Пролог. 10 июня
7 июля 2016 г. в 12:51
Рюкзак, доверху набитый продуктами, неприятно тянул, мешая как следует разогнаться. Еще одна сумка заняла багажник велосипеда, да так, что просело заднее колесо. Нина уже начала жалеть, что поддалась на уговоры, и с каждым поворотом педалей жалела все сильнее.
Колдобистую проселочную дорогу от деревни до шоссе она миновала почти за двадцать минут, а на просто смешной гравийный подъем в ее конце велосипед пришлось завозить — Нина так выдохлась, что не смогла осилить въезд, не слезая с седла.
На обочине шоссе у въезда ее нагнал Рад, коротко махнул хвостом, а потом учуял что-то в придорожной траве и потерял к Нине всяческий интерес. Зато появился повод немного постоять и отдохнуть, хотя бы дыхание привести в порядок.
Она, определенно, переоценила свои силы. Хорошо так переоценила — килограмма на три. Дома она без особых трудностей таскала такие сумки от магазина до общежития, но там было метров триста от двери до двери. А тут семь километров от деревни до проходной детского лагеря. Ничего удивительного, что и спина взмокла, и мышцы разболелись.
А всего-то хотела облегчить себе жизнь. Действительно, раз уж приехала в магазин за шашлыком, почему бы не взять заодно кофе, чтобы завтра снова не пришлось ехать? А то ведь наверняка найдутся желающие упрашивать, когда кофе на самом деле закончится.
За кофе потянулся пакет молока, потому что Ленка жить без него не могла, и упрашивать умела, потом — пара пакетов печенья. В магазине это всё не особенно оттягивало руки по сравнению с шашлыком. Зато спустя первую сотню метров на велосипеде плечи принялись ныть, а теперь и спину ощутимо ломило.
Между тем, Рад высунул морду из травы, что-то быстро дожевал и заглотил. И, склонив голову набок, уставился на Нину, словно спрашивая, почему она все еще стоит, а не уехала, как обычно бывало, вперед. Пришлось поспешно закидывать рюкзак на плечи и трогаться в путь.
Вечерело быстро. Июньское солнце садилось за зеленеющее картофельными всходами поле, с правой стороны шоссе вдалеке чернели избы деревни, а за ними теплилось персиково-розовое небо в рваных перьях серых облаков. Из ясеневой поросли вдоль дороги разливались все редеющие трели какой-то лесной птички. Горячее после летнего дня шоссе остывало, пахло разогретым асфальтом, и откуда-то издалека слабый ветер нес запах июньской скошенной травы.
Нина нескромно ехала по центру правой полосы. Машин здесь почти никогда не бывало. Старое, местами разбитое шоссе соединяло несколько деревень в стороне от больших магистралей. По сути, шоссе это было тупиковым, поскольку, беря начало из крупной трассы, вторым своим концом оно упиралось в небольшую деревню, четвертую в веренице, а дальше разбегалось по полям паутиной проселочных дорог. Места эти были ровным счетом ничем не примечательны, деревни все еще не обезлюдили исключительно благодаря наличию поблизости детского лагеря — многие из деревенских в нем работали. А по шоссе чаще всего проезжал автобус для персонала, развозящий людей по домам, да грузовик со свежим хлебом или молоком. Так что бить колеса на обочине Нине не хотелось, а машину она бы услышала издалека.
Рад размашисто и ровно трусил рядом, не только без усилий держа скорость, но и успевая изредка отбегать в сторону. Отставал, но спустя несколько минут неизменно нагонял велосипед. Выглядел Рад разочарованным.
Нина знала причину. Обычно по вечерам, если она ехала до магазина, на шоссе они с Радом устраивали забеги наперегонки — она на велосипеде, а он на своих четырех. Побегать пес любил. Судя по виду Рада, среди его дальних родственников как-то затесался хаски или лайка, и набегаться по территории лагеря пес не успевал. Зимой его «выбегивали» охранники или сторож. Дядя Дима, один из охранников, зачастую брал с собой на охоту. А летом собакой занимались вожатые — каждый раз таскали в походы, один раз даже на экскурсию к Светлояру брали, но в автобусе псу не понравилось, и дальнейших поездок он успешно избегал.
Однако, чаще всего Рад просто бегал за Ниной, когда она уезжала из лагеря. На ровной дороге у них оказалась примерно одинаковая комфортная скорость, так что вечерние поездки-пробежки пару раз в неделю давно вошли в привычку. И теперь, когда пробежка накрылась медным тазом, Рад откровенно дулся.
Спустя минут двадцать размеренной езды по шоссе ясеневая поросль ручейком влилась в море леса. Заметно потемнело, солнце уже скрылось за горизонтом. Вечер как раз подобрался к тем кратким минутам, когда дневные звери уже спрятались, а ночные — только выбирались из нор, и лес стоял в полной тиши. Из чащи лезли озверевшие комары и даже на скорости ухитрялись лезть в лицо и зудеть над ухом.
На въезде в лес по встречной полосе прошла одинокая белая легковушка. Издалека помигала фарами, меняя дальний свет на ближний, словно прогоняла обнаглевшего велосипедиста с пути. Нина нехотя съехала на обочину, пропуская. Машина пронеслась мимо — не меньше ста двадцати по самым скромным прикидкам, и снова все стихло. Сумерки сгущались, темно-фиолетовой стеной к дороге подступал лес, а педали крутились все неохотнее.
В теплой летней тишине вечера раздавшийся из лесу далекий протяжный вопль показался особенно громким.
Нина вздрогнула. Ночная птица?.. Рад чуть притормозил, отставая, дернул головой на звук, навострил уши.
— Рад, — окликнула его Нина, не позволяя псу окончательно отстать. — Идем быстрее. У меня есть для тебя кое-что вкусное.
Пес, похоже, и сам не горел желанием нестись в лес, поскольку догнал Нину, не дожидаясь слов о «кое-чем вкусном».
Отчего-то после того крика в лесу стало неуютно. Нина попыталась было поднажать — до съезда к лагерю оставалось не меньше двух километров, а там еще метров пятьсот до проходной по узкой бетонке — но уставшие ноги отказывались работать быстрее. Да, пакет молока точно был лишний. И дернуло же взять. Ничего, кофе с сахаром попили бы, от кофе без молока еще никому плохо не становилось.
Но даже за вполне обыденными, пусть и раздраженными мыслями, слух нет-нет, а напрягался — не крикнет ли та птица еще раз? Даже на счете поворотов педалей сосредоточиться не выходило.
И тут крик раздался снова. Громче и ближе. Начался с высокой, визгливой ноты, а сорвался в вой-вопль, раскатился эхом.
По спине пробежали мурашки, холодом обдало плечи. Потому что крик, хоть ты тресни, не походил на птичий.
Рад вновь притормозил, засопел, принюхиваясь, а потом вдруг весь ощетинился и коротко рыкнул.
Вот тут Нине стало по-настоящему жутко. Рад, хоть и выглядел большим и страшным, на деле даже лаял редко. А рычал на памяти Нины всего однажды — когда в лагерь забрел здоровенный бурый медведь.
На этот раз поднажать вышло, и Нина сама не поняла, как оказалась почти на разделительной полосе посреди шоссе. Но приближаться к темной стене леса ей теперь совсем не хотелось. Да и Рад не добавлял спокойствия — рядом с велосипедом псу явно не бежалось, он то забегал вперед и просительно оглядывался, то отставал, озирался, припадал на задние лапы и щетинился, словно стараясь казаться больше и страшнее.
В ушах стучало сердце, с каждым поворотом педалей — все громче. Сколько поворотов уже было с последнего крика? Сотня? Или меньше? Сколько там еще до съезда? С километр?
А макушки деревьев уже потемнели, в ясную голубизну неба влился синий, всё замерло.
Господи, и почему именно сегодня всем вдруг понадобился шашлык? Почему нельзя было отложить до завтра? Почему у нее не хватило ума отказаться? Сейчас бы не пришлось вслушиваться в густую тишину, ожидая и надеясь, что третий крик будет вновь доноситься издалека.
Когда из леса завопило в третий раз, Нину пробила такая дрожь, что велосипед повело, шина проскользнула по асфальту, Нина еле смогла извернуться и выровняться.
Оно приближалось. Оно не просто куда-то двигалось, не просто блуждало случайно, наугад, оно двигалось точно к ней, к Нине.
Нестерпимо захотелось притормозить, сбросить к черту сумки и рвануть отсюда на всех своих максимальных двадцати семи километрах в час. Но вот как раз тормозить совсем не хотелось. Потому что тогда из лесу могло успеть выйти… это. Вопящее там, не перекликивающееся с кем-то, а просто бессмысленно вопящее в темноту.
Холодный пот заливал глаза. Но моргнуть Нина никак не могла, асфальт размазался в одну большую серую кляксу, смазался и лес, навис темными полусферами с двух сторон, как стенки горшка, горлышко которого упиралось в еще светлое небо.
Обернуться тоже не выходило, только сзади слышалось дыхание и шаги Рада. Это давало хоть немного уверенности — пес все еще здесь, а, значит, она не совсем одна.
Сбоку мелькнул светлый съезд на бетонку, Нину занесло, чуть не скинуло в кювет, по широкой дуге едва получилось свернуть.
Мимо замелькали ветки, несколько раз стегнуло по плечам. Мрак сгустился, впереди все слилось, велосипед трясло на кочках, вело.
Справа в зарослях что-то заскрипело, словно вели металлом по металлу.
И тогда перед глазами разлетелись разноцветные точки, мир подернулся все плотнеющей черной пеленой, замутило и все зашаталось.
Нина не знала, как она добралась аж досюда. Понятия не имела. Но перед глазами была давно и хорошо знакомая песчано-желтая дорога, а сзади красными огоньками горел шлагбаум, и желтым светилось окно проходной.
Она все-таки доехала до лагеря. Каким-то совершенно неведомым образом, не соображая и даже будучи почти без сознания.
Дышалось тяжело, сердце колотилось так, словно собиралось покинуть хозяйку, которая так над ним надругалась, и перебраться в место поспокойнее. В глаза лезли мокрые от пота волосы. Убрать их оказалось задачей не из простых — руки так крепко сжались на руле, что разжимать правую пришлось через дикую боль и хруст суставов. Пальцы дрожали.
Это ж надо было так перепугаться. И чего? Ночной птицы.
Но тут вспомнился последний, самый близкий, надтреснутый вой из леса, и Нина невольно вздрогнула.
Нет, это была точно не птица. Птица так не кричит, ну разве что птицы-пародисты. Но где птица могла бы нахвататься таких воплей, в какой пыточной камере?..
Сзади что-то скрипнуло, и Нина едва удержалась, чтобы не сорваться с места бегом, кинув велосипед. Еле успела себя одернуть, обернулась.
Это всего-навсего открылась дверь проходной, охранник, дядя Дима, выглянул наружу.
— Нинка? — выглядел он весьма удивленным. — Ты чего это решила рекорды по нашим колдобинам ставить? Я еле шлагбаум поднять успел, а то бы в него вписалась. И этот еще с бешеными глазами за тобой несется и воет.
Нина удивленно моргнула. Кто «этот»? Потом ее осенило — с ней же был Рад!
Пес нашелся быстро, стоило только бегло оглядеться. Сидел он в стороне, за проходной, высунув розовый язык и широко расставив лапы. Отдыхал. И судя по взмыленному виду Рада, охранник ничуть не приукрасил, когда сказал, что пес несся за Ниной.
Интересно, какая же у нее была скорость?.. Побег от жуткой лесной птицы по ухабам запах новым личным рекордом. Только странно, что Рад тоже решил побегать. Обычно пса не могли вывести из себя даже фейерверки в честь окончания смены, а там долбило о-го-го как. А тут нате вам, столько страху из-за каких-то криков.
Впрочем, не стоило грешить на пса — Нине и самой гордиться было нечем. Руки-то до сих пор подрагивали. Наверное, она не стала бы оставаться так близко к темному лесу, если бы охранник не вышел из подсобки — уехала бы сразу к корпусам, как только хоть чуточку отдышалась.
Дядя Дима уходить не торопился, достал из кармана сигарету, закурил, облокотившись о поручень крыльца. В уже совсем синее звездное небо потянулись белые дымные колечки.
— Да… так, — наконец выдавила из себя Нина, поняв, что ответить хоть что-то всё равно придется. — Извините.
— Ничего, — охранник дернул плечом. — Скажи-ка, ты не знаешь, зачем к нам сегодня милиция приезжала? У вас там, поближе к администрации, никаких слухов не ходило?
Милиция? Нина задумалась, пытаясь вспомнить, когда вообще к ним сегодня приезжала милиция. Вспомнить не получалось. Такое событие в тихом лагере наверняка не осталось бы без внимания: дети точно бы придумали пару сплетен, да и взрослые не остались бы в стороне от распускания слухов. Но прошедший день ничем подобным не запомнился.
— А когда они приезжали? — так ничего и не вспомнив, решила уточнить Нина.
— Да минут двадцать назад уехали, — прикинув в уме, ответил дядя Дима. — И минут пятнадцать всего у нас были. Странные такие ребята, в штатском, но удостоверениями почем зря светили. Спросили только, где тут у нас администрация.
— Не знаю, — Нина пожала плечами. На штатную проверку это было не похоже, о проверках всегда предупреждали заранее, чтобы успеть обойти все детские комнаты и отобрать сигареты у тех, кто все-таки ухитрился пронести их в корпуса. — Может, завтра кто-нибудь что-нибудь расскажет.
— Да конечно, жди от них, — дядя Дима хмыкнул, затушил недокуренную сигарету о дверь и метко кинул бычок в стоявшую на пороге консервную банку. — Ладно, поезжай к своим, а то, вон, темно уж. Не видно ничерта, а сейчас еще эта хрень орать будет.
— Какая хрень? — зацепилась Нина. Она сегодня уже слышала одну орущую хрень и слышать снова желанием не горела.
— А кто ее знает? — безразлично ответил охранник. — Уж ночи три из лесу орет, сходить бы да подстрелить, только днем-то она молчит, а ночью кому охота в лес соваться? Вот и сижу, жду, когда обнаглеет и поближе подлетит, тогда и угощу дробью.
И хотя Нина не сомневалась, что дядя Дима вполне может подстрелить лесного зверя, — зайдя к нему в сторожку однажды, она очень долго рассматривала чучело молодого медведя и оленьи рога на стене — но в этот раз отчего-то ей очень не хотелось, чтобы охранник выходил ночью на улицу стрелять неведому зверушку. То ли паранойя помноженная на недавно пережитый страх проснулась, то ли интуиция не к месту заработала.
Вслух Нина, конечно, ничего говорить не стала — дядя Дима вполне мог обидеться, он-то в своих охотничьих навыках сомнений не терпел, — но про себя понадеялась, что сладкоголосая птичка улетит куда-нибудь самостоятельно.
Лагерь медленно готовился к отбою. В небольшом, но густом лесопарке, отделявшем проходную и хозблоки от основной территории лагеря, уже зажглись фонари по аллеям, рыжие огоньки мелькали меж ветвей. Потом Нина выехала на центральную лагерную площадь. Фонтан и подсветку в ее центре зачем-то выключили, и вид стал довольно унылым, каким обычно бывал только в конце последней, августовской, смены. Если бы не обвисшие разноцветные флаги и не светлое, прозрачное июньское небо, сходство стало бы полным.
Зато в столовой свет еще горел — это поварихи заболтались до поздней ночи. Значит, ближе к полуночи придут в корпус к вожатым проситься переночевать в свободные комнаты.
После центральной площади с левой стороны замелькали стволы старых яблонь, а с правой потянулась ограда бассейна, из-за которой слышались голоса. Похоже, фонтан отключили не из экономии — с водопроводом было что-то не в порядке. И Нине очень хотелось верить, что в корпусах воду не выключили, — ложиться спать без душа после скоростного заезда по шоссе было противно и липко.
За яблоневым садом слева наконец показался корпус двадцатых отрядов — уже совсем темный, хотя из одного приоткрытого окна Нина услышала тихое детское шушуканье и заглушенные смешки. Но успокоить полуночников было некому — вожатые разошлись, а воспитатель, очень старенькая Мама Лиза, как ее называли все в лагере, наверное, уже спала.
Следующий корпус, в котором жил и Нинин шестнадцатый отряд, еще вовсю копошился. Где-то на втором этаже громко ругался Пашка, напарник Нины, но, по всей видимости, громкость его ругани никак не конвертировалась в эффективность.
Идти помогать Пашке у Нины желания не было. Сам виноват — нечего было соглашаться на уговоры Аньки, и не пришлось бы сейчас бегать из одной комнаты в другую, выслушивая демонстративные визги девчонок. Так что Нина проехала мимо, совершенно не чувствуя раскаянья.
В этом году им с Пашкой достался трудный отряд. Мальчики быстро нашли себе заводилу, мелкого шпаненка по имени Саша. В сущности, именно из-за этого Саши и начались все проблемы, когда мальчики принялись мериться с ним неуправляемостью и самостоятельностью.
На пятый день в лагере тетя Тоня, воспитатель шестнадцатого отряда, отобрала у Саши пачку сигарет. Разъяснительная беседа, в которой участвовала тетя Тоня, Мама Лиза и дядя Дима для внушительности, прояснила, что Саша утащил сигареты как раз у дяди Димы, когда тот оставил пачку на крыльце проходной. Так мелкого оболтуса поймали еще и на воровстве. Поймали, отчитали, пригрозили отправить домой, но никакого особого результата не получили. Зато позавчера, на восьмой день смены, смогли увидеть зарождавшиеся товарно-денежные отношения в рамках пятнадцатого и шестнадцатого отрядов.
Детям, определенно, не давали покоя деньги, которые им дали с собой родители, — небольшие суммы в пятьсот—шестьсот рублей на сладкое и газировку из лагерного магазина. И тут этот кошмар любого воспитателя по имени Саша предложил прекрасную схему. Допустим, понравилась одной девочке кофточка на другой девочке, а родители такую точно не купят. Так не беда. Можно же купить самой у той девочки, у которой такая кофточка уже есть.
И тут понеслось. Весьма недешевые вещи, косметика и бижутерия продавались за смешные суммы, перепродавались и обменивались. Когда Нина с Пашкой поймали двух девчонок за обменом, схема уже накрыла весь шестнадцатый отряд, расползлась на часть пятнадцатого и на пару человек из четырнадцатого.
На то, чтобы вернуть вещи и деньги владельцам, ушел весь тихий час и вечер почти до отбоя. И Нина не смогла бы поручиться, что все вещи действительно осели у их исходных хозяев, — дети, дорвавшись до понравившихся безделушек, вцепились в них мертвой хваткой, врали и открещивались, как могли.
С Сашей же вновь поговорили, объяснили, почему так делать не стоит. Правда, хотя тетя Тоня и пыталась своим авторитетом успокоить доведённых до белого каления вожатых, Нине продолжало казаться, что вторая разъяснительная беседа будет иметь не больший успех, чем первая. На пару дней шпаненок затихнет, а потом придумает очередную пакость.
И вот сегодня Пашка решил, что вполне в состоянии в-одиночку уложить спать пошедших в разнос детей. Ха-ха-ха. Три раза. Вот пусть и укладывает теперь до посинения.
Конечно, Нина понимала, что ее сегодняшнее раздражение так велико исключительно по причине не самого удачного дня, закончившегося скоростной ездой с тяжелыми сумками. Если бы не жуткие вопли из лесу, она, наверное, смогла бы прийти в себя за время велопрогулки и даже пожалела бы напарника и, возможно, притормозила бы у корпуса, чтобы помочь. Все-таки из них двоих именно она чаще всего играла роль «злого полицейского», не церемонясь с особенно зарвавшимися ребятами. Но сегодня слишком много мелких раздражающих факторов наложились один на другой.
Собственно, началось все с Аньки, ею же и закончилось. Когда Нина с утра, еще не до конца проснувшись, вышла из комнаты, первым, что она увидела, была Аня, целующаяся с Сергеем посреди коридора. То ли они специально выбрали место точно напротив Нининой двери, то ли случайно там встретились и ну никак не могли удержаться.
При первом же взгляде на идиллическую парочку Нине захотелось немедленно вернуться в комнату, запереться там и не вылезать. Никогда. Но путь к отступлению уже отрезала вышедшая следом Лена.
— Ого, — а Ленка язык за зубами то ли вообще никогда не держала, то ли в данном конкретном случае решила не скупиться на комментарии. — Прекрасное представление «шестнадцать-плюс» с доставкой на дом. Ребят, в следующий раз продавайте билеты.
Не без затруднений оторвавшись от Сергея, Аня улыбнулась так, что мигом стало ясно, кто же был инициатором непотребщины в людных местах. Конечно. Самый лучший способ застолбить за собой парня — показать всем, что он твой парень.
— А ты будешь первая в очереди, да, Лен?
— Доплачу вам, чтоб вы подальше отсюда держались, — фыркнула в ответ Ленка. — Нине, думаю, тоже не слишком приятно ваше чавканье слушать.
А Нина понятия не имела, что сказать, и чувствовала себя неимоверно глупо. Сергея она знала с первого курса института и даже, наверное, с самого первого дня в стенах МПГУ. Он был на год ее старше, по сути, Нинину группу отдали ему «под крыло». Тогда Сергей казался таким взрослым и опытным, рассказывал, на какие лекции ходить стоит, а какие лучше «пробить», почему «ботать» лучше не в «читалке», а в свободном кабинете, и где можно спрятаться вечером перед обходом, если вдруг захочется остаться в здании института на ночь. Потом советовал, какую секцию на физкультуре лучше выбрать, чтобы не слишком напоминало школу, и чтобы полезное с не сильно противным совместить. Сам он занимался парусным спортом, но в-открытую никогда свою секцию не рекламировал. В общем, Сергей принимал живейшее участие в судьбе первокурсников, делая их институтскую жизнь сравнительно безболезненной.
Как так получилось, что она стала близко общаться с Сергеем, Нина не знала. Вообще-то, конечно, он общался с половиной института. И вообще-то многим нравился. Девочки из Нининой группы попервой чуть ли не повально влюбились — Сергей еще на втором курсе был очень привлекательным молодым человеком. Он выглядел старше своего возраста, ходил в качалку и не стеснялся демонстрировать то, что в ней приобрел. Хотя, быть может, демонстрировал он больше татуировки — якорь на плече и вязь канатов от шеи до груди — а остальное демонстрировалось чисто за компанию.
И Нину повальное увлечение Сергеем не обошло стороной. Пожалуй, даже больше — ее оно зацепило сильнее всех.
Влюбленность зачастую делает человека смелее, вот и Нина в середине теплого октября, за полтора месяца ничем не выдав своих чувств, наконец отважилась предложить Сергею сходить в кино вместе с ней и с ее школьной подругой. С той подругой она уже пару лет не общалась. Но зато с Сергеем после того фильма — какого и о чем он был, Нина не смогла бы вспомнить даже под страхом смерти — с Сергеем они поладили.
У него тогда была девушка, оставшаяся в его родном Санкт-Петербурге, и, глядя на ее фото, которые на страницах Сергея в соцсетях хранились в совершенно немыслимых количествах, Нина вполне адекватно оценивала свои шансы, считая их нулевыми. Впрочем, это не помешало ей оторваться от беспросветной учебы и уделить немного внимания собственному внешнему виду.
Первым делом Нина обрезала волосы. В школе она свою косу никогда не подстригала, и волосы, предоставленные сами себе, отросли почти до колен. В институтском же общежитии возиться с русой копной не оставалось ни времени, ни сил, так что Нина поступила радикально — разом превратила косу в каре.
Такие новости, конечно, не остались без внимания родителей. Мать по телефону на повышенных тонах грозилась «приехать и посмотреть, что еще она с собой сотворила», но, к счастью, добираться до Москвы из родной Нининой Твери было достаточно долго, а потому общежитие благополучно избежало визита родственников. А к Новому году, когда Нина сама приехала домой, мать уже достаточно остыла и достаточно соскучилась, чтобы без лишних нервов смириться с правом дочери самой решать, как ей выглядеть.
Впрочем, из всех тогдашних Нининых идей только стрижка казалась здравой. В качалке Нина не прижилась — сходила на три занятия, а затем уронила себе на ногу гантель и больше в зале не появлялась. От татуировки и пирсинга ее отговорила Лена, хотя это начинание жило несколько дольше спортзала. Сергей татуировки любил, на Новый год хотел сделать себе вторую и часто обсуждал с Ниной эскизы, а потому мысль о рисунках на теле обреталась у нее в голове почти постоянно. В конце декабря Нина даже дошла до салона, но там ее встретила очередь из четырех человек и перспектива ждать несколько часов, так что татуировка отложилась до лучших времен, которые так и не наступили.
К весне первого курса Сергеева девушка стала бывшей девушкой. Сказать, что молодой человек был обижен, значило не сказать ничего — теперь вместо татуировок он обсуждал исключительно личную жизнь и исключительно самые личные ее части. Нина слушала, раскрыв рот — все эти сплетни казались такими новыми и взрослыми. С Сергеем они тогда гуляли почти каждый день, исходили Москву вдоль и поперек, пересмотрели все вышедшие в кино новинки, некоторые по два-три раза. Нина почти поверила в свои шансы. Но киношно-прогулочный период в их отношениях затянулся аж на два года и всё никак не мог закончиться.
Каждое лето Нина уезжала работать в детский лагерь. После первого и второго курсов — только на июль и август, а теперь после третьего — и на июнь тоже. Сергей же два предыдущих года ездил домой. Иногда они созванивались, но слишком редко, чтобы считать это чем-то значительным. Сергей зачастую проговаривался, что встречался с бывшей девушкой, и потом много рассказывал про нее нехорошего, словно пытался оправдаться. Разговор быстро заходил в тупик и обрывался каждый раз одинаково неловко.
На этот, третий год, Нина втайне очень надеялась. Лето после четвертого курса было последним, когда студенты еще могли пройти педагогическую практику, а за предыдущие три лета Сергей так и не нашел времени на две смены в лагере. В этом году учебная часть решила, что пришло время остаться глухой ко всем его отговоркам, и обязала Сергея ехать на практику под страхом вылета из института. Нина рассчитывала, что уж за две смены совместной работы их отношения, наконец, перерастут хоть во что-то определенное. Ха-ха. Переросли.
С Аней она познакомила Сергея сама десять дней назад, когда они все вместе ехали на электричке в лагерь. Аньку Нина тоже знала довольно долго — почти два года, в прошлом году они даже в одной комнате целую смену жили. Тем обиднее было видеть ее с Сергеем.
На то, что эта парочка быстро разбежится, надеяться не приходилось. Аня всегда была весьма целеустремленной, когда дело касалось ее личных интересов. А Сергей прекрасно вписывался в сферу этих самых интересов — Аня ненавязчиво, но подробно о нем расспрашивала в первый день смены, поймав Нину на кухне. Что она сделала, чтобы заполучить как минимум его расположение на десятый день знакомства, Нина не знала. Впрочем, Аня всегда умела добиваться от людей того, чего хотела. Вот как сегодня с Пашкой — подошла на ужине к столу, который Паша и, до сегодняшнего дня, Сергей делили с Ниной и Леной, поговорила, поулыбалась, а когда Пашка совсем разомлел от внимания такой прелестной девушки, вдруг сказала:
— Нин, ты знаешь, у нас кофе кончается. Ты не сгоняешь до деревни?
— Сегодня не получится, у нас по графику караоке, — Нина честно попыталась отбрехаться, уже, в общем-то, зная, что отбрехаться не выйдет. — Дети всё караоке разнесут, как только Паша отвернется.
— А после караоке? — Аня невинно хлопнула ресницами.
— А после будет уже восемь часов, и я не успею до отбоя, — но, с виду, Аньку это нисколько не убедило, и Нина воззвала уже к Пашкиному гласу разума: — Ты вот сможешь их один уложить?
Глас разума, по всей видимости, был погребен под тяжестью Анькиного обаяния.
— Без проблем, — выпендрился Пашка. — Нин, ну правда, сгоняй. А то завтра все будем как сонные мухи.
Тяжелый вздох вырвался сам собой. За день Нина прилично упахалась, ехать до деревни и обратно — это четырнадцать километров и час только в дороге. А еще ведь будут сумки… Но к жаждущим быстро проснуться утром добавился Сергей, потом Ира и даже Лена. Нина почувствовала, что сейчас ее будут уговаривать всей столовой.
— Ладно, съезжу, — дешевле было согласиться сразу. — Ань, в восемь часов принеси деньги из копилки к проходной, я в корпус заходить не буду.
Но к восьми Нина, конечно же, не успела. Это по графику караоке заканчивалось в восемь, а по факту вышли они оттуда почти в полдевятого. Ани около проходной, впрочем, тоже еще не наблюдалось, только дядя Дима курил на крыльце, да Рад что-то вынюхивал в кустах. Наверное, Нина сразу уехала бы в корпус, если бы не заболталась с охранником. Но за те пару минут, что ушли на погладить Рада и на переброситься несколькими фразами с дядей Димой, Аня успела появиться и сделать вид, что она ничуть не опоздала.
— Вот, держи, — и с ходу, пока ей не начали выговаривать, протянула две тысячные купюры.
В общем-то, Нина знала, что так оно и будет. Что дело вовсе не в кофе, который, наверняка, даже не думал заканчиваться — всего десять дней назад они с Пашкой и Сергеем купили восемь пачек растворимого и четыре — молотого, и выпить всю эту мечту полуночника пятьдесят человек при всем желании еще не успели бы.
— Многовато для кофе, — но не поддеть не смогла. — Двух сотен хватило бы.
— Ну, молока еще купи, — Аня замялась, не встретив обычного и ожидаемого «о-кей, что еще купить?»
— Все равно много, — Нина забрала одну тысячу, сунула в карман. — Этого вполне хватит.
— Ну Нин, не будь сволочью! — в принципе, ради этого возмущения в голосе Ани всё и затевалось. — Мы хотели шашлык вечером пожарить, отпраздновать!
Теперь пришло время Нины удивляться и возмущаться:
— И ты считаешь, что я одна смогу довезти всё для шашлыка?! — по правде сказать, она не сомневалась, что довезти не сможет. А готовилась, скорее, к тому, что у нее закажут несколько бутылок пива и закуску. — Ань, если ты не заметила, я на велике, а не на машине. У меня есть лимит грузоподъемности.
— Нас всего семь человек, — но Аню это не убедило. — Восемь, если ты пойдешь. Купи килограмма три мяса, зачем больше?
Вот как-то так и вышло, что ехать из магазина пришлось затемно, а в сумках были отнюдь не сверхнеобходимые продукты и вовсе не три килограмма. Когда Нина поставила велосипед на стоянку у корпуса вожатых и скинула рюкзак с плеч, сразу стало легко, как на привале во время единственного в жизни Нины пешего похода. И снова взваливать на себя всю эту груду продуктов и нести до сквера, где, если судить по голосам, ее уже ждали, не хотелось совершенно.
— О, наконец-то! — впрочем, Аня появилась рядом очень быстро. Сергей маячил чуть позади и подозрительно старался не светиться. — Какой взяла?
— Четыре свиного, два куриного, — отчиталась Нина, выбирая из всех сумок то, что должно было сразу отправиться на кухню — две пачки кофе, чтоб в ближайшее два-три дня точно никто не заикнулся, что кофе заканчивается, молоко, пакет печенья, пачку чая.
— А что так мало куриного? — Аня сунула в сумки нос и, похоже, осталась не слишком довольна количеством мяса.
— Ты вообще просила всего три килограмма, — припомнила Нина.
Аня состроила кислую мину, но больше возмущаться не стала:
— Ладно, теперь поздняк метаться, — подхватила одну из сумок и направилась вглубь небольшого сквера рядом с корпусом.
— Ты как, придешь? — неловко спросил Сергей, подбирая оставшиеся две сумки. — Там много народу, Пашка с Леной будут.
— После душа, — коротко бросила Нина.
Говорить с Сергеем сейчас хотелось меньше всего. Поэтому Нина не стала ждать, когда он отправится вслед за Аней, и ушла первой в корпус.
Настроения жарить шашлыки, впрочем, тоже не было — оно вообще зависло где-то на отметке «устало-меланхоличное». Безлюдность холла и коридоров никак не способствовала его изменению, так что Нина, не спеша, дошла до кухни, походя удивилась, что и там никого нет, зажгла свет.
Первым дело на кухне пришлось убираться. Похоже, кто-то долго и упорно что-то искал по шкафам, так что разномастные шкафчики с разноцветными дверцами от разных кухонных гарнитуров по большей части остались открытыми, а их содержимое — вывалено на столы. Хорошо, хоть холодильник закрыть не забыли, но и в нем всё оказалось перевернуто вверх дном, а всё, что можно было съесть — колбаса, сыр, даже яйца и очень старая редиска — испарилось. Радовало только одно — три початые бутылки пива, оставшиеся в холодильнике с начала смены, тоже испарились, а вместе с ними ушла необходимость спаивать их кому попало перед проверкой.
Уборкой Нина не то чтобы увлеклась — скорее, делала все на автомате, думая о своем. Или вообще ни о чем не думая — мысль приходила, крутилась какое-то время в голове и уходила, мгновенно забываясь. Пару раз отвлекал свист и голоса с улицы. Окна кухни, к счастью, выходили не в сквер, а в точности на противоположную сторону, к лесу, но и сюда загулявшие вожатые забредали.
Интересно, какие завтра пойдут страшилки, если вот прямо сейчас кто-нибудь на пьяную голову услышит тот вой из леса?
Мысль эта промелькнула быстро, но все же успела пустить холодок по спине, а потому почти сразу вернулась. И отгонять ее пришлось, целенаправленно думая о других вещах. О Сергее и Ане, например. Или о том, что неплохо было бы все-таки прийти на пикник, чисто из вредности. Даже если кусок не лезет в горло. Черт с ним, с шашлыком, если к ее приходу всё съедят — не велика потеря. Главное — не показать, что ее задевает поведение парочки, все эти руки на коленках, косые взгляды и улыбки. В лагере студенты, да и дети из старших отрядов тоже, становятся слишком голодными до сплетен, чтобы просмотреть малейший намек на безответную любовь или любовь вообще. Потом до конца смены не отвяжешься.
За мыслями, пусть и весьма неприятными, дела делались быстро. Из шкафа, предназначенного для кофе, чая и сахара, Нине пришлось все выгребать — кто-то впопыхах перевернул пакет с молотым кофе. Ну да, а потом громче всех голосить будут «у нас кофе кончился».
На верхней полке у дальней стенки обнаружился пакет с, по всей видимости, прошлогодними пряниками — весной в них вывелись какие-то личинки, но выбраться не смогли, да так и сдохли. Очень велик был соблазн оставить пакет на столе до прихода кого-нибудь насекомобоязненного, но Нина сдержалась. В конце концов, под раздачу могла попасть не Аня, на дух не переносившая даже мух и слепней, не то что личинок, а кто-нибудь посторонний, просто зашедший ночью на кухню попить водички.
— Ты что, еще тут?! — Ленкин голос, неожиданно раздавшийся из-за спины, застал врасплох и заставил вздрогнуть. Наверное, вздрогнула Нина уж слишком явно — вслед за вопросом установилось неловкое и недоуменное молчание. Взгляд у Лены был тоже озадаченный — это Нина выяснила, когда нарочито медленно обернулась.
— Что-то случилось? — уже тише и осторожнее спросила Лена.
— Нет, с чего ты взяла? — Нина постаралась говорить естественно, и, похоже, отчасти ей это удалось — Лена чуть расслабилась.
— Какая-то ты дерганная, — сказала уже без прежней уверенности. — Точно все в порядке?
— Да, — для убедительности Нина даже покивала. — С чего вдруг такая забота?
— Сергей сказал, что ты приехала какая-то странная, — мигом раскололась Ленка. — Просил узнать, все ли с тобой хорошо.
Ну конечно. Было бы странно, если бы Сергей ничего не заметил. Нина ему доверяла, он знал больше, чем кто-либо другой. Естественно, его удивило мокрое пятно на футболке на спине у Нины. Шестнадцать километров на велосипеде — не так много, чтобы настолько взмокнуть, если не нестись, как от сотни маньяков. Да и ушла она некрасиво, раньше она никогда так откровенно его не игнорировала.
— А почему ты не с Пашкой? — Лена подошла к столу, уселась на табурет, вытянула ноги и принялась наблюдать, как Нина расставляет неоткрытые банки с кофе на верхней полке шкафа, а открытые — на нижней.
— А почему я должна быть с Пашкой? — Нина дернула плечом. Оставалось только надеяться, что злорадство в ее голосе было не слишком очевидно. — Он на ужине клялся и божился, что сможет уложить детей сам. Вот и посмотрим, как справится.
— Мстишь? — Ленка усмехнулась. Но, встретив взгляд Нины, пошла на попятный: — Ладно, я бы тоже мстила. С другой стороны, смотри на вещи позитивнее — у нас есть шашлык и кофе.
— Шесть килограмм шашлыка, который уже съели, и четыре банки кофе, которых хватит дней на шесть, если мы перестанем его рассыпать, — и все-таки раздражение вырвалось, как Нина ни пыталась загнать его поглубже.
К счастью, Ленкин наигранный оптимизм мог литься неиссякаемыми потоками, сносящими всё на пути к воображаемому светлому будущему.
Самым удивительным в этом вечере для Нины оказалось то, что ее все-таки вытащили из корпуса на шашлык. Мангал уже давно остыл, и, конечно, никакого шашлыка там не водилось, зато на бревнах, крепко уложенных на земле по форме квадрата, расселось человек двадцать. Кто-то наигрывал на гитаре.
Пашка казался обиженным и трезвым — похоже, он пришел уже после того, как выпивка закончилась. Откуда у них была выпивка, Нина понятия не имела, но многие выглядели так, словно на всех разливали не три бутылки пива, а раза в четыре больше водки. Аня разрумянилась и липла к Сергею, а тот, судя по снятой и использованной в качестве банданы майке, был где-то на той стадии нетрезвости, когда ходишь всё еще ровно, но уже готов идти завоевывать мир.
Чтобы не цепляться постоянно за них взглядом, Нина втиснулась не напротив, а сбоку, между Ленкой и Пашкой. Лена, до этого пившая что-то из пластикового стаканчика, протянула этот самый стаканчик ей.
Текила. Надо же.
— Откуда? — шепотом спросила Нина, отдавая стаканчик хозяйке.
— Вадим привез, — так же шепотом ответила Лена. — На машине сгонял до супермаркета на трассе.
Нина ничего не сказала, только красноречиво посмотрела, но Ленка поняла и зачастила:
— Он пришел после того, как ты уехала. Ну, в смысле, тебя не нашли в корпусе и в отряде. А его Сергей попросил съездить, тут ехать-то минут десять. Только он шашлыка мало привез, сказал, там всё разобрали уже.
В принципе, можно было бы — и, наверное, даже стоило — поругаться. Не дело это — отправить кого-то на велосипеде до деревни, потому что больше некого, видите ли, а потом делать вид, что это он сам дурак. Впрочем, Нина видела — сейчас ругаться не имело смысла. Оба виновника чужих неудобств занимались исключительно друг другом и окружающую реальность не воспринимали. Поэтому Нина только забрала стаканчик с текилой у Ленки и решила, что в следующий раз за продуктами до деревни поедет кто угодно, но не она. Да хоть Вадима на машине пусть посылают. А она свою норму по общественной работе уже выполнила и перевыполнила.
В качестве закуски к текиле остались одни яблоки, очищенные от шкурки и порезанные на дольки. Большой популярностью у наевшихся шашлыком студентов они не пользовались, так что к ним изредка прикладывалась только с ужина не евшая Ленка, да еще пара человек, но больше не из желания, а на автомате. Яблоки были мелкими, не похожими на обычные магазинные, но на удивление неплохими, разве что чуть более кислыми, чем хотелось бы.
— У вас завтра что? — тихо, чтобы не нарваться на шутки про трудоголизм, спросила Лена.
Нина не без труда припомнила расписание на неделю, прожевала дольку яблока.
— С утра волейбол, потом кружки, обед, тихий час, потом идем в лес к озеру, полдник с собой, ужин, свободное время и дискотека. Завтра свободно.
— Везет, — вздохнула Ленка. — У нас велопоход по большому кругу. А Юра на велике ездить не умеет, вместо него со мной Дина.
Получается, уже время велопоходов подошло, — для себя отметила Нина. У Лены и Юры третий отряд, значит, на этот раз со старших начали. Нехитрый подсчет подсказал, что у них с Пашкой велопоход будет через три дня, а, значит, еще есть время утихомирить Сашку с подпевалами.
С мысли сбил поднявшийся вдруг шум и смех. Это опьяневшая и уставшая за день Аня уснула, а Сергей, чуть пошатываясь, пытался поднять ее на руки, чтобы нести в корпус. Не уронил бы, герой-любовник.
Такое зрелище требовалось срочно заесть. Нина протянула руку к порядком опустевшей тарелке с яблоками, взяла пару долек, краем глаза наблюдая за неловкими манипуляциями Сергея, надкусила одну.
И тут что-то пошло не так.
Причем у Сергея с Аней всё было вполне ожидаемо — прекрасный принц таки разбудил принцессу, и та сонно озиралась, вяло отвечая на смешки. Неожиданно было у самой Нины. Надкусила она яблоко, а вот тот привкус, что разлился во рту, оказался не яблочным вовсе.
Назвать как-то определенно этот кошмар вкусовых рецепторов Нина не решилась бы. Определенным было только одно — во рту вязало похлеще, чем от недозревшей хурмы, челюсти, похоже, свело судорогой, и разжать их никак не выходило.
— Нин, что случилось? — похоже, выражение лица у нее было таким, что даже Ленка, увлеченная насмешками над Аней, отвлеклась.
Нина только отмахнулась, взглядом ища воду. Да хоть что-нибудь кроме пустых бутылок и чертовой текилы. Наконец, кто-то еще, обративший внимание, что что-то не в порядке, додумался протянуть ей бутылку с колой.
Сперва рот пришлось прополоскать. Вкусовые рецепторы медленно воскресали, третий глоток сладкой шипучки был уже вполне сладким.
— Что за дрянь вы сюда нарезали? — смогла выдавить из себя Нина. Собственный голос показался сиплым.
— Яблоки, самые обычные, — Ира, которая, по всей видимости, эти яблоки резала, совершенно не понимала, что произошло. — Только не из магазина. Мы их с Анкой и с Серегой собрали на старой территории за пятым корпусом.
— В июне? — недоверчиво переспросила Нина. В такое чудо природы верилось слабо.
— Ну… да, — Ира, похоже, только сейчас задумалась о некоторой неправильности сбора вполне себе зрелых яблок в июне. — Может, сорт такой? Ранний.
Нина посмотрела на дольку яблока, которую почему-то все еще сжимала в руке. Доверия своим видом она не вызывала — чуть синеватая мякоть выглядела нездорово, как сплошной застарелый синяк. Да уж, чудесный сорт, мечта садовода. Странно только, что остальные дольки в блюде были куда аппетитнее этой, да и ели их все, и никто не жаловался.
— О, а помнишь, что еще мы там нашли? — Аня, которая раньше, на удивление, молчала, наконец решила вставить слово. — Где оно, кстати?
— Что вы нашли? — а у Нины просыпалось смутное ощущение подставы. Не слишком большой, даже мелочной, но вполне себе неприятной.
— Оно там было, — Ира махнула куда-то в сторону мангала. — Я, когда яблоки чистила, его отложила на бревно.
Следующие минуты три Нина сидела и хмуро наблюдала, как Сергей, а потом и Ира вместе с ним, облазили все у бревен, на бревнах, за мангалом, перед мангалом и даже под мангалом и бревнами. Судя по озадаченным лицам, искомого они там не нашли.
— У меня фотография есть, — в конце концов, Аня потеряла терпение и принялась рыться в телефоне. — Вот!
Посмотреть Нине удалось не сразу — сперва обзор закрывали головы тех, кто сидел ближе к Ане, а потому успел подойти раньше. И определиться, стоило ли увиденное поднятой вокруг него суеты, с первого взгляда тоже не вышло.
По сути, на экране была фотография яблока, лежащего не какой-то плоской поверхности. Единственным, что отличало данное яблоко от всех остальных, была его темно-синяя окраска. По блестящей синей шкурке бежали черные линии-синусоиды.
— В редакторе обработала? — Нина покосилась на Аню.
Та, похоже, искренне оскорбилась, даже губы поджала для большего эффекта.
— Мы такое яблоко на яблоне нашли, — Сергей поспешил вступиться за свою девушку, видя, что посмотревшие фотографию не торопятся верить в синие яблоки. — Ира может подтвердить, она его видела.
«И заодно, уболтавшись с Аней, пока шашлыки готовили, порезала его в общую кучу», — подумалось Нине, когда взгляд вновь невольно упал на синюшную яблочную дольку. Редкостную гадость она из себя представляла.
Наверное, Нина ни за что в жизни не поверила бы, если бы ей кто-нибудь рассказал про синие яблоки. Собственно, собравшиеся вокруг Анькиного телефона и не поверили — похихикали, понасмехались и забыли. Но у Нины доказательство существования этакого чуда природы сейчас лежало в ладони — совершенно синяя долька яблока, которое, наверняка, оказалось бы синим. Что ж, вполне соответствующий ужин для настолько кошмарного дня.
— Вы как хотите, а я иду спать, — проинформировала Нина, выкидывая гадость в кусты. Не то чтобы на это кто-либо обратил внимание, только Лена пожелала спокойной ночи. Пашка демонстративно не разговаривал — похоже, Ленка все-таки проболталась, что Нина приехала раньше, но помогать не пошла.
На редкость поганый день наконец-то закончился, оставалось только надеяться, что следующий день будет лучше. Выспаться, конечно, не удастся — окна их с Леной комнаты выходили на сквер, а расходиться оттуда пока никто не собирался, да и будильник прозвенит в полседьмого — на полчаса раньше обычного.
Снилось море. Странное море, словно нездешнее. И нигде ни клочка берега, до горизонта волны, волны, волны, ни облачка в небе, полуденное солнце палит. Нине чудилось, словно она летит над водой. И тела нет вовсе — вся она вытянулась в струну, вся она быстрее морских волн, только свету можно за ней угнаться. Вся она исчезает тут, а возникает уже дальше, и летит, летит, летит…
Плюх!
Море было мокрым и соленым.
Нет, даже не так. Море было Настоящим.
Нина задыхалась под водой, но никак не могла выплыть, даже пошевелиться не могла, руки и ноги двигались с трудом. Ее словно связали невидимыми цепями, и она всё погружалась, свет солнце казался все тусклее, на него стремительно наползала продолговатая черная тень.
Во сне даже под водой можно дышать. И когда легкие стали гореть нестерпимо, Нина вдохнула.
Вода хлынула в нос вместо воздуха, Нина закашлялась, но вокруг была тоже только вода, тонны воды, километры вниз и в стороны. Куда плыть?! Все мысли смыло паникой. Ощущение верха и низа пропало, только вода, сплошное пространство равномерно синей воды.
Синее пространство совсем заволокло чернотой, когда Нину что-то подхватило и стремительно рвануло вверх. Потом были только желтые доски, и всё — тьма окончательно победила.