Не забудь проснуться

It's all a dream I can't help to believe The dream I fear to stay in and the one I fear to leave It's all a dream To see the own tale I fear to come and fear to fail

      Еще пару мгновений Нина стояла на ногах и озиралась по сторонам.       Не верилось. Просто не верилось. Это, что, какая-то магия? Или тоже этот… как его Сид называл, Дьявольский фрукт?       Они, и в самом деле, оказались в лесу.       Вернее, так ей показалось поначалу. Зеленая поляна впереди упиралась в кусты орешника, а дальше стояла сплошная стена частого березняка. И казалось, что такой же лес обнаружится и с других сторон.       Но на деле это место было чем-то вроде горного плато.       Слева и за спиной обнаружился крутой обрыв. Нина стояла близко к его краю, поэтому видела не только затянутые дымкой сине-серые горы вдали, но и город, что раскинулся внизу, метрах в пятистах. Каскады рыжих черепичных крыш, зеленые кроны деревьев в садах, белые улицы. Ратуша с высоким шпилем и золотым крестом. Казалось, что даже людей можно было отсюда различить, но маленьких, точно муравьев в муравейнике. Небольшой это был городок — со своего места Нина видела даже самые дальние его пригороды, бревенчатые домики, словно игрушечные, и речку, вдоль которой он растянулся полукругом.       За рекой начинались поля — желтые, красные, сиреневые квадраты. Порывы ветра оттуда несли едва различимые запахи розы и лаванды и еще чего-то сладкого, но названия этому Нина не знала.       Влево от поляны с явным уклоном вверх убегала узкая серая каменистая тропка. Она шла сначала вдоль лесной зелени, потом — вдоль морены, а дальше скрывалась за поворотом. Не то чтобы дорога выглядела очень опасной — от нее до обрыва оставалось не меньше пары метров. Но при одной лишь мысли о том, что по этой тропинке придется идти, голова начинала недвусмысленно кружиться.       Справа, тоже с уклоном вверх, тянулись заросли каких-то низкорослых кустиков, отдаленно похожих на водянику. Они коряжисто вырастали из трещин в каменистых насыпях и развалах, оплетали камни зелено-серой живой паутиной. Между частыми мелкими веточками синели недозревшие ягоды. Дальше лес подступал к самому склону, на краю искривленной белой загогулиной торчала засохшая береза. Еще несколько лет на ветру — и она полетит вниз.       Нина прислушалась.       Ничего. Тишина. Только певчая птица заливалась откуда-то из зеленых крон. Ни голосов, ни шагов. Ни погони.       Здесь не было больше никого.       Только тогда Нина позволила себе медленно опуститься в траву и выдохнуть.       Ей удалось сбежать. Она пока не понимала, от чего или от кого. Но почему-то шестое чувство гнало прочь от того места, где были вооруженные люди в белом и девочка-Геном. Не важно, как, не важно, с кем, не важно, куда. Но как можно дальше. Интуиции своей Нина привыкла доверять.       Взглянуть на собственные коленки было страшно. Но нужно — утром все равно придется что-то делать с вновь полученными во сне ссадинами.       Ужасно тянуло малодушно зажмуриться и просто позвонить в какой-нибудь травмпункт. И пусть там делают с ней, что захотят — в конце концов, это их работа. Вот только телефона местных травмпунктов, даже если они и были, Нина не знала.       Она глубоко вдохнула, потом выдохнула. Какое там основное правило при оказании первой помощи? Не паниковать?       После первого косого взгляда выяснилось, что с коленками все было не так страшно, как нарисовала ее не в меру раскачавшаяся фантазия. Дела обстояли примерно так же, как в ту ночь, когда на них напало морское чудовище. На коже расцвела россыпь синяков и ссадин, самая большая из которых имела неприятный лиловый цвет и кровила.       Возможно, ее попытаются не пустить на работу. Возможно, будут даже правы, потому что нормально ходить она вряд ли сможет. И это она еще на стопы не смотрела…       Но, к удивлению Нины, в отличие от коленок, стопы выглядели практически как обычно. Болели и немного покалывали от долгого непривычного хождения босяком, но на первый взгляд казалось, что через несколько часов это пройдет.       И всё же, что ей теперь делать? И во что она ухитрилась вляпаться за тот несчастный час, который провела здесь? И кем был тот человек, которого она так неосторожно выпустила из тюрьмы? Кстати о человеке…       Она аккуратно, забыв, что он не может ее видеть, подняла глаза.       Он все еще стоял перед ней, словно тоже не знал, что делать дальше. И при свете раннего вечера Нина наконец смогла нормально его рассмотреть.       Незнакомец был довольно высок, хотя без головы это было не так заметно. На кистях рук — черные татуировки. Край еще одной виднелся из-под ворота серой кофты. Очень грязной и местами рваной кофты, которая висела на нем так, точно была размера на три больше, чем нужно.       Да и вообще, даже если не брать в расчет отсутствие головы, выглядел он несколько помятым. На груди в районе ребер на серой ткани виднелось красное пятно, еще одно расползлось около левой ключицы. В том, что это такое, сомневаться не приходилось. На руках — красные стертые или обожженные полосы от наручников.       Судя по тому, что незнакомец не двигался с места, ориентацию в пространстве он потерял окончательно. Нину, скорее всего, он тоже не видел и не слышал — она ведь сидела в траве совершенно неподвижно.       Нина медленно, украдкой огляделась. У нее был шанс — прекрасный шанс, который никак нельзя было терять — сбежать и от него тоже. Та крепость ведь была тюрьмой, и он был в ней заключенным. Кто он, и что именно сделал, раз попал в тюрьму, Нина не знала и выяснять не хотела. Но он явно не был несправедливо осужденным, раз даже местные тюремщики знали его и боялись к нему заходить.       И, стоило признать, их опасения имели смысл. Он был действительно опасен — это она знала точно. Один только удар в голову парню в белом или внезапные перемещения с помощью каких-то неведомых сил не дали бы обмануться на этот счет.       Что он собирается теперь делать с ней? Зачем упорно тащил за собой? Ведь зачем-то он это делал.       Ей надо уходить, пока есть такая возможность. Оставить его точно так же, как тех двух людей за решеткой, которые просили о помощи.       От этой мысли стало неуютно. Нина зябко поежилась. Почему-то, стоило только вспомнить про тех двоих, и в душе поднималась тревога. Да, они тоже были заключенными, и, наверное, сделали что-то такое, за что загремели в тюрьму. Но всё же… Смогли ли они выжить там, рядом с девочкой-Геномом, или их затянуло в сминаемое и скручиваемое пространство?..       Она резко мотнула головой. Не думать об этом. Не сейчас. Иначе в ней проснется совесть и станет постоянно, упорно напоминать о том, что она сбежала. И, возможно, этим обрекла кого-то на смерть.       Она вновь покосилась на незнакомца перед ней — не обнаружил ли он ее, пока она осматривалась?       Он по-прежнему стоял на месте, разве что теперь поднял руку и положил ладонь на грудь, туда, где серая ткань промокла и окрасилась в алый.       Нина моргнула.       В алый?.. Ей показалось, или пятно только что стало больше?       Пятно крови действительно расползалось по одежде, медленно, но пугающе заметно. Мужчина пошатнулся. Рука его бессильно опустилась, он качнулся сильнее. Попытался встать ровно, но только совсем потерял равновесие. А потом он вдруг завалился вперед, упал на колени и сразу — ничком в траву.       Нина безотчетно подорвалась с места, в несколько нетвердых шагов оказалась рядом.       Без сознания? Или все-таки умер, как и было положено телу без головы?..       В памяти вдруг всплыло неуместное: ее детство в деревне у бабушки. Теплое лето, малинник, дыра в деревянном заборе. Они с подружками играли в шпионов и подглядывали за соседями. В тот день тетя Вера на обед резала курицу в суп: на птичьем дворе поймала толстую белую птицу, ловко скрутила, уложила на кухонную доску. Один удар топориком — и куриная голова упала на землю. Брызнуло кровью — алый росчерк по белой скатерти, по переднику. Птичье тело обмякло на столе, но тут лапы его вновь напряглись, пришли в движение, всё оно задрожало, встрепенулось. Заскребло лапами, забило крыльями, и вдруг вырвалось из рук. Свалилось на землю, сыпля перьями, отряхнулось, и понеслось по двору кругом, пугая цыплят и гусей. Сунулось под крыльцо, мимо забора, ринулось за угол дома. Минуты три носилось, пока не завалилось на спину да не скрючилось судорогой.       Нина крепко зажмурилась, затрясла головой. Господи, насколько же неуместные ассоциации! Ей надо о сердечно-легочной реанимации думать, а она — всё о курах!       Тело мужчины было тяжелым, она едва смогла его перевернуть. В нос ударил железистый запах крови и пота.       Мужчина дышал. Нина, как зачарованная, уставилась на ровный срез там, где голова была отделена от тела. Под гладкой, практически невидимой серо-стальной пленкой при каждом вдохе чуть двигалась трахея.       Жуть какая. Как во «Всаднике без головы». Разве что там импровизированный дюллахан был мертв, а тут — необъяснимо жив. Вон, дышит неровно и неглубоко, а по майке все расползается кровавое пятно.       Нина поджала губы. Ей бы бежать сейчас без оглядки, пока он не очнулся. Но одно дело — сбежать от человека, который твердо стоит на ногах, обладает какими-то невероятными силами и не менее невероятной способностью ориентироваться в пространстве без помощи зрения. И совсем другое — от человека, который лежит без сознания и вот-вот отдаст богу душу.       Она коротко вдохнула и выдохнула, успокаиваясь и примиряясь с неизбежным. Ей надо привести его в чувство. И надо найти хоть какое-нибудь убежище, пока есть время. Они в лесу, на открытом горном плато, и пытаться провести тут ночь — чистое самоубийство. Мало ли какое тут зверье, а он не в том состоянии, чтобы постоять за себя в-одиночку.       Но сперва надо понять, откуда кровь. Нина не помнила, чтобы при побеге его хоть кто-нибудь зацепил оружием. Или просто не заметила? Что ей делать если раны будут серьезными?..       Она взялась за край майки, собираясь задрать ее вверх. Да, здесь было не лучшее место, чтобы смотреть: трава, антисанитария, возможно, насекомые. Но стерильного медицинского кабинета не маячило даже в перспективе, а о спиртовых салфетках оставалось лишь мечтать. Так что выбирать не приходилось.       Но закончить начатое ей не дали. Как только она потянула ткань, совсем немного приподняла ее, рука в черных татуировках вдруг взмыла вверх и схватила ее за запястье.       Нина вздрогнула от неожиданности, дернулась. Безуспешно. Попыталась вывернуться. Чужие пальцы держали ее руку не хуже клещей, сжимали сильно и больно. Кожу под ними жгло нещадно.       Нина шикнула от боли, скрипнула зубами. Хватка тут же немного ослабла — недостаточно, чтобы боль ушла, но достаточно, чтобы стала терпимой.       — Пустите меня, — едва выдавила Нина. — Что вы хотите?       Ей ожидаемо не ответили. И не отпустили.       Нина упрямо потянула руку на себя. Не вышло. Пальцы вновь сжались крепче. Выпускать ее безголовый беглец явно не собирался.       — Вы не хотите, чтобы я смотрела раны? — вновь попыталась Нина. Черт возьми, больно. Он ей такими темпами руку сломает. Или и вовсе открутит.       Он медленно поднял вторую руку и показал ей большой палец.       Нина нервно сглотнула.       Отлично. Наверное, это значило «да». И похоже, что они наконец нашли способ хоть как-то объясниться.       — Пустите меня, — она повысила голос. — Я никуда не уйду, если вы меня отпустите.       Почему-то от происходящего ей медленно, но верно становилось страшно. Иррациональный страх отпускал, если этот человек просто находился рядом, но вновь просыпался, стоило только ему начать делать что-то непредсказуемое. Вот как сейчас.       — Пустите меня, слышите?! Мне больно!       Наверное, это прозвучало достаточно убедительно. Во всяком случае, Нине хотелось так думать. Незнакомец наконец-то к ней прислушался, и его ладонь разжалась.       Нина прижала руку к себе, потерла пострадавшее запястье. Красные полосы от пальцев медленно сглаживались, пропадая, но кисть все еще неприятно ныла и покалывала.       Да уж. Ей совершенно точно надо уходить как можно дальше от этого человека. Просто ради собственной безопасности. И она уйдет немедленно, как только убедится, что он не помрет тут один.       От этого решения — окончательного и бесповоротного! — стало как-то немного полегче.       — Нам нельзя тут оставаться, — сказала Нина вслух. — Здесь лес и уже вечереет. Я хочу пойти поискать какое-нибудь убежище, где переждать ночь, — она сделала короткую паузу, прислушалась. Мужчина лежал неподвижно, никак не реагируя. — Вы меня слышите?..       Рука его дрогнула, приподнялась. Он вновь показал ей большой палец.       «Да». Хорошо.       — Я осмотрюсь здесь и сразу вернусь, — продолжала Нина. И, чуть подумав, добавила: — Постараюсь побыстрее.       Вот постараться, действительно, ей не помешало бы. По ее весьма приблизительным подсчетам у нее оставалось чуть больше часа времени. Осматриваться придется в темпе.       Она поднялась на ноги, переступила с одной на другую. Колени, на удивление, неплохо сгибались, даже почти не подкашивались. Сделала шаг.       Мужская рука тут же поймала ее за щиколотку.       — Что?! — не поняла Нина. Господи, как же это сложно! То он соглашается, то не дает никуда уйти.       Но на этот раз до нее, похоже, пытались что-то донести. Второй рукой, указательным пальцем с черной буквой «Е», он показывал ей куда-то влево.       Нина посмотрела туда, ожидая увидеть все что угодно вплоть до какого-нибудь зверя. Но за прошедшее время в той стороне ничего не изменилось, только черепичные крыши города и тропинку залило рыжеватым светом солнца.       — Вы хотите, чтобы я шла в город? — уточнила Нина. Странный выбор, учитывая, что он сбежал из тюрьмы.       «Нет».       — По тропинке?       «Да».       Нина без особой уверенности посмотрела на тропку вдоль обрыва. Она не выглядела так, как будто по ней часто ходили. И босяком соваться на нее совсем не хотелось. Но, с другой стороны, больше никаких выходов отсюда Нина не видела. Не в лес же идти, в самом деле.       — Хорошо, — наконец, решила она. — Я постараюсь вернуться поскорее.       Первое время по мягкой траве идти было легко и совсем не больно. Это внушало некоторую надежду. Но очень скоро Нина выяснила, что надежда ее была напрасной. На каменистой тропке дело пошло гораздо тяжелее — под ноги иногда попадала мелкая галька, от которой ступни покалывало точно маленькими иголочками. Конечно, это было совсем не то, что в подземелье. То ли земля тут в целом была мягче, то ли спасал приличный слой белого песка, нанесенный ветром. Ноги после такой прогулки отмывать придется в трех водах, но по крайней мере не перебинтовывать.       Метров десять спустя тропинка круто завернула за морену, отогнулась в сторону от обрыва и пошла под чуть большим уклоном вверх. Подняться просто. Спускаться… наверное, придется ползком. Нина подозревала, что в ее состоянии любой нетвердый шаг закончится полетом кувырком с обрыва.       А еще через десяток метров на тропинке появились первые проплешины жухлой травы. Теперь справа вниз уходили валуны марены, слева — такие же замшелые валуны каскадами вверх. Тропка вилась между ними как пологая винтовая лестница. И вот за третьим поворотом Нина, наконец, поняла, что она дошла.       По горным склонам частый березняк добрался и досюда. Между белыми стволами то и дело мелькали рыжие сосновые, коричневые дубовые, да пушистые шапки елей. Должно быть, зеленая поляна здесь тоже была продолжением той, что осталась внизу. Во всяком случае, желтые мелкие цветы на тонких стебельках и заросли подорожника с манжеткой тут были совершенно такие же.       Только на этой поляне, частично утопленный в лес, стоял почерневший от времени, низкий и покосившийся бревенчатый дом.       Нина заметила его не сразу — настолько он сливался с окружающим его лесом. Правая его стена вросла в землю фундаментом — должно быть, несущие столбы разрушились от времени. По бревнам сруба тянулись зеленые влажные тяжи мха. Какое-то вьющееся растение — не то плющ, не то дикий виноград, забралось на крышу и теперь оплетало ровным зеленым ковром черепицу. За незастекленными пустыми окнами стояла чуть зеленоватая густая темнота, такая плотная, что внутри ничего нельзя было разглядеть.       Нина хмыкнула, усмехнулась. Побормотала:       — Избушка-избушка, встань ко мне передом, к лесу задом.       Разумеется, ничего не произошло. Дом, каким бы сказочным он ни выглядел, так и остался стоять на месте. Только с одной стены, той, что была ближе к лесу, в воздух поднялась стайка каких-то серебристых насекомых.       Все-таки комарья тут было видимо-невидимо. Страшно представить, что будет ночью.       Нина усмехнулась. Хорошо, что не ей ночевать сегодня в этом сыром домике. Безголового мужчину было, конечно, немного жаль, но помочь-то она ему ничем не могла.       Она аккуратно, смотря под ноги, чтобы не влезть ненароком во что-нибудь, двинулась через поляну. Дорога, по которой Нина дошла сюда, убегала дальше вдоль морены, к дому же не вело ни тропинок, ни следов. По всей видимости, это место было давно и безнадежно заброшено.       Желтые цветы под ногами постепенно закрывались, и трава казалась немного влажной. В горах в это время уже ложилась роса. Стоило поторопиться — еще немного, и начнет темнеть.       Дверь в дом обнаружилась с той стороны, что была повыше. Крыльцо и ступени разрушились, один лишь поручень от лестницы торчал в сторону. Да только в лестнице тут необходимости больше не было. Фундамент давно сгнил, дом, по сути, стоял днищем на земле.       Нина подергала ручку двери, железную массивную скобу.       Заперто?       Но на третий рывок, самый сильный, дверь все-таки поддалась, открывшись со скрипом давно не смазанных петель.       Внутри было темно — тусклого лесного света, проходившего через крошечное окно, едва хватало, чтобы рассмотреть обстановку. От внезапного движения воздуха вверх поднялось облако пыли.       Нина не знала, что это был за домик. На жилой он не походил совершенно. Возможно, заброшенный дом лесника. Или охотничий домик. На такие избушки иногда можно набрести в лесу, если знать, где искать.       Внутри избы обнаружился небольшой стол, два табурета и лежанка у дальней стены. Что-то вроде раскладушки. Матрас выглядел печально — серый, пыльный и весь словно пожеванный исполинской молью. Даже на первый взгляд казалось, что в нем наверняка найдутся клопы и еще что-нибудь неприятное и кусачее. На земляном полу прямо по центру единственной комнаты чернело старое кострище.       Вот и все удобства. Если тут кто-то и останавливался, то максимум на пару ночей, и было это не меньше месяца назад.       Что ж…       Нина тихо вздохнула.       Не густо, но вполне подходит на роль временного пристанища. Если в лесу и есть зверье, то дверь вполне может от него защитить, а в окно ничто достаточно опасное не пролезет.       Теперь ей предстояло самое неприятное — идти назад, за тем мужчиной. Один черт знает, как ей дотащить его сюда по горной тропе, но уж лучше делать это засветло, чем ждать темноты.       Она вышла наружу, прикрыла за собой дверь, чтобы не напустить в дом комарья. Шагнула с порога в траву.       И вдруг, откуда ни возьмись, в лицо резко дунул ветер, растрепал волосы, кинул в глаза белый песок. От неожиданности Нина отступила назад, прищурилась, прикрылась рукой.       Что за странное природное явление?..       Вслед за ветром пришло движение. Нина сперва его даже не увидела, скорее почувствовала. По поляне, от ее края к избушке, пронеслось нечто невидимое. Оно прошло как приливная волна, примяло траву. Нина отступила еще на шаг, уперлась спиной в дверь. Но реально испугаться не успела. Невидимое нечто вдруг резко замедлилось и остановилось в каких-то двух шагах от дома. Пролегло едва различимой полосой по траве. Вверх от этой черты растянулась прозрачная преграда, как тонкая серовато-голубая пленка. На фоне светло-синего закатного неба увидеть ее было практически нереально.       А потом, совершенно беззвучно, около этой невидимой границы появился мужчина без головы.       Нина тут же почувствовала себя на месте Сида и Отто. Человек перед ней просто возник из неоткуда, как из воздуха соткался. Вот его не было — хлоп! — и вдруг есть.       Только спустя пару мгновений полной тишины, Нина осознала, что стоит неподвижно, прижавшись спиной к двери, и откровенно таращится. Заставила себя отмереть и захлопнула непроизвольно отвисшую челюсть.       Мужчина лежал на траве в той же позе, в какой она оставила его с полчаса назад. Лежал — и не шевелился.       — Эй, вы живы? — окликнула его Нина.       Ни ответа, ни движения. Но кровавое пятно на груди растеклось уже почти на всю майку.       Нина закусила губу. Не помер бы. Надо было подойти и проверить, но эта прозрачная преграда…       Она пригляделась, пытаясь вспомнить, где вообще была та граница. И вдруг поняла, что никакой серо-голубой пленки в воздухе больше нет. Исчезла, как будто ее и не было.       Получалось… Получалось, что это он создал ту завесу, переместился сюда и убрал ее. Но почему тогда он не сделал этого раньше, почему не переместил их обоих сюда с самого начала?.. Раз уж все равно собирался это сделать вне зависимости от того, был ли тут дом, или нет. Тогда не пришлось бы карабкаться босяком по горной тропке.       «Он не смог бы переметить сюда двоих».       Почему-то Нина была совершенно в этом уверена. Возможно, он и вовсе с самого начала знал, что здесь был дом, поэтому указал ей в нужную сторону. А сам переместился с помощью этих своих жутких способностей, потому что не смог бы дойти.       Это казалось вполне логичным. И отчасти объясняло очередную потерю сознания.       Нина медленно отлипла от двери, подошла к мужчине, присела рядом с ним на корточки.       — Вы живы?..       Ответа опять не было.       Нина нахмурилась. Она видела — его грудь вздымалась и опадала от дыхания. Но редко и медленно и иногда не ритмично.       «Дело плохо».       Она взяла его руку, попробовала нащупать пульс на запястье. Без толку. Ударов она не слышала и места, где они бы прощупывались, отыскать не смогла.       Она быстро огляделась. До дома оставалась буквально пара шагов, и эти шаги нужно было пройти. Срочно. Иначе она исчезнет, а он так и останется один в лесу без сознания. И, вероятно, без шансов дожить до утра.       Нина встала на ноги, не выпуская его руки. Потянула вверх. Сначала едва-едва, потом — сильнее.       Тело не сдвинулось с места ни на сантиметр. Он был тяжелым, намного тяжелее, чем она предполагала. Дотащить его по тропке вверх она ни за что бы не смогла.       Должно быть, они выглядели сейчас до смешного нелепо — он без сознания на земле с поднятой вверх и печально обвисшей рукой, и она, бессмысленно тянущая за эту руку. Как ребенок на кассе в магазине, пытающийся отвести куда-то мать. Вот только Нине было не до смеха. Она вновь обернулась на дверь. До укрытия было меньше двух метров, которые внезапно стали непреодолимыми.       Она вновь присела на корточки, потрясла мужчину за плечи:       — Эй! Вы живы?..       Что ей делать, если он возьмет, да и умрет сейчас? Что вообще положено делать в таких случаях? Наверное, рыть могилу. Но тут ни лопаты нет, ни кладбища. Да и как ей рыть могилу с такими-то ногами?..       Потом Нина опомнилась. Если он умрет, ей ничего не надо будет делать — ни искать кладбище, ни рыть могилу. Потому что он ей просто снится. И вообще он ей никто. Так что надо будет просто побыстрее уйти отсюда куда-нибудь. Да хоть в город. И никому, ни за что не говорить о трупе в лесу. А звери как-нибудь сами с ним разберутся.       Только как-то это было… нехорошо. Не по-людски, как сказала бы ее бабушка.       Словно в подтверждение, в воображении с поразительной яркостью нарисовалась большая и голодная стая волков, которая темной, безлунной ночью крадучись выходила из леса. Почему именно волки, Нина не знала, но человеческими костями они хрумкали с совершенно не наигранным аппетитом.       Нет, зрелище это было просто невыносимое!       Возможно, снедаемая совестью Нина вновь дошла бы до мыслей о рытье могилы, но ее невеселые размышления прервали самым бесцеремонным образом. Недоумерший и так и не съеденный волками мужчина вдруг пошевелился.       Он бы, вероятно, застонал, если бы мог. Потянулся рукой туда, где должна была находиться его голова, но пальцы ткнулись только в пустоту и в траву.       — Давайте я вам помогу, — тут же спохватилась Нина. Взяла его за руку, потянула к себе. — Здесь дом в двух шагах. Я помогу вам дойти.       Некоторое время он лежал неподвижно и даже не пытался отнять у нее свою руку. То ли думал, то ли приходил в себя. А потом, когда она уже начала бояться, что он вновь потерял сознание, наконец показал ей большой палец.       Следующие несколько минут они медленно и неровно шли до двери. Где-то на втором метре пути Нина начала подозревать, что она скорее не помогает, а мешает. Все-таки разница в росте у них была огромной, она едва доставала ему до плеча. Поэтому и опереться нормально он на нее никак не мог, а она с трудом выдерживала его вес.       Но сложнее всего оказалось миновать ступеньку на входе. Они практически упали — удержались на ногах лишь чудом, потому что мужчина успел ухватиться за косяк. Нина честно постаралась обойти кострище на полу, но все равно влезла в золу и угли босыми ступнями. Ну и черт с ним. Все равно ноги уже выглядели так, словно она не спала всю ночь, а лазала по болотам в поисках дяди Васи.       Спустя еще несколько заплетающихся шагов и, кажется, целую вечность, мужчина не сел — упал — на лежанку. У Нины непроизвольно вырвался облегченный вздох.       Она медленно и тяжело распрямилась, размяла плечи. С сомнением посмотрела на грязный и хорошо обжитый насекомыми матрас. Усталость оказалась сильнее брезгливости, и она все-таки тоже присела на край.       Давно у нее так не ныли мышцы. Наверное, еще со школы, когда она некоторое время ходила на уроки плаванья к профессиональному тренеру. В университете на первых двух курсах физкультура была гораздо проще и во многом формальнее, зачеты ставили за посещаемость, а не нормативы. Но если бы Нина знала, что силовые тренировки пригодятся ей в жизни, она, конечно, уделила бы больше внимания штангам и гантелям. Да только теперь уж было поздно об этом сожалеть.       Еще некоторое время в избе стояла мутная и сонная тишина. Нина молча сидела и отдыхала, сложив руки на коленях и вытянув ноги. Наблюдала, как медленно тускнеет свет за окном, как салатовая листва берез окрашивается в темно-зеленый. Как затихают голоса певчих птиц, а откуда-то издалека душистый ветер несет басовитый собачий лай. Рассеянное внимание уловило, что мимо окна мелькнула стайка тех самых серебристых насекомых. Мелькнула, поискрила светом на перламутровых крыльях и скрылась из виду.       Мужчина лежал на боку и не двигался.       Нина покосилась на него, потом повернулась всем корпусом. Его майка была уже насквозь мокрая — судя по всему, кровотечение никак не унималось. Если так пойдет дальше, он умрет от потери крови.       Нужно было все-таки его перебинтовать, несмотря на возможное недовольство. И обработать чем-то раны. Вот только ни бинтов, ни чего-то еще подходящего у Нины не было. Не футболку же собственную рвать, в самом деле. Она и так уже успела несколько раз встретиться с грязным полом подземелья и стерильностью не отличалась.       Интересно, он в сознании?       — Вы меня слышите? — негромко спросила Нина.       Рука на покрывале чуть шевельнулась — похоже, сжимать кулак и показывать большой палец он поленился. Но само по себе наличие ответа было уже хорошо — у Нины еще оставалось к нему несколько очень важных вопросов.       — Скажите, у вас же есть голова?       Это прозвучало чуть более по-дурацки, чем предполагалось. Но все-таки… чем черт не шутит. Может быть, оно так у него от природы, с рождения. Есть же в этом сне люди ростом под пять метров и живые вешалки.       На сердце вот уже в третий раз за эту ночь стало неуютно. Как там Ве-тян? Достали ли ее со дна и не обижается ли она, что Нина сегодня не появилась в лодке?..       Нина мотнула головой. Не думать об этом, у нее сейчас других проблем невпроворот.       Мужчину ее вопрос, по всей видимости, тоже поставил в тупик. Пару секунд он не шевелился. А потом слишком решительно для полумертвого человека сжал кулак. И показал ей средний палец.       Нина внимательно оглядела получившийся неприличный жест, хмыкнула. Перепутал, наверное.       Отчего-то очень захотелось отвесить ему оплеуху. Но… лежащих ведь не бьют, правда?       — Вы знаете, где она находится?       Средний палец убрался, поменявшись на большой.       Знает. Уже хорошо. Интересно, насколько это далеко?       И всё же… Ужас какой. Голова отдельно от тела. Живая голова, которая, наверное, моргает и вполне неплохо разговаривает.       — Мне надо как-нибудь помочь вам до нее добраться?       Он попытался повернуть палец вниз, но перепутал направление. Ладонь непроизвольно разжалась.       — «Нет», — перевела Нина.       Ладно, нет так нет. Было бы предложено. Только как он собирается сам до нее добираться?.. Или он не собирается?       Она хотела было спросить. Уже начала формулировать так, чтобы он смог ответить, но над ухом вдруг раздался противный писк. Нина раздраженно махнула рукой, отгоняя комара. Писк никуда не делся.       Будильник.       У нее оставалось еще буквально несколько секунд.       Нина схватила мужчину за руку.       — Послушайте, — заговорила быстро и серьезно, чтобы он точно ее выслушал, какими бы странными ни были ее слова. — Я сейчас исчезну. Это до завтра, но я постараюсь вернуться как можно скорее. Возможно, смогу раздобыть бинты. Постарайтесь не умереть до тех пор, хорошо?       Она не знала, понял ли он хоть что-нибудь. Или посчитал все это бредом сумасшедшего.       Но в следующий же миг вокруг началась безумная чехарда света и тени, разноцветных струн и переливов. А после Нина уже открывала глаза в собственной постели.       Над ней стояла Лена. Лицо Лены медленно вытягивалось.