит своим глазам: дворецкий очнулся и пытается избавиться от дыхательной трубки, кардиоаппарат бешено пищит, выписывая частые неровные зубцы. — Себа, ты жив! Это просто чудо! — Сиэль импульсивно кидается на грудь дворецкого и покрывает поцелуями все его лицо. — Да куда же я от вас денусь? Вы без меня снова полетать задумали? Мне за вами не поспеть… — привычно иронично ворчит Себастьян, однако из его глаз в первый раз в жизни текут соленые слёзы радости. — Прошу, обещайте не влипать в неприятности, хотя бы пока я не окрепну. — Я обещаю! Себа, как же я люблю тебя! Через мгновение Сиэля сметает с дороги бригада врачей, которые бегут стройным галопом, дабы оказать очнувшемуся после комы больному первую помощь. Юношу спешно укатывают из реанимации обратно в палату.***
Некоторое время спустя. Себастьян без стука входит в палату Сиэля, он знает — тот его уже ждёт. Заходит и решительно закидывает на плечо его лёгкую торбу с черепами. — Ну что, граф, наконец-то на волю? — спрашивает он, иронично усмехаясь. — С-Себа! — вдруг не с того ни с сего охает юноша. — У тебя седой волос! — Хватит меня разыгрывать, демоны не стареют, — Себастьян спешно подходит к зеркалу и хмурится, видя еле заметный серебристый волосок среди остальных, черных, как вороново крыло. Дворецкий тут же небрежно его вырывает. — С вами не то что поседеешь… — снисходительно ворчит он. — Вот именно — демоны! Посмотри теперь на правую руку. Где печать контракта? — обеспокоенно вскидывает брови Сиэль. Себастьян переводит недоверчивый взгляд с правой руки на левую — они одинаковы, никакой пентаграммы на тыльной стороне ладони и в помине нет. Ногти, прежде совершенно черные, теперь тоже абсолютно нормальны — ухоженные, чуть отросшие и обычного бледно-розового цвета. — Так значит… Я свободен от контракта, мало того — я теперь совершенно бессильный, уязвимый, жалкий человечек, — говорит Себастьян, зло стиснув зубы. — Какой же ты глупый, Себа! Главное здесь — ты свободен. Ты наконец-то принадлежишь сам себе. Я больше не твой хозяин, ты больше не мой дворецкий. Никаких условностей. Мы равноправны. Я люблю тебя, и мне плевать, демон ли ты, ангел, человек или папа Римский. Тонкие руки Сиэля ловко оплетают дворецкого, и он целует его в губы. — Как же я счастлив, что наконец нашёл вас, — трепетно говорит Себастьян, обнимая Сиэля и гладя по спине. Он мягко помогает юноше подняться, надеть плащ и опереться на костыль. Тот делает первые несколько шагов, болезненно морщась. — Я бы мог взять тебя на руки, — сочувственно шепчет Себастьян. — Вот уж не надо. О нас в больнице и так хрен знает что думают после твоих частых ночных визитов в мою палату, — фыркает Сиэль. — Должен же я снова научиться ходить, или ты всю жизнь на руках меня таскать собираешься? — Я был бы счастлив, — пылко отвечает Себастьян, не задумываясь. Они выходят из больницы и садятся на крыльцо покурить. — Я, пожалуй, закажу себе какую-нибудь красивую готическую трость с черепом, — вслух размышляет Сиэль, философски выпуская дым колечками. — Ты не изменяешь себе, — усмехается Себастьян. — Что, в прошлой жизни я тоже ходил с такой тростью? — хохочет Сиэль. — С повязкой на глазу, с мрачной тростью… какой-то пират, а не граф получается. Может, у меня и деревянная нога ещё была? — Нет, ноги точно не было, — уже громче смеется Себастьян. Он крепко прижимает Сиэля к груди, будто боится, что сейчас у него отнимут его сокровище. Любуется большими глазами цвета океана, убирает челку за ухо, чтобы иметь возможность видеть все лицо юноши. — Пора идти. Нам еще столько нужно успеть за эти жалкие человеческие сто лет. А потом ты снова куда-нибудь реинкарнируешь, а мне тебя искать… Они уходят, взявшись за руки, и склоняющееся к закату солнце окрашивает их фигуры в густой фиолетовый цвет.