Happiness

Ненавижу просыпаться. Каждый новый день начинается с мысли о том, что нужно пережить очередные абсолютно пустые и неинтересные часы. То, что было вчера, повторится и сегодня. То, что будет сегодня, повторится и завтра. Можно продолжать эту чертову цепочку до бесконечности. Ничего. Не. Поменяется. Я знаю, что никогда больше не почувствую того, что жизнь дала мне почувствовать однажды. Вначале я надеялся, что всё вернётся, но постепенно я просто смирился. Ничего не возвращается, особенно хорошее. Уходит и не приходит обратно. И я не должен об этом вспоминать, думать каждое утро, каждый день, каждый вечер, каждую ночь и так далее по кругу. Здравствуйте, меня зовут Доминик Ховард, и я живу воспоминаниями. — Просыпайся, Доминик! Мэттью тормошит спящего мужчину в попытке разбудить, но тот лишь сонно отмахивается и невнятно мычит. Такое положение дел абсолютно не устраивает Мэтта, и он сдёргивает с Доминика одеяло, предоставляя его чувствительную к холоду кожу прохладному утреннему воздуху. Дом хмурится, не открывая глаз, и пытается найти рукой одеяло, чтобы спрятаться от неприятного ощущения, но вместо этого нащупывает пальцами живот Мэтта и, не упуская возможности, щипает его, злобно хихикая с довольной ухмылкой. Мэтт взвизгивает, и это служит сигналом Дому, что сейчас его будут мучить. И он оказывается прав, так как в следующее мгновение его тело дёргается от щекотки, но Мэттью, прижавший Доминика к матрасу своим весом, не даёт ему вырваться. А поцелуи на лице и шее полностью отбивают желание это сделать. — Ну что, ты проснулся? — Мэтт нависает над лицом Доминика, а тот, чуть приоткрыв один глаз, отрицательно качает головой, хитро улыбаясь. — Если я скажу, что да, то ты перестанешь меня целовать. Доминик получает звонкий шлепок по бедру за эту реплику, и слышит, что… … что микроволновка противно пищит, оповещая о том, что остатки вчерашнего ужина готовы к употреблению в пищу. Еда настолько безвкусная, что я даже не придаю значения, что я ем. Она лишь обжигает ротовую полость, а кофе немного отдаёт горечью. Смысла перебивать её сахаром я не вижу, да и сахарница по ненадобности запрятана где-то в дебрях кухни. — Ты не боишься проблем со здоровьем от такого количества сахара? Дом шокировано смотрит на то, как Мэттью добавляет пятую ложку сахара в утренний кофе, на что тот лишь показывает язык. — Доминик, мы живём вместе уже столько времени, но каждые несколько дней я слышу от тебя этот вопрос. — Это то, чего я, наверное, никогда не смогу понять. Дом представляет, какой на вкус напиток в кружке Мэтта, и его передёргивает. Привычка пить чай и кофе без сахара выработалась у него настолько давно, что он уже и не помнит, когда в последний раз пил их сладкими. Мэттью поднимается со своего стула и, держа в руке кружку, идёт к Доминику, после чего садится к нему на колени. — Я не понимаю, что тебя не устраивает. По-моему, ты должен радоваться такому количеству сахара в моём кофе. — Это ещё почему? — Дом вопросительно приподнимает брови, а Мэттью делает глоток и целует его. Дав Доминику распробовать поцелуй, Мэтт отстраняется и спрашивает. — Какой я на вкус? Дом хмыкает и заправляет немного отросшую прядь волос Мэттью ему за ухо. — Очень сладкий. — И тебе нравится это? Доминик хочет сказать, насколько ему это нравится, и выпросить ещё один поцелуй, но его прерывает… … звонок лежащего где-то в другой комнате телефона. Недовольно нахмурившись, иду на звук, чтобы скорее его прекратить. На экране написан незнакомый номер, и я, поколебавшись пару секунд, всё же отвечаю на вызов. В последнее время звонки с незнакомых номеров вызывают слишком много волнения перед тем, как я узнаю, кто звонит — надежда на звонок от конкретного человека до сих пор не прошла и даже вошла в разряд привычек. — Да? — Доминик! — голос Мэттью звучит радостно-возбуждённо, из-за чего Дом улыбается в трубку. — Доминик-Доминик-Доминик! — Да, Мэтт? Что-то случилось? — Начальство заключило какой-то важный контракт и на радостях отпустило нас на пару часов раньше, представляешь? Так что, — Дом уверен, что Мэттью в этот момент касается пальцами носа, — постарайся освободиться раньше тоже. — Ты что-то задумал? — Доминик откидывается на спинку офисного кресла и поправляет одной рукой узел галстука. — Ничего особенного, просто… хочу провести с тобой вечер. В последнее время мы с тобой видим друг друга слишком мало. — Хорошо, Мэтт, я постараюсь уйти пораньше. Я тебе позвоню, как закончу… — Эм… — слышу удивлённый женский голос. — Извините, можно Синтию к телефону? Устало выдыхаю, но из-за пережитого волнения выдох получается рваный. — Вы ошиблись номером. Не дослушивая до конца извинения, кладу трубку. Недолгое разочарование сменяется мыслями о более обыденных ежедневных проблемах, которые занимают меня ровно до момента выхода из дому. Не успеваю переступить порог, как сильный порыв ветра срывает небрежно до этого обёрнутый вокруг моей шеи шарф, и мне ничего не остается, кроме как погнаться за ним. — Дом, держи его! Мимо Доминика пролетает шарф Мэттью, и тот, вытянув вперёд одну руку, а другой держа тубус с картами и чертежами, пытается догнать кусок тёмной материи, так приглянувшийся ветру. Дом также порывается бежать, но Мэтт быстро хватает свой шарф на лету, победно улыбаясь. Протягивает Доминику тубус, чтобы тот подержал его, пока Мэттью будет приводить себя в порядок, но вместо этого Дом берет шарф и сам обматывает им шею Мэтта. Тот фыркает и закатывает глаза, когда Доминик проверяет, тепло ли завязан шарф, а после притягивает его к себе за воротник и целует. Волосы Доминика из-за ветра лезут в глаза… … и я пытаюсь убрать пряди с лица. Через секунду они снова возвращаются мне на глаза, и я даже пытаюсь не обращать на них внимания, благо уже подхожу к зданию, где располагается мой офис. Безумно хочется курить, и я не отказываю себе в этой прихоти. Достаю из кармана пальто пачку и выуживаю из неё сигарету. Подкурив, глубоко затягиваюсь горьким дымом и медленно выдыхаю серое облачко. Мэттью выхватывает изо рта Доминика сигарету и подносит её ко рту, шкодливо смотря на Дома. — Ты ведь не куришь, — Доминик удивлённо приподнимает брови и невольно засматривается на тонкие губы Мэтта, обхватывающие фильтр. Мэттью прикрывает глаза и, запрокинув голову, выпускает дым вверх, завораживая этим зрелищем Дома. — А я и не курю. — А что же ты тогда делаешь? — Доминик вытягивает шею вперёд, и Мэтт подносит к его губам сигарету, после чего пожимает плечами. — Мне просто нравится то, как ты на меня смотришь, когда я курю. — И как же я на тебя смотрю? — Дом улыбается, наблюдая за завитками дыма, выпускаемого Мэттом. Тот несколько секунд задумывается, пытаясь подобрать правильное определение. — Как художник на свою лучшую работу, работу всей своей жизни, знаешь? Доминик делает затяжку и легко проводит пальцами по щеке Мэттью. — Почему бы просто не назвать это «обожанием»? — Приятель, можно воспользоваться твоей зажигалкой? Передо мной стоит Эд — довольно дружелюбный парень чуть моложе меня, работающий в соседнем отделе. Киваю и протягиваю ему зажигалку. Эд подкуривает и отдаёт её мне, поблагодарив, а после отходит на несколько шагов. Если вначале многие друзья и знакомые пытались меня как-то разговорить, то последние несколько месяцев никто этим не занимается — видимо, все решили, что мне нужно дать время. Пройдёт постепенно. Должно пройти. Не может не пройти. Выбрасываю окурок в урну и захожу вовнутрь. Добро пожаловать, Доминик. Постарайся ближайшие несколько часов думать только о работе. *** Иду домой привычным маршрутом, который включает в себя посещение ближайшего супермаркета. Обычно его посещение занимает у меня от силы минут десять-пятнадцать. Вернее, не «обычно», а «теперь». — Ты решил, что хочешь на ужин? Мэтт пожимает плечами, внимательно разглядывая стеллажи с различными продуктами. — Не знаю, может… Может, это? — Мэттью берёт в руки упаковку с маффинами и изучает её. — Или нет, давай лучше это! Мэтт кладёт маффины обратно и берёт в руки следующую упаковку, но Доминик не успевает разглядеть, что это, потому что в следующий момент она возвращается на полку. — А может, просто закажем пиццу? Мэттью стоит рядом с тележкой и чешет затылок, в растерянности глядя по сторонам. Выбор продуктов для него всегда является занятием очень утомительным и длительным, потому что он и не знает, чего хочет, и хочет всё сразу. — Хорошо, давай пиццу, — Дом, хоть и уставший от бесконечной ходьбы по супермаркету, с улыбкой кивает. Ему нравится смотреть на то, как Мэтт мучается с выбором, потому что тот в эти моменты выглядит одновременно по-детски непосредственно и в какой-то мере нуждающимся в помощи. И это пробуждает в Доме множество самых разных чувств, но все они более чем приятные. — Нет, всё-таки давай купим что-то другое. — Спасибо за покупку, приходите снова. Не задумываясь, киваю и выхожу из супермаркета, неся в руке пакет с самыми необходимыми продуктами. Совершенно стемнело, и я стараюсь быстрее добраться до своей квартиры. Раньше я любил гулять по улице в тёмное время суток, ведь всегда рядом был кто-то, с кем можно было наслаждаться спокойствием и величественностью ночи, рассматривать небо и не заботиться о том, что завтра нужно будет идти на работу. Но это было раньше, а сейчас наступление темноты не значит для меня ничего иного, кроме как окончания очередного дня. Открываю дверь и захожу в тёмную квартиру. И её пустота снова болезненно отдаёт где-то в районе солнечного сплетения. — Мэтт, ты дома? — Да, я в гостиной! Доминик, сняв верхнюю одежду, проходит вглубь квартиры и застаёт Мэттью сидящим на полу перед чертежами. Это не является неожиданностью, ведь Мэтту больше нравится работать именно на полу, о чём прекрасно знает Дом. — Ты ещё долго собираешься тут сидеть? — Доминик садится рядом и целует Мэттью за ухом, а тот неопределённо качает головой. — Я не знаю, — парень прикасается кончиком карандаша к губам, не переставая смотреть в чертёж. — Я приготовил пасту, если ты голоден. И, если хочешь, можешь составить мне компанию, пока ешь, — Мэтт, наконец, переводит взгляд на Дома. Тот улыбается в ответ и кивает. Он никогда не против находиться рядом с Мэттью, пока парень работает, да и Мэтта его присутствие не только не отвлекает, но и расслабляет, позволяя закончить быстрее. Доминик встаёт и, быстро переодевшись в домашние вещи, идёт на кухню, а затем возвращается в гостиную, держа в руке тарелку с ещё тёплой пастой. Садится рядом с Мэттью на пол, упираясь спиной в диван, и приступает к еде, не говоря ни слова, чтобы не отвлекать своего партнёра. Молчание никого не напрягает, и, закончив ужин и отнеся тарелку на кухню, Дом снова приходит в гостиную, чтобы так же молча лечь прямо на пол, подложив под голову диванную подушку. Из освещения в комнате остаётся только настольная лампа, которую Мэтт тоже поставил на пол, и Доминик незаметно для себя проваливается в сон, чувствуя иногда тонкие холодные пальцы в своих волосах. Света уличного фонаря, проникающего через не зашторенное окно, вполне хватает для моего импровизированного пикника на полу в гостиной. Сыр и вино — такой ужин у меня бывает всё чаще в последнее время. Кажется, начинается дождь, так как слышен редкий стук капель о карниз. Алкоголь не приносит того облегчения, которого хотелось бы, а увеличивать дозы нет никакого желания, тем более, что напиться уже давно не является моей целью. Вначале алкогольное забытьё казалось единственной возможностью пережить ещё один вечер, когда прислушиваешься к каждому шороху в надежде, что это открывается входная дверь. Потом к алкоголю выработалось некое подобие иммунитета – несмотря на отсутствие координации и возможности сфокусировать взгляд на конкретном предмете, разум оставался нетронутым, а все чувства становились ещё острее. Ну а сейчас… сейчас мне просто надоело пытаться противостоять тому, что уже так прочно вросло в моё сознание. Условные, мать их, рефлексы. Или я просто боюсь признаться себе в развивающемся алкоголизме. Доминик слышит, как где-то с третьей попытки в замочную скважину наконец вставляют ключ и проворачивают его. Не сомневаясь в том, кто же это может быть, Дом идёт в прихожую и наблюдает, как во входную дверь буквально вваливается Мэттью, что-то бормоча себе под нос. Мэтт находится явно в нетрезвом состоянии, но это не является неожиданностью — прийти со дня рождения Тома трезвым не было никаких шансов, поэтому Доминик лишь ухмыляется и включает свет. От яркого освещения, резко ударившего в глаза, Мэттью прикрывает лицо ладонью и недовольно мычит, нахмурив брови. Когда его глаза привыкают к свету, он смотрит между пальцев на Дома и хитро улыбается, после чего его чуть заносит в сторону, и ему приходится упереться второй рукой о стену. — Ты… ты будешь меня ру… гать? — у Мэтта заплетается язык, но в его интонации отчётливо слышна вина. Доминик подходит к парню и, придерживая его пошатывающееся тело, помогает снять пальто. — За что? — брови Дома вопросительно и удивлённо приподнимаются, но Мэттью этого не видит — он крепко прижимается всем телом к Доминику, спрятав лицо у того на шее и громко сопя. — Я почти не стою на ногах, — бормочет Мэтт, и если бы его не обнимал в этот момент Дом, то он бы точно упал. — Единственное, за что я мог бы тебя ругать, так это за то, что ты в таком состоянии один шёл домой, — Доминик не двигается, чтобы состояние Мэтта стало чуть менее шатким. — Ты мог остаться ночевать и у Тома. Мэттью вздыхает и говорит, пытаясь подражать тону Дома: — Не мог я у Тома остаться. — Это ещё почему? — Доминик невольно фыркает, так как Мэтт, будучи пьяным, выглядит совершенно не отталкивающе, а скорее, наоборот. — Потому что ты бы беспокоился. А ещё, — Мэттью чуть приподнимает голову, достаточно, чтобы уставиться на Дома, но и не слишком, чтобы его рот оставался прижатым к плечу мужчины, — я соскучился. Почему ты не пошёл со мной? Том же сказа-ал, что ты можешь прийти! — в голосе Мэтта отчётливо слышалось обвинение. — Я не хотел его смущать. Мэттью шмыгает носом и понимающе — даже слишком понимающе, потому что он не может сейчас контролировать степень проявления эмоций — кивает. Несмотря на то, что Том спокойно принимает партнёра-мужчину своего лучшего друга, присутствие Ховарда заставляет его чувствовать себя неловко. Поэтому Доминик решил не напрягать обстановку, тем более в день рождения. — Доминик, пошли спать? Я засыпаю уже… — и, в подтверждение своих слов, Мэтт широко зевает. — Конечно, — негромко проговаривает Дом и целует Мэттью в макушку. Через несколько минут, во время которых Доминик помог всё ещё шатающемуся Мэтту дойти до кровати и снять с себя одежду, и отвечая на пьяные поцелуи, Мэттью уже негромко сопит, прижавшись к плечу Дома. — Спокойной ночи, Доминик… — Спокойной ночи, Мэтт, — еле слышно шепчу и укутываюсь в слишком большое для меня одного одеяло. *** Ветер колышет верхушки деревьев, но снизу воздух стоит практически спокойный. Незнакомые, или почти незнакомые, улицы стали частью повседневной жизни, ведь только они позволяют уходить в свои мысли, не прерываясь на болезненные ассоциации. Но незнакомых улиц становится всё меньше, а воспоминания не спешат никуда уходить, и скоро это станет проблемой. Но пока я просто сворачиваю на случайных поворотах, чтобы потом находить выход из практически глухих тупиков. Развлечение, которое ещё осталось доступным. Зачем, зачем спешить в пустую квартиру? Смотреть на те же самые стены и те же деревья из окна, смотреть на ту же мебель, на которой слишком просторно сидеть или лежать одному, зачем? Но стоять у своей же двери и не открывать её ключом, который находится в ладони, — это, как минимум, странно. И приходится поворачивать замок и заходить вовнутрь, чтобы снова что-нибудь вспомнить. — Дом? — голос Мэттью звучит глухо и даже как-то безжизненно, поэтому Доминик реагирует спустя пару секунд. — Мэтт, ты уже дома? Ответ приходит также с задержкой. — Ты можешь сейчас со мной поговорить? Доминик снимает ветровку и разувается. Из-за тона, которым было сказано это предложение, у него что-то несильно сжимается в районе груди, но он не предаёт этому значения. Предчувствия никогда не были сильной стороной Дома, поэтому он лишь заходит в гостиную, где на диване сидит Мэттью, подтянув ноги к груди. Доминик садится рядом с Мэттом и кладет руку ему на колено, но тот лишь поеживается и одергивает ногу, и неприятное чувство, накатившее на Доминика в прихожей, снова напоминает о себе. — Я не могу больше сдерживать это в себе. — Дом? Сердце болезненно пропускает один удар, чтобы потом с лихвой восполнить недостающее. Ну вот. Галлюцинации. Видимо, моему сознанию уже было недостаточно постоянных воспоминаний, и пришлось сгенерировать настолько реальный звук. Это единственное разумное объяснение тому, чего быть не может по определению. Надо взять себя в руки и успокоиться. И бросить пить вино каждый вечер. — Доминик?.. Голос, такой знакомый до боли, записанный в каждой молекуле ДНК, такой… взволнованный? Нерешительный? Доносящийся из гостиной и занимающий своё законное место в тишине холодной серой квартиры. Пожалуйста, пусть эта галлюцинация не уходит. Затаиваю дыхание, боясь спугнуть этот несуществующий голос. Собственное сердцебиение заглушает все звуки, кроме одного. Шорох диванной обивки. Удары сердца грозят порвать изнутри барабанные перепонки, а на лбу ощущается влага от пота. Не разуваясь, делаю несколько шагов по направлению к гостиной. Ноги не слушаются, будто иду в чем-то вязком, как мёд. И этот мёд окончательно застывает, когда я наконец вижу диван и того, кто на нём сидит. Отросшие, непослушные и немытые волосы. Мешки под глазами на пол-лица. Нахмуренные брови над немного кривым носом. Никогда его не видел таким, поэтому… это не галлюцинация? Во рту пересыхает, а голова начинает немного кружится. Не могу найти сил даже пошевельнуться хотя бы на миллиметр. — Ты можешь сейчас со мной поговорить?.. *** Доминик смотрит на свою ладонь, только что покоившуюся на колене Мэтта. Всё, абсолютно всё в нём вопит о том, что сейчас произойдёт катастрофа, кораблекрушение жизни, что нужно срочно хватать Мэттью и бежать, бежать, пока есть силы, не дать этому свершиться. Но Дом лишь сглатывает слюну. — Говори. Мэтт прикрывает глаза, пытаясь собраться с мыслями, вспомнить всё то, что он готовился сказать и что так поспешно вылетело из головы в самый важный момент, когда назад уже дороги нет. Но стоит ему начать, как поток слов высвобождается и льётся до самой последней капли. — В последнее время я почти не спал. Я долго не мог определиться со своими чувствами. Ты… Доминик, ты самая важная часть моей жизни. Самый прекрасный человек, которого я встречал. Я не могу представить себя сейчас, если бы я не встретил тебя, если бы мы не прошли столько вместе. И я безумно люблю тебя. И безумно боюсь потерять тебя. Но ещё больше я боюсь того, что уже какое-то время я обманываю тебя, себя. Да, я люблю тебя, но… Но как самого близкого человека, друга, как родную душу. Не как партнёра, — Мэтт прикрывает глаза и, сглотнув слюну, продолжает: — Я очень хочу, чтобы мы могли быть рядом. Чтобы между нами не было ни капли лжи. Чтобы все, абсолютно все эмоции были искренними. Доминик не помнит, дышал ли он во время этого монолога. Не помнит, моргал ли, билось ли сердце. Не верит в происходящее и смотрит в одну точку абсолютно пустым взглядом. — Но я знаю тебя, Дом. И я знаю, что у тебя так не получится. Поэтому… — в голосе Мэтта отчетливо слышен комок, подступивший к его горлу и прервавший его речь на несколько секунд. — Просто скажи, что мне делать. Из-под ног Доминика будто бы пропал пол, и он сидит на краю пропасти. Он не понимает, что происходит, почему рядом с ним сидит такой родной Мэтт, почему он всхлипывает, почему Доминик не может его обнять и почему губы Доминика сами прошептали слово «уходи». Почему хлопнула входная дверь. Почему стало вдруг так невыносимо холодно. Почему так хочется проснуться. — Я почти не спал всё время, с тех пор, как я тебя не видел. Дежавю. Давно я его не испытывал. Смотрю в одну точку перед собой, хотя так хочется рассмотреть каждую клетку его кожи. Запах настолько знакомый, что становится дурно и хочется согнуться пополам. И голос, который я не спутаю ни с одним голосом в мире. Смотрю в одну точку и молчу, потому что понятия не имею, что я могу сказать. Что я сам засыпал только под действием алкоголя и лекарств? — Я всё время думал о тебе, Дом. Даже тогда, когда делал всё, чтобы не думать о тебе. Особенно тогда. Киваю. Его слова слишком точно передают то, что происходило со мной, чтобы никак на них не отреагировать. — И я понял кое-что, — прочищает горло. — Что я допустил единственную ошибку, которую мне нельзя было допускать ни в коем случае. Я потерял тебя. — Ты сам этого хотел. Не узнаю свой голос и даже не сразу понимаю, что это вообще сказал я. Мэтт — я впервые называю за этот вечер его по имени даже про себя — на мгновение зажмуривается и неопределённо кивает. — Я тогда запутался в себе, — говорит так тихо, что я еле его слышу. — Вернее, я очень испугался, что мы с тобой были вместе по привычке, потому что привязались друг к другу, а не потому что действительно хотели быть вместе. Мне казалось, что всё, что могло быть в наших отношениях, уже было, и ничего нового не могло произойти. И я был уверен, что работа и время помогут избавиться от моей привязанности к тебе. Но… Но вот прошло уже почти полгода, а я маниакально ищу тебя в каждом прохожем. Воспоминания о нас с тобой накатывают постоянно и настолько сильно, что я просто выпадаю из реальности. Мне больно абсолютно от всего, что связано с тобой. Я наконец-то пересиливаю себя и смотрю на Мэтта. Его пересохшие глаза горят чем-то безумным, а взгляд направлен на, или даже сквозь мои ноги. — Дом, я ошибался в определении чувства любви. Это не те дурацкие насекомые в животе, которых я чувствовал всего пару раз, причем скорее от волнения, — сглатывает слюну, и кадык вздрагивает слишком знакомо. — Это то тепло, которое проходит по мне из-за тебя, и которое я не мог почувствовать из-за собственных домыслов. Я был таким идиотом. Последние слова были произнесены шёпотом, от которого у меня пробегают мурашки, как это бывало всегда. — Пожалуйста… Умоляю, дай мне ещё один шанс. Наконец-то Мэттью смотрит мне прямо в глаза, не моргая, и хватает за запястье так сильно, что это было бы больно, если бы я вообще обращал на это внимание. Рассматриваю каждую красную прожилку в белках его глаз и каждую знакомую чёрточку в радужках. Тело распирает от желания прижать к себе такого знакомого, хотя и поменявшегося внешне, человека. И я прилагаю просто титанические усилия, чтобы этого не сделать. — Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, Дом. Произношу первое, что приходит в голову: — Как ты сюда зашёл? Мэтт явно не ожидал такого вопроса сейчас, поэтому он на пару секунд молча раскрывает рот, прежде чем ответить: — Я так и не вернул тебе тогда ключ. Неужели я за столько времени так об этом и не вспомнил? Прокручиваю в голове прошедшие месяцы. Да, не вспомнил. Киваю и перевожу взгляд на свою руку, которую до сих пор сжимает Мэттью. — Ты… ты разрешишь мне вернуться? Я никогда не чувствовал в себе столько противоположных эмоций одновременно. Все мои страхи и желания смешались в водоворот чувств, и я понятия не имею, как из него выбраться. — Я не знаю. Мне нужно всё обдумать, Мэтт. Убираю свою руку, и Мэттью вздрагивает, после чего кивает и, встав с дивана, медленно идёт в прихожую. — Я оставлю ключ в прихожей. И мой номер телефона, если ты его удалил, — Мэтт поворачивает голову и смотрит мне в глаза так, что я просто прирастаю к дивану. — Пожалуйста, дай мне знать о любом своём решении. Киваю и встаю, чтобы закрыть за Мэттом дверь. Снова воспоминания. — Ты ничего не забыл, Мэтт? — Доминик укутывает Мэттью шарфом и вешает ему на плечо небольшую дорожную сумку. — Документы, билеты? — Да, мамочка, — чуть морщась и улыбаясь, отвечает Мэтт. — Мы же с тобой всё проверили вчера. Дважды. Доминик усмехается, вспоминая, что было между двумя этими проверками, и Мэтт несильно ударяет его кулаком в живот, привлекая внимание. — Меня такси ждёт. Дом кивает и обнимает Мэттью за талию. — Я буду скучать, Мэтт. — Я тоже, — отвечает парень и притягивает Доминика для поцелуя на прощание. Который им обоим совершенно не хочется прекращать, особенно когда за спиной Мэттью вдруг оказывается стена… … и его тело прижимается так сильно ко мне, что я не знаю, где проходит та граница, до которой ещё я, а после уже он. Губы такие знакомые, движения такие выверенные и согласованные, даже вкус ни капли не изменился. Я не помню, в какой момент я не выдержал. Или, может, инициатором, был не я. Или мне совершенно на это плевать, особенно когда тонкие холодные пальцы запутались в моих волосах, а чужое сердце вбивается в мою грудную клетку. Но мне точно не плевать, что поцелуй внезапно обрывается, и Мэтт смотрит на меня полным неуверенности вопросительным взглядом. Я не знаю, что я должен сказать. Что я умоляю его остаться? Или что я люблю его больше всего в этом дурацком мире? Или что не выпущу его из квартиры, пока он мне не клянётся всем, чем возможно, что он вернётся очень скоро? Но ведь я точно должен что-то сказать, да? — Поможешь мне найти сахарницу?